Уголок Тартарии. Главы 4-5

ГЛАВА 4. РАБОЧИЕ БУДНИ НА СВЕТЛОЙ (начало)
– Первое утро. – Первые результаты. – Вечера в разговорах. – Морские истории, Балункан и прочие. – Дальневосточные рецепты.

Утром, проснулся от ощущения, что мои биологические часы всё еще не совпадают с местным временем – за окном стояла ночь. Тихо встал, накинул куртку и вышел на крыльцо. Над головой стояло бесконечное ночное небо без единого облачка, звёзды на котором располагались не так и светили тоже не так. Морозило. Было тихо.

Расположился на лавке, что против входа, закурил, под ногами скрипнул лёд, покрывший вчерашнюю лужицу, мысли разом вернули в действительность: завтра-послезавтра, то есть уже сегодня-завтра, сделать всю работу. А надо было всего-то собрать стойку; установить в неё оборудование; проложить от стойки сигнальные кабели до антенны; убедиться в работоспособности и связаться с Хабаровском!

Потом свести воедино сигналы от всех радиолокаторов и убедиться в их передаче в Хабаровский центр для контроля воздушной обстановки вне видимости хабаровских средств наблюдения. Телефония, это вторая и не главная задача спутниковой связи. Первая – обеспечить «мультирадарную» обработку сигналов в едином центре, в данном случае в Хабаровске от всех радиолокаторов, которые есть в регионе, а, говоря по-русски сделать всевидящее око в своей округе!

Потом, когда спутниковыми средствами связи покроется вся страна, диспетчеру, сидящему в Москве можно будет планировать, контролировать и оценивать воздушную обстановку в любой точке страны...
Потом, когда традиционные зеркальные радиолокаторы заменят на радиолокаторы с активными фазированными антенными решетками муха не пролетит не замеченной...
Потом..., это будет потом, а сейчас встал Николай-сторож, вышел за дровами и стал растапливать печку. Было семь утра. Скоро зашипел чайник.
Напротив распахнулась дверь в домике ВРЦ, и на свет явился Михаил с голым торсом и анимометром в руках. Вот уже несколько лет он вел дневник наблюдений и по утрам совмещал пробежку наверх позиции к радиолокаторам с измерением скорости ветра на вершине сопки.

В восемь, с приездом начальства, молодых специалистов и сменщика-сторожа Паши жизнь на позиции пришла в движение. Попив, кто кофе, кто чаю, а кто и позавтракав плотно, все занялись своим, каждому известному ему делом.
Здесь надо уточнить, что тоже не зависимо от местоположения позиции есть общая традиция: завтракают индивидуально, в большинстве своем дома, так как на полноценно работающей позиции ночует только дежурный инженер и завтрак его личная проблема, как и командировоч-ных. Обед же, дело святое и готовит его на всех тот, кто останется в эту ночь дежурить. Чтобы что-то сказать про ужин надо пояснить, что представляет собой обед и как происходит приём пищи на позиции.

Готовится еда в кастрюле, по объёму большему ведра и это речь идет обо всех позициях! (по крайней мере, мне пришлось бывать на многих позициях Сибири, Дальнего Востока, Камчатки и Чукотки и редко где это не так, но бывают и исключения)
В ёмкости разом готовится и первое и второе, причём постоянными, говоря по-современному, то есть не по-русски, ингредиентами являются картошка или макароны, тушёнка или мясо, да всякие снадобья, например, в июле основой блюда могут быть лисички, а в конце августа – боровики. (Собирают ведро грибов за оградой позиции в течение 10-15 минут)
Разное сочетание используемых составляющих каждый раз даёт неповторимый вкус, впро-чем, последний зависит от географии и опыта готовящего. А состояние блюда «не густо – не жидко» в ёмкости и определяет меню ужина.

Разносол, то бишь салаты, называется «а кто-что принёс»; это могут быть и огурчики, и грибочки, и икорочка, и рыбёшка и пр. (то же зависит от географии)
Вот, например, далеко вниз по Лене, вверх по карте от Иркутска, на одной позиции кормили салатом такого вот приготовления: ошпарить кипятком нарезанный тонкими кружками лук, слить воду и обильно обдать подсолнечным маслом, соль и перец по вкусу – пальчики обли-жешь, если с чёрным хлебом тамошнего приготовления! но рецепт-то западно-белорусский!

Хлеб нарезается большими ломтями; порция, не спрашивая, наливается в полном объёме используемой посуды, чаще это солдатская миска. За обедом, не зависимо есть начальство или нет, никогда не пьют горячительных напитков; только вечером и только после работы и только если есть повод задержаться всем.
На третье – чай, на десерт разносорт местных кондитеров.
Кстати, молодежь в скорости пришлось в(ос)питывать в эти давние традиции. А то, вишь, повадились в новом своем доме ничего не готовить и завтракать на горе, на халяву. В результате воспитательных действий старших одному из молодых пришла гениальная мысль жениться и выписать из Хабаровска молодую знакомую, чтобы снять проблему завтраков и ужинов вне горы. Скоро, до нашего отъезда к нему прибыла «своим ходом» жена, правда гражданская.

А на половине военных никаких движений не наблюдалось, пока снизу не заревел мощный двигатель и на позицию въехал «Урал» с бойцами на борту. Вскоре на их половине позиции стал разъезжать БАТ (большой артиллерийский тягач) – такой можно было увидеть только что в кино, а здесь он был вполне приличном виде.

Уже к девяти стало заметно теплее, не по апрельски грело солнце. Начальство повезло вниз Николая – сменившегося сторожа, а Паша остался сидеть на скамейке, обдумывая свои действия на ближайшие сутки:
– В туалете уж мух полно. Да скоро и здесь их будет полно. Надо бы сделать подрамник, натянуть сетку, повесить на петли… кому это надо?
Я посмотрел на него и понял, что говорит он сам с собой. Это был большой и сильный человек, неопределенного возраста с открытым приятным лицом. Я вроде как был здесь лишний и потому напомнил о себе вопросом:
– А как эти камни правильно называются?
– А шут их знает, камни, они и есть камни, я же не геолог. Надо пойти дровишек поколоть, а то усну. Да веничков заготовить. Да пора и обед готовить.

Через пару минут за АДВ заревела пробным запуском бензопила «Дружба», а чуть позже, когда мы с Николаем, уже во всю работали по прокладке сигнальных кабелей к антеннам в ту-пике пятой дороги, в низине за запасными воротами у края леса упала огромная берёза.

До обеда сигнальный кабель был проложен от антенных укрытий до технического здания ВРЦ «Светлая» – кабель от антенны нырял в укрытии в трубу, затем спускался по бетонному кабельгону к перекрестку пяти дорог и вдоль дороги к домику ВРЦ.

Кабель, а точнее кабельный жгут, был сделан нами ещё в Москве и включал в себя провода, передающие собственно сигнал, излучаемый и принимаемый антенной, провода управления антенной, да провода электропитания приёмопередатчика и электроприводов. А смотан он был в картонный ящик так, чтобы здесь уже не было бы проблем легко его размотать и уложить в нужном направлении. Потому к обеду это задача и была решена.

– Паша, а зачем ты берёзу такую завалил? – спросил я, когда после обеда сидели на лавке.
– Так веники надо делать, – встал Павел с лавки, видимо этим вопросом вспомнивший о за-думанной работе и вскоре снова сидел на лавке, ловко обвязывая веник за веником:
– Скоро солнце припечёт, пыль будет непомерная, если по утру все дорожки не обмести, а берёзу свалил, потому, как всё равно вдоль забора деревьев не должно быть, да и дрова для топ-ки нужны каждый день...

После обеда один москвич с командированным Андреем собирали аппаратную стойку, набивали её оборудованием и собирали окончательную схему соединений в домике ВРЦ; другой – подключал антенное хозяйство к подведённым проводам, да устанавливал приёмо-передатчик.

 Земная станция спутниковой связи вещь известная давно (система «Орбита» со спутниками «Горизонт» работала с 60-х годов), включает помимо антенны известный набор классической схемы приёма-передачи сигналов со спутника: приемопередатчик мощность которого определяется используемой антенной; электроприводы по азимуту и углу места; блоки автосопровождения; спутниковые модемы; мультиплексоры; персональный компьютер (теперь это собственно рабочая станция) с установленным программным обеспечением осуществляющий автосопрово-ждение спутника и управление различной аппаратурой станции, да источник бесперебойного питания на случай кратковременного пропадания электричества.

