Это всё

В комнате попискивали комары. Наши чувства не взаимны, но им нравится моя комната. Еще бы, мне тоже она нравится. Жарко в ней, в уме – холод.

Наступил вечер. Он был густ и намекался небом на персиковую наивность. Оставалось только принять, как данность, такое большое небо в персиковых кружевах. А ведь небо по определению не может быть таким сладким и таким робким...
Подвох не ощущался, а осознавалась только вечерняя небесная предрасположенность поиграть на черном бархате моей эстетической души, в нее проникнув пушисто и плюшево. Я была не против, благо и небо персиковыми перышками манило туда, где поле, где распахнута небесная площадка над головой, где разнообразие звуков и полное отсутствие спешки.
На поле – честная прохлада, звонко-хмельная хандра птиц, колкость кустов и зеркальность холодных луж. Я видела, что взошел растущий месяц. Он не смотрел на меня, а так... в сторону. Вспыхнула звезда. Она меня вычислила: мигала. Глядя на ее с месяцем отражение в луже, я ощущала холод в голове и мороз по спине. Но на лице было спокойствие. Настоящее спокойствие. Мне было на высоченном гребне критической волны напряжения уже почти спокойно. Меня захватил этот причудливый полянный настрой сумерек. За спиной голосили птицы. Отчаянье мое выходили из меня, как дух.
В сердце горячо пылал огонь, отражаясь языками, цвета заката, в глазах. Ум был холодным и непоколебимым. В душе играл новый мотив, на фоне которого я молчала. Не хотелось говорить. Со стороны смотрелась болезненно, зыбко – не каждый день рвешь с прежней жизнью, выдирая нитки нервов с плотью и лоскутами себя истинной, но несовместимой с настоящим.

А птицы голосили... А ветер яростно трепал волосы, таская их по хрустальному и холодному воздуху... А вдали яростно обливался закат, будто ему это жизненно необходимо... А я с надрывной нотой в глазах и в сердце просто ярко смотрела вдаль и понимала, что все, все... Это всё.