Был человек и нет

Был человек и нет.
1.
Он сидел в старом, протершемся кресле, подперев голову рукой. Его плоская грудь ходила вверх-вниз, подчиняясь какому-то только ей известному ритму, как будто в такт его мыслям. За окном падали листья, что-то говорил ведущий новостей по телевизору; наверху, в сорок восьмой квартире снова начали ремонт, из открытого окна пахнуло сигаретным дымом.
Ему на руку села муха и поползла по направлению к плечу, задевая волоски и неприятно щекоча. Он раздраженно смахнул ее, но отвратительное насекомое начало противно жужжать, летая туда-сюда по комнате. Еще месяц назад он непременно бы прихлопнул ее, однако сейчас не мог найти силы даже переменить свое положение. Можно было заметить, как упитанный таракан, слегка пошевеливая усиками, скрылся в маленькой дырке между досками на полу. Голубь на карнизе сосредоточенно что-то ел. В комнату дунул ветер, и один из пустых пакетов, в которых неделю назад лежали продукты, взмыл под потолок. Осколки от пивной бутылки по-прежнему валялись в углу.


Он посмотрел на свои засаленные тренировочные штаны, затем поднял руку и провел по волосам. Пять дней не мылся, это не могло не сказаться на внешнем виде. В зеркало на себя можно даже не смотреть. Он знал, что представляет собой на редкость удручающее зрелище. Ощущалось, что каждый выдох живительного газа, который поддерживал жизнь в каждом на Земле, пусть с недавних пор производимого и распространяемого искусственно, уносит часть его никчемной, ничего не значащей ни для кого, жизни. Куда делся тот юношеский запал, та готовность на великие свершения, которыми он был полон еще лет десять назад? В какой именно момент он осознал, что жизнь катится под откос, да так быстро, что остановить этот процесс стало решительно невозможно? Сейчас, вспоминая и анализируя свои поступки, он понял, что ни за один из них нельзя зацепиться, ни один не имел ни малейшего значения. Не было ничего, кроме надежд. Все убили лень, страх, неуверенность и много еще чего. И времени исправить это, просто-напросто, не было. Он упустил его.
Прибор на запястье пронзительно запищал. Он заставил глаза опуститься вниз и взглянуть на своеобразный циферблат витаметра. Кислотного цвета знаки не сразу приняли привычные очертания, сначала расплывшись по сторонам. Только тогда он понял, что плачет. Сделав над собой усилие, он вытер глаза тыльной стороной ладони, ощутив легкое пощипывание, поморгал. Теперь можно было понять, что именно витаметр хотел сообщить ему. Жить Ивану Алексеевичу Гордину оставалось ровно два часа.


2.
Четыре месяца назад, стоя в очереди за результатами анализов, Иван Алексеевич был полон сил и энергии. Вечером он был предоставлен сам себе, мог провести его в свое удовольствие. Гордин не был выдающимся человеком. Его журналистская карьера не сложилась, хотя покойный отец всячески пытался его продвинуть. Но Иван Алексеевич не сильно переживал по этому поводу. Единственное, о чем он мечтал, это закончить эту утомительную процедуру проверки населения.


Дело в том, что несколько месяцев назад в восточной Азии появился страшный вирус, довольно быстро распространявшийся на запад. Почему-то самого Гордина это известие никак не удивило – двумя годами ранее появилась технология, полностью уничтожающая рак в организме человека, какого бы он не был вида; некоторое время спустя мир возликовал – изобретена вакцина от СПИДа, все требуемые проверки проведены. Все самые страшные болезни человечества были побеждены. Разложение общества после исключения из него СПИДа пошло еще быстрее. Ведь беспорядочные связи, наркотики, словом все то, что вызывало болезнь, перестали быть такими страшными. Однако, место «чумы XXI века» не могло пустовать, и тут появился Вирус Замедления Активности Головного Мозга. Конечно, у него есть и более запутанное название, но практически никто его не помнил. После попадания данного вируса в организм (в отличие от СПИДа, эта болезнь отлично передавалась воздушно-капельным путем) происходило множество сложных процессов, но суть в том, что он мог копировать и замещать клетки головного мозга, постепенно лишая его своих возможностей, причем парализации не происходило. У каждого индивидуума симптомы проявлялись по-разному. У кого-то мог наблюдаться спад умственной активности, у кого-то головные боли без каких-либо других нарушений, внезапная слепота, глухота и т.д. Но самым интересным было то, что во всех без исключения случаях гипофиз начинал вырабатывать, который либо делал человека апатичным, либо наоборот наделял гиперактивностью, но мог никак не действовать на организм, ограничиваясь простым наличием. Однако, какими бы симптомы не были, максимум через шесть месяцев человек падал замертво. Или не падал, в зависимости от того, в каком положении находился инфицированный перед роковым моментом. И все. Конец.
Источники вируса до сих пор были неизвестны. Власти практически всех стран, когда стало понятно, что он молниеносно распространяется на запад, забили тревогу и ввели обязательный для каждого анализ на выявление чужеродного фермента. Каждому, кто получил положительный результат, выдавалась специальная маска, блокирующая распространение заразы. Уже за несколько недель выявилось столько больных, сколько было достаточно для объявления пандемии. Все же через два месяца ситуация более или менее нормализовалась. Были приняты меры, зараженные получили маски, довольно быстро часть из них умерло, и обстановка в некоторой степени стала спокойной. Только добавилась обязательная проверка населения каждые полгода.


