Память потомков

       «Народ, игнорирующий прошлое,
       потеряет настоящее и уничтожит
       будущее».
       Дэвид Лэйн


331 год до н.э.
       - Именем Александра Македонского заклинаю! Не отступать! – яростный крик Зопириона, наместника Искандера[1] во Фракии[2], потонул в грохоте кипящей битвы.
Небольшой клочок необъятной степи в устье Гипаниса[3], казалось, уподобился бушующему неподалёку морю, точнее, слился с ним в единое целое. Дикари-кочевники вместо того, чтобы в страхе бежать от несокрушимой македонской армии, стремительным вихрем в пустыне мчались сквозь её шеренги, не щадя никого на своём пути. Оглушительное ржание коней, лихой свист их наездников, отчаянные вопли погибающих воинов Искандера – всё это складывалось в кромешную какофонию непонятных звуков. Свою лепту вносил и визжащий в ушах ветер, что, срываясь и вновь затихая, заставлял высокие травяные просторы колыхаться, словно волны.
       В этот момент Зопириону казалось, что царство Аида[4] находится не глубоко под землёй, а здесь, на северном побережье Пост Эвксинского[5]. Наместник уже начал глубоко сожалеть о своём крайне опрометчивом желании захватить Скифию, глядя на то, как скифы практически без потерь уничтожают одну шеренгу за другой. Непревзойдённые всадники чувствовали себя в седле лучше, чем иные пехотинцы на своих двоих. Они успевали уворачиваться от летящих в них стрел, перекатываясь с одного бока лошади на другой, метко стрелять в ответ или же продолжать при этом рубить обезумевшую от ужаса массу македонцев.
       - Зопирион! – подъехал к наместнику один из советников. – Всё кончено. Скифы победили. Нам пора уходить, или же они и нас убьют.
Поборов готовую выплеснуться через край горечь поражения, Зопирион нехотя повернул коня и поскакал прочь. Прочь из тех земель, где живёт единственный не покорившийся Александру Македонскому народ – скифы.


Середина V века н.э.
       Князь Гатило[6] с презрением смотрел на римские легионы, приближающиеся с запада. Объединённое войско славян и гуннов уже не раз громило армии постепенно гниющей изнутри Римской империи, и изменять в этот раз правилу не намеревалась. Тем более что сам Рим находился не так далеко, и скоро поход увенчается грандиозным успехом. Ведь голозадые римские солдаты[7] и близко не могли равняться с бесстрашными в бою славянами, составлявшими авангард и прикрывавшими фланги «варварского войска», пришедшего откуда-то из земель меж Истром[8] и Меотидой[9], костяк которого составляла тяжеловооружённая конница гуннов. Воины Гатилы были горды и полны решимости.
       Вот и в этот раз даже удача не воспротивилась им. Славяно-Гуннское войско взяло Рим в осаду, и только Папа Римский хитростью смог отговорить князя от штурма и полного разорения города. «Нет чести в захвате того, что само по себе скоро разрушится», - думал Гатило, во главе могучего войска отъезжающий от «Вечного города» и твёрдо решивший основать такой же у себя на родине, что простоит века, а то и тысячелетия в память о его славе и величии.


907 год н.э.
       Удары молота, вбивающего железный гвоздь в дерево, казались раскатами грома на фоне приумолкшей толпы византийцев. Князь русов Олег, которого через века назовут Вещим, стоял на невысокой приступке и прибивал свой щит к воротам Царьграда. Огненно-красный круг, не раз защищавший князя в кровопролитных сражениях, был обведён жёлтой каймой, а в центре красовался тоже жёлтый коловорот[10] – священный символ славян. Убедившись, что щит держится крепко, Олег повернулся к толпе туземцев, впереди которых стоял сам император со своими советниками. Князь молча криво усмехнулся. Говорить было больше не о чём.
       Русы пришли из-за моря, словно гигантская волна, от которой нет спасения, и сходу взяли Царьград в осаду. В конечном итоге, правитель вынужден был сдаться и подписать договор, полностью удовлетворявший требования русичей. Опасаясь, что северяне воспользуются случаем и примутся грабить город, жители в панике забились в свои дома, однако воины Олега, кажется, имели совершенно другой склад ума, нежели развращённые своим собственным богатством византийцы. Они устроили огромный пир, а на следующее утро уже стали готовить корабли к отплытию.
       Посмотрев в последний раз на Царьград, Олег двинулся к кораблям, на которые рослые, крепкие мужи грузили условленную договором дань. Над крышами домов отчётливо виднелись позолоченные купола церквей с венчающими их крестами. Христианский Бог не уберёг византийцев от наглых язычников, даже не попытался это сделать. А что город не разграбили – так это не его заслуга, а князя, который вымуштровал и выпестовал столь доблестное воинство.
       Уплывающие вдаль корабли русов храбро показывали спину поверженному врагу, и лишь несколько воинов оглянулись, да и то только для того, чтобы послушать, как смотрится Царьград вместе с прибитым к его воротам щитом Вещего Олега.


