Кузнецкий блюз

***
…Приходя домой, он первым делом кидался к компьютеру. На ходу стаскивал пиджак, избавлялся от галстука, бросал рубашку на компьютерный стол, одной рукой нетерпеливо колотил пальцами по клавиатуре, путаясь в буквах, другой – натягивал через голову футболку. Пока загружалась страница, бежал в ванную, в зеркале отражалось одухотворенное ожиданием лицо, взъерошенные футболкой волосы. Возвращался в комнату, сердце колотилось от нетерпения, все казалось – страница открывается слишком медленно, и это его раздражало. Он закрывал глаза, считал про себя до пяти, боясь, что, открыв их, увидит все ту же стартовую страничку поисковой системы. Потом падал на стул, напряженно вчитываясь в её новые посты… Он набрел на этот ЖЖ случайно, когда искал информацию для конференции. Открыл страницу и зачитался. Нет, ничего полезного для его работы там не было. Поисковая система нашла дневник по заданной им ключевой фразе. Так бывает, просто совпало. Хмыкнув, он почему-то сохранил страничку в избранном и занялся докладом. А поздно вечером, сам не зная толком – зачем, он снова вернулся к ее ЖЖ, почитал другие посты, засиделся до трех ночи, долго не мог заснуть, прислушиваясь к странному ощущению внутри себя. Что-то притягивало его к этому дневнику, а что – он и сам не знал. Он посмотрел данные о пользователе – абсолютно ничего, только ник. Ни профессии, ни увлечений. Ни фотографий. Он ничего не знал о ней, не знал, как она выглядит и сколько ей лет. Но вот уже больше месяца, каждый вечер, возвращаясь с работы, кидался к компьютеру и с колотящимся сердцем ждал её новых постов.

…«Не знаю, почему, но я всегда чувствую себя неловко в первые секунды после встречи и последние – перед прощанием. В первые – потому, что встречаешься с человеком, и вроде надо о чем-то его спросить, или что-то сказать, а меня, как назло одолевает какая-то скованность. И вот я стою и улыбаюсь, и молчу, а нет, чтобы сказать что-нибудь полезное или приятное, вроде «как я рада тебя видеть» или «о, классно выглядишь!» или еще что-нибудь. А я просто молчу. Или идешь, бывало, с кем-нибудь из сослуживцев до метро, спускаешься по эскалатору, и надо расходиться в разные стороны. И я снова чувствую, что надо бы как-то подытожить, что ли, наш совместный путь до метро, (хотя что там подытоживать и зачем), и что-то такое сказать, что-то такое, обобщающее или жизнеутверждающее…но вместо этого поспешно бросаю «ну всё, пока», и, не оборачиваясь, скрываюсь за колоннами станции. Там я принимаю обычный независимый вид и осторожно озираюсь по сторонам – не видел ли кто моего невидимого замешательства. А самое смешное – я понимаю, что кроме меня, никто об этом не думает, и не ждет ничего такого никто – ни полезного, ни обобщающего.. А может, всё-таки, ждёт? : )».

…Он улыбнулся, читая эту запись. Представил, как однажды встретится с ней – неважно, как скоро это произойдет, как, впрочем, неважно, произойдет ли вообще – и, в те самые первые секунды ободряюще и серьезно глядя ей в глаза, отрицательно помотает головой – «я всё знаю, - мол, - не надо ничего говорить…». Он думал – интересно, а какая она? Она могла быть какой угодно – и он придирчиво и терпеливо примерял ей разные внешности – и самоуверенных порочных брюнеток, и хрупких ясноглазых блондинок, и рыжих бестий, но чем больше узнавал её из её же постов, тем больше убеждался, что ей не подходит ни то, ни другое, ни третье…

...«Сегодня меня спросили, кто мой среднестатистический клиент. Я ответила: «Гид-переводчик на Крайнем Севере, осуществляющий уход за двумя малолетними детьми умершего кормильца, родители которого находятся в заключении». Несмотря на то, что это звучит как бред, это наиболее всего похоже на правду. А иногда я и сама – словно тот самый гид-переводчик на Крайнем Севере. Вокруг снега, и переводить что бы то ни было нечего, некому и незачем…»

