О чем плачет дождь. Глава первая

Почему в жизни все так странно устроено: минуты счастья чередуются с огромными промежутками неприятностей. Такими огромными, что кажется, нет им ни конца, ни края. И ты чувствуешь, что все вокруг тебя словно сговорились и стараются посильнее обидеть, побольнее уколоть, сунуть лицом в грязь, и ты бредешь во всем этом, как сквозь густую непроглядную мглу, и не знаешь, что сделать: то ли остановиться и упасть, поддавшись горестям и неудачам, то ли поднять гордо голову и шагать дальше с беспечным видом человека, который знает точно, что где-то недалеко его удача. Только голова почему-то никнет, и руки висят плетьми, и нет сил, чтобы заставить себя улыбнуться и сделать шаг к маячащей в необозримом будущем радости. И невыносимо обидно оказаться в таком состоянии среди близких тебе людей, которые ходят рядом с тобой, едят, пьют, спят, - живут, одним словом. И ты вынуждена делать то же самое, с той лишь разницей, что ты не живешь - существуешь, а до тебя ровным счетом никому нет дела. Все заняты своими проблемами и хотят, чтобы ты их выслушала и поняла. А кто тогда в состоянии выслушать и понять тебя? Вот и получается, что ты одновременно нужна всем и не нужна никому. Грустно все это, очень грустно...
...За окном лил дождь. Серое небо истекало слезами вот уже третий день, и, видимо, влаги у него оставалось достаточно: дождь то нехотя моросил, то припускался с новой силой. Наверное, где-то наверху поселилась Царевна-Несмеяна и поливает своими слезами Москву и окрестности. Плотные серые тучи нависли над городом как рок, такие же мрачные и тяжелые, пропитанные тоской. Осень - не очень уж веселое время года, особенно во второй ее половине, когда листья уже опали и превратились из яркого разноцветного ковра в старую грязную тряпку, которой и место-то только на помойке. И уже от одного этого чувствуешь себя неуютно и зябко. А тут еще свет приходится включать едва ли не в три часа дня. Промозглый ветер бьется в окно, как будто ему хочется проникнуть в теплый дом и, наконец, согреться, но его никто не пускает, и он злится и бьется еще сильнее.
Отопление включили совсем недавно, и в квартире еще сыро, поэтому стекла тоже плачут. Вот так и сидим мы втроем: дождь, окна и я, и ревем вместе, а ветер за окном нам подвывает и треплет ни в чем не повинную рябину за облетевшие ветки, а она только красными сережками своими от него отмахивается.
Я закуталась в теплый плед почти до самого носа, к моим ногам жмется моя пушистая подружка Таська, пытаясь подобраться поближе, чтобы уютно свернуться у меня на коленях и согреться. Я накрываю ее пледом, она какое-то время вертится, ищет себе место поудобнее, наконец, затихает и начинает довольно урчать. Обычно эти звуки успокаивают меня, но не сегодня. Я разражаюсь еще более горькими слезами и в конце концов засыпаю под заунывный вой ветра, стук капель о стекло и Таськино мурчанье.
Разбудил меня телефонный звонок. Я сняла трубку и услышала голос своей давней подруги:
- Лизка, ты чего к телефону не подходишь? - спросила она удивленно.
- Спала я. Наревелась и заснула.
- Насчет чего ревела? - деловито осведомилась она.
- Настроение плохое...
- Почему?
- Странный вопрос, по-моему, причин навалом: на работе неприятности, в личной жизни облом, а сегодня кошелек украли до кучи.
- Первые две причины мне давно известны, а вот о третьей можно поподробней?
- Приходи ко мне - расскажу.
- Хорошо. Чай или кофе в доме имеется?
- Обижаешь.
- Ну тогда жди, скоро буду. Иди, ставь чайник.
Нинка живет тремя этажами выше, поэтому ей не страшны дождь и ветер. В лифте сухо.