Прошли те времена, когда люди гордились тем, что очередной создаваемый объект всегда включал только отечественное оборудование, теперь состав станции был не нашим, а интернациональным – из Северной Америки, Европы и естественно Китая. Исключение составляла антенна с системой автосопровождения – она была отечественной, да в таких ветрах и морозах никакая другая и не справилась бы за такую цену!

Вечером сидели у печки, довольные проделанной работой и вели разговоры:
– Печка-то Гомельская, видишь на двери – ГМЗ.
– Да вряд ли, какой еще у нас город на букву «Г»? Горький.
– Да брось ты, у нас вся страна на букву «Г»! – вообще Пашу было интересно слушать, в его устах звучала иная интонация, и не было в его рассказах никакой задачи, обычной для любого говорящего что-то доказать или кого-то переговорить.
Паша просто излагал:
Случилось это 13 декабря несколько лет назад – дизельэлектроход «Балункан» встал на якорь на рейде порта после разгрузки. Команда отдыхала во главе с капитаном, знаешь, как – по-русски… Дизеля были заглушены, погода была дивная, спокойная и ничего не предвещало беды.

Шторм разразился внезапно вечером. Волны были столь велики, что буруны опускались за первыми от берега домами, накрывая их волной. Если бы корабль был бы «под парами», то бы-ла очевидная возможность уйти в море, но уже через каких-то полчаса очередной вал сорвал корабль с якоря и с невероятным грохотом, но плавно опустил его на береговую кромку. Дизельэлектроход был плоскодонным и потому крепко сел на камни! Но никто не пострадал. Так всегда – пьяному море по колено и ни одной царапины, ни у кого из членов экипажа!

Неделю ждали спасателя, и была еще надежда отделаться легким испугом от начальства, но спасатель не помог. Тянули за нос, корма не двигалась, – пихались за корму, нос сопротивлялся.
К Новому году команда стала распродавать все, что можно: диваны, столы, стулья, телеви-зоры, холодильники... – пора ужинать закончил рассказ Паша, потянулся за чайником.

Как мы поняли из рассказа, местные покупатели ждали другого – бесплатного отоваривания и потому распродажа шла вяло. И это свершилось, спустя полгода, к майским праздникам, ко-гда команда ушла на рейсовом транспорте. И тут началось!

Осада корабля началась по всем канонам штурмовых отрядов – ночью, когда охраны корабля в лице одного сторожа (подробности были очевидны, потому как им был Паша) не было видно на палубе. Но, собственно как он мог оказать противодействие, если абордаж осуществлялся по всему борту. Пока сторож пытался перекрыть шторм-трап на корме, в якорный шлюз влезало десяток-другой человек. К четвертому дню стало очевидно – охрана бесполезна!

В течение года все было кончено: на ровном киле стоял остов когда-то красавца-корабля. Благодаря людям, уподобившись муравьям, которые по туземным обычаям обгладывают черепа, создавая «сувениры» аборигенов, корабль превратился в ржавую посудину с черными глазницами иллюминаторов, став местной достопримечательностью. В поселке теперь стали говорить: «…сходить за Балункан…» или «…а напротив Балункана…».

– А до Балункана другой случай был – после плотного ужина довольный Паша продолжил свое изложение, до нашего приезда долгие вечера он проводил обычно один, и говорить было не с кем, и теперь представился случай выговориться, а Паша, как стало ясно, поговорить любил:
– Будете внизу, на берегу, справа увидите ещё один остов небольшого, правда, судёнышка, но память о нём теперь всем поучительная! Когда бардак-то всеобщий начался с приватизацией не понятной, этот кораблик первым стал частным. Капитан, что фирмач какой, весь в шмотках японских (его так потом и звали), набрал команду, дело стал делать – барахло всякое из Японии возить, но не долго, до первого шторма (здесь тогда и таможня была, на всяком проходящем корабле можно было по дешёвке холодильник японский купить или другую какую технику).

Подошли уже к Светлой, когда их накрыло волной, трюмный люк сорвало, корму задрало, ход был потерян. Шхуну выбросило на отмель недалеко, она там так и стоит. Матросы сами приняли решение спасаться, кроме капитана и механика. Плотик, хоть и с крышей, перевернулся и сгинул вместе со всеми шестью паникёрами. А капитан, остался верен традициям морским и себе, метнул конец из линомёта, да вдвоём и спаслись, но коммерцией больше не занимался, сгинув куда-то из наших краёв..., – Паша вспомнил как и сам всё пытался как-то дело своё начать, да так толком ничего и не получилось, вот раньше как было, подумал он и вслух продолжил:
– после Чернобыля заработки были, так были, до 2-х тыщ (советских, уточнил Паша) в месяц доходило! На морской капусте, её тут завались! А сейчас не те времена, все деньги хотят, только вот работать или не умеют или не хотят! Недавно вот ГАИ-шники явились госпредприятиям техосмотр оформить и вмиг пост выставили посреди всех въездов-выездов.

Тормознули меня, мол, гони 50 рэ за отсутствие талона или рыбу давай, ослы, хоть бы в сезон приезжали... А сейчас думаю снова приедут, говорят за это ОСАГО драть будут по полной программе, а у нас за год ни одного страховщика-то не было. От же отряд ментов, оборзевший напрочь... ОМОН одним словом...
– А ОМОН причём?
– Да-а, это я так, к слову, они сюда тоже за рыбой являются...
– Паша, так ты что помором значит будешь?
– Помор? Какой помор, рыбак, он и есть рыбак! И охотник! И потом, тут гастрономов нет, хочешь жить, умей вертеться! Так и раньше-то было, а сейчас и подавно, вот орляком для японцев занимаюсь...
– Это что такое будет?

Другой кто, из Москвы, например, загордился бы, плечи-то распрямил бы, а Паша тихо продолжил:
– Орляк папоротник наш приморский, в тайге знать надо, где его собрать, потом в тузлуке засолить (раствор это соленной такой, что для рыбы, что для папоротника), потом высушить в три перекладки, да сдать весом ровно 50 кг, много мороки будет. Вот раньше веники для лесхоза по 26 копеек шли (советских, вновь зачем-то уточнил Паша), – никакой мороки (я вспомнил, как он лихо днём вязал в минуту один веник проволокой!), – Паша было, замолчав, что-то вспомнил и категорически добавил:
– У нас же ничего про Дальний Восток не знают. Раньше, если Дальний Восток, то все про этого, как его? Забыл. Ну, которого в топке сожгли, в гражданскую. А, да – Лазо. Да вранье всё это, здорового мужика, да еще живого, в паровозную топку никак не засунешь. Ну, что ребята, давайте на боковую укладываться будем!

Ночь была тёплая, Большая Медведица висела прямо над крышей дома моего, в окошко которого с подушки она и виделась.
Спать было невозможно по трём причинам.
Во-первых, было жарко, на то и теплушка, набитая людьми сверх меры.
Во-вторых, Паша храпел так, что дрожали стены (ещё днём, говоря о других, он дал интересную характеристику своему животу: «...понаращивали вещьмешки, что шнурки через зерка-ло только и завязывают...»). Ему вторил Николай.

Попытка вставить в уши комки туалетной бумаги результатов не дало.
В-третьих, устал уж повторять, мне как человеку, впервые возвратившись во времени назад на треть суток очень неуютно было и сейчас, спустя пять дней после прилёта из Москвы.

В половину седьмого Паша поднялся, растопил печку, поставил чайник. А скоро, в целях быстрого наведения порядка перед сдачей объекта сменщику, стал сжигать пенопласт от привезенных СВЧ-печки, холодильника и телевизора.

Мы сидели с ним на лавке, пили кофе, курили и смотрели, как вверх летят хлопья недого-ревшего материала, чёрными мухами кружили вокруг нас. Мурка с удовольствием прыгал навстречу к каждой, опускавшейся на землю. Из трубы повалил затем густой черный дым:
– Это как, как, тьфу ты чёрт, забыл! А! Аврора, только однотрубная! – довольный Паша глядел на свою выдумку ускоренной ликвидации мусора, но вдруг вскочил, увидев, что такие же клубы дыма появились и в дверном проёме. Люди ещё спали.

День предполагал быть удачным и скоро прерванные вчера работы возобновились...


ГЛАВА 4. РАБОЧИЕ БУДНИ НА СВЕТЛОЙ (окончание)
 – Первое соединение. – Пропадание связи и сворачивание работ. – Вечера в разговорах.
 – Тигра, свадьба и другие. – Экскурсия в посёлок. – Нам приказ идти на Запад.

Вновь по утру привезли Николая-сторожа – сутки через трое, значит, день четвёртый пошёл нашего светлого пребывания на Светлой...
– Я «гидрант», прием, – Михаил выходил на плановую каждодневную УКВ-связь с центром, но сегодня с особым докладом – земная станция заработала в запланированном объёме, но требовалась совместная наладка и с той, главной земной станцией.

