Бесконечная ночь песка

 
У этой повести нет выраженного сюжета, она нужна лишь для того, чтобы дать точки опоры вашей фантазии



Часть 1. Погружение

Наслаждение. Дверь в душную темную комнату с трудом отворилась, пропуская его вперед. Нащупав висящую на шнуре рядом с дверью лампочку, он повернул ее. Вспыхнул тусклый свет. Что-то зашуршало, торопливо убегая от света и звука его шагов. Наконец то дом, его дом. Мерло-Понти почувствовал, что успокаивается. Неотступная судорога, так долго стискивавшая его мозг, постепенно ослабла. Углубляясь в старое мягкое кресло с продранной обивкой, он осмотрелся. Тишина незаметно входила в него и по рукам поднималась теплая волна. «Скоро» - подумал он – «очень скоро, вот сейчас». Он потянулся к Генератору Возможностей искалеченной правой рукой. Нежно коснулся выпуклых овалов сенсоров. Его снова охватила привычная, смешанная с ожиданием тревога. На экране беззвучно проплывали символы. Они струились, наполняя собой отведенные для них русла. Они множились, возникая ниоткуда и исчезали, превращаясь в пустоту. Как бесчисленные тени от цикад, роящихся над тихой заводью, как мириады звезд в толще времени, как символы бесчисленных событий.
Он встал, разделся догола и вошел в Камеру Генератора. Камера медленно наполнилась жидкостью, окутавшей его тело ласковыми и нежными прикосновениями. Теперь он сможет парить легко, как птица, и сенсоры будут отслеживать движение каждого миллиметра его тела. “Невозможно отказаться” - подумал он. “Сладострастие - La Volupte - белая голубка, закатившиеся в истоме глаза, розовые кончики пальцев, розовые щеки и розовый кончик носа - La Volupte” - почему-то вспомнил он эту картину Буше.
   Только сейчас, теперь, сию минуту, в это мгновение, в тончайшем промежутке между прошлым и будущим и заключено спокойствие. Исчезающе тонкий слой настоящего включает все прошлое и все будущее. Впереди его ждет множественная реализация. Как непрерывно ветвящаяся кристаллизация узоров на морозном стекле, как прорастающие, жаждущие влаги корни волшебных деревьев, как бесконечно мутирующие вирусы, как дорожки в будущее с бесчисленным числом перепутий - таково киберпространство множественной реализации. Бесконечно разветвляясь, тропинки открывают варианты будущего. Здесь все далеко и все рядом. Все времена сжаты в одно мгновенье. Шесть измерений Вселенной - три известных пространственных и три временных - длина времени (длительность существования предмета), ширина времени (количество вариантов реализации) и высота времени (скорость времени, различная для каждых из реализаций) легко моделировались на квантовых аппаратных платформах с бесконечной памятью. То, что невозможно было осуществить физически, наконец-то оказалось возможным в виртуальном киберпространстве. Физическая шестимерная Вселенная легко поддавалась воссозданию саморазвивающимися алгоритмами и позволяла каждому воспроизводить себя в виртуальном пространстве в любом жизненном варианте. Беспрерывно ветвящийся процесс реализации событий оказался возможным и наблюдаемым. Нужно только одно - уметь выбирать подходящие для тебя жизненные варианты, предлагаемые Генератором Возможностей и плыть, плыть навстречу новым событиям. Погружение в виртуальную реальность приводит порой к непредсказуемому результату (смотри в конце изложения выписку 1 из «Руководства по использованию виртуальной реальности» ).


   Кораблик из сосновой коры с парусами из клочков бумаги неуклюже прыгал в искрящемся на солнце весеннем ручье. Кораблик часто застревал подо льдом по закраинам ручья и приходилось подталкивать его палкой «ну, давай же, родной, плыви» - умолял Мерло Понти, проваливаясь при этом в предательский весенний серый от воды снег. Чей  кораблик быстрей? Обычно кораблик заканчивал свое недолгое плавание под нависшей в непроходимом месте льдиной, из под которой его нельзя было уже вытащить. Запах сосновой древесины, мягкая кора, обструганная заветным, подаренным к дню рождения перочинным ножиком с перламутровой ручкой, запах нагревающейся под апрельским солнцем красной кирпичной стены котельной, рядом с которой они стоят вместе с Вергилием. От нагретой стены поднимается и сразу исчезает едва заметный пар. Он закрыл глаза, подставил лицо солнцу и, ни о чем не думая, нажал встроенную в ладонь кнопку ментального рекордера.

Оливковоглазый и дневник узкоколейки

***
Убегая в волшебный мир своей фантазии, пожалуйста, не забудьте оставить вешки на пути своего следования, чтобы найти дорогу обратно.
Дневник узкоколейки. Глава 37, стр.758.
***

"Запах сосновой коры, я хочу ощутить его вновь" - решил Мерло-Понти.

Не ведая сомнений, они спустились вниз, на берег и швырнули в море свою удачу. “Море, море, зачем же ты так одиноко” – словно шепот в вечернем воздухе - “в одиночестве твоем нет покоя”. И нет им теперь прощенья. И нет им места под этим чужим небом, у этого сиреневого моря. О, Вергилий, верный Вергилий! Как часто сопровождал он Мерло-Понти в его странствиях. Как часто защищал его от верной гибели, от подступающего безумия, от полного растворения в лабиринтах сумеречного подсознания, от исчезновения в катакомбах множественных реализаций. Как часто спасал от преследования серых ищеек Номы, уберегал от их мертвящих объятий. Какое чудо, что ты существуешь, что выбор дружбы пал именно на тебя, и сделал его именно он - Мерло-Понти, оливковоглазый, с неправдоподобно длинными ресницами и красивыми руками. Несколько месяцев назад, на пределе досягаемости в киберпространстве они наткнулись на книгу, полуистлевший древний носитель знаний с ничего не говорящим названием "Дневник узкоколейки", печальную и непостижимую книгу, книгу без начала и конца, любая страница которой всегда нова и неповторима, сколько бы раз ее не открывали. Книгу, странным образом перекликающуюся с их жизнью, в которой стираются грани между живым и неживым, между жизнью и вымыслом, явью и сном. Призрачной действительностью его существования, где стоит лишь захотеть, как угодливые виртуальные инженеры осуществят любое ваше драгоценное желание. Странные советы поднимаются с ломких пожелтевших страниц древней книги. Первое, что они прочли в книге, было предупреждение:

***
Внимание! Чем более далеким от Вас по ширине времени будет находиться параллельная реализация, тем чудовищней и опасней окажется мир, который вы встретите.
"Дневник узкоколейки", глава 453, стр.164.
***
 И, о, безумные, взявшись с Вергилием за руки, они храбро шагнули в пустоту.

    "Дверь, в которую не войти" -подумал Мерло-Понти.
Мерло-Понти страшно сделать первый шаг. Ему все чудится, что он вновь стоит перед выкрашенной темно-коричневой краской старой дверью в квартиру. В руке у него ключ, который вечно заедает в замке, и он догадывается, что когда-нибудь наступит момент - и ключ не повернется и дверь не откроется.  И он будет бессилен что-либо исправить.  А там, за дверью, живет привычной жизнью весь его уютный мир и ему бесконечно одиноко стоять перед ней на грязной лестничной площадке.  Из-за двери доносятся знакомые голоса, вкусно пахнет едой и слышится смех. И так каждый раз, когда он оказывается перед входом в свою квартиру - внутри него все холодеет – он знает, что когда-нибудь дверь не откроется.

***
Войти в одну и ту же реку вполне возможно - но лишь с точностью до бесконечно малой величины отклонения от заданного события.
Дневник узкоколейки. Глава 675, стр. 79.
***

Романтика странствий

Бесконечные ленты дорог! Дороги накатываются на тебя и несут вперед, насколько хватает глаз. Дороги смыкаются в один тесный ручей и вдруг разлетаются как реактивные самолеты на воздушном параде - веером - и через несколько секунд с грохотом отдаляются друг от друга на невообразимые расстояния.
Как сладко пахнут железнодорожные полустанки! Именно полустанки - большие станции ведут себя по другому и пахнут совсем иначе. На больших станциях нет этого размеренного провинциального покоя и блаженного запаха креозота, которым пропитывают шпалы. На маленьких станциях можно сесть на простую деревянную с облетевшей краской омытую дождями щербатую скамейку и наблюдать, как утончаются, убегая вдаль рельсы, как бойко и бесстрашно бегает по платформе трясогузка, как задумчиво и неспешно ползет по руке красная бусинка божьей коровки. Можно незаметно наблюдать будничную жизнь, смотреть на людей, отправляющихся в неведомое путешествие и ощущать щемящее и вечно молодое чувство печали перед отъездом и предстоящей дорогой. Слушать, как бабушка тихонько напутствует внука. И представлять себе будущее этого мальчика. «Зачем это мне?» – подумал Мерло-Понти -«Разве только, если этот мальчик – я сам?"
"Кольцо замыкается” - понял он - “и когда-нибудь я встречу здесь себя”.

