Феликс Великопольский. Начало

Часть первая

Все действующие персонажи и все события, описанные в этой книге, являются вымышленными и не имеют к реальности никакого отношения.


       Юноше, обдумывающему житье,
       решающему -
       сделать бы жизнь с кого,
       скажу не задумываясь:
       - Делай ее с товарища Дзержинского.

       В.В.Маяковский
       (поэма "Хорошо")


       Вступление.

1920г. Канцелярия Ленина.

Ленин сидит за столом и что-то пишет. Рядом сидит Троцкий во френче и разглядывает свои сапоги.
Звонит телефон. Ленин поднимает трубку.
- Здг'аствуйте, батенька Феликс Эдмундович! Ну, как там у вас, в ЧеКа?
- Всё хорошо, - раздался ответ на другом конце провода. - Работаем.
- П'ек'асно, батенька! - ответил Ленин. - Г'аботайте, Феликс Эдмундович, г'аботайте! По какому поводу звоните?
- Да вот в чём дело - ко мне тут прибыл товарищ Ройзерман с Польского фронта. Он мне доложил, что красноармейцы попадают в окружение! Поляки стремительно атакуют!
- Я ещё не слышал! Мне не п'иходило сообщение от Тухачевского. Вот мы тут со Львом Давыдовичем г'аботаем над статьёй, в котог'ой г'азьясняем смысл нашей бог'ьбы с импег'иалистической Польшей!
- Я думаю, Владимир Ильич, эта статья вряд ли нам понадобится! Поэтому я прошу у Вас - разрешите мне поехать на фронт!
- Я бы не советовал! Вы же поляк, за вами начнут охоту! В их глазах вы - пг'едатель Г'одины!
- Я служу революции! И там, на фронте, сейчас сражается комиссар Чехтыба! Я ему доверяю - он за революцию жизнь отдаст! Но я хотел бы воодушевить солдат собственным примером! Увидев меня, они будут сражаться как львы!
- Надеюсь, батенька, что так всё и будет!

ГЛАВА 1.

1920г. Польский фронт.

Вскоре Ленин подписал указ о назначении Дзержинского верховным комиссаром всех армий на польском фронте. Сразу же туда прибыл и сам Феликс Эдмундович. Он был в кожанке и в будёновке. Когда бойцы увидели его, то тут же начали кричать: "Дзержинский! Дзержинский!". Феликс снял будёновку и помахал ею бойцам, затем залез на бочку и начал толкать речь:
- Товарищи бойцы! Сегодня, когда пролетарии, живущие в империалистической Польше угнетаются помещиками и капиталистами, мы боремся с врагом как можем! Мы отступаем. Нам пора покончить с этим позорным явлением! Итак, мой первый приказ - ни шагу назад! Всякого, кто побежит с поля битвы в сторону тыла, я сам лично застрелю вот из этого вот маузера! - Дзержинский достал из кобуры и поднял над головой маузер. - Приблизим мировую революцию! У меня всё, товарищи!
Гудя от восторга, толпа ринулась к бочке, на которой стоял Дзержинский, смела её и, взяв
на руки своего нового комиссара, понесла его к бывшей барской усадьбе, где сейчас находился штаб командования армии.