Изобрели специальные устройства, которые показывали, сколько зараженному человеку оставалось жить. В тело вживлялось несколько чипов, а на запястье надевали прибор, похожий на часы - витаметр, на циферблате которого и показывались отмеренные часы жизни. Причем чем ближе к концу, тем точнее. Естественно, это делалось только по желанию больного.


Иван Алексеевич взял листок с результатом и бросил нетерпеливый взгляд на строчку с надписью «фермент-определитель». В глаза бросились буквы противного, ярко-желтого цвета - «положительно».
-Мужчина, что у вас?- послышался вопрос из приемного окна. Какой приятный женский голос, но как он был далек от Гордина, которому в один миг перечеркнули всю жизнь.
-Красный,- уловил он свой голос, тихо прохрипевший ответ. Люди, нетерпеливо толкавшие его еще минуты назад, в тревоги расступились.
-Наденьте это, вы знаете для чего,- сказала медсестра, протягивая Гордину пластмассовый предмет белого цвета. Он молча принял его.
-Желаете получить витаметр? - спросила она снова, но Иван Алексеевич не слышал. Он упал в обморок.


3.
Продолжать сидеть было абсолютно невозможно. Все время преследующее чувство, что драгоценные минуты, последние минуты жизни уходят, обострилось теперь до предела. В голове появилась картина того, как его находят мертвым в кресле, грязного, воняющего, как с отвращением понесут на улицу, а затем в морг, где тело от греха подальше кремируют. Этого не хотелось, ужасно не хотелось, пусть кремируют, но он не должен выглядеть, как бомж.


Иван Алексеевич положил ладони на ручки кресла и собирался встать, но тут ему показалось, что кто-то идет в комнату из ванной. Он уставился на дверной поем и услышал давно уже выкинутый из памяти голос: « Вань, что ты сделал со мной?.. Мне было так больно, так страшно… Я просила тебя, умоляла, это твоя благодарность?». Гордин почувствовал, как каждый волосок на его теле поднялся, по спине пробежала дрожь. Он сразу узнал ее, тайник сознания открылся. Мама.


Она все врала. Он не делал ей больно, по крайней мере, не сам. Это она его избивала. За каждый проступок, за каждую оплошность. Иван Алексеевич ненавидел ее. Она всегда, во всем винила его, упрекала в том, что ее жизнь сломана, что Ваня отнимает у нее все силы. Он, конечно, рассказывал об этом отцу, но речи Алексея Гордина не действовали на жену, а она после этого избивала маленького Ваню еще сильнее. В один прекрасный день мать поставила сыну большой синяк под глазом за то, что он плохо вымыл ее тарелку после обеда. Отец пришел вечером с работы и застал Ваню плачущим и закрывавшим лицо руками. Отец подошел к нему, обнял и проговорил: «Этого больше не повторится. Обещаю». Направившись в свою комнату, он взял уснувшую жену за плечи и сильно встряхнул, затем сказал Ване, чтобы тот поиграл у себя и ни в коем случае не переживал. Ваня послушался. Отец захлопнул дверь в родительскую спальню. Она хорошо поглощала звуки. Четверть часа спустя Алексей Гордин вытолкнул жену из комнаты. Мать упала на колени и поползла к Ване. «Умоляю, скажи, чтобы он прекратил… Я никогда больше не сделаю тебе больно!» - простонала она. Мальчику лишь на мгновение показалось, что лицо матери и вправду выражает раскаянье. Он тотчас вспомнил о той боли, которую причинял ему этот человек и промолчал.

