Человек, которого забыли

       



Всем ветрам
в жизни этой девушки.




 Знаете, как это обидно? Обидно когда про тебя забыл весь мир. Как будто бы все люди переехали с Земли на другую планету, а меня забыли предупредить. Чертовски обидно. Проснуться утром, как обычно, и не найти ни одного человека, который бы тебя помнил. Чем-то напоминает увертюру к опере «Последний человек на Земле». Когда я был подростком, то моя буйная фантазия рисовала себе такую картину. И даже, мне жутко хотелось, чтобы так случилось. Так чтобы, вдруг, в одну секунду исчезли все люди, и на целой планете остался один лишь я. Тогда еще подумалось, что мне наверняка станет скучно, и тут же я выдумал, что осталась еще одна девочка, которая.… Которая, к сожалению, не станет моей женой и я не смогу ее полюбить, но зато я не буду один, я буду, одинок, но не один. А что еще нужно 14 летнему пацану? Ну, может быть, потом когда я повзрослею и, вдруг, задумаюсь над тем, что Землю снова нужно населять она так и быть, влюбиться в меня… и мы станем… Адамом и Евой? Тьфу,… нет, так дело не пойдет… я еще немного потаскал это в своей голове и выбросил. Но сейчас, когда случилось эта полная амнезия всего человечества связанная только лишь со мной одним, почему-то всплыла в памяти эта моя детская фантазия. Совершенно непостижимо, как это могло приключиться или это я как-то сам умудрился стереть себя из их памяти? Трудно представить, что все они разом договорились забыть про меня, ведь многие из них совершенно не знакомы. Может быть, это какая-то чудовищная подстава? Но кому это нужно? Я совершенно безликий ни кому не нужный человечек, работающий в скромной конторке, каких тысячи. Абсолютная заурядность. И все же чертовски жутко, просто до глубины души обидно, что так случилось. А началось все как обычно с утра…
Я проснулся. Утро не отличалось ничем необычным. Включился компьютер, заиграла моя утренняя музыка, я поднялся и пошел варить кофе. Сразу же продрог, натянул на себя джинсы и майку, почистил зубы и умылся, налил кофе, закурил сигарету и как обычно стал смотреть в окно. Город просыпался. Снизу ходили мамаши с детьми, бежали студенты в университет, стояли рабочие, ожидая рейсового автобуса, и шныряли всякие люди, в одного из которых через 10 минут превращусь и я. И ничего такого в этом собственно не было. Обычное заурядное утро. Только осень. Только было пасмурно, и накрапывал дождь.
Пришел на работу как обычно вторым, сказал бухгалтерии привет и прошел к себе в комнатушку. Через минуту прибежала бухгалтерша:
- А вы простите кто?
- Я? Ты что не видишь? – настороженно ответил я. Бухгалтерия посещала нас только в экстренных случаях, т.е. когда что-нибудь не работало.
- Вы кто молодой человек? – голос бухгалтерши повысился на две октавы и казался искренним. При всем отсутствии у нее актерского таланта, я мысленно зааплодировал.
- Господи, Альбина, прекрати, а? Мне работать надо, видишь, две тачки на сборку стоят, - ответил я непринужденно и принялся раскручивать кейс.
- Вы что наш новый сервисник?
- Нет, я ваш старый сервисник. Мне 32 года, - отшутился я.
- А почему я ничего не знаю?
- Ты отдел кадров что ли, чтобы все знать? - Зло спросил я и уставился на нее. Бухгалтерия ретировалась к себе.
Но вскоре подошли коллеги, и началось самое интересное. Сначала зашел водитель, поздоровался и уселся за компьютер играть в карты. Бог ты мой, три года подряд, он приходит и садится играть в эту несчастную косынку. Ну, как не надоело? Затем пришел Женя повесил куртку и заговорил с водителем. Мне подумалось, что он, наверное, на меня в обиде за что-то, потому и не поздоровался. Ну и черт с ним, я ничего такого не делал, а если кто-то как обычно чего-нибудь там наговорил и кто-то чего-то недопонял, то пусть сам разбирается, кому верить. Я стоял спиной и честно чувствовал, как они указывают на меня недоуменно головами с вопросительными интонациями, но не обращал внимания. А потом пришел Костя, и как ни в чем, ни бывало, разделся, пожал мне руку и взялся крутить второй компьютер. Все как всегда, за исключением небольших странностей, которые обеспокоили меня. Т.е. когда в начале десятого подтянулись, по обычаю, менеджера немного запоздав, и заходя к нам поздороваться, никто не подал мне руки. Или когда я попросил подать мне стяжку, Костя посмотрел на меня исподлобья и сказал:
- Вон лежат, сам бери.