Командующий Польским фронтом товарищ Тухачевский, бывший поручик царской армии, переживая от неудач, заливал горе самогоном. Его грустные глаза глядели в одну точку.
Вдруг его привёл в себя шум из множества голосов. Тухачевский мигом ринулся к окну. Он увидел огромную толпу красноармейцев, несущих на руках самого Феликса Дзержинского. Тухачевский мигом протрезвел, схватил фуражку и шашку, ринулся встречать высокого гостя.
- Здравствуйте, Феликс Эдмундович! Как там говорят поляки, powitanie!
- Ну, зачем, батенька, выделять мою нац-принадлежность! Мы с вами - товарищи по борьбе!
- Феликс Эдмундович, я горю желанием побеседовать с вами с глазу на глаз! - Он посмотрел на бойцов, те поняли намёк и опустили с великой осторожностью главного ЧеКиста страны на землю-мать и вернулись к своим обязанностям.
Тухачевский и Дзержинский проследовали в кабинет командующего, откуда мигом удалились все, кто там был. Михаил Николаевич и Феликс Эдмундович остались наедине.
- Итак, товарищ Тухачевский, начну с главного! Партия требует от вас одного – остановить польское наступление!
- Товарищ Дзержинский, Феликс Эдмундович, помилуйте! Куда там! А всё Врангель! Засел в Крыму, гадина этакая, сидит там, буржуй...
- С терминами поаккуратнее, Михал Николаич! Сами таким вот "буржуем" были когда-то!
- То была ошибка, товарищ Дзержинский!
- Ладно, ладно, Михаил! - сказал Дзержинский и достал из кармана портсигар. - Будете?
- Пожалуй, не откажусь! - Тухачевский взял папиросу, зажёг её огоньком висевшей на стене бесприютной лампадки и затянулся крепким дымом.
- А что это у вас, товарищ Тухачевский, - сказал Дзержинский ехидным голосом и указал
на лампадку. - Предмет культа... Нехорошо, товарищ! И как это она у вас горит! Вы что,
масло расходуете?
- А вот и нет! - сказал Тухачевский, пустивший облако папиросного дыма. - Дело было так: приходим мы, значит, сюда! Видим - лампадка горит! Мы её затушить хотели, а потом - реквизировать, как положено! И что? Не затушить её, этакую! А бабка одна нам и говорит: вы, я знаю, в Исуса не веруете, так не поймёте! Неугасимая эта лампада, говорит. Я всем её пробовал - ни х** не получилось! Пришлось оставить! - Тухачевский огляделся по сторонам и сказал Дзержинскому шёпотом: - А иной раз кажется мне, что стали здесь ангелы летать! И чудится мне, что бог - есть и врёт всё пропаганда!
Дзержинский бросил взгляд на стоявшую на столе полупочатую бутыль с мутной жидкостью и пахнущую сгнившей картошкой. Феликс Эдмундович подошёл, взял её в руки, повертел, покрутил и вдруг, ни с того, не с сего, как бросил её об пол. Бутыль разбилась. Вонять начало на всю комнату. Тухачевский болезненно вскрикнул.
Дзержинский подошёл к нему и резко схватив за грудки командарма прошипел ему:
- Ты тут, собака, пьянствуешь, значит, а на фронте гибнут товарищи наши! А ты, б***, контра, тут как последний *** [здесь Дзержинский употребил польское непечатное слово - П.А.], холерне падлине, брудний пьес.... Пьяница! Значит так, - решительно заявил Дзержинский. - С этого дня не пить, гашиш не курить, кокаин не нюхать...
- Откуда у нас такое счастье? - пропищал Тухачевский.
- Прекратить отсидки в тылу! Находиться на передовой, воодушевлять солдат своим примером, ясно тебе, тварина?
- Ясно, ясно, ясновельможенный пан Dzerjinsky! - сказал Тухачевский и был отпущен.
После этой короткой разборки приступили к обсуждению плана остановки польского наступления. А потом началась светская беседа, принявшая вот такой вид в устах двух начальников фронта.
- Вы давно не были в столице?
- Не помню уже, Феликс Эдмундович, не помню!
- Жаль! Мы тут недавно увлеклись эзотерикой! Как, впрочем, и многие в соц-дем-кругах! Лев пошарил по нашим закромам, нашли кое-какие предметы, даже неизвестно как уцелевшую оккультную книгу! Собрались в Успенском соборе и начали творить таинство. Владимир Ильич надел на себя монашескую рясу, потом чего-то ещё и давай петь какую-ту белиберду! А мы ему подпеваем: "Хвалелуйя!". А потом, вдруг, возьми да и скажи: "Ептыть!" Его тут и скрутило, забился в судорогах. Очнулся потом и говорит: "Товарищи! Мне сейчас мёртвая Фейга явилась и сказала: "Смерть твоя ужасною будет, Владимир! Яхве тебя покарает! А тебя, Лейба, - это она Троцкому - тебя ждёт смерть ужасная. Повредят тебе то место, что все йегудимес закрывают кипою. Страшным оружием - копием горним! Вы Янкеля помните, что в прошлом лете помре? Это его Яхве покарал, за цареубийство, за то, что деток убил! И вам всем, здесь находящимся, недолго жить осталось! Все вы умрёте страшной смертью! И все, кроме двоих, кто всех вас предаст и убьёт, умрёте до года, когда в Россию войдёт с Запада Антихрист, под знамёнами с загнутым крестом, лютый ненавистник народа еврейского. И один из вас будет тогда
возглавлять Россию, а другой пойдёт против него, когда войско русское под красными стягами войдёт в западные пределы, встав под знамёна Антихриста! И имя одного - Приумножение, а другого - Счастливец!" Сказала, обожгла глазами и исчезла!" Хорошо, что Владимир Ильич уже от этого оправился, а то бы...
- Да, бывает же такое! А вот у нас как-то было вот что. Пошли мы, значит, я, Мишка Фрунзе и Васька Чапаев к одному ясновидцу. Ну, он, значит, травы какие-то стал жечь, смотреть в воду, топать ногами, руками махать и чогой-то бормотать! Стоим мы, значит, и, вдруг, слышу голос! И грохочет этот голос следующее: "Никто из вас не умрёт своей смертью! Один - от воды, другой - от руки врача, третий - от пули!". Я тут же, значит, на колени бухнулся и давай креститься. Господи, думаю, Царица небесная, убереги меня от смерти недостойной! Смотрю, Васька тайком крестится, чего-то бормочет. А Мишка стоит спокойный. Пришли потом мы к Сёмке Будённому, а он над нами посмеялся и велел впредь к колдунам не ходить. Да, Будённый, конечно, недалёкого ума, но, тем не менее... Я вот тебе, Феликс Эдмундович, как товарищ товарищу скажу: Будённый - отголосок прошлого! Его эпоха, эпоха крупных конных битв, прошла! Будущее - за танками! Я, когда был в плену, познакомился с одним молодым французским офицером Шарлем, так он мне сказал, что, после того, что он видел на фронте, кавалерия не понадобится. Там все в окопах, а из-за колючки бьёт пулемёт! Танки - это сила. Когда бежал, сам видел. Здоровый такой! Может целый взвод, да что взвод, роту раздавит! Нам бы сейчас хоть два таких на фронт - и разбили бы поляков!
Тухачевский затянулся папиросой и выпустил густое облако табачного дыма.
- А вот ещё хочу спросить. Скажите, Феликс Эдмундович, вы верите в будущее авиации? Я верю. Ведь если нам сделать быстрые и лёгкие самолёты, вооружить их пулемётами, причём расположить их надо не перед пилотом - можно пробить винт, а по крыльям с центральным управлением. А ещё я бы усовершенствовал бомбардировочную авиацию. Бомбы надо бросать не самому лётчику - неудобно же, а помещать их под дном самолёта. Я бы там сделал люк и чтобы лётчик его открывал, а бомбы вниз падали... Кстати, знаете, а у поляков есть американские лётчики! Это американцы сделали первый самолёт, который по-ле-тел!!! Между прочим, впервые самолёт в боевых действиях применили в Мексике, а затем в Болгарии.
- Вы хорошо осведомлены в техническом вопросе, товарищ Тухачевский!
- Спасибо вам, Феликс Эдмундович! Но, я вам честно скажу - такие люди, как Будённый погубят армию. Он не понимает технического прогресса, этот казак, который верит в кавалерию, что она будет во всех войнах. Нет! Век кавалерии прошёл! За танками будущее, Феликс Эдмундович, за танками! И за авиацией!
- За какой именно, Михал Николаич?
- За авиацией вообще! За совместными налётами бомбардировщиков и истребителей! Так эффективнее. А кавалерия - пройденный этап! Феликс, воздействуй же на Льва Давидыча или хоть на нашего дорогого Владимира Ильича, пусть они распорядятся начать производство модернизированных самолётов мы и поляков разгромим и белых из Крыма выбьем!
- Дельные идеи говоришь, Николаич, дельные! И по революционному правильные!
- А потом нам нужно крепкое и сильное государство! Власть должна принадлежать военным и пролетариату. Но, главное, - нам нужен сильный Вождь, который будет вести нас к светлому будущему! Своеобразный Машиах или Мессия!
- Но ведь товарищ Ленин...
- Поверьте мне, Феликс Эдмундович, нам нужен Вождь, который бы вёл страну к коммунизму, нам нужен человек волевой, сильный, властный, с харизмой!
- Неужели Троцкий?
- Нет, Эдмундыч, нет! Русский народ не любит евреев, коим имел несчастье родится Лейба! А вот, скажем, грузин он любит! И я знаю такого человека!
- Михаил, ты меня пугаешь!
- Этого человека зовут Иосиф Джухашвили, он же Коба, он же Сталин! Наркомнац, нарком госконтроля, нарком Рабкрина, член Реввоенсовета! Он - реальная сила! Он нам нужен! Он - Машиах!
Тухачевский, совершенно обессиленный, рухнул на стол и уснул.