***
Внимание! Не углубляйтесь слишком далеко во множественные реализации. Там Вы найдете мало полезного для работы ясновидения. А то, что Вам удастся найти и унести с собой (разумеется, если Вам посчастливится вернуться обратно) с трудом или вовсе не поддается расшифровке.
"Дневник узкоколейки", глава 15, стр.250.
***

"Склонность к странствиям" - решил Мерло-Понти.
Ему нестерпимо захотелось почувствовать на плечах жесткую ограниченность погон, поднести руку ко лбу, чтобы привычно дотронуться до лакированного козырька фуражки.
Очень ветреный день. И торопливо, как это делал всегда, он побрился, смахнул пыль с сапогов, затянул ремень и ушел. Дома остался след. Неуловимый след его голоса и, может быть, пара гласных от его имени.
Мерло-Понти успел таки на июльский поезд на Черкесск, ощутил душную жару и ту необыкновенную легкость и свободу, в безнадежном ожидании которой он теперь и живет. Двери древнего вагона были открыты и он с каким-то неведомо откуда взявшимся негром беззаботно сидел под солнцем на ступеньках вагона, болтал с приятелем и с настороженным любопытством разглядывал надвигающиеся, неспешно вырастающие и пока еще пологие горы. Уже который раз он упорно записывал и записывал это мгновение, прибавляя все новые оттенки и детали к основному метадокументу. Каждый раз что-то в этом эпизоде менялось. Мерло-Понти знал, что до конца это мгновение исчерпать не удастся и все же он весь отдавался охватывающему его в этот момент безумному желанию остаться в этом мгновении навсегда. «Будь я бродягой, я был бы, наверное, счастлив» - подумал он. Полустанки, саванны,новые города, мучительное и сладостное чувство погони, какое бывает только во сне. Так пусть же так и останется - безбрежный вечный простор с его серыми тоскливыми денечками, низким небом, холодными дождями и распутицей - серый простор, без которого ему уже не жить.

Он вдруг ощутил легкий толчок, как будто время слегка изменило свою ширину.
Весенний ветер высокие деревья качает, сухие деревья качает. Апрельское небо над ним - словно битва гигантов - голубоглазых и юных. Просторно! Неутомимо и стремительно разворачивается романтическая битва облачных воинств. Он поглубже надвинул фуражку на правое ухо, так как сильный ветер нес почти не опуская на землю весенний снежный заряд. Он не хотел натягивать на голову башлык, зная, что снежный заряд должен был вот-вот кончиться. Мерное покачивание коня под ним даже убаюкивало. Только бы не проглядеть вражеский дозор. Ему здорово повезло тогда под Невинномыском и он успел ускакать из под выстрелов. Будущее его было опасно и неопределенно. Он слез с коня. Дорога еще не просохла и он пошел рядом с ней, кое-где оскальзываясь по слежавшемуся, не растаявшему еще грязному снегу. Над его головой почти неразличимый в гулкой весенней пустоте журчал жаворонок. Березки тянули тонкие голые стволики вверх, к солнцу и синева неба мешалась с фиолетовой прозрачностью их ветвей. Золотые паутинки солнца просачивались сквозь его ресницы.

***
А память? Что память! Память гремит на ветру, словно жесть, пытаясь спрятаться в своем грохоте от напора ветра.
Дневник узкоколейки. Глава 490, стр. 1090.
***
Сверкающая и бесконечно несчастная - его родина. Кладбище расположилось в болотистом поле у редкого молодого лесочка из ольховых и березовых деревьев. Этой весной поле особенно размякло и рыхлая земля жадно втянула в себя воткнутую в изголовье проржавевшую железную пластинку с фамилией отца. Как странно - номер на пластинке в точности совпадал с годом рождения отца. Он нагнулся и начал и искать пластинку, погружая руку все глубже и глубже в мягкую и очень холодную землю. Рука моментально заныла от холода и потеряла чувствительность. Он не боялся наткнуться в глубине на что-нибудь неожиданное. Он знал - отец защитит его.

***
После Эры Железных Дверей наступит Эра Покоя. И все людские мечты сольются в одну реку. И самый несчастный будет пить с тобой из одного кубка и радоваться одному с тобой небу. И самый униженный не будет тебя ненавидеть. И самый счастливый не будет прятать свои сверкающие молодым блеском глаза и ликовать в одиночку.
Дневник узкоколейки. Глава 445, стр.5854.
***

Современность

"Если все же никуда не уходить" - решил Мерло-Понти.
«Все мыслимое – реализуется» - тускло отсвечивают золотом на потолке большие латунные буквы слогана компании «The Realm of Reality». Вчера была пятница, на этот раз выдался особенно напряженный последний день рабочей недели. Он не спеша прошелся по пустому холлу компании, гулко повторяющему звуки его шагов. По субботам, оставаясь в офисе один, официально он работал только на заказчика, только на его имидж-ролик. Для этого ему и разрешалось собирать запретные ментальные материалы. Но, кажется, сейчас он зашел слишком далеко и к имидж-ролику добытые им материалы уже не имели никакого отношения. Случайно или по тайному желании забрел на чужую, запретную виртуальную территорию. Он приблизился к границе, за которой наступают необратимые изменения личности. Когда-то давным-давно, еще будучи в Министерстве Управления Мечтами, он обратил внимание на то, что на гипертекстовой спейсографической карте словно бы чего-то не хватало, будто карта была не достроена. Плотность упаковки карты не совсем соответствовала объему содержащейся в ней информации. У него хватило ума тогда промолчать. В официальной карте не могло быть ошибок. В ней нельзя было сомневаться. Вообще нельзя было ни в чем сомневаться, а в таком основополагающем вопросе тем более. Ходили легенды, что существует еще один вариант карты. Поговаривали, что на самом краю кибепространства, у самой границы Внутреннего Мира расположена заветная страна, Страна Запретных Желаний, доступная лишь посвященным.

***
Внимание! Степень толерантности к характеристикам целевой среды обитания и  степень творческой продуктивности в этой среде могут быть определены ТОЛЬКО при переходе на обратную сторону Зеркала Ваших Возможностей.
. Дневник узкоколейки. Глава 435, стр. 32.
***
На деревянной полированной поверхности стола в лекционном зале кто-то глубоко вырезал ножом: “Хочу убить Нома”. Рядом валялась скомканная бумажка с текстом молитвы Номов.
“Кажется, желание убить Нома является тайным желанием почти каждого из наших слушателей” – подумал Мерло-Понти. И начал свое выступление:
«Дорогие соратники, друзья!
Я рад приветствовать Вас в рядах Особого Отряда по Уничтожению Номенклатуры. В сегодняшней лекции по курсу строительства Общества Истинной Справедливости я остановлюсь на двух основополагающих понятиях - понятии “Номенклатура” и понятии “Номенклатурная система”. Определив эти понятия, мы сможем правильно понимать происходящие с нами события и, возможно, в некотором отношении воздействовать на их протекание. Итак, один из основных тезисов нашей борьбы звучит так: Если реально уничтожить хотя бы самый мельчайший элемент системы, но, настойчиво повторяю, действительно уничтожить, раздробить, элиминировать эту частицу, этот действительный функционирующий элемент системы, то системы не станет, она вдруг откажется функционировать (под словом уничтожить мы понимаем в большинстве случаев не физическое уничтожение, совсем нет, существует множество более верных и действенных способов уничтожения). Система рухнет, так как в ней все механизмы взаимосвязаны и даже этой мельчайшей частички, элемента ей будет не хватать, частичка как бы опора и скрепляющий цемент всей системы, без частички система не может существовать. Это, похоже на…, извините, даже сразу не могу привести аналогию. Разве что, уж из совсем другой области деятельности – закон целостности, закон композиции. Если в композиции, действительно композиции, я веду речь о художественной композиции, которая создана с определенной художественной целью, ведь композиция обязательно обладает цельностью, изменить любой элемент, то композиция, вообще говоря, перестанет существовать. Но весь вопрос в том, что понимать под частичкой и под уничтожением частички. Еще лучше - найдите сердце системы и бейте. Если сердце продолжит биться, то при распаде в каждой доле разлагающихся осколков остаются маленькие номенклатурные сердца - зародыши ее будущего неизбежного возрождения. По сути сердце системы – это психология, психология раба, психология холопа. Психология вседозволенности и безнаказанности. Так что, сердец у системы много, но это сердца живых людей. И надо бить по номенклатурным зародышам. Пока этой задачи еще никто для нашей страны не решил. Пока этих зародышей никому еще не удалось уничтожить. Вам, молодежи и решать эту задачу».
Собрание закончилось. Мерло-Понти  не спеша вышел в коридор, заметил на полу листовку, поднял ее и прочел:

«Выражая волю законспирированных единомышленников Союз Борцов с Номенклатурой озвучивает:
Террористические акты имеют своей целью: создание реального понимания ситуации. Эта задача может получить окончательное решение только при адекватной эмоционально-инициативной реакции исторически униженных обитателей. Несомненно, в данный момент надеяться на адекватное поведение населения невозможно.
Но подобные акции создают необходимую социальную машину, которая постепенно завоюет статус реального общественно-политического фактора. Необходимость отмирания номенклатуры, этого врожденного генетического порока страны в недалеком будущем станет очевидным фактом нашего образа жизни. Анти-номенклатурный террористический акт создает-расширяет-укрепляет новое жизненное пространство, неподвластное государственной и медийной власти Номенклатуры как в реальной жизни, так и в киберпространстве. Господа Номы, конец вашего существования в стране близок. Преклоним колени перед павшими борцами, дерзнувшими восстать против Вашего свинцового правления».
Внимательней осмотрев листовку Мерло–Понти улыбнулся - в правом верхнем углу листовки офсетной печатью было нанесено изображение известной картины «Юноша-раб совершает подвиг во имя своего хозяина». Было известно, что для того, чтобы остаться у власти Номы по своему желанию и довольно часто меняют общественно-политический строй: коммунизм/социализм/капитализм/суверенная демократия/автократия/тоталитаризм/капитализм/социализм и так до бесконечности. Всех, кроме себя в своей стране Номы называют Приплюснутыми. Два основных правила жизни руководят устройством общества: первое - Приплюснутые подчиняются Номам и люто ненавидят их и второе - Номы происходят (рекрутируются) из Приплюснутых.