- Ну и черт с ним, - подумал я, - идите вы все со своими приколами.
Все прояснилось когда пришла директриса. Просто таки ворвавшись в комнату вместе с бухгалтершей, она сразу на высоких тонах начала:
- Молодой человек, что вы себе тут позволяете?!
- Что? – оторопело, выдавил я из себя, - Что опять не так?
- Что не так?!
- Ну да…. Да.
- Позвольте-ка узнать кто вы?
- Я?
- Да.
- Как это кто?
- Что вы здесь делаете?
- Как что? Работаю.
- Кто вы такой чтобы у нас работать?
И тут я начал злиться.
- Человек
- Это я вижу. Но кто вас принимал на работу?
- Как кто? Директор. И он здесь работал задолго до вас.
- Как фамилия!
- Моя?
- Его.
- Сенкевич. Ну, знаете как у известного телеведущего, - съязвил я.
Директриса посмотрела на бухгалтершу. Та утвердительно кивнула.
- Даже если это и так, то почему я о вас ничего не знаю, - уже нетвердо произнесла директриса.
- Как это ничего не знаете? Перестаньте морочить мне голову! Что за ерунда?
- Может, это вы перестанете морочить нам голову и уберетесь отсюда по добру по здорову?
- Да что ж такое-то? Вы что меня уволить хотите?
- Для того чтобы вас уволить, нужно для начала, принять вас на работу, а записей по этому поводу в нашей фирме нет.
И тут я понял, что они сговорились. И рассмеялся. Ладно, говорю, молодцы, развели, только сегодня не 1 апреля, а 1 октября, так что хватит уже. Заканчивайте. Только это их ни мало не смутило и все продолжали смотреть на меня как на экспонат в музее. Прибежали менеджера и добавили шума во всеобщий гвалт. Я не выдержал, схватился за голову и проорал на весь офис:
- Все! Все, я сейчас выйду, а когда зайду, вы прекратите эту дешевую комедию!
Я взял сигареты и вышел. Спустя пару минут вышли мои коллеги Костя и Женя. Шум в офисе поутих, но продолжался. Женя подошел ко мне вплотную и спросил зло улыбаясь:
- Слышь, мужик, ты кто?
- Да завязывай, - ответил я и отвернулся.
- Ну, смотри, - сказал он и пошел обратно.
Костя стоял рядом, и молча курил.
- Ну, ты жжошь, - наконец с усмешкой выговорил он.
- Что за фигня, Кос?
- Это, наверное, я тебя должен спросить.
- Что?! Что спросить?
- Кто ты такой, разумеется.
- Костя, ты-то чего?
- Слушай, парень. Тебе лучше уйти. Лучше будет, а то они тебе накостыляют, - с жаром сказал он.
- Да какого хрена?
- Ну, я тебе сказал, - он нервно выбросил сигарету и ушел.
Я выкурил две. И поднялся следом. В дверях меня встретила вся офисная толпа. Директриса вышла на передний план и официально дрожащим голосам, как всегда бывает в ответственные моменты, выдала:
- Я не знаю, кто вы, молодой человек, но вы у нас не работаете, не работали и, уж тем более, не будете работать!
На большее терпения у меня не хватило. И я принялся рассказывать им кто они все. Что мы вместе делали. Как работали, когда кто вышел замуж или женился. У кого какие проблемы в жизни и почему они вообще ходят в эту контору и зачем.
Странное ощущение говорить то, что долго держал в себе. Это не подобно словесному поносу. Но какое-то облегчение чувствуешь. Вдруг, оказалось возможным сказать то, что так долго игнорировал или спускал на эмоциональное состояние человека. Внезапно оказалось, что я так много знаю о них, что им было стыдно друг перед другом за то, что я говорил. За то, что это говорится вслух, потому что, как обычно, об этом было принято шептаться по углам. Хотя почему? Ведь все об этом прекрасно знали, но никто в силу каких-то причин не озвучивал это при всех. Видимо это было слишком. Я заработал удар в глаз. Очнулся на полу. Стало нестерпимо обидно.
- Кос, принеси мне мою сумку.
- Где она?
- Там где обычно.
- Это где?
- Слева от входа, на шкафу.
Костя принес сумку, я поднялся, одел ее через плечо и вышел, не говоря ни слова.