Отец вошел в комнату и влепил жене пощечину: «Как тебе это? Нравится?» Вдруг на ее лице появился злобный оскал, она подскочила и бросилась на мужа, занося руку с длинными красивыми ногтями, и указательный палец ее попал прямо в глаз Алексею Гордину. Ваня закричал, отец с силой отбросил жену к стене, она ударилась головой, оставив на обоях кровавый отпечаток, и упала замертво. Так умерла Екатерина Гордина, а ее муж, Алексей Гордин остался без глаза. Отец сумел замять это дело, ведь денег у него было действительно много, а Иван Алексеевич запрятал этот день далеко, на задворках сознания, решив никогда больше не вспоминать.

Но вот она стоит перед ним, за два часа до его смерти, и смотрит ненавидящими глазами.
-Пора тебя проучить, Ваня. Давно ты не получал зуботычин!- сказала мать, улыбаясь. В руке у нее был топор. Гордин закрыл глаза - спасительная мысль мелькнула у него в умирающем мозгу, но он никак не мог ухватиться за нее, понять ее суть. Глаза открылись, он увидел, как гнилые зубы матери образовали жуткую улыбку, она подняла топор. Иван Алексеевич отскочил в сторону, и лезвие вспороло спинку кресла. Это существо, его мать, закричало низким голосом и двинулось к нему. «Я тебя ненавижу»,- прошептал Гордин, его ноги отказались повиноваться, предательски подкосились, и он оказался на полу.

-Конечно ненавидишь!- пробасила Екатерина Гордина и вонзила топор в ногу сыну. Иван Алексеевич, нет, Ваня, вскричал от боли, увидел, как кровь хлещет из раны. Лезвие не отрубило ногу полностью, часть плоти еще держала голенище на месте. Не успел Ваня опомниться, как топор вошел в руку пониже плеча. Из горла вырвался сдавленный хрип, а мать подошла, уронив с письменного стола большие ножницы с голубыми ручками. Она сказала:
-А теперь я разрублю тебе голову, гаденыш! Все равно она тебе скоро откажет,- и замахнулась.

Собрав все силы, Гордин схватил ножницы и всадил их ей в ногу. Он почувствовал, мог бы поклясться, что почувствовал, как острая часть ножниц пробивает кожу и скрежещет о кость, но секунду спустя обнаружил себя лежащим на полу в совершенном одиночестве и с целыми конечностями. Иван Алексеевич наконец-то смог поймать ту мысль, которая стучалась в голову минуту назад.
4.
Длинный коридор с покрашенными в зеленую краску стенами, казалось, никогда не кончится. Затоптанный грязными ботинками пол скользил под ногами, старые лампы тускло светили, придавая помещению зловещий вид. Людей было много, но их присутствие не успокаивало – сутулившиеся фигуры, злые лица и мешки под глазами были непременными атрибутами каждого человека, встречавшегося на пути. Чем ближе Гордин подходил к концу коридора, тем кошмарнее становились люди. Интересно, что человек, пришедший за справкой для работы и идущий позади Ивана Алексеевича и медсестры, ничего ужасного не увидел. Этот мужчина быстро протиснулся в нужный кабинет, сказал несколько слов и получил свою бумажку, гордо смотря на остальных посетителей, замечая только их унылые лица.

Гордин тем временем снова начал ощущать упадок сил и еле волочил ноги. Медсестра его подгоняла, так как единственное, о чем она думала в этот момент, так это о том, как встретиться со своим парнем Сергеем после окончания смены, и ей совершенно не хотелось просидеть в кабинете регистрации больше времени, чем было положено ей по расписанию, а по нему значилось, что через семнадцать минут медсестра будет совершенно свободна.
У Ивана Алексеевича глаза затянуло туманом, а мысли его были направлены отнюдь не на быстрое преодоление пути до кабинета: «Почему со мной? Почему не с этим уродом-редактором? Что, мало других людей? Чем я провинился?».
-Иван Алексеевич, сюда проходите!- услышал он голос медсестры, но в первый момент не мог понять, откуда он доносится. Он бы сейчас отдал все за возможность снять эту кошмарную белую маску, закрывающую лицо до переносицы. Гордин соскучился по воздуху, пусть затхлому и грязному, но все же воздуху, а теперь его фильтровала эта пластиковая маска, пропуская в легкие какой-то неудобоваримый суррогат. Медсестра попала в его поле зрения, и он направился в кабинет, на который она указывала.