Раньше мы жили довольно далеко друг от друга, в разных районах Москвы и чаще общались по телефону, но так случилось, что нам обеим здорово повезло: мы получили квартиры в одном доме и даже в одном подъезде. Я никогда не верила в совпадения, но, в принципе, ожидала чего-то похожего. Дело в том, что она со своими родителями и я с мамой примерно в одно время подали заявления на улучшение жилплощади, а поскольку строительство в Москве идет сейчас в ограниченных местах, то и получить квартиры мы вполне могли и одновременно, и где-то поблизости. Но чтоб до такой степени... Это оказалось просто чудом... Нинка живет с родителями, а я стала обладательницей собственной квартиры. У папы свой дом недалеко от Москвы. Когда-то мои родители не стали "объединять усилия" и теперь об этом не жалеют. Родители у меня молодые: маме было всего семнадцать, когда они поженились, а папа только вернулся из армии. И хоть им пророчили скорый развод, они обманули всех и недавно отпраздновали серебряную свадьбу. А их прозорливость в квартирном вопросе сделала меня выгодной невестой с двухкомнатным шалашом.
С Нинкой мы познакомились еще в институте, на подготовительных курсах. Сначала мы просто сидели рядом, потом оказалось, что нам и ехать почти в одну сторону. Так все пять лет учебы и прошли бок о бок. Потом наша дружба на какое-то время заглохла, потому что ее и меня полностью поглотила работа. Надо сказать, профессия учителя весьма специфическая: она забирает не только твое рабочее время, но и львиную долю твоего личного.
Прошло несколько лет, прежде чем мы вспомнили друг о друге. Как-то поздно вечером Нинка позвонила мне, и мы, протрепавшись до половины шестого утра, поняли, что пора бы встретиться и поговорить о житье-бытье с глазу на глаз. С той поры мы стали общаться гораздо чаще и не только по телефону. Богемный образ жизни нас не прельщал, но театры, музеи, выставки и прочие очаги культурной жизни нами оставлены не были. А теперь судьба и вовсе свалила нас в одну кучу или для того, чтобы облегчить наше существование, или испытать на прочность.
В личной жизни нам пока не везло: все наши увлечения расползались, как тараканы, и нам оставалось лишь выжимать жилетки от обильных слез, пролитых по поводу того или того развалившегося романа. Нинка уже стала подумывать о том, что пора менять работу, но на что, придумать пока не могла.
- Аллё... где ты есть-то? - раздался в коридоре голос моей подруги.
- В кухню проходи! - крикнула я, вылезая из-под пледа, и отправилась на кухню.
Таська недовольно фыркнула, спрыгнула с дивана и побежала к кормушке, чтобы проверить, а не появилось ли там вдруг что-нибудь вкусненькое. Постояв над своей миской и ничего нового там не обнаружив, она развернулась, обиженно махнула хвостом и царственно прошествовала к окну, лениво и грациозно вспрыгнула на подоконник и стала старательно умываться.
- Лизка, я такие шикарные пирожные купила! - Нина вовсю хозяйничала на кухне, ставила чашки, блюдца, - И когда ты, Лизавета, чайник электрический купишь, а? Пока твоего чая дождешься, в слюнях утонешь.
- Ничего, подождешь, - съехидничала я. - Аппетит нагуливай. Чайник у меня уже полгода в шкафу пылится, между прочим. А я люблю свой старенький, обычный.
- Ну да... Человечество ведь прогресс не для тебя придумало. С твоими понятиями надо в пещере жить, и чтоб кусок мамонта на костре жарился.
- Не... Это как раз не для меня. Там мамонта мужики должны завалить, а с моими проблемами я бы только корешками питалась. Объелась бы и померла молодой. Так что прогресс и мне необходим в разумных пределах. В смысле магазина, например, чтобы за мамонтами по полям не бегать, или где они там бегали. Опять же Гринпис раздражать не хочется.
- Несерьезный ты, Лизка, человек. Вот ты мне скажи, пожалуйста...
- Пожалуйста...
- Да ну тебя! Я ж говорю, несерьезный ты человек... Ты долго перебирать будешь? Около тебя такой парень вьется, а ты его посылаешь по всем адресам, кроме своего собственного.
- Никуда я его не посылаю. Я его знаю с детских лет. Какой он жених? Ты о чем? О, чайник закипел, сейчас свеженький чаек заварю...
- Ты от ответа не уходи. В твоем положении надо хватать любого, "будь он даже брянский волк". Читала сказочку про Федота? Вот то-то же... Весь век в девках просидишь.
- Ага, "в моем положении", да? А в твоем?