ГЛАВА 2.

1920г. Польский фронт.

Сражение началось через неделю. В бой пошли красноармейцы в пешем строю с криками "Ура!" и матершиной. Сзади духовно поддерживали их заградотряды ЧОН и броневик. на котором находились комиссар Бронислав Чехтыба и сам Дзержинский.
- Как Вам жолнеры, Феликс Эдмундович? - спросил Чехтыба.
- Откуда они такие? - сказал Дзержинский.
- Новое пополненье, товарищ Дзержинский! - ответил Чехтыба.
- Видно, батенька! - сказал Феликс Эдмундович. - Смотри, проиграем сражение - я тебя под ревнартриб отдам! Как пособника контрреволюции!
Тем временем поляки спокойно подпустили к себе стадо красноармейцев и неспешно, привычно, вскинули английские винтовки. Через несколько минут винтовки уже изрыгали огонь, а красноармейцы как снопы валились на землю-мать.
- Твою матку! - изругнулся Чехтыба. - Дураки, быдло, а ну немедленно в бой! - Он спрыгнул с броневика и помчался в гущу боя с целью лично оказать солдатам духовную поддержку. Поляки оценили вклад Чехтыбы и пальнули по нему из винтовок. Чехтыба с отборным польским матом валялся на земле, истекая кровью. Красноармейцы как стадо баранов остановились, тупо уставились на труп Чехтыбы и, когда поляки радостно дали по ним залп, бросились бежать обратно. Дзержинский с ужасом взирал на бегущую толпу и стоял на броневике, опустив маузер вниз. Оживились ЧОНовцы – открыли огонь из «максимок», но тут же были сметены несущейся толпой.
Дзержинский, увидев радостно бегущих к нему поляков, приставил маузер к виску, нажал курок, но произошла осечка. Тогда Дзержинский поднял руки и пошёл в сторону поляков крича по-польски: «Я сдаюсь!»

*******************************
Дзержинского под конвоем отвели в штаб армии, которой командовал сам Рыдз-Смыглы, по слухам, тайный любовник Пилсудского. Дзержинский держался гордо и пел «Интернационал».
- Замкниж сье, пьес! – прикрикнул на него солдат и замахнулся прикладом винтовки.
Дзержинский посмотрел на винтовку.
- Ммм, - сказал он. – Карабин Маузер 1897 года, 4 кг, метр двадцать три в длину без штыка, калибр 7 миллиметров. В патроне два с половиной грамма бездымного пороха, пуля из твёрдого свинца, никелированная сталь, вес – одиннадцать и два грамма. Первоначальная скорость полёта пули 728 метров в секунду, бьёт на 4 километра, отлогая траектория полёта пули!
Офигевший солдат опустил винтовку, подтолкнул Дзержинского в спину и они пошли дальше.
- Откуда вы знаете? – спросил он по-польски.
- Я читал специальную брошюру, изданную Главупром ЧеКа! – гордо сказал Дзержинский. - Её одобрил сам товарищ Ленин! Кстати, тебя звать-то как?
- Янек! – ответил жолнер. – Янек Пацек! Я с хутора Запенедевка!
- Нравишься ты мне, Янек! – сказал Дзержинский. – В армию сам пошёл?
- Да, - ответил Янек.
Неожиданно из ближайшей палатки выскочил человек в белом халате и с окровавленными руками.
- Извините, - обратился он к Янеку. – У вас нету папиросы?
- Кончились, пан Гольдшмидт! – ответил тот ему. Гольдшмидт вернулся в палатку.
- А кто это был? – спросил Янека Дзержинский.
- Это наш доктор Гольдшмидт, он служил ещё в царской армии! Он писатель, пишет под псевдонимом Януш Корчак!
- Еврей? – спросил Дзержинский.
- Да, жид! – ответил Янек. – У вас, кажется, армией руководит жид Лейба Бронштейн и все комиссары у вас также жиды!
- Можно сказать и так! – ответил Дзержинский. – Евреи – комиссары, латыши – командиры!
- Я слыхал, у вас много офицеров из старой армии?
- Да, это так! Тухачевский, Будённый… Много. Были среди них и предатели! Слыхал я как один такой офицер-перебежчик на Дону перешёл к белякам вместе со всем полком! Комиссара-еврея убили! Вот так!
Слово за слово, Дзержинский с Янеком пришли к палатке Рыдз-Смыглы.