Меняли параметры своего модема. Поменяли. Нет протокола. Нашли. Связь для коррекции в 14.00. Наладили. Заработало. Порт не активен, вот в чем беда. Активировали. Уточнили телефон в Хабаровске. Позвонили. Связь есть. Гудок, 8 и далее номер, потом решетка. Говорим!!! Задержка речи космическая не в тягость, а в радость! Второй аппарат поставили, чтобы очередь уменьшить.

Пожалуй, только один человек остался равнодушным к появлению спутниковой телефон-ной связи с материком. Это сторож Николай. Но, тем не менее, зашел в ЛАЗ (линейный аппаратный зал, громко сказано, но, в принципе это так!) придирчиво осмотрел стойку, а телефонную трубку не поднял, просто ему, и говорить-то в Хабаровске, было не с кем.

Добродушно кмыхнул и пошел вновь обходить свой охраняемый объект, ворча себе под нос:
– Не было начальника и этот не начальник, во, рыжую свою привез позвонить…
После разговора жены с Хабаровском разговорам пришёл запрет в лице начальника, а дверь в ЛАЗ теперь отворялась только в рабочей надобности.

– Кто здесь телефоном балуется? А ну выдь из ЛАЗа! Хочешь говорить, говори, но по городскому телефону с оплатой из собственного кармана, если разговор частный! – таков был сказ Юрьича. Правда, тут были проблемы.

Трубка была здесь, наверху. База телефонная была внизу, в посёлке. А на сопке радиоволны ДЦМ-диапазона распространялись строго по науке, и уверенный приём был только на вершине сопки в прямой видимости той части посёлка, где находился дом, в котором и лежала та самая база, и то в хорошую погоду! Сотовых здесь, естественно не было!

Начальник позиции, бывший замполит говорили, из армии то ли сам ушел, то ли выгнали, наводил армейский порядок во всём. Особо гонял молодёжь, видимо принимая их по привычке своей, за рядовых бойцов и заставляя исполнять всякую черновую работу.

– А мне это надо, – Дима приехал сюда, как он наивно полагал – отсидеться. Хабаровский протеже ему гарантировал тёплое место на КДП, но надо было для этого исполнить свой долг в отдалённой точке родного авиапредприятия и он всё время ворчал, выполняя очередное пору-чение начальника (в армии оба не служили, потому, как сначала были студентами, а теперь ра-ботали в гражданской авиации):
– 10 000 рэ не такая уж большая зарплата, я получал 7 штук, но на мне никто не пахал. Мы не рабы, мы приехали эксплуатировать технику, а не пахать!!!

Не забывал Юрьич и сторожей, извините, при нём это были уже электромеханики-дизелисты РЛП «Светлая».
Когда кроссировали на земную станцию радиолокаторы, «сдохла» «Радуга», благо граждан-ский сектор ещё официально не функционировал, а только активно готовился к этому.

Беды с «Радугой» начались не сегодня. Спецы… Горы описаний вокруг начальника, потом целыми днями в кунге «Радуги» – учили «матчасть». Окончательно, «не могем!» – ждем представителей из Питера. Благо можно теперь им позвонить... Спецы…

Итак, земная станция в рабочем состоянии, спутник «видим», все узлы работают нормально, радиолокаторы подключены, но связи – нет. В Хабаровске полетел мультиплексор. Ждут новый из Москвы. Ресурс ЗиПа исчерпан. Вот тебе и техника иностранная, так же лихо ломает-ся, как и отечественная.

Впрочем, работа была сделана. День склонялся к вечеру. Скоро позиция опустела.

Николай-сторож вернулся от солдат, с военной половины, к ужину возмущённый:
– Отношение к солдатам никакое, мало того, что они здесь ходят в обносках, так еще и кормят плохо. Повар такой, что его плоды творения не то, что пробовать, нюхать нельзя. Хлеб печёт безобразный. Сейчас им привозят только обед, на ужин то, что осталось от обеда. Раньше, правда, сухой паек на ужин давали, сейчас перестали. Батальон перевели из поселка Кузнецкое, или что-то схожее. Скинули с моря на берег и там же развернули. Да это под маяком было! Полтора года жили в палатках.

Потом построили казарму и баню, – Николай замолчал, дав этим монологом тему для вечерних разговоров, и уже за ужином возник к нему вопрос:
– Вкусный хлеб и что в этом какая выгода есть? – откусывая очередной кусок вкусного домашнего каравая, спросил я.

– А вот сам посуди, мешок муки 900 рублей, его хватает на два месяца, значит, имеем 15 рублей. Так? Дальше – дрожжи по 70 рублей за кило на полгода, это где-то 2 рубля в день. Так? Свою работу не оцениваю потому, как самому нравиться печь – в привычку уже вошло. Итого – булка мне обходится в 17 рубчиков, а берут у меня её соседи за 21 рупь, когда в магазине хлеб по 20 рублей! Чистый навар – 4 рубля, да и хлеб-то не сравнить с государственным. Свой же, – Николай вздохнул, не совсем, видимо, довольный приведенной калькуляцией и добавил:
– Это в советские годы пошел да купил, что там 18 копеек. Тогда только бабки хлеб свой и пекли. А я посмеивался. А теперь и не смешно вовсе! Зато на свадьбу я отменный хлеб испёк, всем гостям по душе пришёлся!

– На чью свадьбу? – спросил, надеясь разузнать тонкости приморской организации свадеб:
– Расскажи!
– Да что рассказывать, дочке-то только шестнадцать годков исполнилось, да жениху не больше, 21! Правда, молодец всё взял на себя, а жить пришёл ко мне, так дочка сказала, а как сказала, так и сделали! Вот уж вторая неделя пошла, ничего пока не пойму, а свадьба, а что свадьба.

Делали её родители жениха в баре, на берегу, 25 человек было, мы только платье для дочери у соседей взяли. Весело там было, я там часов до двух был, потом меня увезли, а гуляли до трёх! Мордобоя, правда, не было, но это хорошо. Скучно, правда, без мордобоя! На второй день я не пошёл, а что я дома не опохмелюсь! Там нажрёшься, не удобно.

А дома пузырёк накатил и порядок! Так что и рассказывать нечего, вот поживём, увидим, тогда и говорить будем, – Николаю явно не хотелось говорить на эту тему и потому перешли на местных зверей, до нашего приезда бродила в округе медвежья семья, пока её не вспугнули. Да и тигры здесь были не редкость.

Николай говорил не «тигр», а «тигра»:
– Тигра живёт одна, своих детей выгоняет на третий год, потому как первый год кормит; второй – обучает премудростям жизни в тайге, а на третий год отшивает их на поиск уже своей, собственной территории. Кошки, они и есть кошки, ну, что сказать, – он оглянулся на кота Мурку, растянувшегося вдоль плиты.

– Так говорят, что конец пришёл уссурийскому тигру, вон по телевизору показывают, акции в его защиту проводят! – на мою реплику Николай ответил коротко:
– Враньё! Они плодятся как кошки, а то, что их 300 особей осталось, чушь (сказал он, впрочем, другое слово), их много больше, людям ведь так и не интересно вовсе!

На том и порешили. Скоро все улеглись.

Утром, после завтрака сидели на лавке перед АДВ, уже день как пропала связь, и потому решили ставить столбы для сигнальных кабелей, которые к домику проложены были временно поперёк дороги.

Руководство в лице двух начальников – гражданского и военного секторов, ответственные за организацию движения по позиции не могли позволить вот так лежать кабелю – БАТ каждый день носился по позиции, кроша своими гусеницами скальник, и был не исключён его наезд на данный кабель. И теперь все ждали, когда к нам присоединится командир.
Командир батальона, моложавый подполковник. Всегда в свежевыстиранном и отглаженном пятнистом ХБ, со свежим подворотничком, с шитыми звездами на погонах. На фоне своих бойцов, в оборванных и грязных амунициях, выглядел франтовато.

Но надо отметить, что оборванными они были только на горе, а спускаясь в часть (машина с горы въезжала прямо в часть минуя поселок, куда вела дорога перегороженная шлагбаумом с угрожающей надписью «Запретная зона!») все переодевались в новенькое обмундирование, а выйти в поселок можно было только в свежей амуниции, и это был закон! Да и понятно это – когда еще транспорт с Большой земли придет, да и будет ли там новое обмундирование? Так что радиво хранили военную форму одежды, донашивая на горе старую и безобразную.