И вот тут с моей Ниной Викторовной произошло что-то совершенно непонятное. Она наклонила голову и стала разглаживать на колене яркий сиреневый халатик. На румяных от природы щеках цвета прибавилось настолько, что можно было бы прикурить при желании. Когда она подняла голову и посмотрела на меня своими зеленющими кошачьими глазами, я даже немного растерялась. Там было столько счастья и радости, что у меня закружилась голова от мелькнувшей догадки.
- Лизка, я замуж выхожу, - севшим от волнения голосом сказала она. - В свидетельницы пойдешь?
- Спрашиваешь... А кто счастливец?
- Николай.
Я и так не могла прийти в себя от услышанного, а от имени кандидата в мужья так и вовсе ошалела. Николай Васильев был самым завидным женихом у нас на курсе. Мало того, что в педагогическом институте ребят днем с огнем не сыщешь, а тут такое чудо природы объявилось: высокий, стройный, с огромными карими глазами, с тонкими чертами лица, слегка вьющимися волосами, да к тому же еще и умница, как потом оказалось. Едва войдя в аудиторию, он немедленно сделался любимцем не только всего женского большинства курса, но и впоследствии практически всего педсостава. Впрочем, на следующий год он ушел в армию. И, по-моему, не было у нас такой девчонки, которая бы не писала ему в надежде, что он оценит ее рвение и по возвращению предложит победительнице конкурса свои руку, сердце и вечную любовь. Номер его полевой почты передавался и продавался, как номер телефона попзвезды. Не писали ему только пара-тройка уже успевших выскочить замуж однокурсниц да мы с Нинкой. Мне он был, грубо говоря, до фонаря, поскольку я тогда сама дожидалась из армии свою первую страстную любовь, за которую чуть не вышла замуж сразу после школы, а Нинка хоть и страдала, но держала гордость. Николаша вернулся через два года накачанным Терминатором и подкосил своей внешностью еще и тот курс, на который восстановился. Так и получилось, что закончили мы институт в разное время, потом разбежались по школам и вроде бы обо всем забыли. Ну я-то насмерть, а вот Нинке пришлось помучиться. У нас ней до скандалов доходило. Я ей орала: "Делай что-нибудь, дура, напиши ему, позвони, но не трепи нервы мне и себе!" А она мне в ответ: "Не ори на меня, ничего делать не буду! Я Нина Смирнова, а не Татьяна Ларина! Сама на шею вешаться не буду!" А тут на тебе!
- Здравствуйте, - только и сказала я в растерянности.
- Привет, уже здоровались, - нахмурилась Нинка. - Ты не рада за меня, что ли?
- Белены объелась? Рада, конечно. Только больно уж все неожиданно. Когда ж вы успели договориться?
- Две недели назад он мне позвонил. Сам. Я, когда его голос услышала, чуть сознание не потеряла. А он предложил встретиться и сказал, что ему необходимо со мной поговорить. Я, честно говоря, думала, что это с работой связано, или, может, он девчонку какую с курса найти хочет, а он с цветами пришел, повел меня в кафе и там, между коктейлем и мороженым сказал, что любит меня с первого курса, но сказать не решался, потому что уж больно много девок было вокруг, и он боялся, что меня затравят. И в армии когда был, ждал, что напишу. Злился сначала, потом оценил...
- А когда из армии пришел, чего молчал? А вдруг бы ты замуж вышла?
- Я его тоже об этом спросила, а он говорит, что был уверен, что никуда я не выйду, а молчал, потому что не хотел быть студентом при работающей жене.
- Ох, ну и тихушница ты, Нинка! Хоть бы слово сказала, а то молчала, как надгробье... И что вы эти две недели делали?
- Гуляли, в кино ходили, в театр, а вчера заявление подали. Я и пирожные купила по этому поводу, родителям пилюлю подсластить.
- И когда салатик будем лопать?
- Через два месяца, в конце декабря, прямо под новый год.
- Молодцы, под каникулы подгадали.
- Сами так хотели. Если бы пару недель раньше или позже, то не уложились бы.
- Очень даже неплохо получилось. С родителями познакомила?
- Завтра приедет.
- Потом расскажешь. Фу ты, Нинка, из-за твоих историй чайник выкипел, придется все-таки электрическое чудо обновлять.
       Я достала из коробки новенький электрочайник, и через несколько минут мы пили чай с Нинкиными необыкновенными пирожными, обсуждая ее предстоящую свадьбу и подсчитывая, сколько денег придется выложить на это мероприятие.
Наконец, она вспомнила, что и у меня тоже что-то произошло за то время, пока мы не виделись.