Мягко говоря - это шокировало. Ну хотели бы уволить, увольняли бы по человечески. Зачем разыгрывать этот фарс? Я пошел к сестрам, согнувшись и низко опустив голову, закрыв рукой левый глаз. Благо, что они жили в паре минут ходьбы от моей, теперь уже бывшей, работы. Уж теперь туда я точно не вернусь. Таких шуток я на дух не переношу, хотя нужно сказать я человек терпеливый и снести могу многое, но как говорится до поры, до времени. А тот, кто меня ударил… ему же плохо будет… но я его не виню, он ведь не знал, кто я. А я самый что ни на есть проклятый, вернее проклинающий. Меня лучше не касаться. Иначе проклятье перейдет и на вас. Стоит мне только плохо подумать о человеке и с ним происходит что-то плохое. Плохое настолько, насколько плохо я о нем подумал. Обычно, я стараюсь не думать про людей плохо и пытаюсь всячески оправдать их поступки, но порой я перестаю себя контролировать и со злости могу выдать что-нибудь этакое. Правда, мне тоже достается, но я-то стерплю, уже привык, но вот человек, который сделал мне плохо, поймет, что на него свалилось несчастье. Несчастье с большой буквы. Я не знаю, как это работает, но для меня это как закон физики. И я давно уже перестал думать об этом. Просто так есть.
У сестер мне повезло не больше. Мне попросту не открыли дверь.
- Кто там?
- Я.
- Кто я?
- Да кто, кто. Брат твой.
- Что за шутки. У меня никогда не было брата.
Я просто сел около двери. Потом вскочил и забарабанил по ней кулаками.
- Откройте! Ленка. Светка. Это я!
- Вы что с ума сошли?! Мы сейчас вызовем милицию!
Это подействовало как холодный душ. С ними как раз мне было нечего связываться.
Я вылетел из подъезда и понесся по улице.
Она! Промелькнуло в голове. Конечно же! Она – то меня не забудет! Я схватился за сотку и лихорадочно позвонил.
- Привет!
- Привет, кто это?
- Я, кто еще?
- Кто я?
- Да что ж такое? Ну, я тот самый кто…
- Дурацкие шутки.
- Какие шутки?
- Кто это, перестаньте…
… я положил трубку. Это было невыносимо. И я пошел к себе. Купил по дороге свой любимый коньяк. Продавщица, естественно меня не помнила. Залетел домой, налил в бокал спиртное и, не раздумывая, влил в себя содержимое. Немного успокоившись, я позвонил сестрам. Результат был все тот же. Трубку бросили после пары фраз. Позвонил по друзьям. Меня никто не знал! Я налил себе еще и бухнулся на диван. Сердце гулко стучало. Бросило в жар. Что? Что это все значит? Как такое может быть? Позвонил еще раз ей, на этот раз на домашний, но она просто сказала, что с незнакомыми мужчинами по телефону не знакомится. А, потом я сказал себе: «Да пропади оно все пропадом!» - и уснул.
Когда я проснулся, уже вечерело. Взял сигарету и вышел на балкон. В голове творилось что-то несусветное. Я просто ничего не понимал, мало того, мозг отказывался что-либо понимать. Меня никто не знает, ни на работе, ни сестры, ни друзья, ни знакомые, ни продавщица в магазине, где я ежедневно что-то покупаю.
 Я принял еще две рюмки коньяка. Потом меня осенило, и я полез за документами. Ну вот! Вот же! Вот! Вот диплом об окончании университета. Специальность. Дополнительная специальность. Я почему-то улыбнулся, быть режиссером в неполной средней школе – это почетно. Права. Удостоверение. Паспорт. Загранпаспорт. Что еще? Везде я. Моя фотография. Имя, фамилия. Все так и есть. Фотографии! Меня осенило! И я полез за альбомом. Каково же было мое изумление, когда я увидел себя. В смысле на всех фотографиях я был один! На тех, где были сестры, знакомые, друзья. Везде! Везде я был один. Такое ощущение, что их стерли. Но стерли-то, наоборот, из их памяти меня! Бог ты мой, что же это такое? Со злости я порвал несколько фотографий. На кой они мне черт? Отчаявшись, я еще раз позвонил сестрам.
- Алло.
- Здравствуйте, Лену можно?
- Я слушаю.
- Это я.
- Кто я?
- Брат твой.
В трубке короткие гудки. Ну что еще можно было сделать? Я напился.


Утро. Обычное осеннее утро. Все так же накрапывает дождь. Такое ощущение, что он идет уже целую вечность. А ведь всего-то прошли сутки. И тут на меня нахлынули события вчерашнего дня. Я резко поднялся и заходил по комнате. Попытался мыслить рационально. Так, на работу мне уже не нужно. Сестры говорят, что брата у них нет, и никогда не было. Подруга попросту не узнает. Друзья даже не подозревают о существовании у них такого друга. И тут взгляд упал на монитор. Интернет! Конечно же!
Каково же было мое изумление, когда все контакты в аське запросили авторизацию. Когда в ответ на обычное приветствие мне посыпалось:
- Привет, а ты кто?
- Здравствуйте, для начала представьтесь.
- Дароф, а с кем собственно имею дело?