Вот уже второй час кряду два бойца под неусыпным контролем командира вешали и снимали бирку на двери, выделенной воинской части, комнатушки. На бирке, в нескольких ее вариантов оформления, гордо смотрелась надпись – «Командный пункт в/ч такой-то». В конечном ито-ге дверь так и осталась не оформленной, видимо, надпись была сделана не по уставу.

Наконец команда в семь человек, гражданских и командир, приступила к работе.

А мы, командировочные в этом не участвовали, так и сидели на скамейке, наблюдая. Правда, мой напарник загорал по рекомендациям Михаила: «Солнце греет спину, а ногам холодно. А я так делаю – разворачиваю палатку из полиэтилена, расстилаю матрац и в плавках загораю. Солнце высоко, как на юге и через неделю чёрный, как с Черного моря».

Николай так и сделал, он загорал, благо по жизни вечный турист!
Работы начинались с диалогов:
– Ну, давай, чего сидишь, работай!
– Хорошо командовать!
– Должность у меня такая!
– Так показали бы личным примером, как надо!

На скальном монолите, засыпанном осколками расколотой скалы, лежал наметенный ветрами слой песка (откуда он только берется, создавая иллюзию ровной мягкой почвы). Чтобы столб-мачта твёрдо стояла и выдерживала резкие порывы ветра, нужны были растяжки.

Штатная военная растяжка (из своих запасов ими поделился командир батальона) включает набор винтовых металлических кольев, которые и надо вворачивать в грунт. Здесь же грунт был особый, и вворачивание шло с использованием кувалды и лома: удар кувалдой, пол витка ло-мом.
Паша занимался по личному плану, намеренно не участвуя, в его понимании бестолковом деле – крутить столбы в скалу.

Он принёс, только что сделанную им из спиленной берёзы, ступу для трамбовки грунта:
– Это не бабка, это тёща! – и стал равнять дорожки-тротуары.

Первый кол из трёх вошёл на треть, второй и того меньше, наклонившись вбок, третий вообще не хотел никуда входить! Работа встала:
– Ну, давай, чего сидишь, работай!
– Хорошо командовать!

Петрович, впрочем, был оптимистом, и стал прилаживать к колу катушку с тросом, полагая, что личный пример всё же лучше болтовни:
– Если бы все были такие алкаши, так страна бы обанкротилась! Норматив для столба 40 минут! Время идёт! Давай работай! – к чему сказал, никто не понял, пьяным его никто никогда на позиции не видел. Вдруг Петрович бросил работу и направился на свой КП. Скоро оттуда на всю позицию разнеслась попса: «...а слёзы льются...».

Довольный вернулся и продолжил работу под музыку.

Так и возилась команда установкой столбов целый день:
Петрович работал (его подчинённые сидели на КП); Юрьич давал советы (его подчиненные стояли кругом молча); Паша трамбовал тротуары (дурное дело затеяли!); командированные грелись на солнышке (столбы нам не заказывали!); Люська спала (ей стало быстро не интересно!); Мурки с Чубайсом вообще не было рядом.

Паша, опередив требование Юрьича, пошёл вразвалку к АДВ с трудом (живот наглядно выпирал спереди) колоть дрова для обеда. Поскольку я один был без работы (загар это ещё, какая работа!), то прошёл готовить обед, предупредив Пашу, что способен сотворить в лучшем случае «Бурду Московскую Светлую», на что получил красивый его ответ:
– Мы в тайге как, не понравилось, вари сам!

Скоро, к обеду мы с ним вынесли обеденный стол к лавке и учинили, по городским меркам, «пикник на природе», и все стали обедать, потом за отсутствием каких либо реплик, понял, что бурда удалась.

 После обеда, мы с Андреем как единственные не видевшие посёлка, собрались в город.

За воротами дорога уходила вниз по спирали против часовой стрелки. Шлось легко. Было красиво, тихо, солнечно. За нами, за компанию, увязался Чубайс – у него же помимо сопки, бы-ло ещё житиё и в части, куда он один никогда не ходил.

После половины спирали длиной в 1,5-2 км дорога делала поворот вправо на 90 градусов – прямо вниз был крутой скальный обрыв высотой метров 50. Позже, когда уезжали вниз на аэродром для отъезда, везли нас в кузове «Урала» и на этом повороте мы пережили экстрим!

 «Урал» не снижая скорости, лихо заворачивал над пропастью и тогда я подумал о водителе как об идиоте: тормоза у «Урала» воздушные, не надёжные!

Чубайс дошёл с нами до казармы. Увидев её, свернул вправо, еще раз оглянулся, хитро по-смотрел и пошел напрямик, срезав угол. Мы ему были больше ни к чему. Чубайс, он и есть Чубайс – люди просто так прозвища не присваивают.

«Гарнизон» внизу представляет жалкий вид. Забор покосился, местами просто упал. Казарма – современный длинный сборный барак. Тут же автопарк со старой ржавой техникой. Отсюда же разворот в гору, на позицию. Со стороны поселка дорога перегорожена шлагбаумом с уг-рожающей надписью «Запретная зона».

Мы ещё долго шли по дороге, вдоль которой стояли жилые деревянные дома, некоторые покосившие, уходящие фундаментом под землю, некоторые ухоженные с добротно сделанным ремонтом. На всех стояли спутниковые антенны.

Наконец открылся бесподобный вид на море, и это было не Балтийское, не Чёрное, это бы-ло Японское море!!! Это как раз, что напротив пролива Лаперуза.

Сбылась давняя мечта, даже не моя, а моего отца, но сбылась только у меня – помочить но-ги в Японском море! Это я и сделал, взяв на память идеально круглый камень, чтобы отвезти домой.

Сидим на берегу. Слева, на берегу большой остов «Балункана», справа в море вдали чернеют остатки шхуны, а на берегу маяк классической формы черно-белой полосатой раскраски с пристройкой в два этажа и лестницей на балкон, сзади задние дворы частных домов с аккурат-ными грядками, вдоль забора, которых невероятное количество прибрежного мусора.

– Я на Западе такого «срача» не видел.
– Где на западе?
– На Чёрном море, в Анапе.
– Постой разве это Запад.
– Вот именно этого вы у себя на Западе и не понимаете, особенно в Москве, а раз забыв про нас, можете потом и навсегда нас потерять можете...
Спорить было глупо.

Добравшись без ног до АДВ, свалились на кроватях, обрадованные новостью, из Хабаровска пришёл приказ: мне с Андреем собираться домой, – нечего нам теперь здесь делать в майские праздники!

Проблема заключалась в одном, каким путём туда добраться до Дальнегорска (после него будут другие проблемы, но об этом позже). Вариантов было несколько. На вахтовом транспорте («Урал» с кунгом) вдоль побережья по серпантинам горного хребта до Амгу, оттуда вертолётом до Дальнегорска. Или если завтра будет проходящий вертолёт, то через Амгу, прямо в Дальнереченск.

Михаил взялся решить эту проблему, а мы заснули довольные и усталые крайней ночью пребывания на сопке.

ГЛАВА 5. СВЕТЛЫЙ ПУТЬ ОБРАТНО (начало)
Ожидание отлета. – Амгу. – Тирней. – Паук. – Ночевка в Дальнегорске.
– Отбытие по варианту №1. – Перевал. – Дорога А-181. – пос.Чугуевка

«Урал» затормозил у шлагбаума грунтового аэродрома – часы показывали полдень, до отлета согласно расписанию оставалось больше часа. Разгрузившись, прошли по тропе, вымощенной досками, вдоль которой расположились клумбы из старых покрышек, еще по весне не под-крашенные белой краской, к зданию "аэропорта".

Это был оштукатуренный дом с надстройкой в виде башенки с окнами на все стороны света – своего рода КДП, скорее СКП, впрочем, кассы тоже были там. Со связных антенн на высокой мачте кабель спускался в надстройку. Видимо там и располагалось все руководство аэропорта. К ближней части дома была пристроена дощатое помещение с одним широким, но невысоким окном с тюлевой занавеской. Под окном были врыты две низкие скамьи рядом с калиткой, заколоченной наискосок доской. В дальней части дома располагалась почта.

Раньше можно было зайти в эту калитку и через аэродром попасть на почту. Теперь, когда антитеррористические мероприятия были в модном чиновничьем угаре, приходилось ходить другой, более дальней дорогой – путь на летное поле был заказан!

С западной части дома к надстройке вела деревянная лестница в несколько пролетов, в окне наверху виделся пожилой мужик к которому и обратился снизу Михаил:
– Дядя Володя вертолёт будет? – Будет, будет, – послышалось ворчание в ответ.
– Слушай, полетим? – уточнил Михаил.
– А ты записывался? Нет! – был ответ.
– Так ведь наши, двое, я не лечу! – тон Михаила постепенно стал просительным.