- Слушай, а что с твоим кошельком стряслось? - спросила она. - Где у тебя его украли-то?
- Можешь себе представить, в нашем магазине.
- Как это произошло? - спросила Нинка, удивленно раскрыв глаза. - Странно... До сих пор у нас, вроде, такого не водилось.
- А теперь завелось.
- И много денег было?
- К счастью, нет. Мне надо было самое необходимое купить, поэтому много не взяла, но все равно обидно. А еще больше стыдно.
- Это еще почему?
- Получилось так, будто я в магазин без денег пришла. Народ кругом, а расплатиться не могу.
- А кто за прилавком стоял?
- Леночка. Она, конечно, мои покупки отложила в сторону, пока я за деньгами бегала, а потом посоветовала обратиться в милицию.
- Ну? И ты пошла в милицию?
- Пошла. А что прикажешь делать? Мне там и объяснили, что деньги не пахнут, и найти что-либо не представляется возможным.
- Но заявление-то хоть написала?
- Да, заявление они приняли, но не обнадежили.
- И то хорошо. Не переживай, подруга. Прорвемся.
За окном уже давно стемнело. Улица была залита янтарным светом фонарей. И в этой желтизне, танцуя медленный вальс под неслышную музыку, кусочками ваты падали крупные хлопья снега. Видимо, Царевне Несмеяне надоело все время плакать, она собралась спать и решила перед сном перетряхнуть свою перину. Работала она вполне добросовестно, потому что снегопад усиливался, и вот уже стало совершенно невозможно различить стоящие напротив дома. Только бледные пятна светящихся окон говорили о том, что где-то рядом живут люди. На улице же происходило волшебство. Еще несколько часов назад грязный, замызганный дождем, неуютный город наряжался в белоснежные одежды. Чистый снег покрывал размокшую замерзшую землю чистым пуховым одеялом, укутывал деревья и кусты теплыми оренбургскими шалями, надевал на дома меховые шапки. Казалось, зима по-матерински хотела согреть исстрадавшийся и замерзший город. Наверное, там, на улице, становилось все холоднее и холоднее, потому что вскоре вместо неспешного вальса снежинки заплясали танец с саблями. Ветер нес их с бешеной скоростью и с силой бросал на землю, а потом закручивал в фантастическом хороводе вьюги. Он вообще чересчур расшалился в этот вечер: стучался в окна, снова просясь в тепло и уют квартир, а потом обиженно сгибал и крутил ни в чем не повинные деревья. И от той кутерьмы, что творилась на улице, домашнее тепло становилось еще более желанным и уютным.
Мы пили чай и молча любовались снегопадом. Не знаю, как у Нинки, а в моей голове в ту минуту была абсолютная пустота, вакуум, и только сердце билось учащенно, словно предчувствуя какую-то нежданную беду или, что тоже вполне вероятно, не менее нежданную радость.
- Красота-то какая! - выдохнула вдруг моя подруга.
- Природа всегда прекрасна, - изрекла я.
- И каждая погода - благодать...
Мы взглянули друг на друга и весело рассмеялись. Не ахти какая шутка получилась, но нам вдруг стало так хорошо и весело, что потом наш разговор состоял только из воспоминаний о студенческой жизни и анекдотов. Разошлись мы глубоко заполночь, благо на работу вставать не надо.
Я всегда больше любила пятницу. В этот день, вернувшись с работы, я задвигала все домашние и служебные обязанности в сторону, садилась в свое любимое кресло, предварительно поставив на журнальный столик в зависимости от желаний и возможностей чашку кофе или чая с какими-нибудь вкусностями или фрукты-ягоды, или что-нибудь еще. Потом ко мне на колени запрыгивала Таська, и мы смотрели телевизор, а когда надоедало, то кошка засыпала, я брала книгу и читала, пока не начинали слипаться глаза. Иногда ко мне заходили гости, тогда книжка откладывалась, и начиналась обычная болтовня. Иногда на огонек забредал мой старинный приятель, с которым мы разбежались много лет назад, но умудрились остаться друзьями. Впрочем, как правило, эти пятничные вечера я проводила вдвоем с кошкой, сидя у телевизора или с книжкой в руках. Суббота была хозяйственно-закупочным днем, а вечером начинался понедельник: проверка тетрадей, планы уроков, звонки родителям учеников. В воскресенье доделывалось то, что не успелось в субботу. Иногда ходили с Нинкой в кино или в театр. А потом снова начинались суровые будни. Моя жизнь текла настолько размеренно, что, откровенно говоря, мне уже не хотелось никаких романов и замужеств. Как-то я поделилась этой мыслью с Нинкой... Лучше бы молчала... Она разоралась так, что дом содрогался еще минут пять после ее словесного извержения. Чего я только не услышала... Но главным лейтмотивом ее выступления было то, что я постепенно становлюсь классической старой девой с кошкой. Я на подругу не обиделась, потому что она озвучила то, в чем я боялась сама себе признаться. И на меня накатила такая тоска! Но как исправить это положение я не знала. Именно поэтому я частенько стала плакать, а дождливые осенние сумеречные дни становились для меня суровым испытанием. И именно в такие дни мне больше всего хотелось праздника.
