без названия

-Я уезжаю.
-Куда?
-В Аргентину.

Гудки.

Разбитая трубка валяется у стены. Дождь жгучими серыми полосами режется о мои ноги. Я сижу у открытого окна, на полу вода, на столе стынет начатая кружка кофе.
Ветер рвет алые шторы, подкрадываясь все ближе. Он входит в меня на вдохе, пробирается внутрь, к самой сути, обдавая ее мертвецким холодом. И она начинает покрываться корочкой льда, и звенеть, когда я вдыхаю, и звенеть, когда я выдыхаю. Ветра гуляют во мне, гудят железные листы проржавевших крыш, лестницы искорежены следами прошлого и будущего. С черного пола взмывают к нёбу потревоженные имена, имена тех, кто был и никуда не делся, и тех, кого никогда не было, но кто также есть. Небо заливает меня и мир, волосы слипшимися водорослями льнут к лицу, вода капает из незакрытого крана, я считаю:
Раз
Два
Три
Четыре
Пять
Шесть…
И тут все смолкает.

Все также колышутся проржавевшие листы, все так же дуют ветра в мои стены, но я не слышу ничего, кроме звона осколка льда на вдохе и выдохе. Страшно. Я переставляю ноги, передвигаю руки, напрягаю мышцы, чтобы встать на подоконник, где звук должен быть, хотя, впрочем, его там нет. Передо мной серая степь, ощетинившаяся дождем, вода наполняет меня, течет по венам, пропитывает внутренности, пока я не превращаюсь в каплю. На счет «семь» я срываюсь и лечу вниз, леденея от холодного ветра. В один миг мир внутри и мир снаружи разбивается об асфальт и осколки двух миров смешиваются и становятся осколки одного, звенящего и невозвратного.
Мир разбивается, цепи рвутся на моих руках, лопаются пузыри связей, листочки с надписями слетают со стен, это обнажение, обнажение до сути вещей.
И вот я чиста, чиста до прозрачности. Едва удерживаю мысль о себе, потому что лишь это позволяет мне существовать. Наматываю шарф и выхожу на улицу, ноги проваливаются в снег и мне приходится идти очень быстро, потому что под снегом ничего нет, нет конца, впрочем, начала тоже нет.
Дома, ветер, я, небо- все стало само по себе, отдельно и что бы я ни брала в руки, я не могу коснуться этого.
Цветут цветы, тут же идет снег, на асфальте умирает женщина, а из нее рождается ребенок, недалеко от ног мертвой мальчик играет в мяч, он бросает его, а мяч остается в его руках, солнце встает на севере справа, слева, но тоже на севере, встает луна, дождь и снег непрекратимы и теней нет. Я срываю цветы, а они превращаются в бабочек, а после в пустые глазницы и в ленты в волосах мертвой роженицы, которая моя мать и моя любимая и я.
Я брожу по пустым домам, по заброшенным развалинам, по гулким туннелям, по пустоте. Я ищу ответы.
Все кружится, но я не понимаю, где я в этом. Кружусь ли вместе со всеми в общем хаосе и неразберихе? Или хаос кружится вокруг меня? Или я стою где-то в стороне и лишь наблюдаю за кружением? Я не знаю, где я и не знаю, где мне правильно быть.
А льды сменяются океанами, а потом землей. И я задаю вопросыпочему проходят минуты, почему льды сменяются океанами, а океаны землей. И я не понимаю, относимая людскими потоками понимающих (ли?) людей, к окраинам хаоса, в котором каждому из нас находится свое место. И я отказываюсь верить всему, я закрываю глаза и пытаюсь забыть себя, сознательно погружаясь в ложь, но это не мой выбор. Я говорю, я молчу. Я падаю в кислую любовь, чтобы забыться, чтобы притвориться понявшей. Я ухожу, я остаюсь, я умираю, на кухне с чашкой кофе, я умираю на балконах, в чужих кроватях, в безумии, вращая глазами и ища слово, цвет, вкус, запах, хоть что-то. Но найдя, я не могу его узнать. И я верчусь в этом круговороте, ребрами обтесывая чьи-то углы, иногда это приятно, иногда нет. Но в погоне за тем самым, за единственным ответом, я утратила понимание разницы между приятным и нет, так же, как перестала понимать, когда ночь, а когда день. Я утратила единственный ответ, бога, который есть- себя.
Осколки стекла хрустят под ногами, я поднимаюсь на седьмой этаж, там ты на фоне алых штор, пьешь кофе, сидя у открытого окна. И я едва не теряю сознание от одного неразрешенного вида тебя, мне каждый шаг к тебе дается с трудом, словно я пробираюсь через огромную засыпанную песком пустыню, где все время дуют ветра и все в лицо.
Ты греешь руки о чашку и не видишь, как я вошла, не чувствуешь моих дрожащих прикосновений, твоя кожа при поцелуе мягка, словно охапка перьев
-Как твоя Аргентина?- спрашиваю я, мой голос доносится из черной ямы, где я так давно спряталась от тебя, или куда я спрятала тебя.
Ты молчишь, мне хочется уйти, убежать, меня тошнит от одной мысли о тебе, от одного взгляда, от воспоминания. Меня выворачивает наружу от твоего присутствия рядом.
       Неловким движением ты опрокидываешь кружку, кофейная лужица бледно-коричневой краской смешивается с серым дождем.
-Сколько огней тебя встретили там? Скольких мужчин ты любила, скольких женщин? Посмотри на меня.
Ты встаешь и проходишь сквозь меня в дверь, на один миг я чувствую твое тепло. Ты идешь в комнату, раскрываешь шкаф и а начинаешь выкидывать оттуда одежду, прямо под ноги, топча и не замечая ее, пока не находишь то самое бледно-желтое платье, что я дарила тебе. Ты раздеваешься, быстро и нервно, торопясь, я едва успеваю заметить обрыв твоего соска, почувствовать твой запах. Надев платье, ты идешь в кухню, но застываешь посреди комнаты, опускаешься на край дивана. Я сажусь рядом и беру твою руку. Она пуста, я даже слышу гул внутри, ты словно заброшенная церкви, и голуби бьют крыльями под твоими куполами. Сжимаю ладони крепче, ты ухмыляешься сквозь полосы волос, режущих твое лицо, и уходишь.
Я закрываю глаза и вижу, как ты встаешь на подоконник, шепчешь, темно-бордовые пульсирующие потоки текут из тебя в окно, но я не слышу , только губы двигаются и руки движутся и ветер бьется в открытое окно, но твои волосы мирно лежат на твоих плечах. Ты смотришь вдаль, а там солнце и луна, небо и земля, зима и лето, мертвые и живые, любящие и равнодушные, красивое и уродливое, тихое и громкое, теплое и холодное, красное и синее, и все это кружится, все это бесконечно кружится в водовороте осколков мира, несвязанных между собой ничем. Ничем.
И ты бросаешься вниз. В своем желтом платье. Ты наклоняешься и падаешь, до последнего глядя в мои закрытые глаза. И их чернота трескается и разлетается на колючие заледеневшие слезы.
Я открываю глаза, на полу валяется скомканный билет в Аргентину. Выхожу на кухню, окно нараспашку, тебя нет, ни вверху, ни внизу, нигде. Только твой запах и осколки сосков.