В здании тихо заиграла музыка и Мерло -Понти узнал знакомую мелодию со знакомыми словами из печального «Марша проигравших», сочиненного одним из участников Союза Борцов с Номенклатурой:

Мы просто не в силах смотреть, не в силах теперь рассказать,
Как гибнут во тьме города, ветшают в пыли корабли.
Лучшими нам не быть, лучшими нам не стать
В этом краю перемен. На самом краю земли.

***
Не забудьте правильно установить масштаб Дикой Речи. Несоблюдение масштаба Дикой Речи приводит к потере возможности общаться и быть правильно понятым.
Дневник узкоколейки. Глава 392, стр. 1276.
***

Часть 2. Пристрастия

Словно в голове у Мерло-Понти заезженная пластинка - крутится, крутится, возвращая мелодию.
“Каждый нормальный человек должен прожить несколько виртуальных жизней. Наша страна - великая держава и извольте жить по ее законам” - провозгласил молодой виртуальный реформатор на заседании правительства после своего назначения на пост премьер-министра.
Мерло-Понти нестерпимо захотелось оказаться в давно исчезнувшем государстве и стать обыкновенным «научным сотрудником» из так называемого обыкновенного “почтового ящика”.

Болезнь

"Вспомни, как ты заболел" - попросил себя Мерло-Понти.
Овощебазу утепляют на зиму опилками. Хранилища для овощей внешне выглядели как длинные, могильные холмики из опилок высотой около полуметра. Сначала они кидали опилки на холмики лопатами, но опилки поблизости закончились, и им пришлось подносить опилки со склада плетеными корзинами. Перенос пустой корзины к месту загрузки показался Мерло-Понти слишком бесполезной и длинной процедурой. Он размахнулся, крикнул коллегам “Ловите!” и бросил корзину верхом. И вот уже корзины легко витали над головами, обсыпая их опилками, сталкивались с легким волшебным треском в воздухе, падали, исчезали в ночном ноябрьском небе, чтобы через мгновение неожиданно снова появиться в свете складских фонарей. Когда закончили работу, то пошли к столу под навесом, освещенному сиротливо висящей на голом шнуре лампочкой. Водку удобнее все же пить за столом, а не встав в кружок во дворе базы. Достали стакан и пустили по кругу. “Я заболеваю” – отрешенно подумал Мерло-Понти, почувствовав легкий знакомый озноб - “мне точно надо выпить, может, водка поможет” Водка ледяным комком скользнула по пищеводу, успев вызвать приступ тошноты. Выпив и почувствовав, как ледяной алкоголь растворяет усталость, все разом громко заговорили и уже с братскими чувствами друг к другу пошли к станции. Там, пожав друг другу руки,  разъехались по домам. ”Вся жизнь в электричках“ – глядя в черное окно, подумал Мерло-Понти - “спешу, отдыхаю, мечтаю, даже влюбляюсь в влажные чьи-то глаза» - вспомнил он брюнетку, которая утром по дороге на работу сидела напротив него.
Дома ему резко стало хуже. “ Черт, уже и в водка не спасает от простуды” – чертыхнулся про себя Мерло-Понти. Он хотел нажать кнопку ментального рекордера, но не успел и заснул. Когда он проснулся, то вдруг отчетливо осознал, что потерял ту детскую уверенность в себе, уверенность, что с ним никогда ничего не может случиться. Мальчишкой он тонул, падал вниз головой на бетонные плиты, замерзал, тяжело болел, но был уверен в своей неуязвимости. И вдруг остро ощутил, что неуязвимости больше нет.
“Какой сегодня общественно-политический строй?” - был первый вопрос, который он задал, придя наконец в себя. Последнее место, которое он помнил после состояния простуды - это сектор Множественной Реализации. Там ему стало нехорошо, он зашел в кабинет врача, ему сделали кардиограмму и неожиданно он услышал – «только не шевелитесь!». Вокруг него засуетились, позвали главного врача, и вынесли уже на носилках. По дороге в автомобиле "Скорой помощи" он очень сильно замерз и дрожал, но ощущал почему то блаженное спокойствие и тлдько где-то далеко, уже на втором плане чувствовал страх. Спокойствие, вот чего ему так не хватало. Наконец-то он отдохнет, наконец-то наступит блаженный перерыв в этой гонке, в этом броске вперед. Остается только страх за не доделанные дела. Мерло-Понти с трудом посмотрел в матовое боковое стекло окна «Скорой помощи», пытаясь узнать улицы, по которым они проносились. Потом он потерял сознание.
И вот теперь он плывет в безнадежном одиночестве через пространство незнакомых прикосновений, становясь невероятно чувствительным и отзываясь на что угодно – на движение звезд, на поворот воздушных толщь вслед за изменением направления океанского течения, на положение Луны и еще неизвестно на что. Он теперь так остро чувствовал, так ощущал кожей все движения мироздания, что подозревал, что ему становилось то лучше, то хуже от одной лишь перемены настроения неведомых существ на неизведанных планетах, от каких-то мыслящих плазмоидов в глубинах Галактики.
Когда он расстроенный и нервничая решил написать про свое состояние, то строчка вдруг неожиданно прервалась, как будто споткнувшись на ровной поверхности бумаги, как будто Мерло-Понти вдруг разучился писать, как будто сработал внутренний тормоз и ему пришлось сделать над собой усилие, как бы вспоминая, каким пальцем нужно шевельнуть, чтобы закончить строчку.
Мерло-Понти неожиданно с ужасом осознал, что остался в больнице навечно. Ежедневно теперь приходит доктор и напоминает, что «все будет хорошо», «завтра будем делать операцию» и «вас должны к ней еще подготовить». У доктора круглое лицо, темные короткие волосы, он молод, невысок и носит брюки почему то вишневого цвета. Мерло-Понти подсмотрел, что с работы доктор убегает в легкомысленной светло-бежевой курточке. На голове у него, как и всех докторов здесь, сидит круглая шапочка из накрахмаленной белой или голубой ткани. Говорит доктор тихо, как бы непрерывно прислушиваясь к себе и  производя при этом впечатление испуганного подростка.
Нельзя сказать, что ничего не менялось в больнице. Изменялось, но не  радикально, как должно следовать из непреложной логики времени. Старели и менялись доктора, но не менялась обстановка, постель каждое его новое поступление в палату оказывалась девственно-чистой. Каждую пятницу Мерло-Понти оказывался в палате № 307 под капельницей, лежал на высокой металлической больничной койке с колесиками и с металлической штангой на высоте протянутой руки, протянувшейся вдоль кровати.  На это штанге висела маленькая трапеция, чтобы можно было уцепиться за нее и подтянуться. В палате были две стоящие вдоль одной стены кровати. Над кроватями на стене висели люминесцентные светильники фирмы «Drager» c лампами «Филипс». В конце коридора влево от палаты располагался зимний сад – большое помещение с четырьмя колоннами у стен и окнами до потолка. Одно окно выходило на продовольственный рынок, полный продавцов из Южных республик,  другое окно выходило на стадион. Стадион выделялся тем, что недавно был покрыт ярко зеленой синтетической травой. Больничное существование заключалось в лежании в палате с редкими подъемами с постели и прогулками по извилистым коридорам поликлиники. Ноябрь сменялся декабрем, так что Мерло-Понти мог любоваться падающим снегом. Снежинки настойчиво толпились перед окном, набравшись желания влететь в комнату, подлетали к окну и, казалось, вот-вот ударятся о стекло, но невидимая сила останавливала их, заставляла опрометью кидаться в разные стороны – прочь, прочь от стекла – вверх, вниз, налево и направо, и , кажется , на лицах снежинок была написана легкая обида. Да, их не пустили в комнату к Мерло-Понти в гости.

Как Колумб, он открывал для себя еще  не открытую землю - землю боли и страха, землю истинных проявлений человеческих. И здесь он нашел новую для себя вершину. И до конца дней будет теперь идти к ней.

***
Наша жизнь - лишь хрупкий слепок с Радужной Раковины Воспоминаний. Приложите ее плотнее к уху и вслушайтесь – и вы сможете услышать,  как где-то внизу играет гармонь. Сколько обрывков - забытых, теплых и грустных будит она...
Дневник узкоколейки. Глава 392, стр. 1276.
***

Он нащупал кнопку ментального рекордера, чтобы записать возникшее свежее чувство беззащитной обнаженности и удивления. Это чувство еще пригодится, когда надо будет ломать привычное течение жизни. Из записанных чувств он создаст метадокумент. Как скупой рыцарь перебирает Мерло-Понти драгоценные ментальные записи, перекладывая их с места на место, не в силах отказаться ни от одной из них.

