16- Дом литераторов
неподходящая атмосфера.
Речь шла о ресторане ЦДЛ, или, на худой конец, о кафе с расписанными
стенами при входе в ресторан. Кафе внизу было менее популярным. Слушая
папино чтение "Мастера и Маргариты", мы хохотали втроём над описанием
ресторанного быта в Грибоедове.
Сами же родители бывали там постоянно. Кривая их пути с работы
пролегала через Дом Литераторов, точнее, через ресторан, где
происходило общение коллег вне работы. За столиками вершились судьбы
произведений и авторов, рождались великие проекты и разражались
непристойные скандалы. За столиком умер Серёжа Дрофенко, подавившись
кусочком мяса. Центром жизни ЦДЛ бесспорно для всех являлся ресторан,
чьим главным действующим лицом была льющаяся рекой водка, а вторым -
сигаретный дым коромыслом. Именно поэтому я не стала его завсегдатаем
и не обрела профессионального круга знакомых: с тех юных лет для меня,
правда, в обратном порядке - табак и потом водка - до сих пор являются
неодолимым препятствием в установлении человеческих отношений.
Тем не менее ежемесячная книжица ЦДЛ исчёркивалась дома мамой в
поисках интересных собраний и мероприятий, некоторые из которых
заслуживали нашего внимания.
Мне было лет тринадцать, когда в Москву приехал знаменитый французский
мим Марсель Марсо, и одно из выступлений назначалось в ЦДЛ. Мама
достала билеты на всех, в том числе на мою близкую подружку Женю
Бочарову, недавно переехавшую из Тушино на Красную Пресню. Мы
пользовались любым предлогом провести вместе время, и после выступления
Марселя Марсо я собиралась ночевать у неё дома.
Большой зал Дома Литераторов был забит до отказа, люди сидели в
проходах, на подоконниках и на ступеньках лестниц. Большие до потолка
окна были распахнуты настежь в летнюю ночь, чтобы не задохнуться.
Выступление, назначенное на восемь, откладывалось час за часом.
Публика не трогалась с места. Маэстро задерживался на другом
выступлении. Он прибыл часам к одиннадцати и, чрезвычайно этим
обеспокоенный, полчаса извинялся перед ревущей от восторга публикой.
Рёв стоял по окончании каждой последующей пантомимы, на время которой
зал замирал. Марсель Марсо оказался добрым человеком и дал сверх
программы множество миниатюр, пока в час ночи не взмолился, что
смертельно устал. Рукоплескающий зал смеялся и ревел, как растроганное
доисторическое чудовище.
К Жениному дому от Дома Литераторов мы шагали пешком по ночным улицам,
когда увидели, что навстречу нам бежит её мама, напуганная нашим
отсутствием в столь поздний час - было около двух ночи.
Женя, ныне Евгения Валентиновна Макарова, хирург высшей категории
в 1-ой Городской Глазной больнице города Москвы, с юности обладала
артистически чуткой душой и часами простаивала у театральных
подъездов, питающих её мечты, а так же сочиняла новеллы, исписывая
тетрадки аккуратным школьным почерком, и зачитывала их мне в
промежутках между театральными страстями. Её маме, Тамаре Владимировне
Cтепановой, замечательному хирургу-пневмологу Боткинской больницы,
стоило тяжкого труда наставить дочь на праведный путь. Пока не пробил
час поступления в медицинский институт, та охотно посещала
притягательный для неё творческий мир.
За столиком ресторана ЦДЛ с маминой подачи решили организовать концерт
Ахмадулиной* с Нейгаузом**. Мама была непревзойдённый стратег: она
всегда знала, в какой момент и что именно надо сделать, чтобы
оказаться на гребне успеха. Маму вело безошибочное журналистское
чутьё. Организация концерта заняла много времени, но в итоге наступил
день, когда все мы оказались за кулисами, а Белла Ахмадулина и
Станислав Нейгауз в концертном платье готовились выйти на сцену.
Мама исчезла из поля моего зрения, занятая организацией выступления, а
мы с папой бездельно бродили за кулисами, время от времени
сталкиваясь в дебрях ниспадающих рядами занавесов.
Плутая в занавесах кулис, я слушала немощный и, видимо, ещё и потому
подвывающий Беллин голос,- хотя подвывали многие знакомые мне поэты с
более сильными голосами, подчиняясь мелодии стиха.
В какой момент мало любимая мной поэзия пробилась сквозь речитатив и
настигла меня, скрытую в темноте тяжёлых складок? В какой момент
начался этот бесконечный полёт взмываний и низвержений, мучительный и
освобождающий одновременно? Каким образом я превратилась в
сейсмический центр этого крушения, отворяющего неведомые мне до сих
пор бесконечности? Слёзы лились водопадом, смачивая пыльные занавесы,
укрывающие меня от коварного папы, не преминувшего позднее
прокомментировать публике мою поэтическую восприимчивость. Ох, уж этот
папа, не страдающий особенной деликатностью.