Рыдз-Смыглы был в форме генерала польской армии. Его мундир был расстёгнут, а весь его вид выражал, что он только что принимал наркотики.
- Садитесь, - сказал он с выражением безразличности Дзержинскому. – А вы идите, - сказал он Янеку. Янек вышел.
- Безразличная идиотимация бытия! – сказал Рыдз-Смыглы когда Янек ушёл. – А вы кто – ревизионист или утилитарист?
- Я марксист! – сказал Дзержинский.
- Жаль! – сказал Рыдз-Смыглы. – А я хотел бы эпикурейца или, там, трансценденталиста! Очень жаль! Может поговорим? – спросил он. - Вы умный человек, поймёте меня! С кем мне приходится говорить? С неграмотным отродьем! Я бы хотел говорить с самим Папой! Да-да! Я бы поспорил с ним по поводу некоторых мест из Августина Боэция! Или иероматики крипторианцев! Так есть Бог? – спросил он неожиданно Дзержинского.
- Бога нет! – чётко и по-марксистки кратко и понятно ответил Феликс Эдмундович.
- Правда? – спросил Рыдз. – Жаль! А я хотел бы задать ему несколько вопросов… Впрочем, кажется, Руссо говорил, что видит Бога в каждом творении Его! Вы же назовёте Руссо ересионистом! Я знаю вас, большевиков! Вы тупые фанатики! Вы отрани… отпра… окри… - Рыдз медленно, улыбаясь во весь рот, отрывался от реальности. Затем он рухнул на стол и заснул. Дзержинский смотрел на это с безучастием. Он ненавидел врагов революции, пусть даже и поляков.
В палатку заглянул Янек.
- И часто так с ним? – спросил его Дзержинский.
- В последнее время – да! – ответил Янек, проходя в палатку. - Напрягается очень! А как у вас в Красной Армии с этим обстоит?
- Есть немного! – сказал Дзержинский, вспомнив Тухачевского. – Бывает! Но мы нещадно с этим боремся!
Неожиданно Рыдз поднял со стола голову и сказал:
- Вы здесь, жолнер? Отведите военнопленного Дзержинского в командирский барак! – Закончив это, Рыдз снова рухнул лицом на стол.

ГЛАВА 3.

1920г. Тюрьма города Плоцк.

В мышиного цвета куртке и штанах на нарах в одиночной камере сидел заключённый номер 5, который имел особый статус. Им интересовался сам Пилсудский, который имел на него особые виды. В личном деле, хранящемся у начальника тюрьмы с пометкою «Совершенно секретно» (до сих пор использовались штампы, оставшиеся от царской тюремной администрации), было записано следующее:

Дзержинский Феликс, 1877 года рождения. Родился в имении Дзержиново Ошмянского уезда Виленской губ. Отец – мелкопоместный шляхтич Эдмунд-Руфин Дзержинский, учитель гимназии, мать – Елена Дзержинская (дев. – Янушевская), дочь профессора Петербургского университета Игнатия Янушевского. Гимназии не окончил – покинул последний класс по собственному желанию. В детстве совершил убийство – застрелил из отцовского ружья свою сестру. Склонялся к католичеству. Хотел стать иезуитом. В 1895г. вступил в соц-дем кружок в Вильно по протекции своих товарищей из Бунда, будучи гимназистом. В 1896г. участвует в 1-м съезде соц-дем партии Литвы. В 1900г. стал членом её оргцентра. С 1902г. секретарь загран. к-та соц-дем Королевства Польского и Литвы – СДКПиП. С 1903г. член Гл. правления СДКПиЛ. В 1906г. участвует в 4-м съезде РСДРП. 1907 – 1912г.г. Член ЦК РСДРП, представитель СДКПЛиЛ, которая объединилась в 1906г. с РСДРП. Вёл парт. Работу в Вильно, городах Царства Польского, Петербурге. Один из руководителей революции 1905-1907 гг. в Варшаве.
Неоднократно арестовывался полицией. Его тюремный и каторжный стаж насчитывает, в общей сложности, 11 лет. Получил туберкулёз (см. врачебную справку). Трижды был в ссылке. Дважды совершил побег с сибирских ссылок, несколько раз был амнистирован и освобождён.
Женился в августе 1910г. на Софье Мушкат, дочери Сигизмунда Мушката, также революционерке, 1882 года рождения, от брака с коей в 1911 году, в Варшавской тюрьме, родился сын Ян.
На 1 марта 1917г. находился в Бутырской каторжной тюрьме, откуда освобождён толпой рабочих и солдатни. По освобождении возвращается к революционной работе.
       
К этим материалам прилагался лист с податным кратким описанием каторжно-ссыльно-тюремного стажа Дзержинского.

В июле 1897 арестован в Ковно, где был на подпольной работе.
В 1898 выслан административно на 3 года в Вятскую губернию (город Нолинск, село Кайгородское).
В августе 1899 бежал.
В феврале 1900 арестован.
В январе 1902 выслан на 5 лет в Восточную Сибирь (Вилюйск.
В июне, по пути к месту поселения, бежал и в августе эмигрировал.
В июле 1905, находясь в Варшаве, арестован, в октябре освобожден по амнистии.
В декабре 1907, находясь в Варшаве, был арестован.
В июне 1907 освобожден под залог.
В апреле 1908 вновь арестован.
В 1909 дважды приговорен Варшавской судебной палатой к лишению всех прав, состояния и пожизненному поселению в Сибири (село Бельское, затем Сухово и Тасеево, Енисейской губернии).
В ноябре бежал и снова эмигрировал.
После нелегального возвращения в январе 1912 в Варшаву был в сентябре снова арестован.
В апреле 1914 приговорен к 3 годам каторжных работ; отбывал их в Орловском централе.
По новому судебному делу приговорен в 1916 в Москве еще к 6 годам каторги, находился в Бутырской тюрьме, откуда был освобожден 1.3.1917 восставшими солдатами.

Дальше шли страничке, говорившие о его деятельности после освобождения. Польская разведка была хорошо осведомлена.
 
С марта 1917 член бюро Московской группы СДКПиЛ и член Московского комитета РСДРП. С апреля член исполкома Московского Совета рабочих депутатов. Делегат 7-й (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б), где выступил против права наций на самоопределение. Делегат 6-го съезда РСДРП(б), на котором избран в ЦК, а затем в его узкий состав. Участник Демократического совещания (сентябрь).
16 октября 1917 был избран в Военно-революционный центр, действующий в составе Петроградского ВРК. 21 октября — в исполком Петроградского Совета. Один из руководителей октябрьского переворота, организовал захват почты и телеграфа. Делегат 2-го Всероссийского съезда Советов.
7 декабря 1917 назначен председателем ВЧК. Выступал в ЦК против подписания Брестского мира.
При голосовании 23 февраля 1918 воздержался.
7 июля 1918 ушел в отставку с поста председателя ВЧК как свидетель по делу об убийстве сотрудниками ВЧК германского посла Вильгельма фон Мирбаха.
22 августа вновь назначен на этот пост.