Протестовать, хотеть и не хотеть

Внезапно на Мерло-Понти накатывается приступ столь привычно знакомой ему слабости. Что с ним? Прерывается голос. Мысли разбредаются ежесекундно. Их так мало, что хватит лишь на пять строчек - не больше. Как рассказать о том, что с ним случилось? О том, что и горечи больше не стало. Что воду пить больше не может - в горле сухой комок не пускает. Небо черное и утро мучительней казни. Как рассказать? Мерло-Понти чувствует, что лицо его пылает,он натыкается на стены, словно слепой котенок. Уже нет сил в руках и Мерло–Понти ждет, что вот-вот, сейчас, ну должно же что-то случиться!
Слабость исчезает так же внезапно, как и приходит. С уходом слабости накатывается волна глубинного, упрямого бешенства. Мерло-Понти протестует. Протестует против будней. Протестует против надоевших занятий. Не хочет видеть вязкого течения времени. Протестует против безжалостного эгоизма друзей. Против пыльного апрельского ветра. Против шальных своих настроений. Против памяти, цепко цепляющейся за прошлое. Против незаконченности своих начинаний. Против половинчатости решений. Против ненасытности своих сомнений. Мерло-Понти не хочет больше становиться себе на горло. Не хочет больше. Не может. Не хочет стенать от влюбленности. Не хочет думать о Лерейн ежечасно и ежесекундно. Не хочет ждать с Лерейн встречи. Не хочет разочарований. Не хочет вспоминать ее потрескавшиеся губы. Не хочет подстерегать Лерейн у подъезда и в переходах метро. Не хочет надеяться и не хочет волноваться, когда долго ее не видит. Не хочет умолять о встрече. Не хочет узнавать Лерейн в толпе прохожих. Не хочет сознавать, что все сильнее и сильнее. Не хочет понимать, что опять он и только он. Не хочет строить воздушные замки. Не хочет неба над ними вместе. Хватит. С него довольно. Он не хочет больше.
Он не хочет воздуха, ведь его не замечаешь. Не хочет звезд, которых никогда не достигнет. Не хочет ветра - он в нем никогда не растворится. Не хочет горизонта - на поверку он слишком близок. Не хочет пробуждения- оно слишком много обещает. Не хочет дня - слишком уж быстро он проходит сквозь пальцы. Не хочет вечера - вечером все равно негде укрыться. Не хочет ночи - это подготовка к смерти. Не хочет своей тени - ведь она такая тяжелая. Он не хочет хотеть. Или хочет не хотеть.
Мерло-Понти хочет спать - но не спит. Хочет приблизиться к Лерейн - но отдаляется все дальше и дальше. Его мучает жажда, он хочет напиться – но с каждым глотком жажда мучит все больше и больше. Хочет повзрослеть - но голова зеленеет и ломается голос. Хочет быть спокойным, но от мысли одной свивается в узел от боли. Хочет быть одиноким - и остается одинок. Хочет быть самим собой, но остается подобным мягкому воску. Каждый подходи и лепи по любому образу и подобию. Он видит случайного прохожего - и хочет быть этим прохожим. Вот ковыляет старушка - он хочет быть старушкой и думать ее мыслями. Мерло-Понти завидует каждому человеку и спрятанными в каждом человеке работе, мыслям, будущему и прошлому. И он хочет быть каждым человеком. Он завидует камню - почему он не камень? Завидует птице. Почему он не птица? Хотя он знает, что никто из них ему не завидует. По правде говоря, этому он тоже завидует. Ему говорят - железным будь. Но Мерло-Понти не хочет быть железным. Не хочет больше. Не может.

***
Никого не учить. Никого не призывать к обновлению (или к обману). Никого не пытаться спасти. Никого не будить. Никого не усыплять уговорами. Никого не ждать. Никого не торопить. Помните! Ваша Любовь останется здесь. Только здесь. В бездонном пространстве Воспоминаний.
//Дневник узкоколейки / Глава 3183 стр.4397.
***

Добрейшие

Мерло-Понти решил снова встретиться с Добрейшими.
Раздался шум. Сначала изверглись тучи радостных криков из учреждений и их общественные отделы приняли решения не поступаться этим священным праздником Единственных, Добрейших и Святейших Существ в наших домах, а готовиться к нему по настоящему. После принятия решений Существам отводятся целые миллионы квадратных метров диванов, пледов и уютных уголков, в которых Существа могут оборудовать свои гнезда. Ну кто же может сказать, кто посмеет даже подумать, что кто-либо из живущих на свете может быть добрее Добрейших. Ни у кого даже язык не повернется, а если кто скажет, тот моментально потом на своей шкуре убедится. Ему не к кому будет придти, не с кем будет поговорить, не к кому притронутся в минуты душевной тревоги. О Обряд Принесения Тапочки, о Обряд Вылизывания Лица по утрам, о Обряд Выпрашивания Утреннего Бутерброда. Равный с Равными. Или нет - это Высшее Божество позволило себе снизойти до общения с обыкновенными земными людьми. Жить с Добрейшими - большая честь для нас, людей. Добрейшие Божества посетили землю ненадолго, лет так на пятнадцать, не больше. А за это время Добрейшим так много нужно сделать. Нужно сделать людей лучше. Ведь Добрейшие лучшие из живых существ. Они никогда не обманывают, они - как вечные дети, а ведь с детьми нельзя быть неискренним или злым. На колени, ведь Добрейшие снизошли до нас своим присутствием. Мы со временем теряем друзей, разочаровываемся в близких, но в Добрейших - никогда. Добрейшие - это вечность, вечность преданности, запечатленная в их неземном облике. Да, да - именно неземном. Ведь Добрейшие ничуть не похожи на нас с Вами. Их лица изборождены глубочайшими морщинами и складками. Седеющие с возрастом вибриссы торчат у них из щек в разные стороны. Их носы, обычно восхитительно прохладные и влажные, можно поцеловать, когда Добрейшие беседуют с вами. Их речи – это речи, состоящие из странных, глубоких звуков, причудливо доносящих до нас мысли Добрейших. А уж как любят Добрейшие поговорить. Собственно, они не переставая все время что-то бормочут. Опытные люди записывают их ворчливое бормотание на диктофон и используют потом для успокоения детей и убаюкивания младенцев. Нескончаемые речи Добрейших ученые не устают расшифровывать и находить в них все новые и новые поразительные откровения. Матери утверждают, а дети уверены, что Добрейшие пришли к людям на землю с Марса. Их немигающий грустный взгляд не в силах никто выдержать, когда они пристально смотрят тебе в глаза, то ощущаешь неожиданную робость и чувствуешь свою непоправимую испорченность. Если же взгляд Добрейших направлен в сторону, так что становятся видны белки их чудесных черных святящихся зеленым светом в темноте глаз, то кажется, что взгляд их наполнен укоризной. Они укоряет нас за что-то, о чем мы можем только догадываться. Наверное, за нечистоту помыслов, за наши маленькие обманы, которые мы позволяем себе по отношению к ним. За то, что мы не можем находиться все время рядом с ними. За то, что Добрейшие не могут, как ни стараются, все же отплатить нам сполна за то, что мы есть. Ведь разве может найтись мера нашей благодарности Добрейшим за их неизмеримую преданность, а от Добрейших мера благодарности нам за то, что они могут нас так сильно любить. Разве существуют меры благодарности? Когда мы говорим Добрейшим “до свидания”, они провожают нас долгими печальными взглядами и немножко склонив головы набок, смотрят нам вслед, будто желают нам счастья и видят нас в последний раз. Разве в этот момент мы не совершаем преступление по отношению к Добрейшим? И разве не прощают они нас всегда, когда мы возвращаемся? Ведь каждый раз Добрейшие не знают, вернемся ли мы обратно к ним, и, может быть, прощаются с нами в последний раз. Ну кто же такое испытание выдержит?
Однажды живший с Мерло-Понти Добрейший сильно заболел и умер. Мерло-Понти опустился рядом с ним и все гладил и гладил еще неостывшее маленькое черное тело. Слезы наворачивались ему на глаза. Он смахивал их и все гладил и гладил. Боже, этот черный ангел, сошедший с небес, больше никогда не лизнет его в нос. И с тех пор ему все кажется, что он слышит перестук его маленьких коготков, а его традиционный плюмаж на головном уборе, как путеводная звезда, подрагивает в такт его быстрым шагам, когда они гуляют вместе по лесу.

Быть поэтом

Как Мерло-Понти захочет, так и будет. И сегодня он станет поэтом. Как он горд мгновением, когда из под его пера появляется несколько стихотворных и, конечно, как уверен Мерло-Понти, вполне приличных строчек.
Мерло-Понти не запоминает чужих стихов наизусть. Ему безразлично - в хорошем или плохом они переводе. Плоть слов прозрачна и он переносится во внутреннее пространство стихотворной строчки. Стихи сжигают его изнутри. Он и думать ни о чем больше не может. Вскакивает с постели посреди ночи, кидается к столу, нашаривает в темноте ручку или карандаш, любую попавшуюся под руку бумагу, лихорадочно записывает, не обращая внимания на почерк и ошибки, потом, успокоенный тут же засыпает. Наутро отыскивает листочки бумаги и ему становится стыдно записанного. Скомканные листочки привычно летят в угол комнаты. Даже на улице среди толпы прохожих, Мерло-Понти продолжает сочинять, но дома понимает, что все ни к черту не годится и тогда ему достается лишь ощущение опустошенности.

Ведь строки - лишь химеры, живущие в мозгу.
В них что-то есть от веры -
“Иначе не могу”.
В них что-то есть от счастья
Безвестному служить.
Защитой от ненастья
Никак не дорожить.

Однажды, бродя по лесу, Мерло-Понти поразился силе возникших в нем новых строчек и, на всякий случай, начертил их прутиком на утоптанной земле тропинки. Была уже ночь, когда, придя, домой, Мерло-Понти с досадой осознал, что уже не помнит начертанные строчки. Когда заря вновь осветила тропинку, он уже быстро шел по ней к тому месту, где побывал в вечернем сумраке десятью часами ранее. Он достиг вершины холма и пошел медленно, периодически останавливаясь и наклоняясь к земле, чтобы лучше ее рассмотреть. И вот Мерло-Понти стоит на том месте, где записал эти строчки. Так как солнце только что взошло, то скорей всего, с тех пор никто здесь еще не проходил и тропинка была нетронутой. Мерло-Понти смотрит на землю и вздыхает, опускается на карточки, чтобы рассмотреть землю повнимательней. И может различить отпечатки своих ботинок там, где вчера долго стоял, наблюдая надвигающуюся из тумана темноту. Но теперь здесь нет никаких следов. Он тупо смотрит на стоящую поблизости причудливо изломанную сосну. И эта сосна для него сейчас отличается от всех других сосен в мире. Прошло, наверное, полчаса, пока Мерло-Понти наконец не понял, что для него случилось непоправимое. Он потерял эти строчки.
И уже много, много позже Мерло-Понти понял, что вот и вся жизнь умещается в горячечной ночной строчке. А утром – отрезвление и пустота. И одиночество. Одиночество творить и счастье сознавать себя созидающим. Одиночество быть счастливым. Быть счастливым в одиночестве. Счастлив тот, кто в одиночестве. Счастье равно одиночеству. Одиночество равно счастью. Достаточно лишь одиночества. Одиночества, но не счастья. Не счастья, а несчастья. Нет счастья. Равно одиночеству. И Мерло-Понти неожиданно для себя написал

Изумленно следить
Как рождаются звуки,
Появляются символы, жесты, слова.
Возникают из пепла знакомые трюки.
Возрождаются из забытья города...

