Марш военных строителей

Где мы полночи лазили? Один Евсюков знает, таракан усатый.
Помню в ресторане в «АБВГДейке»* сидели, и то и дело «Феличита» - по ушам, по ушам.
Шлягер!
Лабухи своего не упустят.
Евсюков через стол тянулся в мою сторону и, пытаясь переорать оркестр, убеждал меня в том, что хоть сейчас и конец февраля, но очень скоро май, сорок лет Победы, юбилей, и значит, что?
- Что? – идиотничал я.
- Будет смотр-конкурс, и мы на этом конкурсе должны первое место занять.
По его рассуждению, другого расклада и быть не может, потому что, кому, как не нам? Первое место – оно наше, это же ясно. Есть, правда, одно условие. Мы всех должны поразить исполнением маршевой песни нашего собственного сочинения. По полной форме: с хором, духовым оркестром и другими прибамбасами.
- Мне это – раз плюнуть. Я же училище музыкальное заканчивал, потом срочную тянул в музкоманде. Всё будет по высшему разряду. Но…, - он глубокомысленно затягивался и, театрально выпуская дым, интригующе взглядывал на меня. Взглядывал, как взбрыкивал, и глаза, как у лошади – грустные и просящие, - Есть тут одно «но». От тебя нужен текст. Ударный, улётный. Ты должен смочь. Как офицер, как комсомолец…
- Я попробую, - неуверенно соглашался я, - Только я никогда этим не занимался.
- Ну, как не занимался? Стихи-то пишешь, песни для своей группы. Сам же говорил.
- Группы-то уж нет, разбежались. Дело не в этом. Не пробовал я марши сочинять, - мне не хотелось долго дискутировать, хотелось с наслаждением затянуться вкусной сигареткой, отвалиться на спинку дивана, внимательней разглядеть девчонок за соседним столиком. Я уже пребывал в том состоянии плюшевого мишки, когда кайфом забит, как опилками – под завязку. И не знаешь, то ли через две минуты вырубишься сном невинного младенца, то ли на подвиги потянет. По жизни мне ближе первое. А подвиги – разве только за компанию…

Начальник финансового довольствия воинской части (он же начфин, он же финик, он же – извиняюсь - иногда главный бюстгальтер) – штабная аристократия, к отцам-командирам вхож в любое время, ни один вопрос, так или иначе связанный с финансами, без него не решается. Дружить – в очередь.
Так думали почти все мои сослуживцы. Ну, и пусть.
А в дружбе я не отказывал никому. Вот и Евсюков, Егорыч, начальник клуба. Второй месяц клинья подбивает. Теперь-то понятно, почему.
Клуб у нас замечательный: новенький, чистенький, отличный зал с хорошей акустикой, большая сцена, новёхонькое проекционное оборудование, подсобных помещений всяких и не счесть. Для любого евсюкова – сказка, подарок судьбы. И коли выпадает возможность (по-вражески, шанс) грех упустить, не использовать такие преимущества.

Но всё-таки, где же мы полночи лазили? Не выспался, голова раскалывается. Хорошо по службе никаких важных дел. Замы подменят, если что.
- Пойдём ко мне, чайку попьём, - Евсюков бодр, как ни в чём не бывало.
Ну, пошли.
- Слушай, Егорыч, вот зачем мы к твоим девицам потащились? Что мы там забыли и, главное, что там было ловить? Они же чеченки.
- Осетинки.
- Какая разница. Это же не вариант, ежу понятно.
- Посидели, поболтали. Что в этом плохого?
Ну, Евсюков, ну, упёртый! Никогда не признает своего промаха. Можно подумать, он поболтать меня туда тащил!
Так я всю дорогу до клуба и злился, а когда понял, что попал в ловушку, было уже поздно. Дверь в темницу захлопнулась. Правда, это была уютная «темница», даже с кроватью. Но свободу всё одно – ущемляла.
- Ты чего, Егорыч? Открой! – я кричал и попеременно то дёргал дверь за ручку, то толкал плечом. Бесполезно.
- Успокоился? – вкрадчивый, из-за двери, голос Евсюкова чуть было опять меня не завёл. Но силы как-то кончились, да и башка болела…
- Вооот, напишешь текст – выпущу.
От даёт! Он вчера, чего, пока я на балконе курил, у своих кавказских знакомых консультацию получал, как людей красть?
- Да иди ты со своим текстом. Я лучше посплю.
- Поспи, поспи. Я здесь буду, рядом.