Март 972 года н.э.
       По натуре спокойный и степенный, на порогах Днепр необычайно преображался. Яростный поток мутной воды, как агонизирующий зверь, в неистовстве бился о камни, разлетаясь тысячами брызг, что навсегда оставались на берегу, либо же неслись дальше. Рокот вокруг стоял такой, словно гневался сам Перун. Днепр ревел, словно взбешённый тур или же дикий, необъезженный конь, которому лишь нависающие по бокам гребни-скалы в праве чесать пенистую гриву. На порогах проявлялась вся мощь, вся сила великой стихии, её живая натура. И эта натура будто всем своим нутром хотела о чём-то сказать не очень большому войску, ехавшему вдоль берега, о чём-то предупредить, но не могла, и с тоской взирала на то, как обречённые едут навстречу своей погибели.
       Во главе войска восседал на огромном вороном жеребце молодой князь. Лицо его, успевшее повидать многие виды, было разукрашено причудливым узором шрамов, которые, казалось, только придавали обладателю мужественности и величественности. Голубые глаза устало горели на измождённом лице, густые русые усы и клок волос на голове, иначе называемый «оселедцем», блиставшая золотом серьга в ухе – всё это говорило о его принадлежности к знатному и славному роду. То был князь Святослав Игоревич, князь Руси, гроза болгар и византийцев, победитель Хазарского каганата. Однако сейчас его голова была занята отнюдь не вселенскими тяготами, а довольно мирской проблемой: почему так долго не возвращаются дозорные, почему ни весточки от них?
       Неожиданно из рощи, расстилающейся впереди, на взмыленных конях выскочили трое из восьми посланных вперёд молодцев. У одного из них в боку пестрела стрела, два других обливались холодным потом.
       - Печенеги! – срывающимся голосом крикнул один из вернувшихся. – Засаду устроили, князь! Нас со всех сторон в кольцо взяли… Не выбраться…
Святослав стиснул зубы, дабы проклятье не вырвалось из уст:
       - Говорил же мне Свенельд, что печенеги на порогах стоят, - пробормотал он. - Наверняка Цимисхия[11] происки. У, византиец вероломный! Ну да ладно, судьба, видать… - князь поднял голову и обратился к дружине. – Что молвите, храбры воины? Печенегам нужен я, я им и достанусь. Хотите ли вы в бою со мной бок о бок полечь, либо же без князя домой, в стольный град, воротиться?
       - За тебя, князь, за тебя! – зашумело войско. – Коли мы уж тебе клятву давали, так слово своё сдержим! Веди, княже, нас в бой!
Глядя, что решение, похоже, принято единогласно, Святослав вновь обратился к дружине:
       - Что ж, братья, мы выбрали свою стезю! Честь не отдадим, а костьми ляжем – мёртвые же сраму не имут!
Воины одобрительно зашумели, и в этот момент воздух прочертили первые стрелы. И началась сеча не на жизнь, а на смерть, и за честь, и за славу. Русы рубили с плеча, создавая сплошную кровавую круговерть. Печенеги шли волнами, словно необъятные воды Днепра на пороги. Уставшее после длительного похода войско русичей несло великие потери, но ещё больший вред нанося ворогу. Святослав дрался, как загнанный в тупик медведь, разбрасывая печенегов сразу по два-три. Однако и его силы кончились, и пал князь, сражённый десятком клинков. Но и после смерти он был страшен: звериный оскал, приправленный кровавыми ранами, представлял собой на редкость жуткое зрелище.
       Хан печенегов Куря повелел сделать из черепа героя кубок, из которого пил на пирах, часто произнося такие слова:
       - Пусть наши дети будут такими же, как он!