Птицы небо несут на крыльях. “А небо - тоже крыло” – решил он. Падая, щеки коснулось легкое перышко, стирая неопределенную грань, грань живого и неживого.
Мерло-Понти как бы гордился своим катастрофическим сознанием. Он привык каждое утро вставать, осененный тревогой. Было бы даже жалко, если бы оказалось, что приближение катастрофы откладывается, что наступил перелом, а дальше будет жить легче. НО тогда не будет по утрам ясновидческого зрения и того жуткого состояния тревоги, чувства, что все напрасно, что вокруг говорят лишь ложь и люди смеются и живут в свое удовольствие как суслики на цветущем лугу, над которым уже нависает гигантская волна наводнения, которая и смоет через мгновение всех и вся.

***
Каждый должен переболеть стихами, но только избранные делаются хрониками.
// Дневник узкоколейки / Глава 394592, стр. 8574.
***

Вместе с Вергилием они наткнулись однажды в «Дневнике узкоколейки» на стихи неизвестных авторов. Многие из этих стихов не удалось разобрать до конца. Но отрывки «Из записок обреченных», которые удалось прочитать, имели законченную форму и представляли несомненный интерес.

***
Брызги ненависти,
Черной ненависти
На белизне снегов нашей родины.
Темная речка – отметина  среди плоских равнин.
Забвенье,
В провалах воспоминаний,
И еще раз забвенье

***
Нескончаемое ожидание будущего
И страстное отрицание прошлого.
Надежда и безысходность – вот наш девиз.
Сладость и горечь света и тени,
Пробуем их по очереди на вкус и на цвет.
Нет сил оторваться -
Разницы в них больше не видим.

Дневник узкоколейки. Глава 677, стр. 665.
***

Под хрустящими, белыми от инея замерзшими осенними листьями Мерло-Понти заметил жизнь. Это лягушка спряталась до следующей весны. Он пощекотал ее. Нет. Вылезать не хочет. Слышно, как упал лист. Шорох, словно кто-то крадется. Тени длинней и длинней. Он вышел из леса и привычно вскинул голову, чтобы видеть одно лишь небо. “Небо распахнуто ввысь” - и дальше - “как далеко, как далеко уносит далекий ветер запоздалый дым. Сегодня здесь, а завтра - кто нас спросит” - и поперхнулся горечью, и уже не решился закончить это предложение.
Как шагреневая кожа, сжималось пространство его возможностей. “Главное - не останавливаться” - говорил себе Мерло-Понти - “что бы не случилось - идти вперед и не оглядываться. Оглянуться - означает погибнуть».

Влюбленность

“Бросай” - крикнул он Лерейн. Тетрадь, сверкнув на солнце глянцевой коленкоровой коричневой обложкой начала падать, трепеща страницами. Он сделал шаг навстречу ее падению. А Лерейн все смеялась с балкона. И время не шелохнулось с того мгновения. Тетрадь все падает, и Лерейн все смеется.
«Сколько помню себя - все иду и иду - свет негасимый за окнами» - подумал Мерло-Понти.
Мерло-Понти никому не сдаст воспоминаний. Ни росчерку пера и ни приказу даже. Ему тем более. Он сдаст их лишь себе, когда вернется. Когда вернется что? Тот старый город, и запах меттеол на старой клумбе. Привычно ощутив дверную ручку он осторожно попадет к себе. Зажжется свет. Он сядет на диван. Немного станет грустно. Но немного. Так где же времени провел он столько? Вот скрип дверей. Они опять приходят. Как будто он студент, все будут слушать, как он играет на пианино. Он еще играет. И почему-то девушка заплачет. И почему-то снова станет грустно. Но ведь чем больше он поверит ей, тем отдалится дальше. Он верит лишь себе и лишь себе он верит без остатка. А все таки - верните старый город. Здесь Мерло-Понти нет. Он в городе остался.
«Но кажется, Вы знаете меня больше, чем я Вас» – добавила Лерейн, улыбаясь.
«О да, время от времени мне все же удавалось видеть Вас» – ответил Мерло-Понти, сдерживая сердцебиение.
«И Вы зная, кто я, ничего не сказали? И вот теперь я уезжаю! И никогда Вас больше не увижу!»
Мерло-Понти искал Лерейн в виртуальной вселенной. Искал, находил - и не находил. Это была она и не она. Что-то неуловимое менялось в ней каждый раз, когда Мерло-Понти возвращался к ней в очередной множественной реализации. Каждый раз, когда он видел Лерейн, ему казалось, что наконец-то он станет маэстро. Превосходным маэстро жизни. Будет пить дыхание ветра. Танцевать на эллипсе неба. И предметы ему станут покорны. Ах, какие предметы, братцы! Дорогое вино из вздохов! Ожерелье из звезд полночных! «О боже, и о чем это он?» - поймал себя на мысли Мерло-Понти.
Он словно обращался к тени Лерейн «Вы были легки и прелестны - и комната кажется тесной. Простите за шутку – но вы свирель. Губы каждого дуют в отверстия жаждою. Змеиной обтянуты кожицей руки эти. Хмурите рожицу. Есть что-то венецианское: - вы знаете слово “ friseur” - в беглом очерке линий и фигуры. Пнуть ногой костра угольки - красиво, не правда ли? Угольковый город взлетит, и рассыплется на маленькие маяки. Долго шутили забавой мы. А зубы такие ослепительно белые. Наверное, слишком несмелы мы». Мерло –Понти улыбнулся от такого складного течения мысли. И совсем размечтался.
Ему показалось - Лерейн назвала его по имени. Когда он коснулся ее платья, то палец ощутил лишь некое подобие сопротивления и затем легко вошел внутрь ее тела. Датчики ощущений сделали свое дело - он все-таки чувствует материальность ее нематериального тела, и даже может изменить ее – хотя эта материальность существует лишь в его ощущениях. Он вгляделся внимательней - чужое, незнакомое лицо.
Осень. Капли дождя текут по стеклу. Ехать куда-нибудь, вслушиваясь в медлительную неправильность ее речи. Огоньки отражаются в глазах. Спрашиваешь о Венеции? Мерло-Понти был там. На карнавале. Потом ему снился сон. Двое монахов в масках с длинными носами от чумы волокут по двору человека. Голова его безвольно подрагивает на камнях. Верхняя губа оттопырилась. Веки приоткрыты. Он боится узнать его. Почему? Да и его ли это сон, начинает сердиться Мерло-Понти. Слишком избито, банально, вульгарно придумано. Неполная сотня лет пройдет и Мерло-Понти останется опять один. С тем маленьким угольком, что одиноко светил тогда. И тьма обступит его со всех сторон. Та самая, которую Мерло-Понти вдруг вздумал однажды нарисовать.

***
.Даже если и нет тебя. И никого нет и в будущем нет - все равно ты со мной. Не встреченная еще или уже не встреченная. И стремительно унесенная в даль прошлого. Ты со мной. И дети наши еще не рожденные дети. Даже если и нет тебя я создам тебя. Слишком много будущего для Нас с тобой накопилось. Даже если и нет тебя.
//Дневник узкоколейки / Глава 45508, стр. 6547.
***

Когда Лерейн ушла, Мерло-Понти подождал немного и выглянул из широко раскрытого навстречу весне окна. На углу расположенного напротив здания стояла незнакомая темноволосая женщина в темно-вишневом, почти черным против солнца платье и, казалось, кого-то ждала. Ведь только сегодня достававшие своими верхушками до окна тополя выбросили ярко зеленые пахучие клейкие листочки. Знакомое воронье гнездо на дереве было ниже окна и сидящая в гнезде ворона не мешала наблюдать за женщиной. Но вот появился ворон, ворона вылезла на край гнезда, и тут он увидел три розовых горла, задранных прямо в вышину, будто птенцы хотели глотнуть немного голубого неба. ” Надо же “ – удивился он - “у нашей вороны появились птенцы “.
Ему почему-то хочется записать все вот это непонятно что в метадокумент. И он нажимает кнопку ментального рекордера, одержимый идеей восстановить или хотя бы вспомнить ту тетрадь и балкон, с которых все началось.