В клубе в это время обычно тихо, бойцы шуршат – порядок наводят, никаких репетиций нет. Действительно, поспать что ли? И придавил я, эдак, часика два с огромным удовольствием.
Проснулся, пока соображал, где я, понял, что головная боль прошла, и жизнь прекрасна. Ещё бы одно место посетить…
- Э, есть там кто? – совсем забыл, что заперт. – Егорыч, открывай! Ну, где ты там?
- Созрел? - загремел за дверью ключами коварный тюремщик.
- Зрею! Открывай быстрей, а то щас весь клуб твой обоссу.
- Что ты, что ты? – Евсюков зашевелился энергичней и через секунду я был на свободе.

Вернулся я уже совсем в другом настроении: весёлый, бодрый, почти счастливый.
Евсюков сидел за столом в своём кабинете и грустил.
- Не написал ничего? Даже намёка никакого?
Мне вдруг стало его жалко. Действительно, что мне трудно, что ли? Подумаешь, стихи! А у человека, может, карьера под угрозой.
- Напишу, успокойся. Только я жрать хочу. Время-то – обедать пора. Какой же может быть марш на голодный желудок?
Евсюков оживился, зашустрил, вышел быстрым шагом из кабинета и зычно крикнул:
- Лёха! Рядовой Серёгин! Сюда, живо!
Через несколько секунд в дверном проёме появился этот самый Лёха, на ходу приводя в порядок свой внешний вид. Прозвище у него было – Кулибин. Соображаловка работала необыкновенно.
- Есть чем старшего лейтенанта накормить? – у Евсюкова в команде отношения были конкретные, без лишнего политеса.
- Тушёнка есть, хлеб, лук. Кажется.
- Вы чего? Тушёнку? Холодную? – я себе ясно представил этот белый жир в банке…
- Не волнуйтесь, товарищ старший лейтенант, мы её подогреем, - Кулибин говорил уверенно и спокойно.
- А у вас что, в клубе плитка имеется?
Понятно: какая такая плитка? А пожарная безопасность?
- Нет, плитки нету. Я вам на утюге подогрею.
- Кулибин, - вставил в разговор своё слово Евсюков.

После перекуса стало совсем хорошо. Даже подумалось, а не оторваться ли нам куда-нибудь сегодня вечерком. Но поглядел на клубного начальника и взял себя в руки.
- Всё, Егорыч, работаем. У тебя хоть приблизительная мелодия есть? Мне в каком размере творить?
- Прошу к роялю, - торжественно пригласил Евсюков.
Он наиграл простенькую мелодию. Вроде складно. Как говорится, и - ладно.
Тра-та-та-та-та-та-та-та
Тра-та-та-та-та-та-та
Вот теперь всё сразу понятно. Чего же тут непонятного? Яснее ясного. Только как это «тра-та-та» словами сказать?
- Дай сигаретку, - я закурил и вышел из зала. Подошёл к окну. На плацу старшина Витька Казаков муштровал с десяток бойцов своей роты.
- Строевым проходим шагом, - промелькнуло у меня в голове, - Знамя реет в вышине,-
Оппа! Вот это да! Что теперь?
- Мы военною присягой поклялись служить стране,-
Ну, я даю! Куда меня прёт-то газетными заголовками?
- Чтобы был во имя жизни чист и светел горизонт, нам доверила Отчизна трудовой солдатский фронт…

Тут я как заору:
- Пиши, Егорыч! – он аж подпрыгнул. Я диктовал ему первый куплет, а в голове уже тинькало:
- В ритме века - ритмы строек, время гулко бьет набат, дело требует героев, небо мирное - солдат. Комсомольские бригады, их огня не укротить, нет еще такой преграды, чтобы нас остановить…

Шандец. Теперь одна дорога – в Кащенко.

- Ты – гений, гений! Не зря я в тебя верил! Послушаем, как со словами звучит, - Евсюков замурлыкал сочинение под рояль. Он повторял только что написанные слова, и с каждым разом его пение становилось громче и уверенней.
- Это годится! – он одобряюще покачал головой, глядя на меня, - А припев?
- Какой припев? – не понял я.
- Ну, там припев же есть, слушай, - и он проиграл мне пару музыкальных фраз. Я и забыл об этом куске совсем. Но не страшно, сейчас ещё закурю, и всё будет. И точно, не зевай:
- Песня грянет, как лавина, батальон идет вперед. Все задачи выполнимы, если Родина зовёт
- Потянет? – спросил я для порядку.
- Охренеть, - лаконично ответил работник культуры.

Гад он всё-таки, Евсюков. Знал же, что заведусь. Не успокоюсь, пока всё не закончится. Специально меня спровоцировал.
- Слушай, Егорыч, я до службы добегу, узнаю, что там творится. Надо же поработать хоть немножко. А к вечеру состыкуемся. Договорились?