Иногда мы с Нинкой допоздна сидели в синем сигаретном дыму и, в зависимости от настроения, либо жаловались друг другу на жизнь, либо веселили себя анекдотами, либо ударялись в воспоминания. Но сердце и душа жаждали совершенно иного, до тошноты банального: любви, понимания, ношения на руках, заботы и ласки. Но откуда ж все это взять, если, кроме работы, никаких развлечений? По ресторанам и дискотекам я ходить не любила, да и знакомства такого рода не признавала, потому что кончаются они, как правило, все одинаково: тебе предлагают легкий, ни к чему не обязывающий перепихон и искренне не понимают отказа. А мне не хотелось размениваться по мелочам.
Старая дева... Еще в детстве, услышав это словосочетание, я представляла себе эдакую старую высохшую грымзу, старомодно одетую, страшную, нечесаную и обязательно с крючковатым носом. Портрет явно не мой. Не скажу, что я писаная красавица, но миловидность имеет место быть. Поначалу я все пыталась выяснить, что не нравится во мне представителям противоположного пола, но потом плюнула на это дело и стала просто жить, не пытаясь специально понравиться кому-то и оставив творческий поиск. А теперь я и вовсе оставалась одна. Нинка, выйдя замуж, что совершенно естественно, будет меньше уделять внимания мне и больше мужу. И обижаться на нее за это у меня нет никакого права.
       ...Трава мокрая, капельки росы бриллиантами переливаются на солнце и обжигают кожу утренним холодом. Я бегу по огромному полю, усеянному яркими цветами. Вокруг желтеют лютики, скромно жмурятся ромашки, а по краю тропинки розовеют полевые гвоздики. Я взбираюсь на высокий холм, увитый ежевикой, и передо мной открывается прекрасная панорама: внизу блестит лента реки, по крутому противоположному берегу взбираются многолетние сосны и ели, чуть справа ярким пятном выделяется старинная усадьба, по слухам до революции принадлежавшая роду Юсуповых, а потом, опять же по слухам, какое-то время там проживал знаменитый Шаляпин. Теперь в ней располагается санаторий. Чуть справа видны домики небольшой, в двенадцать дворов, деревушки, где мы в течении десяти лет снимали дачу. Для меня это не просто сельский пейзаж, а часть моего детства. О каждом из обитателей этой деревеньки я могла бы много чего порассказать... Вдруг совершенно неожиданно меня ослепил солнечный луч. Я крепко зажмурилась, а когда открыла глаза, то поняла, что проснулась. Какой-то наглый лучик, прорвавшийся в щель плотной гардины, которому стало скучно бесцельно блуждать по одеялу, осторожно подкрался к моему лицу и разбудил меня. Я погрозила ему пальцем и осторожно, чтобы не спугнуть очарование сна, поднялась.
       Этот день обещал быть довольно напряженным. Гостей я не ждала, но меня ожидали стирка, магазины и проверка тетрадей. Вздохнув, я принялась последовательно воплощать свои планы в жизнь. Когда продукты были закуплены, белье вывешено, а первая стопка проверенных тетрадей аккуратно легла на стол, раздался звонок домофона.
- Ты ждешь, Лизавета, от Кирилла привета? - пропел в трубке мужской голос.
"Вот и проверка тетрадей рухнула", - подумала я и открыла дверь.