***
Иррациональный мир - чисто духовный мир. Переход в чистую иррациональность равносилен переходу в чистую духовность. Духовность равна иррациональности. Бегите туда! Скорее! Ведь единственно действительно непоправимая потеря - это потеря Воспоминаний.
//Дневник узкоколейки / Глава 7693, стр.450.
***

Старость и жестокие забавы

Как Мерло-Понти и хотел, сегодня он сделался стариком. Густой теплый воздух городских окраин показался ему знакомым. Ему едва удалось наконец встать, выплевывая набившуюся в рот пыль. “Сегодня эти подонки не будут убивать меня “ - с надеждой подумал он, с трудом различая сквозь заливавший глаза окрашенный кровью пот окруживших его подростков. Он точно знал, что в этом районе города хозяйничает банда , но специально пришел сюда. Мерло-Понти соскучился по чувствам боли и полного унижения. Его растоптанные очки валялись на прогретой солнцем пыльной земле, так что теперь он плохо видел и не мог даже попытаться увернуться от удара или хотя бы угадать направление, откуда могла грозить ему опасность. Окружавшие его подростки стояли молча, и, казалось, с жалостью глядели на его слабые усилия держаться вертикально. Мерло-Понти попробовал представить ход их мыслей, но ничего не получилось. Новый свирепый удар был неожиданным и он понял, что ему уже больше не подняться. Силы медленно покидали его. И привычно, необыкновенно ярко и стремительно, как в сжатом в тугую пружину аварийном сообщении, ослепительной вспышкой начала разворачиваться перед его глазами его жизнь. Он нажал на ладони кнопку ментального рекордера и со слабой угасающей улыбкой увидел неудержимо засасывающий его знакомый светлый тоннель.
Но все-таки - неужели он обречен теперь только лишь наблюдать за течением жизни вокруг, а не быть ее активным участником? Как странно, но с любопытством разглядывая теперь свою жизнь, Мерло-Понти не находил в ней ничего особенного. Мягкий, самолюбивый любопытный мальчик, тонко и глубоко чувствующий - Мерло-Понти получил все, что ему причиталось по  этой матрице характера. За любопытство получил неудовлетворенность работой и частую смену деятельности. Где он только не работал – от вахтера до доцента. А за утонченное ощущение жизни получил моральные страдания, духовную неустроенность, болезненную рефлексию и вечное недовольство собой. Недовольство собой каждое утро приводило к тому, что на него накатывало то, что он называл «фантомной болью». Его жестоко терзала тревога.

А сейчас он считает достаточным для себя сидеть на берегу быстро струящейся реки жизни, с улыбкой наблюдать за успехами сына и, уже равнодушно, с холодным любопытством ощущать, как гниет и деградирует его страна. Он вспомнил фантастический рассказ, в котором из будущего прибыли вежливые, хорошо одетые люди. Эти люди прибыли сюда посмотреть и насладиться зрелищем землетрясения и возникшей за землетрясением эпидемии. Современник событий,  случайно оказавшийся на месте прибытия людей из будущего с ужасом услышал об эпидемии от прибывшей из  будущего красивой женщины и понял, что обречен и скоро погибнет, коль скоро ему про это решились рассказать. Холодея, он увидел проступающие на своих руках белые пятна. «Это знаки белой чумы, и я очень, очень сожалею» - с участием глядя на него, сказала  прекрасная гостья из будущего.

***
Когда знаешь, что будущего нет или оно отвратительно, а прошлое постыдно, то только и остается радоваться мгновению, глядя на него боковым зрением, ведь так оно воспринимается будто сквозь толстое увеличительное стекло, изготовленное из куска льда с другой планеты.
//Дневник узкоколейки / Глава 495, стр. 132.
***

Лето и снега детства

Лето, как всегда, манило теплом и надеждами. Одержимый идеей все восстановить, все вспомнить, вернуться к тому единственно истинному, что было в нем, Мерло-Понти сегодня сделался мальчишкой из недоступного детства.

Из страны, страны далекой,
С Волги-матушки широкой,
Ради славного труда,
Ради вольности веселой
Собралися мы сюда ...

Пела ему бабушка, чтобы он поскорее заснул. Из страны, страны далекой...И в угасающем  сознании всплывали широкие степи с мягкими холмами, появлялись широко шагающие люди с сильными большими обветренными руками и добрыми лицами. Выплывали неведомые города в лиловой дымке, окруженные похожими на плакучие ивы высокими задумчивыми деревьями.
Ни разу, ни одной секунды Мерло-Понти не торопил Время. Время, остановись! Взрослеть, стареть - нет, этого допустить нельзя, невозможно! Каждый вечер, когда все укладывались спать, его старший брат рассказывал ему замечательные придуманные истории с бесконечными продолжениями. В них были отчаянные погони и потасовки, таинственные крепостные сооружения, замаскированные в кронах деревьев, летающие деревянные, весело и ярко раскрашенные воздушные броненосцы и бескомпромиссные сражения между этими броненосцами. Мерло-Понти с нетерпением ждал вечера и обязательного продолжения повествования. Где то ты теперь - его брат?
Жаркое лето. Мерло-Понти лежит на узком деревянном мостике через быстрый и мелкий ручей и, не отрываясь смотрит вниз, на  воду, увлекаемый ее  нескончаемым течением. Вода привычно завораживает его. В журчании ручья ему слышится множество голосов. Он часами готов смотреть на струящуюся воду. Быстро бегают по поверхности водомерки, не давая соскучиться взгляду. Как во сне, медленно разматываются спутанные косы из длинных зеленых водорослей, а листик кувшинки - то скроется под водой, побуждаемый ее напором, то, словно тонущий пловец вынырнет на поверхность за глотком воздуха и, мотаясь из стороны в сторону, опять неизбежно утонет в прохладной неге струящейся воды.
Возьми хлеб, молоко, варенье на столе. В торопливых строчках Мерло-Понти узнал мать. А в это время в комнату забрался котенок. Легкий сквозняк шевелил занавески.
Мерло-Понти оказался там, среди невесомых снегов детства. Ростом он еще пока был пониже искрящихся снежных отвалов, сделанных в снегу широким ножом бульдозера. Мальчик мороза, веселый, лучистый, как льдинки в сугробах рядом с дорогой. Его коньки примотаны к валенкам веревкой, которая затянута вращением палки, и он идет на замерзший пруд кататься. Мерло-Понти проходит мимо снежных пещер, освещенных таинственным голубым проникающим вглубь снега светом. В пещеры можно забраться и затихнуть в их глубине. А можно упасть навзничь в мягкий снег. И застыть, глядя в небо, чувствуя незрячее солнце. И лежать, лежать, пока спина не окоченеет и не станет по настоящему холодно.
Ощущение коротких ледяных брызг и настойчивых, не дающих тепла длинных лучей солнца. Ощущение окоченевших пальцев. Ощущение вкуса талой воды. Ощущение радости на губах. И Мерло-Понти быстро жмет кнопку ментального рекордера.
Но нет уже давно этого солнца и нет воздуха его детства. И нет мокрых варежек и валенок. И Мерло-Понти уже намного выше снежных сугробов рядом с дорогой.
После каждого виртуального погружения Мерло-Понти подолгу изучает себя в зеркале и видит чужое, незнакомое лицо. Где прежние черты? Откуда эти морщинки у глаз. Откуда складки у обгоревших губ? Молча глядит, не может оторваться.”Что ж, это как война, надо приспособиться и забыть”- подумал он и почувствовал, как рот наполняется солоноватой, и как ему, показалось, чужой кровью.

Волшебное дерево Курачи

Убежать подальше, уйти в сказочную глубину Эрнста Теодора Амадея Гофмана, вот что немедленно захотел осуществить Мерло-Понти.

Но разве можно отказать себе в удовольствии написать «утренние страницы» в такой чудесной обстановке - на даче, в половине шестого дня, полулежа на диване с высокой подушкой под головой, глядя в приоткрытое слева окно и слушая неумолчное пение птиц. Самые фантастические образы начинают шевелиться в голове. Когда Мерло-Понти был совсем маленьким, то носил маленькую черную шляпу и детский, застегнутый на восемь металлических пуговиц сюртучок с гербом республики. Сереус, его отец, часто брал Мерло-Понти вместе с вместе с братом Бальбо на работу. Отец работал лесничим и сыновьям вольно было играть на свежем воздухе, хотя и под его присмотром. «Далеко не уходите» - не уставал повторять отец. Однажды в День Благодарения отец появился одетый в великолепный мундир Лесничего Республики. Так как Республика практически была вся покрыта лесами, то профессия лесничего считалась очень почетной, приравнивалась по статусу к военной службе и лесничие имели право носить мундир. Правда, из-за своей помпезности и неприспособленности для повседневной носки мало кто пользовался этой возможностью. Совсем мало, несмотря на красоту мундира Лесничего. Мундир одевали только по праздникам и в особо торжественные дни, в том числе на похоронах лесничих. Покойник этом случае лежал в строгом синем сюртуке с двумя рядами серебряных пуговиц, с серебряными галунами на рукавах и небольшими изящными эполетами, с которых струились серебряные змейки. Высокий стоячий воротник украшала серебряная вышивка с выпуклыми буквами Л и Р, образующими монограмму путем простого расположения букв рядом друг с другом, как будто буквы стояли, тесно прижавшись спинами и глядя в противоположные стороны.
Мерло-Понти давно заметил, что отца мучила какая-то тайна. По обычно открытому и веселому его  лицу вдруг пробегала тень  и  проступали скулы под натянувшейся кожей. Это случалось очень редко и обычно лишь тогда, когда рассуждали о планах на будущее. После подобных приступов меланхолии отец был особенно ласков и добр.
Набравши в сумки изрядное количество еды – сыра, хлеба, молока и вяленого мяса и взгромоздившись на двух лошадей – на одной отец с продуктами, а на другой Мерло-Понти с братом, они тронулись в путь. Отец позволял им управлять лошадью, так как кобыла по кличке Тим была исключительно спокойным и флегматичным созданием. Неспешно шагая, останавливаясь изредка на отдых, они упрямо двигались к цели – домику лесничего на лесистых отрогах причудливых невысоких гор. Мерло-Понти вспомнил, как его совсем маленького отец катал на закорках. Мерло-Понти сидел на плечах отца, от нагретой солнцем лысины пахло теплой отцовской кожей. Ноги быстро затекали от непривычного положения и, чтобы отвлечься, Мерло–Понти тихонько барабанил руками по лысине.
«Тим, не спи» - повторяли со смехом дети, когда Тим, остановившись уж очень задумчиво смаковала очередное вкусное придорожное растение.
Тропинка все сужалась, а лес становился гуще и сумрачней. Поросшие седым мхом ели опускали ветви до самой земли, и казались бородатыми. «Папа, а правда, что здесь живут тролли?» спросил Бальбо. Отец хмыкнул - он любил пошутить и попугать детей - «Конечно, правда. Это ведь шерсть троллей висит клоками на еловых ветках. Старые тролли страдают от чесотки, некому чистить их шкуру от насекомых, поэтому ночью они вылезают из своих подземных дворцов и трутся о ветки и выступы скал. Видите, на скалах тоже их шерсть».
Наконец, когда стало казаться, что ели и скалы совсем преградили дорогу, лес распахнулся и они очутились на поляне, залитой солнечным светом и сплошь заросшей разноцветными цветами. Одним своим краем поляна упиралась в предгорье, а на другом освобождалась от леса и открывала сиренево-голубую воздушную перспективу на долину, заполненную лесом, скалами и причудливыми зеркалами маленьких лесных озер. В правой стороне, где-то на расстоянии одной трети до горизонта, был отчетливо виден округлый холм удивительно правильной формы, словно гигантский куст, заботливо подрезанный садовником для придания ему  шарообразной формы. Куст не врастал в землю, а, наоборот, у земли истончался. «Что это?» - воскликнули братья, с напряженным любопытством вглядываясь в зеленый шар. «Это волшебное дерево Курачи» - сразу посерьезнев ответил отец.
«А в чем его волшебство?» - снова воскликнули братья.
«Оно дает семена  будущего» - сказал отец – «и мы завтра поедем к нему за этими семенами».
Уже к вечеру следующего дня их маленькая кавалькада достигла заветного дерева.
«Ищите в траве зеленое сияние» - сказал отец. "Единственный плод Курачи созревает раз в столетие и дерево тут же сбрасывает его на землю. Завтра искать будет поздно. Лесные обитатели с удовольствием полакомятся плодом, а дар видеть будущее им уж совсем ни к чему. Что толку, например, что волк прозреет? Так что смотрите повнимательней».
На их счастье, разросшаяся в тени дерева Курачи трава оказалась короткой и вскоре Мерло-Понти заметил ровное зеленое сияние. «Нашел» - радостно завопил он и схватил похожий на колючий орех светящийся плод дерева Курачи. «Плод позволяет заглянуть в будущее этой долины ровно на сто лет вперед. Для этого достаточно просто разбить его скорлупу» - сказал Сереус. «Но, по опыту наших предков, будущее не сулит ничего хорошего. И поэтому мне так грустно» - продолжил он.
Вечером, усевшись за большим столом в домике лесника, они положили сияющий плод на блюдо и долго не могли оторвать от него глаз, любуясь сиянием.
Легкий удар молотка, быстрая молния, похожая на дуновение ветра вспышка, и перед ними открылся раскинувшийся до горизонта пейзаж, восприятие которого оказалось для них немыслимым. «Будь ты проклято» - вскричал отец - «я не желаю этого видеть» - и бросил плод Курачи прямо в огонь камина.