- Простите, а вы кто?
На письма естественно ответа никто не прислал. На домашней страничке – неправильное имя пользователя или пароль. На вебмани - такого ресурса не найдено. Я нашел себя в списках абонентов телефонной сети, нашел в списках выпускников школы и университета. Беда была в том, что никто из всех моих знакомых, бывших знакомых, меня не помнил. Ну как же так, выпускник был, а меня никто не помнит?! Это для меня так и осталось загадкой.
Растерялся? Нет, это мягко сказано. Вдруг, из твоей жизни исчезает все! Все, что было дорого. Все к чему стремился, чем дорожил. Я вдруг почувствовал себя Робинзоном, за тем исключением, что находился я в море людей, а сам был островом, на котором и существовал. Вернее приходилось существовать. Сначала меня охватила идиотская истерика, и я смеялся во весь голос, пока не захлебнулся своим смехом. И даже смех, показался мне чужим, если эти клокочущие звуки, вырывающиеся из горла, можно было так назвать. Прослонявшись по квартире из угла в угол весь день, пытаясь придумать себе хоть какую-нибудь правдоподобную причину происходящего, я, наконец, сдался. Оделся и пошел гулять. Но это не помогло. В голове царил полный сумбур.


Я шел совершенно потерянный. Что было дальше делать, я не знал и даже не предполагал, как и чем можно поправить сложившуюся ситуацию. И вот тут мне стало жутко обидно. Так горько. Так едко. Так, что судорожно задергался живот, в груди образовался какой-то темный комок, чертовски захотелось разреветься как маленькому мальчику, но слез не было. Хотелось хоть как-то избавиться от всего этого, но эта обида вцепилась крючьями во внутренние органы и пожирала меня изнутри. Казалось, я не успею добежать до дома. Лихорадочно отцепив от сумки ключи, еще за квартал, я бежал домой. Там меня никто не помнил и не знал, но никто и не ждал, там некому было меня помнить, за исключением меня самого. И еще это был мой дом, он, не мог меня забыть, потому что это был я сам. Забежав в квартиру, я, не раздеваясь, упал на диван, и начал орать, что было мочи в подушку. Но это черное едкое чувство не покидало меня. Так было у меня второй раз. В первый, это было давно в детстве. В начальной школе на новогодние праздники. Тогда мне было 9 лет. Я помню, как ко мне подошла мама и сказала, что у нас нет денег на подарки, которые вручали в школе после утренников. Я безразлично кивнул, какая разница, ведь впереди была новогодняя елка. Наверное, Новый год всегда ждешь, всегда думаешь, что произойдет что-то невероятное. Может быть, поэтому я всегда ждал его. А может, потому что за новогодними праздниками были длинные каникулы. Не знаю.
 На утреннике было как всегда сумбурно, дети в новогодних костюмчиках зайчиков, снеговиков, арлекин, мальвин, снежинок и снегурочек, котов и мышей и тому подобное неуклюже ходили вокруг елки и вразнобой пели новогодние песенки. На меня еще налез мой прошлогодний костюм арлекина, хотя и был коротковат, но это ничего, главное он был. Но самое главное, что можно было носиться между всеми этими детьми и их родителями и ждать чудо, которое не приходило никогда. На этот раз чудо тоже не произошло, хотя и от дружных троекратных детских криков: «Елочка зажгись!», она естественно загорелась, но ничего такого особенно чудесного не произошло. После утренника все спустились в класс и начали переодеваться. И тут учительница сказала, чтобы мы подходили к ней брать подарки. Я вспомнил, что мне сказала мама. Одноклассники и одноклассницы дружно бросились к учительскому столу, выхватывая подарки и представляя собой, как мне тогда показалось, таких голодных детей, каких свет еще не видывал. Я поспешил натянуть брюки и пиджак. Довольные дети вокруг меня уже распечатывали свои подарки и, набив рот всякими сладостями, хвастались друг перед другом. И тут я почувствовал, как обида захлестывает меня и вот-вот вырвется наружу. Почему так? Почему я не такой как все? Это же несправедливо! Я ни чуть не хуже любого из них. Грудь наполнилась чем-то прогорклым, давая лишь коротко судорожно вздыхать. Глаза налились слезами, которые, казалось, сейчас потекут рекой, если что-нибудь не сделать. Я накинул на себя пальто и, продираясь сквозь одноклассников, тяжело и медленно, будто сквозь воду, пошел из класса. За спиной меня позвали, но я захлопнул дверь и побежал к выходу из школы. Я слышал, как учительница вышла за мной и кричала мне вдогонку: «Куда ты? Куда? Подожди!» Но мне было чертовски обидно. Я выбежал из школы и закрыл глаза. Несколько капель все же просочились сквозь веки. Я судорожно дышал, вцепившись в перила школьного крыльца. Холодный зимний воздух постепенно привел меня в себя, но обида, скомкавшись, опустилась горьким шаром куда-то в солнечное сплетение, не давая дышать. Я втянул носом воздух и задышал глубоко-глубоко. Наконец, я отпустил перила, накинул капюшон и пошел домой. Сгущались сумерки.