Затем шли кое-какие его цитаты.

«Там, где пролетариат применил массовый террор, там мы не встречаем предательства».

«Право расстрела для ЧК чрезвычайно важно, даже если меч ее при этом попадает случайно на головы невиновных».

Здесь следователь приложил бумажку, на которой написал:

Во время крестового похода на юг Франции в начале тринадцатого века против катаров, вальденсов и альбигойцев папский посланник Арнольд, взяв приступом город Безьер, резиденцию Рожера, племянника графа Раймунда VI Тулузского, во владениях коего был убит папский легат и инквизитор Пётр Кастельно, приказал умертвить 20 тысяч жителей города без различия вероисповедания. При этом он сказал следующее: «Убивайте всех! Господь на небе узнает своих и защитит!»

Вообще, следователь Сигизмунд Ярошек, служивший ещё при царе, был фанатичным любителем истории, особенно, Средневековья. Конечно же, он не прошёл мимо «Крестоносцев» пана Сенкевича. Эту книгу он прочитал запоем и она стала его любимой. Сейчас он читал много книг про инквизицию. Там его интересовала фигура Торквемады. Он писал в своей личной тетради свои размышления по поводу инквизиции и много о Торквемаде. Сейчас же в его руки попал человек, который по праву мог считаться настоящим преемником Торквемады. И этот человек хотел стать иезуитом. Что ж, неудивительно. «Цель оправдывает средства», так сказал в пятнадцатом или шестнадцатом веке Макиавелли в своём «Государе» и эта фраза стала чуть ли не девизом Ордена Иисуса (так они себя сами называли). Ярошек был верующим католиком и старался не пропускать ни одной воскресной мессы и всегда регулярно исповедовался и причащался.
Торквемада был католиком, добрым католиком и искренне верил, что то, что он делает угодно Господу. Во имя Господа и именем Его на костры взошли тысячи испанских евреев и марранов, не успевших убежать. Он был фанатиком. И вот, когда перевёртыш из католицизма в большевизм, атеист с 16 лет, по имени Феликс Дзержинский начал с помощью новой инквизиции, имя коей – ВЧК или просто ЧК, уничтожать «врагов революции», многие из которых не были активными или ярыми сторонниками самодержавия, многие из которых разделяли демократические убеждения, которые были против царизма, но за Учредительное собрание, которое было последним светом надежды на демократию, похороненную людьми в кожанках и с маузерами, невольно вспомнилось Ярошеку имя Торквемады. И не только ему. Фанатик во имя новой веры уничтожил миллионы человеческих жизней – многие были уничтожены созданным им аппаратом. На совести его Государь, его августейшая семья, великие князья и много других жертв, имя большинства из которых канули в Лету. Молох именем ВЧК начал свою работу, загубив многие миллионы. А мы с вами навечно запомним имя человека, который устроил этот кровавый пир Аида. Его зовут Феликс Эдмундович Дзержинский.

ГЛАВА 4.

1920г. Тюрьма г. Плоцк.

Дзержинского таскали на допросы чаще, чем это делают в ЧК. Не давали есть, спать, на допросах прижигали о кожу папиросы. Но не били. Эти методы, однако, не действовали на Дзержинского, ибо он был настоящим коммунистом. И все эти методы явно проигрывали методам допроса в ЧК. Да и старому каторжнику Дзержинскому было уже не привыкать к подобному и к тюрьме в частности. Он пел в камере одну и ту же песню:

Славное море - священный Байкал!
Славный корабль - омулёвая бочка!
Эй, баргузин, пошевеливай вал!