Он понятия не имел, кто она – врач? адвокат? психолог? проститутка? Она могла оказаться кем угодно. Причем, одновременно. Как он понял, дневник был начат около полугода назад. Более всего он напоминал именно дневник – который пишут для себя. Ни под одним из её постов не было комментариев. Да это было бы и невозможно – как он узнал из надписи, возникшей на мониторе, соответствующая функция была отключена пользователем. Френд ленты, разумеется, тоже не было. Ничего. Он подумал, что когда они встретятся, он первым делом спросит её – если ведешь дневник для себя – зачем тогда выкладывать его в Интернете? Предполагаемая встреча должна была состояться непременно ранней осенью в каком-нибудь маленьком уютном кафе на Кузнецком мосту. Правда, в каком – он еще не придумал. Равно как и то, как он вообще её найдет.

...«Когда количество мужчин, с которыми я была близка, перевалило за десять, мне пришла в голову забавная идея – отмечать каждую новую победу звездочкой в записной книжке – всё равно, что число сбитых вражеских самолетов на борту своего истребителя. Потом я решила внести в этот список всех мужчин, с которыми у меня было ЭТО. Лиц некоторых из них уже и не вспомнить даже. Как не вспомнить манеру держаться, голос – вообще ничего. Хорошо, если имя сохранилось. Что интересно – иногда даже с отчеством… Всё, что они оставили после себя – звёздочки на страничках моей записной книжки. А большего, если подумать, и не надо…».

…Читая это, он вспыхнул – он и сам не сказал бы от чего - от злости, ревности, неловкости - словно сунул нос туда, куда не нужно было лезть. «Вот это да! – только и повторял он про себя, - Вот это да!». И тут же почувствовал, как его сильно тянет к ней. Теперь он искал её черты в каждой женщине, цепляющей его взгляд – в метро, в магазинах, на улице… Некоторые, встретившись с ним глазами, отворачивались. Некоторые поощряюще улыбались. Но каждый раз он чувствовал – нет, не то. Да и не подойдешь ведь, не спросишь…

...«Знаешь, чем мы сейчас занимались? – спросил меня тот парень, вытягиваясь рядом. «Да вроде я почти все время была в сознании, - говорю, - так что в курсе, чем мы занимались». «Да нет, - улыбнувшись, ответил он, - мы сейчас занимались терапией». «Ну, если только ты. И если только трудотерапией», - ответила я с некоторым сарказмом. Наши отношения строились на постоянной взаимной как бы насмешливости. Мы старательно делали вид, что нам не нужна серьезность в отношениях – упаси бог. Никакой серьезности. Никаких обязательств. Потом, правда, это превратилось в такую серьёзность, что никому мало не показалось. Даже в драматичность. Неохота рассказывать….А тогда я, отметив про себя, что это суждение он целиком спер у Харуки Мураками – вот она, несомненная польза чтения книг ))), вслух восхитилась глубиной его мыслей и широтой сравнительного воображения (если такое бывает). А недавно я стала снова раздумывать о сексе как…И из этих раздумываний получился некий стишок. Думаю, стоит его записать, чтобы не забыть.

Секс как подарок. Секс как одолжение.
Секс как способ самовыражения.
Секс как война. Секс как перемирие.
Секс как психотерапия.
Секс за деньги, и по дружбе.
Секс как лекарство - когда простужен.
Секс как источник вдохновения.
Секс как забавное недоразумение.
Секс как средство достижения цели.
Секс как бегство – когда все надоели.
Секс как спорт. Секс как искусство.
Секс – чтобы в жизни не было пусто.
Секс как зависимость. Секс как НЕзависимость.
Секс как мечта. Секс как действительность.
Секс как предательство. Секс как обязательство.
Секс под влиянием обстоятельств.
Секс как средство от одиночества.
Секс как форма одиночества.
Где-то проклятие, где-то пророчество.
Секс как откровение. Секс как озарение.
Секс как ритуал поклонения.
Каждый раз - разный. Каждому – свой.
Продолжи список – пойдем со мной».
 