Так уж повелось, что последнее время число желающих улететь постоянно росло, и потому была введена предварительная запись, и если в списках ты не значился, то улететь было уже не возможно. Но русские не были бы таковыми если бы не оставили хоть какую-то возможность и потому резерв всегда был и для начальства и для нужных людей. Авторитет Михаила, как авиа-тора, обеспечивающего полеты на местных авиалиниях, здесь давно был известен и потому дальнейший диалог больше походил на старческое ворчание, чем на отказ. (Наивные местные люди, они и впрямь думают, что все это грандиозное строительство делается для их блага, а не для полетов чужих лайнеров по транссибирским магистралям.)

 
– Знаю ваших, москвичи это, что в поселке не знаем, кто к вам заявился, да связь с Западом наладил! Ладно, давай паспорта, сколько вес багажа? Да учти, буду перевешивать (впрочем, весов нигде не наблюдалось)! – В окошке появилась рука в ожидании документов. Через некото-рое время мы держали бело-синие фирменные бланки билетов на английском и русском языках и располагали часом свободного времени.

Расположились здесь же на лавке под надстройкой аэровокзала, рядом с заколоченной калиткой на летное поле. В радостном чувстве удавшегося плана возвращения и скорого отлета захотелось сделать что-нибудь приятное:
– Ребята, я сейчас! – быстро встал со скамейки и пошел к главной дороге, где еще в последнюю вылазку приметил магазин, претендующий на летнее кафе и стоящий прямо на повороте к въезду на лётное поле.
 
У входа в магазин стоял мангал с еще не прогоревшими дровами. Мужик с "лицом кавказ-кой национальности" сидел на стуле у столика, на котором стояли тазик с заготовленным для шашлыков мясом и чайный сервиз. Отхлебывая чай из чашки, мужик внимательно рассматри-вал содержимое тазика, рядом молоденькая девушка нанизывала мясо на шампуры.

– Любезный! На шашлык можно рассчитывать? Нужно три порции и быстро – через час улетаем! – на что в ответ получил разъяснение от мужика, видимо владельца кафе:
– Ну, во-первых, торопиться не надо, вертолет еще на час по делам своим слетает, а во-вторых, сходи дорогой оплати в магазин и жди там, откуда пришел, через полчаса принесу!

Информативность владельца кафе и вправду позже подтвердилась – едва высадив людей, вертолет снова улетел, и отлет задержался на более чем час. Я шел обратно, неся пластиковые бутыли с жигулевским пивом, пластмассовые стаканы и дары моря в виде сушеных кальмаров, и радовался теплому апрельскому солнцу. Здесь оно много милей чем в Москве.

 Солнце стояло высоко, скамейку пригрело и мы разомлевшие от тепла и пива, наконец, увидели шагающего к нам владельца кафе с тремя порциями шашлыков. Его остановил человек, вылезший из подъехавшей машины:
– Слушай Хуршет, ты зачем опять шашлык на семь рублей дешевле продаешь, а пиво – на пять! Мы же договорились! – подъехавший был не на шутку разъярен.
– Вечером все пойдут к тебе, а у меня никого не будет, и кто тогда выиграет, я все подсчи-тал – у тебя прямая выгода, а у меня недобор. Нет! Пусть днём ко мне бегут! – он подошёл к нам и, пожелав приятного аппетита, быстро пошёл обратно, за ним владелец бара-шашлычной с берега моря.

О чем они говорили, уже не было слышно, но еще долго было видно, как они горя-чо спорили, размахивая руками. Одиноко стояла брошенная машина с распахнутой дверью, перегородив въезд на аэродром, где начали скапливаться подъезжающие машины с отлетающими пассажирами.

 – Ну, что Михаил, давай прощаться, время, проведенное рядом с тобой, прошло быстро и плодотворно. Бог даст, свидимся, работы здесь, да и в Хабаровске еще много, так что увидимся! – после съеденных шашлыков и приближающегося гула возвращающегося вертолета стали собираться в неизвестный путь по всему Приморскому краю.

Людей в округ стало заметно прибавляться, среди отлетающих были и молодые люди с новорожденным. Это очень здорово – если рождаются дети, здесь в Тартарии, значит, будем жить!

По поведению молодой мамы и её вниманию к младенцу было очевидно, что это не случайный, а ожидаемый подарок жизни. Папа же молодой, на то и молодой и застенчивый, долго не мог справиться с погрузкой большой детской коляски на борт, стесняясь своего нового положе-ния папы и не прося окружающих о помощи.

Вертолёт был все же грузопассажирским – скамьи были откидные и расположены вдоль бортов, но не было дополнительных топливных баков, которые обычно удручают своим загромождающим салон положением. Над дверью к пилотам рядом с высотомером висела автомобильная иконка-раскладушка из трех образов, а в самой двери врезан дверной глазок – антитеррор и здесь проводился. Впрочем, дверь в кабину все время полета была открыта. Салон был заполнен полностью, и свободных мест не было.

Взлетели по-самолетному, от моря с разворотом вокруг позиции к берегу и я еще раз её подробно рассмотрел позицию с высоты птичьего полета: – увижу ли ещё когда…

Летим вдоль береговой черты, я сижу по правому борту у выхода и поэтому вижу все побережье до горизонта. По береговой черте от Светлой до Амгу примерно 100 км пути, а до Тернея – 210 км. В Амгу вертолёт совершает посадку для дозаправки. Посадочная площадка огорожена и на ней две большие емкости с топливом, рядом запирающийся контейнер и туалет, развернутый дверью от места посадки.

Сам посёлок состоит из одной хрущёвки, какого-то дома в два этажа и котельной, остальные дома частные, одноэтажные и деревянные. Амгу, как и Светлая входит в Тернейский район. Судьба района сложная и трудности сегодняшние для местных жителей не новы, потому как они начались задолго до перестройки, и как выживать люди научились еще в "благополучные времена".

В 50-60 годах прошлого века судьба района висела на волоске, его пытались ликвидировать, потому что вся экономика предприятий и хозяйств была затратной, их закрывали. Дорог прак-тически не было, и все завозилось морем. К концу пятидесятых население района сократилось до опасного предела – восемь тысяч человек. Но люди переломили ситуацию: спасли рыбоколхоз, отстояли Светлинский рыбозавод, не дали погибнуть Самарге, Перетычихе (это северней от Светлой), Амгу и Пластуну. Вместо ликвидированных хозяйств в районе усилиями людей без поддержки «сверху» возникли зверосовхоз, два госпромхоза, ремстройучасток, сельхозтехника, откормочный совхоз, маслозавод и лесозавод. А теперь снова многолетняя борьба за выживание, благо (!) инструмент выживания изменился – хозрасчет заменила рыночная экономика, правда пока суррогатная.

Северяне, так себя называют жители Тернейского района (столица Приморского края – Владивосток – на юге), никогда не вторят как попугаи ныне популярное «за Державу обидно», они снова выживают, выживают вопреки всем и в первую очередь, тем, кто там, на Западе про них и не помнит. Да как можно помнить то, чего не знаешь?

Взлетали с пополнением – подсел еще один грудничок. Правда здесь малыша везла свекровь с невесткой. Это было очевидно – ребенка она, свекровь, не доверила ей, невестке, весь полёт.

Это была немолодая якутка, а может бурятка, боюсь ошибиться, определенно красивая, но с командирским началом. Маленький якутенок был ее полная копия, но в отличие от светлинского младенца амгуйский весь полёт пытался поспорить с рёвом двигателей. Похоже, свекровь всё же была не права – с матерью, приятной молоденькой блондинкой, ребенок был бы другим.

А впереди ждал поселок городского типа Терней, название которого он получил по имени залива, открытого французским мореплавателем Жан-Франсуа Гало де Лаперузом.

В далеком 1785 году без малого 250 человек отправились от берегов Франции на фрегатах "Астролябия" и "Буссоль" в кругосветное путешествие под командованием капитана Лаперуза. Во Франции Жан-Франсуа Гало де Лаперуз был известен как удачливый мореход, отважный воен-ный и просто как честный человек. В состав экспедиции Лаперуза вошли исследователи для описания новых земель, растений, животных, огнедышащих гор, а главное, для изучения различных народов. В составе экспедиции собрался цвет французской науки того времени.
 
Спустя два года после отплытия из Франции "Астролябия" и "Буссоль" при прекрасном попутном ветре пересекли Японское море с юга от острова Йессо (ныне Хоккайдо) на северо-запад, к берегам Тартарии. Французы впервые приблизились к берегам Приморья в районе бухты Пфусунг, где сегодня расположен поселок Моряк-Рыболов. Частые густые туманы не дава-ли французам подойти ближе к берегу, найти долгожданную стоянку в какой-либо бухте. Наконец погода стала благоприятствовать путешественникам, и Лаперуз направил корабли в обширный залив, который и был назван французским именем Терней.
 