Песню прерывали, Дзержинскому запрещали петь под угрозой карцера, а он пел всё равно. В карцер его не сажали, ибо был приказ – сберечь Дзержинского, как ценный экземпляр. Он не должен был ничем тяжёлым болеть и быть цел и невредим. Поэтому его не сажали в карцер – чтобы не развился туберкулёз и не били.
И тогда начальство тюрьмы решило опробовать новый метод. В спецтюрьме Плоцка кроме Дзержинского содержалось ещё несколько заключённых – три немецких офицера, два краскома и ещё несколько людей, которые не были военными.
Идея состояла в том, что всех заключённых предстояло познакомить друг с другом, чтобы они вошли друг другу в доверие и рассказали все свои тайны. Само собой, несколько из них должны были быть завербованы начальством тюрьмы и после разговоров с другими зэками, передавать ему всё то, что они слышали.
Прежде нужно было решить два вопроса – кого завербовать и где бы пересечь зэков. Второй вопрос был после долгих раздумий решён: при тюрьме сделали специальную комнату, где зэки могли общаться и читать газеты, создали библиотеку для заключённых и общую столовую, где те могли совместно обедать, завтракать и ужинать. Тюрьма была переведена на новый режим, напоминающий скорее дом отдыха или санаторий.
Днём узников привели в комнату отдыха и оставили там. Последним ввели упирающегося и матерящегося на всех известных ему языках Дзержинского. Его втолкнули в комнату и закрыли дверь. Он ещё долго с диким криком ломился в неё, но осознав, что ему не откроют, стал осматривать свою новую камеру. И с удивлением увидел в ней людей.
Первыми к нему подошли краскомы. Один был невысокий с русыми волосами и носом картошкой. Второй – среднего роста, с длинным носом и бритой головой.
- Здравствуйте, товарищ Дзержинский! – сказал маленький! – Я краском Рябко!
- А я краском Парамонов! – сказал басом высокий. Он был достаточно крепкий и выглядел настоящим богатырём.
- Тоже в плену? – спросил Рябко.
- Увы, - сказал Дзержинский. – Проклятые польские империалисты, враги пролетариата и трудящихся масс…
- Знаем, знаем! – прервал его Парамонов. – А мы к вам вот зачем! Это ведь ваши люди в заградотрядах ЧОН стояли, да?
- Это ведь ваши чекисты у селян хлеб отбирали, да? – спросил Рябко.
Краскомы надвигались на Дзержинского, прижимая его к двери.
- Вот, наконец, мы тебя, гада, - сказал Парамонов – и прибьём!
- Мою деревню всю обчистили, весь хлеб унесли! – говорил Рябко. – Брата убили, мать умерла с горя, сестрёнка от тифа!
- У меня половина отряда погибла! – говорил Парамонов, засучивая рукава – а комиссар, гнида, всё заставлял их в бой идти! Меня контрой и кулаком обозвал, жидюга поганая! Из твоей конторы, да? – злобно спросил он Дзержинского.
Феликс Эдмундович испуганно жался к двери, но, вспомнив, что он – коммунист и прошёл 11 лет каторги, тюрьмы и ссылки, гордо встал, высоко подняв голову. И получил удар кулаком в грудь. Бил Парамонов. Ему помогал Рябко. Дзержинский упал на пол и был бы забит до смерти, если бы неожиданно не пришла помощь.
Молодой немецкий офицер и молодой человек в гражданском, не сговариваясь, бросились к нему и стали отталкивать краскомов. Им удалось спасти Дзержинского, причём, молодой человек подпрыгнул и ударом ноги нокаутировал Парамонова, а потом помог офицеру справиться с Рябко. Они оттащили Дзержинского в сторону, где стали помогать ему очнуться.
Очнувшись, Дзержинский увидел склонившихся над ним двух людей: одного в потрепанной форме кайзеровской армии и небольшими усиками, другого – с крючковатым носом, тёмными волосами и в простой рубашке с закатанными по локоть рукавами, одетого как простой рабочий.
- Как вы себя чувствуете? – спросил по-польски человек в рабочей одежде, похоже еврей.
- Уже лучше, товарищ! – ответил Феликс Эдмундович. – Тело только болит!
- Ничего, ничего, - сказал рабочий. – Давайте знакомиться! Меня зовут Джосайя Зингер, я член Социал-демократической партии Германии, поэтому я близок вам по взглядам.
- Sprechen sie Deutsch? – спросил Дзержинского молодой офицер.
- Ja! – ответил он.
- Sehr Gut! – сказал офицер. – Mein Name ist Felix Bach! Ich bin Junker von deutsche Armee! Ich nicht Offizier!
- Ich verstehen! – ответил Дзержинский. – Danke f;r Hilfe! Du ist Sozial-Demokrat?
- Nicht, - ответил Бах. – Ich nicht lieben das Politik! Ich bin Patriot von mein Deutchland!
- Geben Sie, deutsch zu sagen!1 – предложил Джосайя и они стали говорить дальше по-немецки.
- Что хотели эти люди? – спросил Бах.
- Народная любовь… - пробормотал Дзержинский.
- Насколько я понял, - сказал Джосайя – они хотели убить вас за то, что будучи главным в Советской России, вы организовывали карательные отряды против дезертиров! Которые, как я понял, грабили мирных граждан! А что такое ЧОН? – спросил он у Дзержинского.
- Части Особого Назначения! – ответил Феликс Эдмундович.
- Так вот, - продолжал Джосайя. – Эти самые ЧОНовцы творили беспредел, а у этих двух людей умерли родственники! И они решили за них отомстить!
- Большевики, похоже, целенаправленно уничтожают Россию и её народ! – сказал Бах.
- Большевики хотят мира народам! – возмутился было Дзержинский.
- Товарищ Дзержинский, - сказал Джосайя. – Я бы советовал вам не спорить! Я думаю, что эти люди правы! Надеюсь, про заградительные отряды они не соврали?
- Нет, - сказал Дзержинский. – В бою, где я попал в плен, они очень активно принимали участие!
- Ясно, - сказал Джосайя. – И у вас должны были быть и комиссары!
- Да, - сказал Дзержинский. – Я был главным уполномоченным от ЦК партии на польском фронте! Главным комиссаром армии был погибший в том бою Бронислав Янович Чехтыба, поляк. Член партии с 1909 года, мой старый соратник по партийной борьбе!
Джосайя и Бах внимательно его слушали…

ГЛАВА 5.

1920г. Тюрьма г. Плоцк.

- Моя судьба такова, - сказал Бах. – Я родился в семье обедневшего прусского дворянина. И когда началась война, я отправился в офицерское училище. Его не окончил, увы! Вступил добровольцем во Фрайкор. Я сражался с полячишками в Силезии. Её отдали поганые англичанишки, французишки и американские жиды, позорно отдали так называемой Poland! – Бах произнёс это слово с явной ненавистью. – И мы сражались за нашу немецкую Силезию! F;r unser deutsches Schlesien!2 Эх, я помню, мы пели боевую песню нашего полка!