***
Он знать не хотел настоящего. Он читал газеты только десятилетней давности, которые специально хранил и сам себе доставлял регулярно день в день, но только с десятилетним опозданием.
//Дневник узкоколейки / Глава 1341, стр.986.
***

Экипаж подлодки

Вспомнить пруд рядом с домом, где он вырос, решил Мерло-Понти. Однажды его любимая игрушечная подводная лодка не всплыла и горе Мерло-Понти было глубоким и неподдельным. Ниже ватерлинии лодка была выкрашена масляной краской в салатовый цвет, а выше в цвет слоновой кости. У лодки был жестяной флажок со звездочкой и маленькая пушка впереди боевой рубки. Вероятно, он слишком сильно переложил рули  глубины  на погружение и деревянная модель подводной лодки с резиновым моторчиком на своей игрушечной скорости воткнулась в илистое дно пруда. Там она и лежит до сих пор - в темноте, тишине и одиночестве. И мухи, которых он специально поймал и посадил в качестве экипажа в герметичную  пластилиновую каюту, давно уже высохли и больше уже не управляют лодкой.

Жестокая игра в солдатики

Вспомнить оттепель, решил Мерло-Понти. Оттепель. Мерло-Понти с другом играют в свою любимую игру - строят из мокрого тяжелого снега военные сооружения. Зачем? Лишь затем, чтобы потом их разрушить. Они старательно роют во влажном снегу борозды глубиной 10-15 сантиметров – это окопы, и населяют их вылепленными из снега подобиями солдат. Делают блиндажи, укрытия для солдат, капониры для пушек, лепят из снега пушки, устраивают пулеметные гнезда. Они строят аэродромы с изготовившимися к взлету самолетами. Строят ракетные площадки, штабные помещения, казармы. Потом отходят шагов на десять и твердыми мокрыми снежками прицельно расстреливают укрепления. После нескольких бросков не спеша идут смотреть на результат обстрела. И так  - до окончательной победы в этой детской тотальной войне. Окопы полуразрушены, солдаты почти все перебиты, орудия и ракеты поломаны. Они со знанием дела оценивают прочность блиндажей и укрытий. Игра удивительно притягательна, их завораживает вид разрушений и пейзаж после битвы.

Еще раз, погружаясь в  армейские  события, Мерло Понти записал такой эпизод.

По пятницам подведение итогов происходило в зале клуба воинской части. Приехавший на проверку боеготовности генерал (что происходило всегда  внезапно и вместе с тем ожидаемо) был среднего роста, с темными, густыми с проседью волосами, которые росли прямо из низкого лба. Генерал был обычным армейским хамом, имеющим привычку матом распекать офицеров по селекторной связи. Было видно, что он привык держаться по-командирски, то есть имел важный вид и грозно произносил  общие места своим густым голосом. “Товарищи офицеры!” - офицеры встали. И вдруг неожиданно для себя Мерло-Понти почувствовал, как грудь обдало горячей, душной волной мгновенного обожания. “Здравствуйте товарищи!” - сказал генерал. “Здравия желаем, товарищ генерал!” - хором ответили офицеры.

Мерло-Понти знал, что при нежелательных встречах в виртуальном пространстве выигрывает тот, у кого сильнее и богаче воображение. Преимущество в таком случае будет скорее определяться шириной его личного времени.

Охота на афра

Мерло -Понти решил поохотиться на афра.
Завтра может и не наступить, как у этого здоровенного афра, который басовито гудел, залетев к нему в комнату и бился об окно, единственное закрытое окно из всех окон в комнате. Он услышал басовитый гул , как только проснулся. Не открывая глаз, он долго размышлял, боясь шевельнуться, что же делать с афра, так как окно открыть нельзя, именно это окно выходило на балкон, а балкон фактически был разрушен и его нужно было чинить, прежде чем можно будет открыть дверь. Он подумывал о ножницах для металла, чтобы разрезать афра пополам, как частенько он проделывал с другими подобными летучими существами, правда, на порядок меньшими афра по размеру. Но афра – это другое дело, он слишком опасен, а так как Мерло-Понти один в комнате и некому будет ему помочь в случае чего (ведь афра чрезвычайно ядовит, а Мерло-Понти так мал), то, как ни жалко было Мерло-Понти молодого афра, он взял старую разбитую туфлю, примерился ее пяткой, дождался, пока афра не подползет к краю окна. Бедный ничего не подозревающий афра, Мерло-Понти прицелился, и сильно, очень сильно, хлопнул по тому месту, где находился афра. Хлопок прозвучал как выстрел. Из-за волнения Мерло-Понти не разглядел, насколько метким оказался удар. Что-то, показалось ему, брызнуло, он шумно и неловко отскочил от окна и подождал. Ничего не происходило. Тогда он стал отодвигать стоящий у окна стул. За стулом лежало что-то взъерошенное и подрагивающее. В утреннем сумраке Мерло-Понти не удалось хорошенько разглядеть, что там такое, но он снова для верности хлопнул по взъерошенному комку. Подрагивание прекратилось. Взяв большие ножницы, он осторожно сомкнул лезвия вокруг останков афра, подумал, не выкинуть ли его в мусоропровод, но потом перегнулся через подоконник и бросил афра во двор. Афра свалился на короткую примятую траву и Мерло-Понти потерял его из вида.

Палитра художника

Стать художником – это действительно достойное приключение , решает Мерло-Понти и начинает новое  виртуальное путешествие.
Чтобы преодолеть инерцию, надо быстро сделать мазок кистью - получится фантастическое цветовое пятно, ляжет на холст, ковш опрокинется света, распустятся изумруды морей, заструятся в воде сиреневые тени ловцов жемчуга. Мерло-Понти понял, наконец - что именно он хотел нарисовать. Портрет мгновения - пылинку в цепочке мгновений. Именно мгновения ему не хватало. Пусть его рисунок будет таким - белое солнце, безупречный горизонт. А за поверхностью холста - молчанье. Бесконечная грусть. Бездонные глазницы воспоминаний. Только волны нежности - черной нежности и крепко сжатые кулаки. Огненным ураганом размечет тело по Вселенной. Не все ли равно? Черный - цвет безысходности. Синий – цвет скорби. Красный - ярости и боли. Зеленый - благополучия. Желтый - надежды. Голубой - чистой и светлой радости. Голубые дали чистого голоса.
Снова дождь за окном. И, в огненный плащ завернувшись, Мерло-Понти подошел к нарисованному им горизонту. И земля под ним не разверзлась. Только взорвалась рама картины, пропуская его в пространство изображения и легкая дрожь пробежала по полотну. “Завтра” - сказал себе Мерло-Понти - “только не спеши”. А завтра – это настежь распахнутое окно, полное звуков и запахов того, что еще не случилось. И он легко перепрыгивает через раму и шагает, охлаждая ступнями раскаленные будни.