Довольно большое помещение было наполнено противным попискиванием различных приборов, запахами разной степени отвратности и практически полностью была уставлена коробками с изображением прибора, очень напоминающего наручные часы; в углу стояла устрашающего вида койка, кое-где на ее поверхности зияли дыры, а сама она выглядела так, что, казалось, если на нее положить кого-то тяжелее грудного ребенка, то она обязательно развалится. Светло-зеленая краска уже начала отваливаться от стен, а на потолок нельзя было смотреть без слез.

Медсестра шагнула в помещение и закрыла дверь. Ей явно не хотелось возиться с очередным пациентом.
- Эта процедура очень проста и не займет у вас («И у меня», - чуть не сказала девушка.) много времени. Ложитесь, пожалуйста, - проговорила она торопливым голосом. Иван Алексеевич с некоторой опаской разместился на скрипящей кушетке.
- Вы ничего не почувствуете. Я отключу на время ваши болевые ощущения.

Гордин знал, что такой вид анестезии был опасен для здоровья, но для инфицированных ВЗАГМом его применяли без ограничений, ведь они все равно обречены на смерть в течение шести месяцев, а побочные эффекты проявлялись гораздо позже.


В глаза ударил желтый луч, и в тот же момент тело как будто перестало существовать. Иван Алексеевич не мог видеть, что именно делали с ним в те несколько минут, но отлично слышал треск незнакомого механизма. Желтый луч снова осветил пространство вокруг и ощущения вернулись. Среди них выделялось легкое пощипывание в районе живота, груди и кисти правой руки.

Гордин привстал, осмотрелся и взял из рук медсестры витаметр. Он закрепил прибор на запястье и нажал маленькую зеленую кнопку сверху. На циферблате появилась надпись: 4m 5d 7h
- Поздравляю, - сказала девушка. – Вам предстоит еще четыре месяца. Витаметр будет показывать более точное время, по мере приближения к исходу. Вы имеете право не работать, государство обязуется обеспечить вас суммой, достаточной для того, чтобы просуществовать установленное время до вашей кончины.
- Спасибо, я это учту.
- Помните – болезнь эта до конца не изучена, возможны неизвестные нам симптомы. На данный момент выяснено, что больной мозг может порождать галлюцинации, сопровождаемые осязательными и обонятельными ощущениями. Не создавайте опасность для окружающих, не снимайте маску.
- Хорошо.
- Пройдите в регистратуру, там в ваш паспорт будут занесены необходимые данные.
- Понял, спасибо.

Иван Алексеевич на ватных ногах вышел из кабинета. Толпа с опаской смотрела на него, человека в маске инфицированного. Тут Гордину вспомнились частые головные боли, мучившие его в последнее время. Голова как будто распадалась на части, было хуже, чем после особо веселых ночей, сопровождаемых употреблением горячительных напитков. От чего он мог заразиться? Способы подхватить болезнь еще не выявлены. Возможно, от человека. Следуя простой логике, при такой опасности заражения, каждый должен был носить эти маски. Тогда бы все лишились свежего, настоящего воздуха, но жили бы долго. Правительство и собиралось расщедриться и выдать каждому по защитной маске, благо производство их стоило совсем недорого, но, как обычно бывает, народ остался недоволен, всюду слышались лозунги, дошло до вооруженных столкновений и бунта; логика бунтарей была простая и, по сути, чрезвычайно глупая: «Почему здоровый человек должен носить маску?» - спрашивали они. Гордин тоже был в числе недовольных.

Власти по каким-то только им понятным причинам приняли самое неразумное решение: ввели обязательную проверку и только получивших положительный результат были в праве заставить носить маску. Теперь Иван Алексеевич понял, насколько глупое было это решение, насколько туп был народ.

Гордин подошел к окну регистратуры, вяло реагируя на реплики пожилой женщины с другой стороны стекла, протянул ей паспорт-карточку с его именем, адресов и фотографией с одной стороны и гербом России с другой. Дежурная провела ее через щель в своем столе и отдала обратно. Все. Теперь он официально зарегистрированный зараженный ВЗАГМом. А сколько людей он успел заразить до выявления недуга? Сколько людей станет проклинать его, даже не помня лица?