Я стаю на крыше, пока моя сигарета тлеет, триста шестьдесят пять раз ночь успевает смениться днем, а мои глаза из синих стать прозрачными и холодными. Мое тело- больше ветру не помеха, не помеха оно и свету, и воде. У меня остались лишь губы на последнюю сигарету и еще что-то, что заставляет меня шагнуть вниз.
Я лечу, вываливаясь из своего тела, а потом из того, чем я стала, и потом снова… Я раскрываюсь, как коробка-шутиха, как цветная матрешка с лицом, с неизвестным мне лицом. И все смешивается, и мир смешивается, и я вываливаюсь из этого хаоса, в котором я была, пока не падаю на штырь, протыкающий небо и землю насквозь, пока он не входит в мое мертвое тело.

Зачинается рассвет. Твоя кожа в этом сумраке светится первозданной синевой. Ты обнимаешь меня во сне, прижимаешься ко мне так близко, что уже и не разобрать, где мы начинаемся, и где заканчиваемся, потому что я наполнила свой храм тобой, а ты свой- мной, и нет этому конца. Тишина и тепло обволакивают нас ,и мы уже не замечаем этого хоровода цветов, звуков, запахов, тел и всего другого за окном.
А все это кружится в волнах алых штор и никак не прикасается друг к другу, никак не прикасается ни кому, ни к чему, и каждая вещь там, и каждый человек там в своей отдельности похож на бога. Без веры.