Tapfer gehen wir in den Kampf!
Die Gewehre pressen wir in den H;nden zusammen!3

Эх, ведь было время! У нас было настоящее братство! Многие прошли войну, провели в окопах локоть-о-локоть друг с другом не один год. И у нас, в корпусе, в полку, к которому я был причислен, никогда своих не бросали и в обиду не давали! Мы сражались за Германию, за нашу бедную, за нашу родную Германию! Она была вся изодрана, растащена на куски злыми стервятниками со всего мира! Версаль, этот проклятый Версаль, проклятое на веки веков место! Нас ободрали, унизили, обесчестили….
Сколько боли, сколько страдания, сколько любви к родной стране было в его словах! Германия, Германия – это слово грело душу ему, он любил свою Родину, хотел отдать за неё жизнь. Deutschland, Deutschland ;ber alles!4 Это были слова, которые с детства он слышал в школе, затем в кадетском корпусе и в юнкерском училище. Германия была для него превыше всего. Он был настоящим сыном своей страны. Он любил свою родную Германию.
- Мы сражались с нашим врагом, но силы были неравны! Наш отряд был разбит и многие попали в плен! Многих распихали по концлагерям. А нескольких офицеров и юнкеров поместили в эту и другие тюрьмы. Скорее всего, как я понял, для того, чтобы вернуть нас обратно за выкуп! – Это он произнёс с явным возмущением. – У них, у этих полячишек нет понятий о чести! Я, патриот, бившийся за Германию, за то, чтобы её исконную территорию поработили чёрт знает кто? Я хочу бежать отсюда и продолжить борьбу с оружием в руках!
Глаза Феликса горели патриотическим огнём.
- Мы, немцы, великая нация! Мы создали великую Империю, наш немецкий Reich! Мы сейчас опозорены, унижены! Но Германия возродится, дайте только срок! Германские солдаты готовы снова взять в руки винтовки и пойти войной за свои территории!
Джосайя несколько раз вздрогнул от этих слов.
- Однако, что я! – сказал Бах, успокоившись. – Расскажите о себе, герр Зингер!
- Что мне рассказывать о себе? – задумчиво ответил Джосайя. – Жизнь так себе, ничего особенного! Родился в Польше, которая тогда принадлежала России. Поэтому знаю несколько языков. Я в 16 лет сбежал из дома в поисках приключений. Судьба побросала по всему миру! В 1915 году я был призван в русскую армию, так как находился тогда на территории России. Попал в плен. В плену связался с социалистами. По окончании войны освобождён, остался в Германии, вступил в партию. Много где поучаствовал, потом партия отправила в Польшу. Здесь я пытался организовать восстание, но был арестован. И сейчас я здесь.
Зингер говорил не очень охотно, он явно что-то скрывал. Хотя, это могло показаться.
- Я социалист! – сказал он Дзержинскому. – Так что можете доверять мне!
- Спасибо, … товарищ! – сказал Дзержинский. – Вы боролись за благо народов, боролись с капиталистами и помещиками! Вы наш человек! Я верю вам!
- Не надо пафосных речей! – сказал Джосайя.
- Тем не менее я горжусь Вами! – сказал Дзержинский. – Позвольте мне пожать Вашу мужественную руку, товарищ Зингер!
Дзержинский взял и крепко сжал ладонь Джосайи, глядя ему в глаза.
- Я очень сильно переживал гибель товарища Либкнехта и товарища Люксембург! – сказал Дзержинский, продолжая смотреть в лицо Зингера. – А вы, скажите, вы знали их лично? Может, я сейчас жму руку, которую жал сам товарищ Либкнехт!
- Да, немного! – нехотя сказал Джсоайя.
- Какое счастье! – обрадовано воскликнул Дзержинский. – Вы счастливый человек! Вы борец за счастье народов… - Он снова изложил свой пафосный панегирик Джосайе, которого он уже полюбил и зауважал.
- Ради такого случая, - закончив свою речь, радостно изрёк Дзержинский – давайте же споём «Интернационал»! - И, не дожидаясь ответа Джосайи, начал первым:

- Вставай, проклятьем заклеймённый,
       Весь мир голодных и рабов,
       Кипит наш разум возмущённый…

Песню оборвал Бах:
- Уважаемый герр Дзержински, здесь эта песня запрещена! Вас могут посадить в карцер!
- А мне наплевать! – воскликнул Дзержинский. – Я – большевик и трудности меня не сломят! А в карцерах я сидел всю свою жизнь, так что не привыкать! Заодно посмотрим, какой у них тут карцер! – и Дзержинский снова затянул:

- Это есть наш последний
       И решительный бой,
       С Интернационалом
       Воспрянет род людской!

Пение прекратили дежурные полицейские, которые скрутили Феликса Эдмундовича и повели его в карцер. Однако, он всё равно продолжал петь. Долго из коридора было слышно ещё удаляющиеся слова:

- Лишь мы, работники всемирной
       Великой армии труда
       Владеть землей имеем право,
       Но паразиты — никогда!


ГЛАВА 6.

1920. Тюрьма г. Плоцк.

Прошло 3 месяца.

Джосайя пришёл к мысли, во время очередной прогулки во дворике, что из этой тюрьмы надо бежать к чёртовой матери. С этой мыслью он обратился к двум Феликсам – Баху и Дзержинскому.
- Мне нужны помощники, чтобы бежать! – сказал он. – И к тому же, вы мои друзья и, наверное, тоже желаете сбежать отсюда!
Бах с огромной радостью выразил своё одобрение этой идее. Он только и желал, чтобы поскорее покинуть эту проклятую тюрьму.
А вот Дзержинский…
- Посудите сами, куда мне бежать! – сказал он. – Я, наверное, сочтён умершим у себя в стране. Да я и так уже почти умер. А эта тюрьма – моя могила.
За это время Дзержинский сильно сдал. Тюрьма окончательно сломала этого несгибаемого революционера. Хотя он и просидел полжизни в карцерах и тюрьмах, этого раза он не выдержал. В карцере он бывал постоянно, и это дало о себе знать. У него открылся туберкулёз. И тут он погрузился в мысли о скорой смерти. Он был сломлен. Этого-то и добивались, скорее всего, тюремные власти.
- Товарищ Дзержинский, как вы можете такое говорить! – возмутился Джосайя. – Как вы можете! У вас есть шанс спастись! Я помогу вам перебраться во Францию, там живёт немало наших товарищей! Они помогут вам переправиться в Россию!
- Нет, товарищ Зингер, я человек конченный! Туберкулёз уже обострился. Я скоро здесь умру! Он не поддаётся лечению!
Дзержинский закашлял. На платке, которым он прикрывал рот, появилась кровь.
Джосайя грустно поглядел на него и ничего не сказал.

 Теперь, при каждой встрече, Бах и Джосайя вместе обсуждали возможности побега. В результате долгих споров, они решили сделать следующее…

Ночью, когда по коридору ходил только один «архангел», Джосайя стал стонать и звать на помощь. «Архангел» глянул в «иуду».
- Цего тебе? – спросил он.
- Помираю я! – простонал Джосайя. – Помира-а-аю!
И тут «архангел» нарушил инструкцию и вошёл в камеру сам, вместо того, чтобы позвать врача или другого «архангела». В секунду Джосайя вскочил и ударил ногой вошедшего надзирателя. Да так, что тот не издал ни звука. Джосайя сумел также подхватить его так ловко, что тело стража даже не ударилось оземь. Удар был смертельный.
Через некоторое время из камеры вышел «архангел» и закрыл за собою дверь. Мало кто бы догадался, что это был Джосайя, переодевшийся в надзирательскую форму. Он пошёл камере, где сидел Бах, и вскоре вышел оттуда вместе с ним. Они направились на чердак, где открыли окошко, выходившее на задний двор, выбросили из него верёвку, предварительно закрепив, и спустились по ней вниз. Там он незаметно добежали до стены, окружавшей тюрьму. Первым на неё буквально взлетел Джосайя и помог забраться Баху. Затем оба спрыгнули со стены и, очутившись на свободе, рванули в ближайшую подворотню. И вовремя – в тюрьме подняли тревогу, обнаружив пропажу двух узников и труп надзирателя в камере Джосайи.