Нельзя сказать, чтобы я полюбила с тех пор поэзию. Поэтическая форма
стиха по-прежнему отталкивала меня своей чрезмерной
концентрацией. Мне, как самолёту, необходимо пространство взлётной
полосы, разреженное словами. Менее концентрированная и свободная от
рифмы поэтическая проза - моё лётное поле.
Разбитая вдребезги поэтической частью вечера, укрытая от мира
закулисной свалкой, сопя в полном изнеможении за душными складками, я
приходила в себя под фортепьянную музыку - знакомую с детства стихию,
не могущую причинить мне никакого вреда, как шторм дельфину. Звуки
трепали меня своим обилием, но это трепание только приводило в порядок
разбросанные клавиши моей души. Я воздала должное организаторам
вечера, определившим музыкальную часть после поэтической.
Заваленные цветами виновники торжества, в окружении организаторов,
друзей и родственников, поехали отмечать триумф на чью-то квартиру.
В доме с бесконечными проходными комнатами, скорее похожем на
актёрский, чем на поэтический, за бесконечно длинным столом умещалось
около ста человек и ещё около ста бродили по дому. Недалеко от меня
сидела юная француженка в открытом вечернем платье с колье на шее,
привлекая внимание непривычным нарядом не только меня, но и Беллу, уже
расслабленную всеми необходимыми рюмашками.
- Как вас зовут, прекрасное дитя?- с любопытством спросила Белла, и
когда та ответила, продекламировала, подняв брови и прислушиваясь к
звуку собственного голоса:
- Прекрас-ная Жак-лин, францу-женка Жаклин... Прекрас-ная Жак-лин...
Потом было мучительное отлавливание такси в три часа ночи на зимней
улице под мелкую колючую вьюгу.
От того замечательного выступления остались дома фотографии Беллы и
Нейгауза на сцене в концертных платьях и с цветами, пожинающие успех.
Коротко стриженая Белла Ахмадулина в чёрном бархатном платье до пят,
с длинным жемчужным ожерельем вокруг шеи, с вытянутым кверху
подбородком в своей поэтической молитве. Относительно молодой, но
седоволосый Нейгауз, в чёрном костюме, с мягкой радостной улыбкой
человека, несущего свои тяготы.
Папина панихида проходила, как принято, в малом зале ЦДЛ, знакомом мне
по другим панихидам.
Поднимаясь из раздевалки, я бросила взгляд на двери малого зала, как если бы теперь, по прошествии лет, пыталась увидеть следы, оставшиеся со дня похорон.
Все оставалось на своих местах, даже книжная лавка, и безукоризненные двери плотно закрыты.
У входа в зал, ведущий в ресторан и где раньше играли в шахматы, стояли головорезы в чёрных костюмах. Я удивлённо посмотрела на свою семидесятилетнюю маму.
- Часть Дома Литераторов откупили новые русские,- объяснила она.-
Теперь здесь просто так не посидишь.
Холл заполняла публика, пришедшая в кинозал.
По лестнице со старческой осторожностью спускался Вознесенский в своём
неизменном шейном платке.
- Позвольте сфотографироваться рядом с вами замечательному панамскому
поэту Ксавьеру Койадо,- попросила я Вознесенского, вольно переводя ему
просьбу своего мужа.
Прибывающая публика, несмотря на толкотню, отчужденно огибала головорезов, оставляя свободное пространство в тесном зале.
Всякий раз, когда я наталкиваюсь на эту фотографию в домашнем альбоме,
она напоминает мне печальную точку в нашей истории.
* Белла Ахатовна АХМАДУЛИНА ( р.1937 г.) – одна из крупнейших русскоязычных поэтов конца ХХ столетия. Лауреат Государственной премии СССР (1989), Президентской премии России (1998), независимой премии «Триумф» (1993), международной поэтической премии «Носсиде» (Италия, 1992), Пушкинской премии (Германия, 1994), международной поэтической премии «Брианца» (Италия, 1998), награждена орденами Дружбы народов (1984) и «За заслуги перед Отечеством 1У степени (1997). Б. Ахмадулина является почетным членом Американской Академии искусств и литературы (1977).
** Станислав Генрихович НЕЙГАУЗ (1927-1980 г.г.). В 1953 году заканчивает аспирантуру Московской Консерватории по классу своего отца, профессора Г.Г. Нейгауза. В 1957 году начинает педагогическую деятельность в качестве ассистента в классе своего отца, с 1966 продолжает преподавать в Консерватории в звании доцента, с 1977 г. – в должности профессора. ( Его всемирно известные ученики Раду Лупу, Владимир Крайнев, Елена Рихтер, Евгений Могилевский, Андрей Никольский, Валерий Кастельский, Брижитт Анжерер). С 1949 года вплоть до самой смерти ведет активную концертную деятельность. В 1966 году был удостоен звания Заслуженного артиста республики (РСФСР).
Все неполные пятьдесят три года его жизни были непрерывным горением, служением Музыке и вечной правде Искусства.
Свидетельство о публикации №208052500504