С тех самых пор в сумерках у меня всегда непроизвольно слезились глаза, что было предметом насмешек всю мою последующую жизнь. И еще я всегда просил, чтобы мне покупали одежду с капюшонами. И если представлялась такая возможность, то был очень счастлив. Мне казалось, что под капюшоном, я спрятан от всего человечества.


И сейчас мне было так же. Только вот этот едкий ком не выходил из груди. Не было зимы, только совсем недавно началась осень. Не помогало глубокое дыхание, ни сигареты, ни спиртное. Однажды, я залез в ванну и, полностью погрузив голову в воду, начал кричать. Кричал что было сил. Воздух, до предела заполненный звуком, клубками пузырей вырывался из носа и рта. И вот так я кричал, пока не опустошались легкие. Затем, поднимал голову, вдыхал снова и опять кричал в воду. После этих водных процедур мне все стало безразлично.
Так я провел несколько дней, бесцельно шатаясь по дому, накачивая себя пивом и сигаретами. И тут я подумал, что было бы неплохо написать обо всем, что со мной произошло. Чем, собственно и занялся. Я написал обо всем, что со мной приключилось. О том, что меня никто не помнит, о том, что я, оказывается, знаю и помню удивительно много о других людях. Если бы меня спросили, то я бы не смог говорить так долго обо всех кого знал. О своей жизни и о жизни своих родных и знакомых. Но так как делать мне было абсолютно нечего, да собственно, и поговорить-то было не с кем, я выливал все это на электронную бумагу. Как же хотелось, чтобы меня послушал другой человек, ну хоть какой-нибудь. Но это не представлялось возможным. Что было делать? Я печатал. Кажется, никогда в жизни я не печатал так много. Мне казалось, что это, наверное, целый роман. Но оказалось что не так уж и много. Начиная что-то вспоминать, я отвлекался, пальцы не слушались. Часто я откидывался в кресле и предавался воспоминаниям, когда же пытался записать все то, что происходило за год это, порой, умещалось в один абзац. В голове возникала картина всего того, что я вспоминал. Порой я злился, иногда смеялся, иногда было печально. Это будто бы заменило мне настоящую жизнь. И когда я подошел к сегодняшнему дню, мне стало смертельно грустно. Показалось, что я прожил всю свою жизнь. Все это конец.
 Вся эта писанина заняла у меня два дня и одну ночь. Подумать только, все 30 лет жизни за два дня. Даже как-то смешно. Потом я уснул. Проснувшись, перечитал. Выкурил сигарету и отправил по почте ей. Больше, наверное, было некому. Остальные мои знакомые этот бред читать, точно не будут. И тут я поймал себя на мысли. Все! Делать мне было больше нечего. Это был итог. Я подытожил свою жизнь. И я не мог ничего придумать. Как сделать так, чтобы меня вспомнили? Я не знал. Безразличная пустота наполняла меня. Стало ужасно грустно. Я просидел всю ночь возле компа, бесцельно читая всякую ерунду в Интернете, а утром пошел гулять.
Прошатался все утро по городу, наблюдая за людьми и машинами. Все чем-то занимались, куда-то спешили, и, казалось, в этом есть смысл. Только вот я никак не мог его для себя найти. Пообедал в студенческой столовой, сходил к реке, где долго смотрел на текущую воду. В конце концов, я устал и отправился назад, домой. Хотелось спать. В голове крутилась только одна мысль: «Какого черта? Зачем мне все это?»
И вдруг, на скамейке в сквере, неподалеку от дома, увидел ее. В замшевой рыжей куртке, джинсах и своих любимых белых с серыми полосками кроссовках она была как-то особенно красива. Склонившись над какими-то листками, она сосредоточенно читала. Хотелось подбежать, плюхнутся рядышком на скамейку, обнять, запустить руки в ее выгоревшие светло-русые волосы и поцеловать. Я прошел мимо.… Остановился, сказал себе: «Какого черта…», развернулся и, усевшись на противоположный конец лавочки, закурил.
- Вы не могли бы…
- Да, конечно, - перебил я ее, выбросил сигарету и стал рассматривать бордюр, украдкой поглядывая на нее. Боги мои, как мне хотелось дотронуться до нее. Прикоснуться к руке и заглянуть в глаза. Но даже этого я не мог себе позволить. Мне не было позволено ничего из моего прошлого.