Но это легенда и документального подтверждения не имеет, а за Лаперузом навсегда остается приоритет открытия всего побережья Приморья. В Тернее в 1997 г. при поддержке Общества изучения Амурского края сооружен памятник в честь французского мореплавателя.

 А по проекту международной Ассоциации друзей Лаперуза, поселок Терней занесен в международ-ный список географических объектов, обязательных для посещения проходящих французских судов. Первым с подобным визитом в Тернее побывал французский фрегат «Вандемьер» в сентябре 2004 года.

Впрочем, вскоре вертолёт пошел на посадку, и все мысли слились в решение одной задачи – найти Паука. Винты еще крутились, а я первым шёл к выходу с лётного поля.

На стоянке стояло много машин встречающих, но к собственному удивлению Паука я сразу выделил из их многочисленной гурьбы. Он и впрямь чем-то напоминал паука, при чем своих «мух» Паук быстро и безошибочно выявил и «уволок» в свою старенькую «Тойоту». Я оказался первым в числе его пассажиров.

Впереди меня ожидала двухчасовая экскурсия по неведомым приморским местам за 350 рублей (расчет по прибытию, уточнил Паук) и я ещё раз поудобнее устроился на переднем сиденье, на месте водителя – авто-то японское, с правым управлением.

Скоро экипаж был полон – все ехали в Дальнегорск и поэтому Терней мы не увидели – дорога, едва достигнув города, свернула вправо, увела нас в горы, на перевал Китовое ребро, как отметил Паук, хотя позже на карте я такого перевала не обнаружил.

С подъёмом направление меняется и возникает ощущение, что дорога огибает город. Потом спуск, море, череда летних домиков с окнами, заколоченными досками, каменный дом с колоннами – санаторий, расположенный вдоль береговой черты бухты Удобная. Видимо и санаторий удобный, недалеко от города, и судя по его внешнему облику, пользуется успехом у северян. Песчаный пляж, величавые сосны и прекрасное, но глубокое Японское море (Паланга с Юрмалой отдыхает со своим невзрачным мелководьем! Впрочем, в Японском море искупаться не до-велось.). Это западная часть Сихотэ-Алинского заповедника.

Дальше дорога снова пошла в горы. На сороковом километре пересекли Джигитовку или Черемуховую – они правее должны сливаться в единое русло. Вправо дорога уходит в южную часть заповедника, влево – спускаемся в город Пластун, который лежит на берегу залива Рында между мысами Егорова с севера и Якубовского с юга. Паук нигде не притормаживает, устрем-ленный к одной цели – быстрее добраться до Дальнегорска. Экскурсовод из него никакой, хотя, судя по отдельным репликам – хорошо знает свой край. От быстрой езды спасает японская тех-ника – как только скорость превышает отметку 105 км/час, включается мелодичный электриче-ский звонок, и скорость без желания водителя падает:

– Что только я не делал, ну не вырубается эта дурацкая игрушка, приходится мириться с японским пониманием безопасности движения, – бурчал Паук после очередного звонка.

Подъём, перевал, спуск, море и далее в такой же последовательности по всей дороге. Только бухты все разные и не похожи одна на другую. Запомнился поселок Каменка в заливе Оп-ричник – бескрайняя, бесподобно плоская песчаная долина с прямолинейным полотном дороги, ограниченная с земли крутыми скальными образованиями так, что в её конце дорога сворачивает в горы строго под 90 градусов. Вот где бы отключить ограничитель скорости, есть, где разо-гнаться любителю быстрой езды! Не Ходынка – лучше!

Наконец и последний цикл "подъём, перевал, спуск, море" – машина въезжает на берег бух-ты, перед нашим взором открывается очередной прекрасный вид. Это бухта Рудная с городом Рудная, с пристанью на фоне мыса Бриннера.

Неужели и к прекрасному привыкаешь, так много этого прекрасного было за два часа второго этапа путешествия и все одна краше другого. А имена, названия одних бухт, а речки? Это же целый пласт истории, многими исследованный (сайты паутины позже это подтвердили), но мало кем прочитанный.

При повороте от берега дорогу перегородил маленький чёрненький паровозик с игрушеч-ными гружёными вагончиками – мы остановились на переезде узкоколейки, которая соединяла Дальнегорск с Рудной Пристанью. Судя по музейному виду паровозику было далеко за полста лет. Позже, в очередной командировке, я выяснил, что первый паровоз появился в Сибири на золотых приисках Бодайбо, что северней Байкала, тогда как железной дороги в России еще не было!

Этот, может быть, был первым паровозом в Приморье, но ещё работает, а в Бодайбо уже с середины 70-х такой же стоял на пьедестале, потому что узкоколейка была заменена большегрузными самосвалами из Беларуси. Впрочем, это мало похоже на пьедестал – кусок дороги без возвышения поросший бурьяном и не ухоженный даже в день города, но и эта память хороша!

Свернув в каньон, другого названия, мне не географу не нашлось, мы увидели что-то напоминающее прерии Дикого Запада, с черными прогалинами только что завершившегося пожара травы. Слева и справа высились горы (дорога пролегала по низу ущелья), рядом «бежала» нитка узкоколейки, сзади в створе горных вершин блестела в лучах заходящего солнца гладь Японского моря.

Ехать недалеко, что-то около 30 км и скоро впереди показались первые дома города архитектуры середины 60-х годов. По пути, с доставкой к подъезду, распрощались со всеми пассажирами, остались вдвоем с Андреем и Паук, не спрашивая, доставил нас в Центр, к гостинице.
Позже город прославится очередным политико-криминальным убийством кандидата на пост мэра и я снова увижу эти прекрасный край по телевизору. Будто других причин показать эту красоту нет у наших чудо-телевизионщиков, работающих по нелепому, не соответствующему истине, «пиплу-рейтингу».

Красота окружающих город гор описывается сухим геологическим языком: …известковые скарны с наложенным свинцово-цинковым и боросиликатным оруденением… представляет собой горстовую структуру сложного складчато-глыбового внутреннего строения…

Во как, но красиво! Из окна гостиницы – вверху, на освещенных лучами заходящего солнца вершинах гор видны старые горизонтальные выработки, геометрически строгие по своей форме и не понятое собственным разумом их происхождение – как это можно было сделать?

Дальнегорск – название условное, применимое к любому городу на Дальнем Востоке, а чуть больше ста лет назад поселок был основан под названием Тетюхе (в переводе с китайского - "долина диких кабанов") по названию одноименной реки – ныне Рудная.

Дальнегорск хоть и на краю земли российской, но центр цветной и горнохимической промышленности в Приморье. История этого города началась с экспедиции под руководством горного инженера С.В.Масленникова, которая в 1897 году обнаружила в отрогах Сихотэ-Алиня месторождение свинцово-цинковых руд. В 1989 г. в поселке проживало около 50 тысяч человек и ему был присвоен статус города. Это был пик его развития, а сегодня число жителей Дальнегорска неуклонно падает.

В окрестностях города – рыбозавод и леспромхоз. Выращивают здесь гречиху, овёс, картофель, разводят крупный рогатый скот, свиней, овец, птицу. В посёлке Смычка – древний, конца 19 века, маяк на мысе Бринера, реликтовая дубовая роща, а у посёлка Каменка – реликтовая ти-совая роща, мало кому известные Никольские пещеры и семь потухших вулканов. Вот бы посмотреть!

Но Андрей не склонен к сантиментам, ему домой надо и уже в гостинице, после похода на автостанцию, был открыт совет по выбору вариантов дальнейшего движения по Приморью.

 Отсюда до железной дороги «Владивосток-Хабаровск» – станция Дальнереченск (уж точно условные все названия!) – 280 км, а до Хабаровска более 500, до Владивостока столько же.

Тут может быть три варианта: на автобусе без пересадок до Хабаровска – 18 часов пути; на автобусе до Дальнереченска с пересадкой на поезд до Хабаровска – не более 8 часов, если на поезд проходящий успеем, что не факт. И, в третьих, автобусом до Владивостока через Арсень-ев, а там мне самолетом в Москву, Андрею – поездом в Хабаровск.
После долгих дискуссий был выбран вариант №1 – автобусом по всему Приморью, без пересадок до Хабаровска. А жаль – так хотелось посмотреть Владивосток, больше известный мне по описаниям пикулевских морских романов, чем из отечественных СМИ.