Январь 1238 года н.э.
       Хан Батый уверенно ехал вперед многотысячного ордынского войска, которое, несомненно, было непобедимым. Хан ехал по своей земле, со свежей и богатой добычей, доставшейся ему после разорения Рязани, и ничто не могло помешать Батыю наслаждаться спокойным зимним утром. Поэтому, когда в аръегарде раздался лязг оружия и громкие крики, Батый был неприятно разочарован. Обернувшись, он увидел лишь поднятое копытами коней снежное облако, в котором мелькали человеческие тени.
       - Что это такое? – спросил он у одного из воевод.
       - По всей видимости, русичи, мой господин. Рязанские бояре погоню послали.
       - Глупцы! – осклабился хан. – Едем дальше, нечего терять время из-за этих безумцев.
Прошло ещё некоторое время, однако звуки боя не прекращались. Въехав на курган, Батый пригляделся. И то, что он увидел, до глубины души поразило его. На глаз, полторы тысячи русичей, которых легко можно было отличить по лёгким кольчугам, надетым на разукрашенные узором рубахи, и остроконечным шлемам, безжалостно смяли задние части ордынского войска и теперь уничтожали центр и фланги. Впереди всех тяжело рубился огромный богатырь. Он буквально рвал и метал татар, хватал мечи поверженных противников и вновь бросался в гущу боя. Войско хана всполошилось и спешно принялось готовиться к битве.
       Из аръегарда к хану мчался молодой татарин, крича на ходу:
       - Евпатий Коловрат это! Русские Боги мстят нам за Рязань!
       - Вот это храбрец, - поразился Батый. – Эй, Хостовурл, пойди и убей этого Коловрата, а голову принеси мне! Хочу поглядеть на него вблизи.
Татарский богатырь Хостовурл не замедлил исполнить приказ хана. Однако когда схватился он с рязанским князем один на один в кругу расступившихся воинов, то понял, что не совладать ему с русичем. И был повержен Хостовурл мечём Коловрата.
       Хан был в ярости. Он просто не могу смотреть на то, как жалкая горстка русов уничтожает его непобедимое войско.
       - Камнемёты к бою! – прохрипел он.
Воины Коловрата сначала не поняли, почему вдруг татары стремительно начали отступать, и бросились за ними, но тут на них и посыпались с холодного зимнего неба каменные глыбы.
       Когда рассеялся снежный вихрь, сорвавшийся с потревоженной земли, то глазам хана предстал десяток окровавленных людей, еле стоявших на ногах, однако готовых в любой момент вновь ринуться в бой. Они спокойно стояли и ждали своей смерти. Хан лично поехал к ним, посмотрел издалека в их свирепые глаза, спешился…и передал одному русичу из рук в руки тело павшего Коловрата. Батый был изумлён до глубины души отвагой русской дружины, яростью князя, решимостью его воинов. Он отпустил уцелевших на все четыре стороны, а сам с остатками своего войска двинулся на юго-запад, и ещё долго время ордынцы не появлялись в рязанских землях.



5 апреля 1242 года
       Лёд трещал и надрывно стонал под копытами тяжёлой конницы крестоносцев. Рыцари Ливонского ордена, гремя, словно выпущенный на свободу скандинавский дракон, продвигались по скованному ледяным панцирем Чудскому озеру. Как верные воины Папы Римского, они несли на своих мечах истинную веру Христову «русским язычникам», не захотевшим два года назад принять её добровольно. Стоящая впереди русская дружина придерживалась совершенного другого взгляда на происходящие события. Однако раздумывать над этим ни у кого не было времени: лёд уже начал потихоньку покрываться трещинами, и рыцарям необходимо было поторопиться.
       Неповоротливая в тяжёлых панцирях пехота, окружённая со всех сторон такой же конницей, наконец, врезалась в лёгковооружённый строй русов. Неожиданно для всех передовой полк попросту расступился перед врагом, пропуская его сразу в центр, где руководил собственноручно смелый и молодой князь Александр, прозванный ещё Невским. Ливонские рыцари яростно сражались за насаждение чужому народу веры в своего Бога и, как им казалось, за Христа, однако слишком поздно почуяли опасность. Фланги русичей сомкнулись с двух сторон, не давая возможность крестоносцам ни отступить, ни даже развернуться. Лёд заскрежетал под натиском убивающих друг друга людей и начал проваливаться. Ливонцы один за другим начали терять контроль над собой: им всё больше казалось, что они попали в самый настоящий ад. По-настоящему сложно стало разобрать, где кто находиться, поэтому многие рыцари, так храбро присягавшие на верность самому Христу, побросав оружие, бросились бежать сломя голову по рушащемуся под ними льду. Русы, вторя ледяной стихии громким победным кличем, кинулись за позорно бегущими горе-воинами. А лёд всё трещал и проваливался, поднося морозной воде всё большие жертвы. Тяжёлая броня предательски тянула ливонцев вниз, в пучину, но и русичи тоже поскальзывались и падали в холодные объятья смерти.
       В тот день, вошедший навсегда в мировую историю, полегло немало людей, но в который уже раз Русь и вера её были спасены мечём, щитом и жизнями отважных ратников.