Порой она, складывая листки, смотрела куда-то вдаль, но потом снова разворачивала их и, видимо перечитывая, очень нервничала, судя по тому, как она импульсивно заставляла свою правую ногу плясать на носке кроссовка. Я ждал. Черт, как же я ждал, когда она дочитает.
- Неправда! – Вдруг воскликнула она с противоположного конца скамейки и, смяв листки, встала, намереваясь уйти.
- Правда, – сказал я, - это я написал то, что ты только что прочла.
Она повернулась и посмотрела на меня прямо. Я поднялся и посмотрел ей в глаза. Лучше бы я этого не делал, потому что ноги сами сделали два шага к ней. Она непроизвольно отступила.
- Мой номер телефона.
Я достал из сумки свой коммуникатор и нажал на кнопку быстрого вызова. В ее сумке запиликал сотовый. Она растерялась совершенно.
- Так вот это кто мне названивал!
Я показал на листки:
- Там все.
 И я вдруг, опустил глаза, уселся обратно на скамейку и нажал отбой на своем телефоне. Еще некоторое время она стояла и смотрела на меня, но я почему-то не мог оторвать взгляд от земли. Потом я услышал, как зашуршали ее кроссовки по осенней листве, и посмотрел, как она удалялась.
- Все! – Подумал я. – Вот теперь все!
А через 15 минут пришло смс. «Встретимся в 6. В моей любимой кофейне». Хм… удивился? Делать было абсолютно нечего, до 6 часов оставалось еще довольно много времени, но я все равно пошел туда. Она всегда приходила на полчаса раньше.
- Мне как обычно, - по привычке сказал я и достал сигарету.
Официантка вопросительно смотрела на меня, не двигаясь с места.
- Ах, простите, я забыл, - улыбнувшись, сказал я, - вы же меня не помните. По-ирландски без мороженого.
Удовлетворенная заказом и обескураженная официантка ушла. От нечего делать я принялся разрисовывать салфетку. За этим занятием, собственно, она меня и застала. На часах было 17.25.


- Привет. И ты, думаешь, так бывает? – сразу начала она, плюхнувшись на соседний стул.
- Привет. Так бывает. Я знаю…. Теперь знаю.
- И ты знал, что я приду раньше?
Я пожал плечами.
- И ты все знаешь обо мне?
- Только то, что мне было позволено узнать.
- А то, что не позволено?
- Я пытался узнать сам.
- И как удачно?
- Когда как, - развел я руками.
Подошла официантка и, поздоровавшись с ней, вопросительно посмотрела.
- Глинтвейн, - опередил я ее и чашку каппучино с корицей.
Она посмотрела на меня, но уже кажется, не удивленно.
- Надо же, - сказала она, после того, как официантка удалилась. - Только я не люблю корицу.
- Ну не так сильно, как гвоздику и ванилин, – ответил я. – К тому же, это я люблю корицу, и заказал себе. А ты обычно пьешь по-венски, но сегодня прохладно, поэтому я подумал…
- Н-да… ну, хорошо, - сказала она после некоторой паузы, - что же тогда я не знаю о тебе.
- Не помнишь, - поправил я.
- Хорошо, не помню, - улыбнувшись, согласилась она.
- В сумерках, у меня слезятся глаза и, кажется, что я плачу.
- Интересное дело. Почему?
- Что-то со зрением. С детства.
- А еще?
- Это скучно.
Она помолчала немного:
- Ладно, а есть что-то такое. Что я сама не знаю про себя?
Я подумал немного и выдал:
- Ты любишь, приходя ко мне, сразу усаживаться на кресло у компьютера и крутится на нем, пока не загрузится комп. А потом сразу коннектишься к нету и что-то печатаешь. Иногда довольно долго.
- Интересно, что же?
- Не знаю. Ты с самого начала не захотела, чтобы я смотрел.
- И ты не видел.
- У меня плохое зрение, ты же знаешь, - я осекся. – Издалека я не вижу, а близко не подхожу, пока ты не закончишь.
- Что ж не мог в истории посмотреть?
Я улыбнулся:
- Ты всегда удаляешь.
Принесли глинтвейн и каппучино. Мы помолчали несколько минут, попивая напитки.
- И все равно я не верю, - наконец, проговорила она быстро, опустив глаза.
Мне было совершенно нечего сказать. Я пожал плечами.
- Ну, хорошо, - вдруг с жаром проговорила она, - если мы встречались, должны же были остаться какие-то фотографии письма и прочее.
- Должны, - согласился я. – Только почему-то на фотографиях остался один я. И письма, только те, что я писал тебе. Но твои ко мне исчезли. И ты не помнишь, что подарила мне на день рождения вебкамеру и, конечно же, не помнишь, кто подарил тебе плюшевого зайца.