Ко мне в гости пожаловал Кирилл Петрович Гаврилюк. Мы были знакомы буквально с роддома, где появились на свет едва ли не одновременно. Наши мамы выгуливали нас в песочнице, попутно обмениваясь вкусными и здоровыми рецептами детского питания, выкройками и радостями всего первого в жизни ребенка. С самого малолетства Кир был толст, румян, добр и весел. В юности, правда, изрядно похудел, но остальных своих качеств не растерял. Никем и никогда Кирилл не рассматривался в качестве претендента на мои руку и сердце. Отношения между нами были исключительно братско-сестринске. Лишь однажды, лет так в тринадцать, он попробовал было придумать для себя что-то романтическое по отношению ко мне, но быстро понял, что избрал не тот объект для романтики, потому что мой светлый образ затмила появившаяся в нашем классе новенькая девочка Леночка Лебедева, которая быстро завоевала сердца наших бестолковых одноклассников кукольным личиком, длинными ресницами и огромными голубыми глазами. Ей, собственно, и делать ничего не приходилось. Она только поводила томными глазами, взмахивала ресницами и собирала богатый урожай неокрепших душ и сердец наших пацанов. Только к десятому классу до некоторых начало доходить, что с красавицей еще надо о чем-то разговаривать, а тем почему-то не находилось, потому что самые оживленные разговоры она вела только о тряпках, а в остальных случаях скромно молчала, изредка вставляя какое-нибудь междометие. Самое смешное, что среди наших красавцев Леночка почему-то выделила именно Кира, и они почти целый год были не разлей вода. Потом появился более упакованный Леня Филаретов, и Кирка вновь остался ни при чем. Впрочем, вскоре он уже смотрел на нее пустыми глазами. По окончании десятого класса он поступил в авиационный институт и стал настолько умным, что ему предложили остаться в аспирантуре. И вот этот самый аспирант сейчас поднимался ко мне в лифте, чтобы испортить весь вечер.
Я заранее открыла дверь, а сама ушла в комнату к письменному столу, где меня дожидались тетради.
- Лизка, - пророкотал он из коридора, - ну что за свинство? Я у тебя бываю, буквально, раз в году, как день рожденья, а ты меня встретить не можешь?
- Извини, не успела заказать оркестр к твоему появлению, - крикнула я из комнаты. - Проходи, не стесняйся.
- Уже прошел, можешь не беспокоиться. Чаем напоишь?
- И даже покормлю, только не сейчас. Мне хотя бы эту пачку тетрадей закончить надо. А хочешь, сам пойди, налей. Только не мешай, а?
- Мешать не буду, чай сам себе сделаю. Скажи, твой агрегат работает?
- Угу... А что ты хотел?
- Ты понимаешь, ерунда какая... Мой компьютер приказал долго жить и отписал в завещании, чтобы не поминали лихом. А мне работу срочно надо закончить. Палыч меня сожрет.
Палыч был его руководителем и никак не мог добиться от Кирилла защиты кандидатского минимума. Распекал этого лодыря, грозился выкинуть из аспирантуры, но все бестолку. А теперь парня явно припекло, да так, что он поехал в выходной в такую даль, чтобы поработать на моем компьютере. Я вздохнула с некоторым облегчением. Мешать он не будет... первые полчаса.
Мы погрузились в работу. Я проверила больше половины тетрадей, а Кир все пыхтел у компьютера и ожесточенно курил. По-видимому, что-то у него там не получалось. Я тоже стала пропускать ошибки. Значит, пришла пора, когда мозги явно требовали отдыха, желудки пищи, а комната активного проветривания.
- Кирилл, бросай свою академическую ерунду, пошли ужинать.
- Это ты верно говоришь, правильно, - промурлыкал он, не отрываясь от экрана монитора. - Ты иди, я сейчас.
Так уж получилось, что сегодня решительно все было против того, чтобы я довела свои наполеоновские планы до логического завершения.
Наши с Кириллом разговоры увели нас настолько далеко, что пора было уже ложиться спать, а не работать. Я выдала ему постельное белье, велев, не будить меня утром, если ему вздумается уйти до моего пробуждения. В полудреме я слышала, как он нервно ходит по комнате, садится за компьютер, снова встает, ходит и тихонько чертыхается.
Проснулась я в мертвой тишине. Одевшись, вышла из спальни и заглянула в комнату. Кирилл, судя по всему, уже ушел: постель была убрана, балкон приоткрыт, а пепельница девственно чиста. Осознав, что завтракать придется в одиночестве, я поплелась на кухню. На холодильнике болталась записка:
Не жди, Лизавета,
От Кирилла привета.