1563 год
       Ужасная боль, пронзавшая бок уже третий день, наконец, начала стихать. Байда Вишневецкий с хрипом втянул в себя свежий морской воздух и открыл глаза. Нет, ничего вокруг не изменилось. Всё та же серая стена возле морской затоки сверху и снизу него, всё то же великое Чёрное море и такой далёкий родной берег где-то там, за волнами. Любое движение отзывалось нестерпимой болью, железный крюк, вбитый в стену, крепко засел под рёбрами Байды. «Как же меня так угораздило-то свалиться?» - думал Вишневецкий. Он смутно помнил, как турки, взявшие его в плен, скинули со стены где-то между Константинополем и Галатой. Он помнил незабываемое чувство полёта, а потом резкий удар в бок и невероятную боль, от которой хотелось поскорее умереть. Однако Байда не мог себе этого позволить. Он не станет умолять карауливших его там, наверху, турок, чтоб те прикончили его, никогда не станет – им только того и нужно. «Что ж, видно, судьба такая», - подумал Байда прежде, чем в очередной раз провалиться в вязкое забытьё, приближавшее его к смерти.
       - Эй ты, на крюке! – услышал Вишневецкий сквозь тьму далёкий голос. – Не сдох ещё? С тобою султан говорить хочет!
       - А я с ним не хочу, - прохрипел козак. – Ибо не о чем нам разговаривать.
Но любопытство превозмогло боль и тихую идиллию морского шёпота, и Байда сквозь щёлку глав посмотрел на стоящего внизу султана Сулеймана. Тот оказался тучным, полным мужчиной лет 40 в расшитом драгоценными камнями кафтане.
       - Послушай, Байда, - вкрадчиво начал Сулейман. – Я, честно скажу, поражён твоим мужеством и предлагаю тебе забыть все наши разногласия, я предлагаю тебе свою милость, если ты примешь мусульманство. Нам нужны такие люди, как ты.
Вишневецкий издал странный звук, который, скорее всего, означал смех.
       - Тогда почему ты, султан, таких людей со стены сбрасываешь, да при том так неумело? А милость твою, вместе с верой, засунь себе подальше в одно место, откуда они и вышли…
       - Замолчи, урус! – моментально рассвирипел Сулейман. – Ты на моей земле и должен уважать нашу веру!
       - С какой это радости? – сипел Байда. – Вы на моей земле были, и я не помню, чтоб вы нашу веру уважали. В любом случае, что ты мне сделаешь? Убьёшь? Так мне ведь этого и надо… А ты ведь меня боишься, султан. – Вишневецкий вгляделся в лицо турка. – Меня и всех тех, кто называет себя козаками запорожскими. Ты знаешь, что скоро они придут из-за моря и будут убивать и разорять твою страну, как ты разорял нашу... И будет вам лихо…
На лице Сулеймана на самом деле застыло выражение нескрываемого ужаса. Он смотрел прямо в глаза Байде, превратившиеся в две чёрные бездонные воронки, из которых дышала холодом сама вечность. А также через них действительно смотрела смерть тысяч соплеменников султана, уже живущих и ещё не родившихся…
       - Убейте его! – взвизгнул Сулейман.
Лучники немедленно положили стрелы на тетиву, и те, коротко тренькнув, отправили Байде избавление от мучений. Перед смертью Вишневецкий расправил плечи, ибо больше ему не было больно, и устремил свой взор на север, к родным берегам…


7 сентября 1812 год
 
«…И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:
"Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте же под Москвой,
Как наши братья умирали!"
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.

Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась - как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой...

Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны -
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать…»

27 февраля 1943 года
       Зимний лес поражал своим великолепием. Расположенные в хаотичном порядке берёзы и дубы простирали свои голые ветви прямиком к небесам, покрытым плотной завесой облаков. Было в этих замерших исполинах нечто такое, что давно уже не почувствуешь нигде на просторах Руси. Ветер размеренно покачивал кроны вековых старцев, и те склонялись, словно в поклоне древним Богам.
       Однако наблюдать за этим зрелищем никто не мог: на опушке этого небольшого леса кипел жестокий бой. Три немецких пулемёта в дзотах держали под прицельным огнём взвод русских солдат, которые вынуждены были окопаться в неглубоком, но мокром февральском снегу. Два дзота уже дымились изнутри, уничтоженные бронебойщиками и автоматчиками. Но третий, оценив всю сложность ситуации, не давал русским даже на миг высунуться. Все просто лежали в нерешительности и ждали, пока всё само собой разрешиться неизвестно каким образом.
       Не бездействовал всего лишь один молодой рядовой. Тяжело дыша, он полз вперёд, загребая руками предательски скользящий под ними снег. Он не надеялся, что доползёт целым, он просто выполнял то, что должен был. Подобравшись к дзоту с фланга, рядовой бросил внутрь две гранаты. Через пару секунд раздался взрыв и из дзота повалил чёрный дым. На опушке послышались несмелые крики «Ура!», солдаты начали подниматься в атаку. И тут пулемёт снова ожил!
       Растерянно обведя взглядом поле боя, рядовой, не понимая, что делает, по какому-то внутреннему наитию кинулся вперёд и закрыл амбразуру своей грудью. Пули безжалостно разорвали его тело за несколько небольшим мгновений, но их хватило, чтобы остальные бойцы подоспели на помощь и устранили последнего неприятеля.
       А на памятнике неизвестному герою потом напишут: «Александр Матросов».


12 апреля 1961 года
       Гражданин Советского Союза Юрий Гагарин первым из людей на планете Земля полетел в открытый космос на сконструированном украинцем Сергеем Королёвым космическом корабле «Восток-1». Этим он открыл новую эру в истории человечества, эру освоения космоса. И это на самом деле было настоящим мировым достижением, снискавшим всеобщую славу и общеизвестность, а дело Гагарина и Королёва приравнялось к национальному подвигу…


23 мая 2008 года
Благо и достижение современной цивилизации – просторы Интернета. Сайт vkontakte.ru. Один парень с чисто славянской фамилией и 11-ю баллами[12] по истории: «наши предки не**ра не зделали чтобы нас уважали а мы темболее нихр*на не замутим...».


Эпилог
       Лицо Святослава Игоревича окаменело, вновь стиснув зубы, он яростно и презрительно посмотрел вниз, сквозь время и пространство. Потом встретился взглядом с Евпатием Коловратом, сидевшим напротив и подозрительно поникшим. Тишину нарушил судорожный звук – это Байда Вишневецкий от неожиданности подавился кабаниной. А у Саши Матросова подозрительно заблестели глаза…
       В пиршественному зале Вальхаллы[13], сводами которому служит крона Мирового Древа и в который через все 540 дверей уже давно не входил ни один достойный герой, повисло тяжёлое, траурное молчание. Даже Один[14] отставил поднесённый к устам кубок и устало закрыл своей единственный глаз.





Примечания

1 – Александра Македонского.
2 – историческая область на востоке Балкан, в описываемый период времени находившихся под властью македонцев.
3 – Южного Буга.
4 – царство мёртвых в греческой мифологии, ад.
5 – Чёрного моря.
6 – согласно версии Ивана Билыка, подкреплённой некоторыми историческими источниками, царь гуннов Атилла – это киевский князь Гатило (Кий), собственно и основавший Киев.
7 – римские солдаты, подобно греческим, одевались в туники без штанов.
8 – Дунаем.
9 – Азовским морем.
10 - древнерусское название свастики – исконно славянского символа.
11 - византийский император, подкупивший печенегов, чтобы те убили Святослава.
12 - в украинских школах действует 12-бальная система оценивания, где 11 равняется 5 баллам по советской системе.
13 - место, куда попадают отважнейшие из воинов после гибели по скандинавской мифологии.
14 – верховный Бог в скандинавской мифологии.

Использованные материалы: Интернет-энциклопедия «Википедия», учебники истории за 7 и 8 классы, Иван Билык «Меч Арея», Лев Прозоров «Святослав Храбрый», фрагмент стихотворения М.Ю.Лермонтова «Бородино», веб-сайт vkontakte.ru.


24-25 мая 2008 года