Они расстались только на окраине города. Джосайя отправился в сторону чехословацкой границы, а Бах – в Силезию, где надеялся продолжить борьбу, пристав к какому-нибудь фрайкору. Оборванный, но ужасно гордый собой и радостный, шёл он по полям и лесам, насвистывая самые разные песни, которые поднимали ему дух.

Deutschland, Deutschland ueber alles,
Ueber Alles in der Welt!5


КОНЕЦ 1-Й ЧАСТИ.

10.07.2007 - 23.05.2008

Примечания

1. - Говорите ли вы по-немецки?
       - Да.
       - Очень хорошо! Моё имя - Феликс Бах! Я - юнкер немецкой армии! Я не офицер!
       - Я понимаю! Спасибо за помощь! Ты социал-демократ?
       - Нет, я не люблю политику! Я - патриот моей Германии!
       - Давайте говорить по-немецки! (нем.)

2. За нашу немецкую Силезию! (нем.)

3. Смело мы идем в бой! Мы сжимаем винтовки в руках. (нем.)

4. Германия, Германия превыше всего! (нем.)

5. Германия, Германия превыше всего, превыше всего в мире! (нем.)


ЭПИЛОГ

8 ноября 1923, Мюнхен, Бавария, Германия

Был обычный, вроде бы, вечер. Пивная «Бюргербройкеллер» была набита людьми. Вроде бы, всё как обычно. Но сегодня был особенный день. В пивной сегодня собралось всё правительство Баварии во главе с Густавом фон Каром. Он был монархистом по убеждениям, а также сторонником баварской независимости. Именно об этом он и собирался заявить в пивной. Его примеру должны были последовать и остальные сепаратисты, которые собирались установить свою власть в прочих германских землях.

Об этом его решении утром этого дня узнал Эрнст Рём, командир штурмовиков, и донёс лидеру партии НСДАП Адольфу Гитлеру, который планировал на 11 ноября этого года захват власти в Баварии. Но, узнав, что Кар собирается сегодня провозгласить независимость Баварии и тем самым полностью перечеркнуть все его планы, Гитлер приказал начать путч сегодня вечером.

К зданию пивной подъехали несколько машин. На грузовиках приехали вооружённые отряды штурмовиков – основная ударная сила партии. На других – непосредственно сами лидеры предстоящей революции. Пока штурмовики в железных касках и вооружённые до зубов окружали пивную, они вошли в холл. Кто были эти люди? Адольф Гитлер, лидер партии, выходец из Австрии, герой войны, кавалер Железных крестов. Герман Вильгельм Геринг, командир штурмовиков – СА, лётчик, ас, герой войны, кавалер ордена Pour le M;rite, последний командир легендарной эскадрильи «Рихтгофен». Рудольф Вернер Рихард Гесс, близкий друг Адольфа Гитлера, его заместитель, студент Мюнхенского университета, бывший боец фрайкора, которым командовал генерал фон Эпп, герой войны, уроженец города Александрия, ученик профессора Хаусхофера. Юлиус Штрайхер, бывший офицер, герой войны, кавалер двух Железных крестов, ярый антисемит, издатель и редактор антисемитского издания «Der St;rmer».

Фон Кар уже начал свою речь, а Гитлер и его соратники всё ещё топтались в вестибюле. Дело в том, что пивная была набита людьми так, что втиснуться в зал ещё кому-либо не представлялось ни малейшей возможности. Нужно было что-то делать.

Самый высокий из всех, стоявших вестибюле, Гесс встал у дверей на цыпочки и пытался слушать, что же говорит оратор. Геринг выходил на улицу, где в то время стояло 6 сотен штурмовиков, чтобы их подбодрить. Гитлер был в отвратительно сшитом фраке, специально изготовленном для этого события. Он держал руку под мышкой, где у него был спрятан револьвер. Все ждали, нервничали, а время шло, непросто шло – летело, и ничего так и не делалось.

Однако, вмешался в дело счастливый случай в виде божественной небесной влаги – дождя. В вестибюль вернулся с улицы Геринг и сказал Гитлеру:
- Наши парни мокнут и мерзнут! Если им сейчас скомандовать, то они расчистят любое помещение, лишь бы только согреться! – пошутил он.
Гитлер досадливо закрыл глаза. Он совсем не собирался врываться в зал во главе вооружённых до зубов парней в стальных касках. Они должны были служить ему лишь фоном. А упомянутый фрак был надет лишь для того, чтобы олицетворять гражданское единение.

Геринг же принял это за сигнал к началу и тут же распахнул двери. Затем отдал приказ расчистить проход для лидера партии. Штурмовики стремительно ворвались в зал. Две сотни смогли проделать коридор в трёхтысячной толпе народа, которая находилась в зале в тот момент. По этому коридору Гитлер мигом устремился к сцене в конце зала. За ним бросились и его соратники. Пивная сразу же превратилась в растревоженный пчелиный улей. Фон Кар буквально поперхнулся словом и стоял и хлопал глазами, как ребенок, ни за что ни про что получивший трёпку.

Гитлер не стал устранять его со сцены, он вскочил на стул, достал револьвер и выстрелил в потолок. Зал замер. Гитлер окинул взором людей в течение секунды и громко сказал, так, чтобы его слышали все:

- Von allem die Ruhe zu beachten! In Muenchen ist die nationale Revolution gerade erst geschehen! Die Stadt ist von meinen Armeen okkupiert. Der Saal ist umgeben!1


Примечания.
1. - Всем соблюдать спокойствие! В Мюнхене только что произошла национальная революция! Город оккупирован моими войсками. Зал окружен! (нем.)