Я ушел до рассвета,
Не грусти обо мне.
Забрал я дискету,
Но снова приеду
И скажу, Лизавета,
Спасибо тебе.
Я улыбнулась: "Вот ведь балабон..."
День этот прошел невыносимо скучно. И только вечером ко мне в дом ворвался вихрь...нет, ураган... А может, то и другое сразу...Нинка влетела в квартиру, как ненормальная, и закружила меня по комнате. Откровенно говоря, это помещение совершенно не приспособлено для столь бурного выражения эмоций, и я тут же налетела на угол стола, вполне ощутимо впечатавшись в него бедром. Именно поэтому к радостному писку моей подруги прибавился вой раненого зверя. Я с трудом отпихнула от себя ополоумевшую от счастья Нинку и, потирая ушибленное место, прошипела:
- Озверела? Пойди, прими антиозверин. Синяк теперь будет в полбедра...
- Ой... Тебе больно?
- Нет, приятно... Больно, конечно. Ладно, все... Давай, рассказывай, с чего это такой приступ радости?
- Коля был у нас дома! Вчера! Он понравился моим родителям! Про свадьбу говорили!
- Так... Остановись... От твоих воскричательных интонаций у меня уши заложило. Рассказывай по порядку.
- Ой, Лизка, все было просто потрясающе! Николай приехал точно вовремя, подарил мне и маме по букету цветов, а папе бутылку какого-то редкого коньяка. Ты же знаешь моего папу, он прекрасно разбирается в винах, любит точность...
- Снова стой. Не тарахти. Что ты мне про папу рассказываешь, знаю я твоего папу, ты лучше расскажи, как встреча прошла.
- На высоком уровне. Ты знаешь, что Колька - умница, он с папой на разные темы разговаривал, а мама...
- Угу... Нин, давай по-другому... Я буду спрашивать, а ты отвечай. Что-то ты как-то поглупела в последнее время.
- Сама дура, - обиделась Нина.
- Аминь. Проехали. Не обижайся. Вопрос первый: он твоим предкам понравился?
- Ну конечно! Я ж тебе о чем толкую. Мама сказала, что он красивый и умный. А папа сказал, что с ним приятно разговаривать.
- Уже лучше, хотя все еще туманно. Кто его родители?
От этого вопроса Нинка почему-то сразу пришла в себя и уставилась на меня, как на чудо света под тарифным номером восемь.
- А ты не знаешь?
- А мне надо было знать? - передразнила я подругу. - Рассказывай.
- Папа у него работает в МАИ...
- Что ты говоришь! - удивилась я. - Бывают же совпадения... А на каком факультете?
- Вот этого я пока не знаю. Мама - корректор в издательстве. Заметь, обычный корректор.
- Ничего себе... Ну и кем ты там будешь? Бесплатным приложением?
- Почему это? Коля сказал, что они меня уже знают по его рассказам и очень хорошо относятся. Между прочим, они покупают ему квартиру, чтобы мы не жили вместе. У него еще младшая сестра имеется, она через год заканчивает школу.
- А свадьбу где делать собираетесь?
- Этот вопрос будут родители решать.
- И когда произойдет встреча в верхах?
- Через неделю. А в следующую субботу я наношу им ответный визит.
- Это хорошо. Только, смотри, Нинка, не нанеси им еще что-нибудь, - засмеялась я.
- Опять ты со своими шуточками. Ты серьезно говорить не в состоянии?
- Если я начну говорить серьезно, то моя крыша сделает ручкой и прикажет не ожидать. А так хоть кто-то из нас будет в здравом уме и твердой памяти.
Мы поговорили еще немного, и Нинка унеслась, а я осталась сидеть за столом. Нет, я не завидовала ей. Я была за нее рада. Это неправда, что женщины не могут обойтись без зависти к более успешной подруге и начинают интриговать против нее, чтобы получить удовольствие от ее разрушенного счастья. Конечно, и такие встречаются, только я не из их числа. Нинке всю жизнь не везло. Она вечно влипала в истории из-за своей доверчивости, быстро забывала ожоги и бросалась в новые чувства, как в омут. Вот это меня и тревожило. Мне очень хотелось верить, что теперь это у нее навсегда. Должны же быть вознаграждены ее страдания.