Вот таким будет четвёртый этап переезда из Светлой до Хабаровска по дуге.
В пять утра (лучше перестраховаться) мы стояли на пустом перроне автостанции и лишь две женщины (видимо только из-за стола) громко решали ехать им или не ехать. В 6.30 автобус, на две трети пустой, тронулся в дальний путь.
 
Светало, вершины гор медленно светлели, автобус натужно урчал, взбираясь на перевал. Проехали Высокогорск, видимо в недалеком прошлом благополучный поселок, но сейчас мимо проплывали остов современного производственного строения и фундаменты от жилых домов, разобранных неизвестно кем. И только в одном домике, больше похожим на лачугу, светилось окно. Через час прошли 70 км, хоть и в гору, но скорость движения достаточная. Промелькнул Горнореченск – крупный энергоузел на перевале.

В Кавалерове (подсевшие новые пассажиры не смогли мне пояснить происхождение «не условного» названия города) сделали первую остановку, город поразил своим современным видом, частными ресторанами и кафе, массой, тоже частных, автобусов и микроавтобусов и рек-ламой вокруг автостанции: «Славянские обои», малое (значит, есть и большое?) туристическое кольцо «Северное приморье» - пять дней в пути и пр.
       Вскоре спустились с гор, и автобус пошел быстрее – равнина с сопками, весной чем-то напоминающие недельной давности стриженые затылки. Замелькали и березовые рощи.

Звонок – автобус-то тоже японский – притормозил разогнавшийся автобус, а вскоре он и совсем остановился. Аккуратные в рейсе водители, каждые полтора часа менявшиеся друг с другом за рулем, теперь решили позавтракать «горячим» в Каменке.

Каменка стоит на равнине. Сопки вдалеке, еще дальше вереница гор. Утренняя дымка застилает горизонт – это испаряет свои воды пригревающим весенним солнцем невидимая с доро-ги река Уссури, давшее свое имя тиграм и самому краю (чаще слышишь, что ты в Уссурийском, а не в Приморском крае). В местном «супермаркете» – одинокий у дороги типовой советский универмаг – все завалено китайскими товарами, никаких местной выделки сувениров, поражают огромные китайские картины-копии в золоченных рамах, но по мизерной цене. Взял бы, да груз не габаритный.

После завтрака водители ведут автобус на пределе дозволенной японцами скорости по уже номерной дороге А-181. Чаще стали мелькать дома. Дома разные по своей архитектуре – в ос-новном аккуратные белорусские домики, и русские, центральной полосы, дома с маленькими чердачными мансардами, и сибирские – с высокими заборами. А вот украинских белых хат нет, видимо украинцы более осёдлые и не склонны покидать свою родину, как это часто делали русские и белорусы, ну так и о самостийности они более всех и постоянно твердят. Но большинст-во домов, как не печально, с заколоченными досками окнами (старый русский обычай покидания отчего дома здесь сохранялся).

Жаль: богатый, живописный и уникальный в своем роде уголок природы. Особенно сейчас – весной, когда пробуждение природы рождает удивительные эмоции при виде стекающих на перевалах бурных ручьев и вспыхивающий фиолетовыми "кострами" багульник на склонах со-пок и березы средней полосы – все здесь есть в своем многообразии.
Переехали железнодорожное полотно, – откуда здесь железная дорога? – подумалось мне, и на глаза наехал указатель «Чугуевка, 9 км». Но поворот налево мы проехали, Чугуевка осталась позади, а мы свернули на дорогу А-180 – на Спасск-Дальний, что стоит на трассе «Владивосток-Хабаровск».

Вокруг тишина и рёва самого лучшего истребителя середины ХХ века слышно не было, хотя слева вверху на плоской вершине скальных образований непомерной высоты виделись застывшие, не в работе, радиолокационные средства КП авиационного истребительного полка ПВО страны, а сам полк где-то здесь, рядом с Чугуевкой. И именно по этой железнодорожной ветке в полк возят керосин, скорее возили.
Я расположился на заднем сидении автобуса, предавшись воспоминаниям 30-летней давности. Чугуевка, когда я впервые услышал о ней?

ГЛАВА 5. СВЕТЛЫЙ ПУТЬ ОБРАТНО (отступление)
– ДАТУ имени Яна Фабрициуса. – Легенда советской авиации. – Выпуск 1975 года. – Чугуевка, это что и где? – Предатель замполит

В начале 70-х прошлого века на учебном аэродроме Даугавпилсского авиационно-технического училища – ДАТУ (25) имени Яна Фабрициуса царила суматоха – на аэродром прибыл легендарный истребитель Е-266, неоднократный мировой рекордсмен по скоростям и высотам полета. Это был МиГ-25П нулевой серии, который прилетел своим ходом из Москвы после боевого крещения в Египте и предназначался в качестве учебного пособия для курсантов. На его левом обшарпанном невиданными скоростями борту красовалось несколько красных звезд – символы его побед.

Как гласит легенда: начальника училища потревожило в тот день два одновременных телефонных звонка. По одному сообщали о необходимости принятия на баланс училища нового совершенно секретного изделия, скорой подготовке для него охраняемого места стоянки и который уже готов к вылету, а второй звонок сообщал о том, что невиданное изделие совершило посадку в местном истребительном авиационном полку ПВО и его срочно надо как-то оттранспортировать в училище. «Двадцать минут лёта из Москвы в Даугавпилс!!!» - так с гордостью говорили все.

А в училище появился новый караульный пост, и многие курсанты стремились в карауле попасть сюда для охраны знаменитого истребителя. И хотя он был зачехлен и стоял в обваловании далеко от посторонних глаз, два высоко торчащих киля, что не свойственно было тогда для истребителей, выдавали его присутствие. Об этом тем же летом рассказал «Голос Америки».

А сам самолет поражал своими формами и размерами. В воздухозаборник можно было вой-ти, не сгибаясь, да и их форма была непривычна – прямоугольные со скосом, по ширине своей равные диаметру носового обтекателя – кока фюзеляжа.

А антенна бортового радиолокатора «Смерч-А2» в этом самом коке имела раскрыв 1,2 м! Дальность обнаружения 100 км, а дальность пуска ракеты – 40 км. Сама ракета была невидан-ных размеров и висела ну очень высоко! Таких ракет было 4, а общий вес подвески составлял 2 тонны! Чтобы атаковать воздушную цель на такой дальности, надо было ее прежде запросить – «свой» или «чужой».

Естественно такой дальности традиционная система госопознования не обеспечивала, поэтому специально для МиГ-25П был создан приемопередатчик «Бронза» с дальностью запроса свыше 100 км, обычный запрашивал на 60.

Чтобы охладить передатчик РЛС «Смерч-А2», обеспечивающий такие невиданные для того времени дальности, использовался 96% спирт в разомкнутой системе охлаждения, то есть при включении станции спирт пройдя контуры охлаждения передатчиков, выливался в атмосферу. Как гласит легенда (ну как без них), Артем Иванович Микоян сказал: «…если того потребует оборона страны, то я буду заливать туда армянский коньяк! И кефир по понедельникам!».

Помимо этого, для охлаждения шасси использовалась Массандра, раствор, состоящий из дистиллированной воды и 96%-го спирта в равных пропорциях.

И совсем малость спирта применялась для охлаждения уникальной связной УКВ-радиостанции. «Летающий гастроном» – такое название закрепилось в строевых частях за этим самолетом. В середине 90-х, когда военным авиаторам задерживали денежное довольствие, с ними расплачивались спиртом! И в той же Чугуевке, наверное.

Впервые на истребителе был установлен блок речевой информации, и когда происходил от-каз в полете какого-то агрегата (не помню точно, программировалось 16 возможных отказов) летчику приятным женским голосом сообщалось об этом. Все те же легенды повествуют, что когда на борту оказался генерал (без должного знания, видимо, оборудования самолета) случился пожар двигателя. Об этом ему и доложил милый женский голос, посоветовав срочно катапультироваться. В ответ на земле услышали гневный голос генерала: – какая б… вмешивается в управление самолетом!

Говорят, что генерал погиб, не вняв совету женщины.
Наличие звездочек на борту породило целый набор легенд среди нелетающих авиаспецов, например, о том, как МиГ-25 совершили перелет в Египет. После дозаправки в Чехословакии при подлете к Египту шли парой один за другим на высоте, доступной для поражения ракетами «Хок» израильской ПВО, на небольшой скорости и на расстоянии несколько десятков километров, при этом второй истребитель пары летел с включенной бортовой РЛС.

Как только летчик второго самолета фиксировал ракетную атаку и наблюдал полет ракеты на экране радиолокатора, пара включала форсаж и на скорости, не свойственной истребителю уходила из зоны поражения. Ракеты от перегрузок разваливались в воздухе, пытаясь повторить маневр «нарушителей».