…Он стал часто бродить по городу – один. Не потому, что не с кем. Просто хотелось побыть одному. Подумать. Он любил район Кузнецкого моста. Наверно, потому что учился в архитектурном. После учебы сворачивал в переулки, шел наугад. Потом заметил – куда бы ни шел, все равно в конечном итоге выходил к Кремлю. Он не то чтобы не любил Красную площадь – этот растиражированный символ Москвы. Скорее воспринимал ее как неизбежную принадлежность пейзажа. Но в последнее время стал даже как-то беспокоиться, когда в результате его блужданий взгляду не открывался знакомый открыточный вид. Он думал о ней – о той девчонке из сети. Не то, чтобы специально думал. Скорее, она была как бы фоном. Мысленно спорил. Иногда соглашался. Он был почти счастлив – гуляя вот так. Хотя наверно это было неправильно.

...
Да нет, почему один. У него была девушка. Просто…
...

...«Мы так и не стали любовниками. Хотя могли бы стать ими чуть ли не с первой встречи. А кем же тогда мы стали друг для друга? Хорошими друзьями? Поистине смешно. Однажды я спросила его, почему…Он ответил, что быть друзьями проще – не так велика ответственность за того, кто рядом. К тому же, это все усложнило бы. К тому же рано или поздно все надоедает. И мы бы тоже надоели друг другу. Я сказала, что иногда хочется быть ответственной за кого-то...во всяком случае – мне. Добавив, что боюсь только сразу возненавидеть того, за кого нужно быть ответственной. Он рассмеялся, сказав «вот видишь, ты такая же, как я». Пожалуй, все дело в том, что мы и вправду слишком одинаковы, слишком похожи… Прошло много лет, но я больше не спрашивала. Но ни одна связь в моей жизни не приносила мне столько радости и столько боли.
Мы так и не стали любовниками. Может, оно и к лучшему…»

...«В сущности, это сюжет для короткометражного фильма…Вечерний город. Огни и дождь…В припаркованной у тротуара машине – двое. Он и она. Растрепанные волосы, беспорядок в одежде, сбитое набок зеркальце – все свидетельствует о недавней страсти….Поправив платье, она целует его, выходит из машины и направляется к подъезду дома напротив. Это ее дом. Он некоторое время сидит неподвижно, глядя прямо пред собой. По лобовому стеклу паутинкой растекаются струи дождя. Пять минут назад он был счастлив. Отчаянно, безумно счастлив. Как можно быть счастливым только за пять минут до беды. Теперь он также отчаянно и безумно несчастен. Он включает двигатель, неспешно трогается…Медленно едет по улицам, ни о чем не думая. Стараясь ни о чем не думать. Дождь усиливается. Потом он выезжает за город. Дорога почти пуста, но он не торопится прибавить скорость. В машине еще пахнет ее духами, но ее самой уже нет. Он сворачивает на проселочную дорогу, и через некоторое время оказывается возле старого деревенского кладбища. Перед забором, его ограждающим, высится такая же старая обветшалая церквушка. Её крест одиноко чернеет на фоне темно-серого неба. Заглушив двигатель, он облокачивается на руль. За забором угадываются очертания оград, крестов, невысоких памятников. И, глядя на них, он вдруг понимает, что, в сущности, нелепо грустить из-за расставаний. Потому что, в конце концов, всех ждет такое непоправимое, окончательное расставание, по сравнению с которым все остальные - не более, чем репетиция. И имеет ли смысл грустить, если когда-нибудь неизбежно придется расстаться навсегда. Он понимает это, и все равно грустит. Дождь прекращается. Развернувшись, он едет обратно, в город. В уютном полумраке салона негромко звучит саксофон. Ночь. Fin.»

Допечатав это, немолодой и не слишком чисто выбритый человек откинулся на спинку кресла и закурил. В комнату уже прокрались сумерки, скрыв углы, приглушив очертания предметов. Оставив только неясный свет у монитора. Человек перевел взгляд на фотографию на компьютерном столе. С нее внимательно и чуть исподлобья смотрела молодая женщина. С момента ее смерти прошло уже больше полугода, но он все никак не мог осознать, что больше никогда не увидит ее. Чтобы не то что как-то облегчить боль утраты – потому что боли, в сущности, не было, а было только странное удивление и ноющая пустота – он и завел эту страничку в ЖЖ, куда постепенно переносил записи из ее дневника, который она сама отдала ему незадолго до смерти. Они так и не стали любовниками. Может, оно и к лучшему.