Гордин сделал несколько шагов к выходу, и приступ внезапной головной боли заставил его опереться на стену.
5.
«Галлюцинация… Какая достоверная, не отличишь от реальности! Интересно, а еще будут? В любом случае, через час и сорок пять минут все закончится. И что дальше? Пустота? Забвение? Не может быть! Хотя, что еще, если не это… Был человек и нет…
Каждое действие, каждая мысль приближает людей к небытию. Так почему я, почему я, который сделал гораздо меньше зла, чем некоторые? Это несправедливо, нечестно!»- Гордин вскочил с пола, схватил первый попавшийся ему предмет – увесистый пульт, с которого можно было управлять всей его достаточно просторной квартирой – и швырнул в окно. Раздался звон, хруст разбитого стекла, несколько секунд спустя что-то упало на асфальт, кто-то вскричал. Все еще не успокоившись, Иван Алексеевич подошел к окну и увидел женщину, довольно стильно одетую, лежащую на асфальте и в ужасе пытавшуюся вынуть из плеча кусок стекла. Пульт, валявшийся там же, видимо, попал ей по голове, поскольку затылок у женщины был весь в крови.

Ничуть не испугавшись, Гордин засмеялся, высунул голову из окна и крикнул:
- Ничего, потерпи еще немного, сейчас я выйду!
Он не чувствовал своей вины, напротив, радовался тому, что не одному ему в данный момент плохо. Но ей, тем не менее, было лучше, так как смертельного в ее проблемах ничего не было. «Это можно исправить»,- подумал Гордин, ринувшись в чулан, с невероятным криком он схватил молоток, валявшийся на полке справа от двери, затем Иван Алексеевич выбежал в прихожую, накинул куртку и хотел было распахнуть входную дверь, как услышал противный ломаный женский голос:
- Вы не надели маску. Пожалуйста, наденьте, и вы сможете покинуть квартиру.
«Ну да, ну да»- пробормотал Гордин, возвращаясь в комнату. Он нацепил маску и, ничем уже не останавливаемый, очутился в освещенном тусклой лампочкой коридоре и, минуя его, вырвался на улицу.

Воздух не принес ощущения свободы, пришло чувство, что скоро он лишится всего того, что видел в эту минуту: успокаивающей голубизны неба с кое-где проплывающими облаками, медленно падающих листьев, мягко дующего в лицо ветра… Нет, он не уйдет отсюда в одиночку, ни за что!

Иван Алексеевич ринулся к тому месту, где лежала женщина. Он думал, что вокруг нее наверняка уже собралась толпа желающих помочь людей, однако никто не пришел ей на помощь. Она даже не встала с дороги, а продолжала сидеть на асфальте, явно пытаясь привести свои мысли в порядок, однако, судя по выражению ее лица, это не сильно ей удавалось. В одной руке женщина держала вынутый кусок стекла, другой пыталась набрать номер на универсальнике.

Иван Алексеевич медленно подошел к ней, держа молоток за спиной, та повернула голову и он успел разглядеть на ее лице растерянность перед тем, как поднял орудие и ударил женщину по виску. Гордин услышал, как что-то отвратительно хрустнуло, после чего его жертва свалилась на землю. Он посмотрел на лежащее на асфальте, сильно скрюченное, с запрокинутой головой, тело. Все это показалось Ивану Алексеевичу настолько тошнотворным, что он почувствовал, как ненависть к этой женщине вскипает с новой силой. Гордин присел, замахнулся еще раз и нанес семь ударов по голове мертвой женщины. Череп хрустел, кровь брызгала в разные стороны, а на дороге оставалось кровавое месиво. «А она была красивой. Теперь она ушла в ничто. Был человек и нет»,- подумал Иван Алексеевич, криво усмехнувшись.

Он осмотрелся вокруг. Ему было совершенно все равно, увидел ли кто-нибудь убийство или нет. Гордин был бы даже рад, если бы это заметили. Однако, ни из его дома, ни из дома напротив, ни с детской площадки справа, ни со стороны небольшого садика никто ничего не заметил или не захотел замечать.

Не пытаясь спрятать окровавленный молоток, Гордин двинулся по направлению к детской площадке. Улица была на удивление пустынна. На пешеходных дорожках никого не было. Иван Алексеевич даже немного растерялся, ведь он был полон решимости забрать с собой как можно больше народа. Пройдя еще чуть-чуть, он уловил веселые голоса со стороны парка.
Парк был относительно новый, его начали создавать пятьдесят лет назад, во время кислородного кризиса, тогда же свели к минимуму количество машин на дорогах путем искусственного повышения цен на автомобили и бензин. Его территория была достаточно большой, там любили отдыхать уставшие от забот люди, жившие близко и не очень. Большое количество зелени, а так же часто стоящие лавочки способствовали повышению популярности этого места. Иван Алексеевич тоже бывал там, и не раз.