Она вздрогнула:
- Я сама себе его купила, - сказала она нерешительно.
- Да, наверное, так оно и было на самом деле, - ответил я устало.
Мы молчали. Говорить было больше не о чем.
- Пойдем, провожу тебя, - сказал я и позвал официантку, чтобы расплатится.


- Нет, не нужно. Не нужно меня провожать, - сказала она, когда мы вышли.
- Хорошо. Но нам все равно в одну сторону, если ты домой.
Идти было недалеко, и на первом же перекрестке я остановился.
- Тебе туда. Мне дальше.
Она усмехнулась:
- Ну ладно.
- Ладно, - повторил я за ней и пошел, не оглядываясь вперед.
На следующем перекрестке она догнала меня.
- Подожди, - сказала она запыхавшись. – Ты быстро ходишь.
- Да. По городу я передвигаюсь быстро.
- Тем не менее, давай пойдем медленнее.
Я пожал плечами, согласившись. Мы пошли медленнее. И тут я невольно подумал вслух:
- А куда мы идем?
- Как куда? К тебе. Должна же я посмотреть на твой компьютер и кресло, на котором верчусь, пока он загружается.
Я остановился. В голову пришла дикая идея.
- А может быть, ты сама приведешь нас туда? – спросил я, поглядев на нее.
Она недоуменно уставилась на меня:
- Как же я пойду, если не знаю куда?
- Я просто подумал, что может, ты вспомнишь, - сказал я обреченно.
- Ладно, тогда давай туда, - вдруг согласилась она и, взяв меня за руку, повела в почти правильном направлении.


После получаса хождений кругами вокруг моего дома, она, наконец, остановилась у подъезда и сказала:
- Все. Это была глупая затея. Я не знаю. Давай, теперь поведешь ты.
- Зачем? – спросил я усмехнувшись.
- Как зачем? Мы же собирались к тебе, насколько я помню, - язвительно ответила она.
- Мы пришли, - сказал я, отцепляя от сумки ключи. – Второй этаж налево.
- Ну знаешь!
- Что? – только и смог выдавить я из себя, давясь смехом.
 Мы зашли ко мне. Она, не снимая куртки, прошла по комнатам.
- Нет, - решительно заявила она, - здесь я никогда не была.
- Так ведь и меня ты совсем не помнишь! – возразил я.
- Это точно.
- Но это же невероятно! – сказала она, вешая куртку на спинку кресла и усаживаясь в него у компьютера.
- Я все написал. Ты же читала. Я и сам во все это не верю, - сказал я, и чуть позже добавил, - Но приходится.
- Но так не бывает! – Воскликнула она и щелкнула пальцем по клавиатуре.
Включился компьютер.
- Бывает, - сказал я, указывая на монитор. Компьютер у меня включается по нажатию любой клавиши на клавиатуре.
Она недоуменно посмотрела на меня, потом на монитор.
- Ну и что? – она закрутилась на кресле – У многих так компы врубаются.
Я подошел и остановил её, крутящуюся на кресле.
- И многие крутятся, пока загружается комп?
- Многие! - Она улыбнулась смущенно и, одновременно, как-то задорно.
- Ну я больше не знаю, чем доказать, что я это я!
- А зачем?
- Как зачем? Я хочу обратно. Я хочу, чтобы меня помнили, ведь я же помню! Это же несправедливо.
- Справедливо? А при чем здесь справедливость?
Я смутился. Действительно, при чем здесь справедливость? Она умела ставить меня в тупик такими вот вопросами. И мы принялись спорить, казалось, о чем-то существенном, хотя значения это особого не имело и со стороны это могло показаться дружеской болтовней. И мне было все равно, впервые, за последние дни, мне было легко. Я сварил кофе и мы проговорили еще около часа, когда вдруг она спросила:
- А можно я проверю почту у тебя?
- Конечно, - ответил я, улыбнувшись и, по-привычке, отошел.
Наступал вечер.
В сумерках у меня, как всегда, заслезились глаза. Я улегся на диван, посмотрел минут пять в окно, вытер слезную жидкость и закрыл веки. Я чувствовал, как ночь обволакивает мое тело, словно кокон. Покрывает мглой, словно заносит ветер песком забытую статую в пустыне. Жутко захотелось курить с закрытыми глазами, но я слышал, как играет клавиатура под ее пальцами, и это, выметало все чувства, кроме всепоглощающего желания ее обнять. Но это было недостижимо. И вот именно тогда, захотелось разреветься как маленькому мальчику, навзрыд, без возможности утешения и реветь до тех пор, пока не прекратится эта неврастения и не станет легче непонятно от чего. Физиобиологи оправдывают это тем, что со слезами у человека вытекает какой-то там гормон или, наоборот, в крови повышается количество эндорфина, который глушит настоящее состояние, но в любом случае, ты ощущаешь, как падает в бездну камень лежащий там, внутри. И я не заревел, потому что испугался, что вслед за этим камнем упаду и я сам. А мне хотелось жить… быть с ней… пускай только тем, кто слушает, как она стучит по клавиатуре.