Ближе к вечеру, просунув в кабинет свою усатую харю, Евсюков выдал такую информацию:
- После ужина в клубе. Будем делать хор.
- Какой хор? Где ты его возьмёшь-то? – но он уже и не слушал. Значит, всё уже решил.
Потом я выяснил, что после моего ухода из клуба, Евсюков занялся формированием духового оркестра. Ребят себе в команду он всегда старался подбирать музыкальных. Когда совсем везло, некоторые до прихода к нему в клуб уже умели на чём-нибудь играть. Сам он, кроме гитары и клавишных, неплохо владел трубой. Духовой оркестр комплектовался так: из всех коптёрок, закоулков и прочих тайных мест собрали всю имеющуюся в наличии «медь» и…поделили её между бойцами команды. Кому не хватило – извиняй. А кому хватило – изучай и тренируйся. Паше, например, классному барабанщику, досталась флейта пикколо, и ничего – пошёл тренироваться. Так что к ужину духовой оркестр уже даже мог какие-то звуки издавать, иногда похожие на песню.

       Я пришёл в клуб часов в восемь, Евсюков уже нервно выхаживал вдоль сцены, по привычке покусывая ус. Оркестра в зале не было.
- Пускай играть сначала научатся, - пояснил Евсюков, - петь под ф-но сегодня будем.
- Думаешь, получится? – опасливо поинтересовался я.
- С первого раза вряд ли. Поставлю солистами трёх человек, которые точно петь умеют. А на хор поглядим.
Что-то он не договаривал. Нервничал. Сам же сказал, что хор есть.
Из коридора послышался гром строевой. Гром приближался. И вот уже на сцену, гремя сапожищами, выходят шеренги солдат.
- Стой! Раз-два. Вольно, –
Батюшки! Витька Казаков всю свою третью роту пригнал. И это хор?
- Это хор? – просипел я в ухо Евсюкову.
- ЗдорОво, - Витька спрыгнул со сцены к нам, - Вот, принимай хор, Егорыч, - и ко мне обращаясь, пояснил:
- Егорыч подошёл, расстроенный такой, помоги, говорит, Казаков, хор мне нужен. Да не вопрос! Вот тебе хор. Правильно я говорю?

Евсюков вдохнул, выдохнул и начал свою пламенную речь. Он говорил о том, что мы должны победить в конкурсе, о том, что День Победы – это святой праздник, о том, что специально к этому празднику он, начальник клуба, лейтенант Евсюков, и сам начальник финансовой службы, товарищ старший лейтенант, написали песню про нашу любимую часть, о том, что петь в хоре – это совсем не сложно, главное – не бояться ничего, а не будет получаться – поможем, научим.
Бойцы переминались с ноги на ногу и, смущаясь, хихикали.
Евсюков сел к роялю:
- Бабич, Еременко и Суханов, сюда выходите, - все трое были из его команды, неплохо пели,
- Будете солистами, то бишь, петь должны так, чтобы в ноты попадать и громче других. Понятно? Вот берите, я для вас слова распечатал. А остальному хору их поддерживать. Понятно?
В ответ «хи-хи».
- Пробуем, - Евсюков взял первые аккорды, - Здесь солисты вступают, вступают, я говорю.
С солистами-то было не так страшно, они умели петь и опыт выступлений, во всяком случае, на уровне солдатского клуба у них был. А вот хор…

После трёх или даже пяти попыток в дело вмешался Казаков:
- Мне так кажется, что роте после ужина не в теплом клубе прохлаждаться охота, а на плацу строевой позаниматься до отбоя. Так я вас, вашу мать, понял?
«Хи-хи» прекратились как-то сразу и насовсем.
Следующая попытка уже внушала некоторый оптимизм. Во всяком случае, ребята начали издавать хоть какие-то звуки.

Репетиция в тот день продолжалась часа два. Репетиции продолжались и всю следующую неделю, и другую неделю. Я иногда приходил и «балдел».
То ли есть она всё-таки, «великая сила искусства», то ли просто ребятам интересно стало, но что творили на сцене эти сто человек хора и ещё пятнадцать духового оркестра – не передать. Вплоть до художественного свиста, всё было. А главное, такой задор был во всём этом. Этот задор забивал отсутствие хоть какого-то опыта, тем более мастерства, напрочь. Настроение, с которым бойцы голосили «песня грянет, как лавина», передавалась всем, кто болтался в зале. Это было потрясающе.

Конечно, мы заняли первое место.
Генералу очень песня понравилась. Попросил слова переписать. Так я их ему заранее распечатал.

___________________

* гостиница "Измайлово" в Москве