Веселье людей вывело Гордина из себя; гнев, начавший было утихать, снова начал постепенно завладевать действиями Гордина. Но он не мог просто пойти туда и убивать. Что-то мешало ему. Необходимо было избавиться от одной вещи.

Иван Алексеевич сорвал с лица защитную белую маску. Ноздри жадно втянули внутрь свежий, осенний воздух, до этого пропускаемый через фильтры. Маска пронзительно запищала, электронный женский голос настойчиво просил надеть ее снова, грозя дать знать об угрозе безопасности людей службам правопорядка, но Гордину было наплевать. Он швырнул маску куда-то вправо, перехватил молоток, посмотрел на витаметр – час и пять минут – и двинулся к воротам парка.
***
Никто не остановил его. Молоток находил одну жертву за другой. Никто не попытался удержать Гордина. Не было и обещанных маской сил правопорядка. Люди в панике разбегались, но Иван Алексеевич шел в другое место, где никто и не догадывался о том, что маньяк с молотком разгуливает в опасной близости. Инфицированный журналист превратил тихий парк в поле смерти.

Спустя пятьдесят четыре минуты после начала убийств, Иван Алексеевич понял, что просто-напросто выдохся. Он сел на мягкую землю с пожелтевшей травой и огляделся вокруг. Двое мертвых мужчин с пробитыми черепами лежали в метрах двадцати от него, вокруг пышные, красно-желтые деревья теряли листву, в отдалении слышались крики. Молоток выскользнул из руки, мягко углубившись в землю. Пот градом катился с Гордина, ужасно раздражая. Иван Алексеевич поднял голову, вздохнул полной грудью, лег на землю и приготовился увидеть тьму. Он не знал, как это будет, но всем сердцем желал, чтобы это случилось поскорее. Покой, безмятежность ожидали его. Был человек и нет.

Тут Иван Алексеевич уловил какое-то движение. Он поднял голову и увидел нескольких людей в форме, приближающихся к нему с оружием наготове.
- Он нас увидел, - сказал тот, что был ближе всех.
- Слушайте, он все равно скоро сдохнет, чего рыпаться-то? Заразиться ведь можно!- сказал блондин в центре группы.- Сколько там ему осталось?
- Да вот сейчас уже, с минуты на минуту.
Гордин улыбнулся, злобно сверкнув в их сторону безумными глазами, как вдруг он снова увидел свою мать. Она быстрым шагом приближалась к нему, обходя группу мужчин в форме, а когда оказалась в непосредственной близости от Ивана Алексеевича, спросила:
- Ну что, сынок? Наигрался? – ее насмешливый голос, казалось, заполнял все пространство вокруг.- Теперь и я поиграю.
В руке у нее появился топор, он замахнулась и ударила сына в голову. Лезвие вошло глубоко и на секунду Ване стало больно.
6.
Направляясь домой в тот день, когда он узнал о своей болезни, Иван Алексеевич думал о том, что ему делать в оставшиеся месяцы жизни. Он решил воспользоваться своей возможностью не работать и смотаться куда-нибудь в Европу. А потом в Америку. Или еще куда-нибудь. А так, сидя дома, можно совсем сойти с ума.

Вокруг сновали люди, занятые своими заботами, никто не обращал внимания на человека в белой защитной маске.. стояла просто великолепная погода, растения уже позеленели, а с неба светило приветливое солнце, напоминающее о том, что весна скоро закончится, уступив место теплому и радостному лету. Гордин подумал, что ему очень повезло, что именно эти месяцы стали его последними. Настроение у него явно поднялось.

Иван Алексеевич, вернувшись в квартиру повинуясь спонтанному желанию, выгреб из чулана картонную коробку, в которой лежали номера старых, еще бумажных газет. Гордин любил их перечитывать, как и старые книги в переплетах, они нравились ему больше, чем современные электронные. С бумагой процесс чтения превращался в своего рода ритуал, сопровождаемый шуршанием страниц и ощущением чего-то настоящего в руках. Мертвый дисплей универсальника не приносил такой радости.

Полистав номер сорокалетней давности (спасибо отцу, никогда не выбрасывавшему газет), Иван Алексеевич бросил его открытым на диван, а сам направился в ванную. Надпись большими буквами на открытой странице гласила: «Религии запрещены!».