Но если опытное Е-266 было «счастливым» изделием, то его серийному собрату – МиГ-25П явно не везло. Вообще у всякого самолета, если есть свой «протеже», то ему уготована счастливая судьба.

Так МиГ-21 был любимцем маршала авиации Савицкого; МиГ-23 – маршала авиации Кутахова, а неавиационный маршал Батицкий принял на вооружение авиации ПВО перехватчик Як-28П, радиолокационная станция «Орел» которого стала системным прообразом радиолокационных комплексов будущего. И утвердил штат специалистов, эксплуатирующий эти РЛС, вдвое больший, чем тогда практиковалось, да ввёл отдельную группу войскового ремонта полковых БРЛС – кавалерист понимал необходимость толкового ухода за своим боевым другом…

В этом плане МиГ-25 явно не везло… При том, что техникам он пришелся по душе: по своим массо-габаритным характеристикам истребитель подходил под ранг «воздушного корабля» и техник самолета, его обслуживающий и начальники групп обслуживания в эскадрильи могли не мечтать о воинском звании «капитан», а реально получить его в срок!

С окончанием первого курса руководством учебного батальона решался вопрос, – какое классное отделение роты по результатам учебного года будет изучать радиолокационную станцию истребителя МиГ-25П – в то время это был самый совершенный прицел и требовал для своего изучения подготовленных курсантов. Отделение, в котором я учился, и удостоилось этой чести.

А летним июльским вечером 1975 года сквозь треск эфира «Голос Америки» сообщил – Двинское военное училище выпустило 900 (!) авиационных специалистов всех специальностей по эксплуатации истребителей авиации ПВО.

Выпуск чудесный и запоминающийся на всю жизнь праздник имел и обратную сторону – распределение. Именно тогда я и услышал: «Чугуевка», туда планировалось больше половины нашего отделения, стоящий там полк перевооружался на новые МиГ-25П!

Скоро, уже служа, но в другом месте, я получил письмо с обратным адресом «Приморский край, Чугуевка-1, вэчэ такая-то»:
«...Большущий привет тебе с самого дальнего востока… здесь сопки и сопки, и тайга, в которой и тигры, и Жень-шень, и 52 морды молодых техников из одного училища!...», - писал мне друг Витя Томашевский, главный герой нашей курсантской компании.

Из этой компании потом все дослужили до конца, по крайней мере, до развала Союза, когда действие присяги формально заканчивалось и двое стали кандидатами (всего в роте ими стали 3 из 128 курсантов, насколько мне известно), правда, как раз исключением и был Витя Томашевский – его выгнали из армии в конце 70-х.
 
Его отец – майор, преподаватель в училище по дисциплине «Радиолокационные станции» – был признанным среди преподавателей и курсантов ЗНАТОКОМ бортовых радиолокаторов всех поколений (тогда их было только 2, одно только на лампах, другое кроме ламп имело несколько транзисторов и целый счётно-решающий прибор - СРП, в 3-м поколении поменявший название на АВМ – аналоговая вычислительная машина).

Его, как позже и сына, выгнали из армии за пьянство, за несколько лет до того, как мы стали изучать на цикле авиационную технику, и в тот же год он умер, но в учебном батальоне его ещё долго помнили.

А Витя был, как и отец, неформальным лидером и учебно-технико-мировоззренческим идеологом нашей группки (про Илью Эренбурга или Архипелаг Гулаг, например мы, услышали от него, и всего Высоцкого слушали тоже у него в квартире в старинном крепостном доме XIX века под портвейн «Агдам»). Во как! Учась на тройки, он был потенциальным отличником, не по годам умён и развит.

Попав в Чугуевку, он видимо не нашёл себя там со своими энциклопедическими знаниями, а поступить в академию в полку, где все выпускники одного года просто не реально, а потом произошло событие, которое потрясло всю страну – в сентябре 1976 года из Чугуевки предатель Беленко угнал сверхсекретный истребитель! Но это уже другая история...

ГЛАВА 5. СВЕТЛЫЙ ПУТЬ ОБРАТНО (окончание)
– Дорога А-180. – Яковлевка. – Спасск-Дальний. – Дорога М60. – Дальнереченск.
 – Бикин, – Хабаровск. – Домой.

По телевизору шёл «Блокпост», записанный на Первом канале, потом симпатичная и добрая на вид бабушка с клюкой, ей не идущей, и очень-очень не молодая пробралась к водителям и чём-то долго говорила.
Скоро фильм закончился, и зазвучала песня: «…там кто-то с горочки спустился, наверно милый мой идет, на нем защитна гимнастерка, она с ума меня сведет…», после которой пасса-жиры услышали «...я не буду больше молодым...» и бабушка, громко через весь автобус, попросила сделать громче, потом «...парней так много молодых, а я люблю женатого...»

– Хороший, душевный подбор песен и очень к месту, подумалось мне.
Проехали Достоевку, под звучащие песни ощущалась Россия именно здесь, а не там, на Западе, стали мелькать всё более ухоженные дома. В Варфоломеевке даже был щит наружной рек-ламы, но пустой, желающих его оформить пока не находилось.

Остановились на заправку на развилке, налево «Арсеньев – 24км, Спасск – 80км, Осиновка – 28км», направо «Яковлевка – 15км». Повернули на дорогу А-180.

Утренние спутницы, что стояли в Дальнегорске на перроне пьяные, сейчас мало отличались от своего утреннего состояния. Впрочем, у одной видимо проснулось ощущение действительности, и она уверенно перешла на другую сторону с тем, чтобы ехать обратно. Ночное решение ехать к племяннику, служащему на озере Ханко, к полудню пропала. Скоро другая уговорила продолжить путешествие к сыну, и в Яковлеве сёстры вконец успокоились.
 
Яковлевка осталась позади и уморенный монотонностью езды и согретый принятым горячительным уснул, разместившись лёжа на заднем пустом сиденье, а за окнами проплывали чудные места, мною не увиденные.

Боже! Проспал более двух часов, где мы едем?... Дальнереченск, это уже на трассе «Хабаровск-Владивосток», рядом современный и красивый вокзал, всё ухоженно тротуарной плиткой, правда чуть в стороне от него традиционный российский пейзаж.

Итак, финишная прямая в полдня по трассе М60. Слева железная дорога, за ней Китай, справа центральная часть Сихотэ-Алиня, впереди Хабаровск на Амуре.

Потом в Бикине мы сломались и была небольшая прогулка. Город старый, а среди деревянных домов обнаружил уменьшенную копию «Рабочего и колхозницу» Мухиной, красиво парящими среди чёрных старых деревянных крыш...

Потом Вяземский, 1-ая седьмая речка, 2-я седьмая речка и каких-то 100 км до конечной цели, что они против того сколько уже пройдено! После Корфовского (здесь могила Дерсу Узала!) был уже ночной Хабаровск!
Потом ночное такси до гостиницы. Потом скорый сон.

Утром Андрей привёз икры, как же без неё в Москву, укладка сумки на низ которой бережно уложена рыба семейства лососевых, подарок Паши:
– Ну, ты понимаешь не сезон, да вот в леднике разыскал, – и он бережно развернул тряпицу, в которой лежало пять, засоленных в тузулуке, рыбин размером с локоть (название в спешке не запомнил, потом, как я не пытался так и не вспомнил, но как утверждал Паша, такие только в Приморье и водятся).

– А это в придачу, – и Паша протянул армейскую фляжку (долго ещё позже на брезенте этой фляжки стали появляться надписи названий позиций, на которых пришлось побывать), – своего приготовления, испробуешь в дороге! Ну, ты понимаешь не сезон.

– Сколько? – спросил я и вздрогнул, насколько неприличен был вопрос! Мы расстались друзьями.
После полудня в иллюминаторе, вновь было крыло с красной вертикальной законцовкой, в виде киля, под ним сопло двигателя, которое никак не отражало движение лайнера. А внизу белое море снега с бесконечной вереницей черных морщин – мелких рек и речушек.

И вертящиеся на языке слова песни – «…под крылом самолета о чем-то поет зеленное море тайги…».
Мне как человеку, впервые обогнавшему время вперёд, на треть суток стало очень уютно. (Что собственно и подтвердилось в последующие дни: чудесный сон.)

Самолет коснулся бетонки, в иллюминаторе появилось здание аэропорта Шерементьево-1.
Прибыли, но о том какой сервис в Москве по развозу прибывших по домам это уже в другом сказе, и потом это вам не Приморский край Тартария, это Запад!

Приморский край, Светлая, 2004 г.