Пауза. Не слышно ни чего.
Тепло. Я чувствую. Она мягко ложится рядом. И, запустив ладошку в волосы, легко треплет их. Я едва сдерживаю дыхание.
- Ты плачешь?
- Я? Нет,… это всего лишь сумерки…
- Да, ты говорил.
- Я помню.
- Осень.
- Уже ночь. Ночью не бывает времен года, - шепчу я.
Она прижимается ко мне и обнимает. Я дрожу.
- Мне кажется, я знала тебя всю жизнь, - тихо говорит она.
- Я знаю, - все так же шепотом, отвечаю я. И эхо внутри. Знала. Знала. Но не знаешь сейчас.
Я почувствовал тепло ее губ, но не смог ответить на поцелуй. Не потому что не смог, а потому что она хотела поцеловать кого-то другого, но никак не меня. Судорогой сжало живот. Я смог лишь уткнуться в подушку и вот тогда бесшумно заревел. Без конвульсий или всхлипываний, без слез и стонов, просто ревел, потому что мне было жутко обидно, что меня не может вспомнить даже она. Наконец, я поднялся и сел на диване. Она обхватила меня руками, положив свою голову ко мне на колени. Я склонился над ней все так же, не открывая глаз. Казалось, что внутри все судорожно и беззвучно рвется в истерике и это состояние уже не прекратится никогда. Это сумасшествие будет продолжаться вечно. И тут она ударила меня по спине, где-то между лопаток. Мне не было больно, но стало так, будто бы я проснулся. Мгновенно прекратилась истерика, и я поднял голову. Комнату освещал лишь тусклый свет, исходивший от монитора. Но почему-то казалось, что ее глаза светились своим собственным жестким отблеском. Я посмотрел на нее сверху вниз. Она, буквально, своим взглядом схватила, что-то внутри меня и не отпускала. А я не мог оторваться. Это было все равно как смотреть в пропасть. Как говаривал Ницше: «Если долго смотреть в пропасть, то она начинает смотреть на тебя». И он был прав. Он был чертовски прав! Если долго смотреть с высоты куда-то вниз, то затем, кажется, что ты туда падаешь. И я падал. Казалось, что падал всегда. Я не помнил времени, чтобы не летел в эту неизвестность.
В конце концов, я с усилием выпрямился и, запрокинув голову назад, закрыл глаза. Ничего не изменилось, я падал. Падал бесконечно. Я летел, не ощущая своего тела. И рядом со мной летела она. И смотрела, смотрела прямо мне в глаза. Нет, куда-то глубже, куда-то за зрачки, куда-то туда, куда падали мы оба.
- Перестань, – тихо сказала она и положила ладонь, как раз на то место, по которому ударила.
- Перестань…
- Перестать… – проговорил я, копируя ее интонацию и пряча лицо в руки.
- Да. Перестань.
Я сжался в пружину.
- Хорошо. Я перестану.
Она поднялась и села рядом. Так мы просидели молча еще несколько минут, потом она встала.
- Мне пора. Я пойду.
- Иди.
Поколебавшись несколько секунд, видимо что-то решая для себя, она вздохнула и направилась к двери. Я поплелся вслед. Глупо было спрашивать или навязываться провожать ее. Она все равно отказала бы.
- Пока, - сказала она, улыбнувшись, и ушла.
Я развернулся, уперся спиной о закрытую дверь и сполз на пол.
- Прощай, - прошептал я и уронил голову на колени.
Сколько я так просидел не помню. Жутко захотелось курить. Поднявшись, я подошел к компьютеру. На рабочем столе висел новый текстовый документ. Открыв его, я прочел: «Прости. Я больше не приду».
- Я знаю. - Сказал сам себе, достал сигарету и подошел к окну. Осень за несколько дней окончательно вступила в свои права и, сейчас, в свете фонарей улица казалось мертвенно-призрачной. Пока еще в листве, желто-зеленые деревья дремали, собираясь заснуть на зиму. «Вот так и я, - подумалось мне, - скоро усну, тяжело и беспробудно, а проснусь ли, будет ясно только потом. Только ведь будущее не наступит никогда… - я улыбнулся. - Как красиво. Неплохое время для собственной смерти».
- Я знаю, - опять повторил я вслух и, закрыв глаза, упал.
Все ж таки чертовски обидно, когда тебя стирают без возможности восстановления.