***
Джаз похож на слепого зверя. То медлительного и простодушного, то яростного и раздражительного. И если уж очень захотеть, то, закрыв глаза, можно повстречаться с ним взглядом. Как это и произошло в душный вечер 2025 лет назад, когда...
//Дневник узкоколейки / Глава 563, стр. 5683.
***

Heaven

Нестерпимо захотелось оказаться в межгалактическом переходе. Ночь, тишина, лишь музыка журчит приглушенно. Белый квадрат потолка. Такой белый, что не знаешь - спишь или нет. Обычное дело в полете. Одиночество. И единение со Вселенной. То, на чем летит Мерло-Понти, называется “OAZIS”. Внешне это похоже на клубок спутанных проволочных нитей. Абсолютно беспорядочных и без всякого намека на возможность их распутать. Величина клубка недоступна воображению. Внутренняя структура и принцип действия корабля тоже непостижим для человеческого ума. Мерло-Понти находится в командном отсеке и сейчас выполняет обязанности оперативного дежурного по туннельному переходу. Сейчас только он один отвечает за весь корабль, за судьбу перехода и за одиннадцать спящих членов экипажа. Они проснутся, когда наступит здешнее утро - это замечательное создание виртуальных дизайнеров, получившее первую премию на Внеземном конкурсе “Прикоснись к полудню“. Он переключил экраны на внешний обзор и попытался найти на смотровом куполе промежуточный астроориентир - звезду Alfa Carina. От звезд исходила тонкая, едва слышная мелодия. Он представил себе, как в немой пустоте, неуловимо медленно разворачивается гигантский корабль, ловя непроницаемым зрачком астродатчика несколько квантов света этой немыслимо далекой звезды. Корабль жил и готовился к работе. Мерло-Понти снова с тоской почувствовал, как невообразимо далеки мерцающие блестки звезд. Словно глядя в перевернутый бинокль он увидел себя и весь корабль целиком. Что-то мешало сосредоточиться. Что-то мешало. Машинально он взглянул на счетчик полетного времени. И вдруг понял - его падающая на стену тень по прежнему была молодой. Падающая от сутулой фигуры пятидесятилетнего мужчины тень являла собой восемнадцатилетнего юношу. Худого и длинношеего, с головой с взлохмаченными волосами. Великолепным царственным жестом тень протянула ему свою руку и Мерло-Понти услышал чистые звуки своего молодого голоса.
Чуткими пальцами пробежал он по клавишам лет. Что ж, ни одной фальшивой ноты. И даже сложилась некая мелодия. Хотя, может быть, она и банальна. Как давно он не импровизировал будущим! Как давно он не жил наяву! Заснуть и проснуться вынесенным Сверкающей Рекой Сновидений на Берег Бытия.

***
Внимание! Переход на обратную сторону Зеркала приводит к повышенной самоуглубленности, творческой самодостаточности и глубокой депрессии. Для людей с повышенной степенью толерантности к переменным среды обитания и без должной тонкости духовной организации (F3 согласно классификации Канадской ассоциации Гибридного Интеллекта) и творчески малопродуктивным (IQ<125 согласно общепринятому “Тесту на креативные возможности личности” Оксфордского общества Креативных Психологов) переход на обратную сторону Зеркала может привести к полной потере самоуважения и суицидальным попыткам.
//Дневник узкоколейки / Глава 1341, стр.986.
***

Черная каменная плита продолжала давящей неизбывной тяжестью висеть над ним. Родина- привычный черный полог над душами. Поколения рабов прошли по этой земле. Рабов, хорошо осознающих, что они рабы. Чтобы Мерло-Понти ни предпринимал, что бы ни делал, черный зрачок дула снайперской винтовки неотступно следовал за ним и внимательно отслеживал все его движения.

Облако грусти

Мерло-Понти решил предаться сладкой грусти.
Снова нахлынул поток прозрачной, как стекло, грусти. Грусть, а сильная грусть перерастает в тоску, обесцвечивает чувства и не дает успокоиться. Мерло-Понти пытается вспомнить, а не происходило ли что-либо подобное с ним ранее. И вспоминает свою картину черной тушью на картоне размером 80х60 см, которую он назвал «Тайфун в пустыне». Он весело работал над картиной, непринужденно расположившись на полу, рядом отдыхал и смотрел на него бездонными выпуклыми грустными глазами любимый французский бульдог, играла его любимая музыка и он вдохновенно широкой кистью писал черной тушью мрачные стремительно летящие низкие облака, так, чтобы получился ослепительно белый просвет между спускающимися с облаков и утоньщающимися книзу бешено вращающимися в своем движении колоннами торнадо. Торнадо вгрызались в поверхность то ли покрытой невысокими барханами пустыни, то ли в поверхность воды с короткими гребешками волн. В комнате, где потом висела эта картина, никто не мог выдержать больше недели.  В конце концов, картина заняла свое достойное место на антресолях – в хранилище памяти и сокровищ духа. Запихивая картину на антресоли, неожиданно для самого себя, Мерло-Понти обнаружил, что не способен выкинуть как мусор ни одной своей старой вещи. Эти вещи были для него неиссякаемыми источниками событий, сопровождающими его существование. Вещи являлись как бы детонаторами воспоминаний и без них, старых вещей, Мерло-Понти никогда бы не смог погрузиться в прошлое с его ушедшими запахами, звуками и картинами. Вот старый, толстый связанный еще беременной его женой свитер с воротником шалью. Она вязала его по выкройке из популярного тогда модного журнала и шерсть оказалась настолько хороша, что и за двадцать лет не потеряла своего блеска и формы. Подозревая, что найти причину грусти невозможно, Мерло-Понти все же считал поиски достойной задачей. Он попытался вспомнить - когда и где он испытывал что-либо подобное. Грусть делает его бессильным и одновременно дает пищу для творчества. Равнодушные не пишут картин. Грусть обесцвечивает мир и одновременно демонстрирует чистоту цветов. Грусть отдаляет его от других людей и одновременно заставляет страстно тянуться к ним, заставляет его любить их. Ему вспомнились строки:

Вновь тоской,
Моей ностальгией
Охвачено сердце.
Этот проселок, бегущий к горизонту,
Заборы и грязная обочина,
Никто не может понять меня
И моей любви.

Он представил себе грусть в виде  облака с торчащими в разные стороны остриями обгоревших щепок. Острия - это фобии, а само облако – облако грусти. Оно бывает разного цвета – сегодня оно серое, без оттенков цвета. Фобии, а их сегодня две - торчат в разные стороны, пряча в своей глубине малиново-красные огоньки. Одно острие – это финансовые проблемы, второе - неопределенность будущего. С ним связана у Мерло-Понти злость творчества, у которого нет пищи. Укротить эту злость можно лишь накормив  ее срочно написанной картиной или стихотворением. К тому же кормление надо произвести удачно, иначе голод и  злость станут нестерпимыми. И горе существам, которые окажутся в этот момент поблизости.  Утоление голода дает всплеск счастья. Но ненадолго. Послав к черту тоску, Мерло–Понти в блаженстве улегся на диван, погрузившись в мечтания. Он лежал на диване и смотрел в одну точку окна, откуда был виден уголок кровли и кусочек неба с бегущими по нему, почему то всегда справа-налево, облаками. Вот уже двадцать лет он вот так лежал и смотрел, предаваясь мечтам. И ничего, ничегошеньки не происходило.  Все тот же угол дома со старой крышей, над которой все так же беззвучно и быстро бегут облака. В эти минуты ему хотелось жить вечно, и замерев, лишь следить за проплывающими  за окном  тенями.

ПРИЛОЖЕНИЕ

1.Выписка из «Руководства по использованию виртуальной реальности».

После погружения в виртуальную реальность необходима адаптация к нормальным физическим условиям. Чем дольше пребывание в виртуальном мире, тем больше времени нужно на адаптацию. Как после глубоководного погружения - погружаешься на 100 метров и работаешь на глубине 20 минут - затем трехчасовой подъем и пребывание в барокамере. Иначе кессонная болезнь или смерть. Эдакий смертельно опасный виртуальный дайвинг. При быстром всплытии с большой глубины кровь просто вскипает и происходит закупорка сосудов. Так же и при всплытии из виртуальной реальности. Если человек находится в виртуальной реальности слишком долго - он обречен и уже никогда не сможет адаптироваться к миру с его естественными физическими законами. Существуют адаптационные камеры для обратного перехода виртуальность - действительность. Там по специальным программам происходит девиртуализация пациента. Часто виртуальное погружение оставляет органические изменения в головном мозге. Наблюдается так называемый синдром виртуального погружения. Пациент настолько привыкает к виртуальной реальности, что она становится для него как наркотик и он становится виртуально-зависимым. Иногда достаточно одного-двух погружений в виртуальную реальность - и ты уже виртуальный наркоман. Но для этого подходит лишь специфическая виртуальная реальность. Существуют подпольные лаборатории для виртуальных роликов с записями необычных, часто запретных, грязных или жестоких фантазий. Есть специальные охотники, записывающие особенные, немыслимые или пограничные состояний психики. Есть творцы невыразимых видений. Для искателей острых ощущений запретные ролики можно достать из под полы у уличных торговцев за приличные деньги. Проводятся эксперименты по записи психических состояний у других живых существ. Существует громадная, ни с чем не сравнимая опасность манипуляции человечеством через воздействие виртуальной реальностью. Достаточно нескольких минут погружения в боевую виртуальную среду - и ты уже пленник виртуального мира. Ты игрушка в руках дизайнера виртуальной реальности. Ты даже не заметишь подмены. Твоя физическая смерть в состоянии виртуальной реальности может быть невыносимо желанна и сладка. Здесь тебе уже ничего не страшно. Самые запретные, мучительно прекрасные образы и желания станут тебе доступны.