12- Комсомольская правда

       Однажды я оставила на столе серию иллюстраций пером к только что
прочитанному роману Апдайка "Кентавр".
       Наутро я не нашла их на столе.
       Оказалось, что мама, обнаружив мои иллюстрации, отнесла их в редакцию
"Комсомолки", где в то время работала.
       - Такие работы надо уже показывать,- сказала она.
       Их напечатали в "Алом парусе" под рубрикой "Вернисаж".
       Так стали печатать мои рисунки, в основном, к чужим текстам. Приходила
почта, мешками, от служащих в армии. С кем-то я даже послушно
переписывалась.
       - Как бы мне хотелось, чтобы эта девочка проиллюстрировала мою книгу,-
заметила как-то в Симферополе писательница Светлана Ягупова в
разговоре с другой писательницей Еленой Криштоф.
       - Ничего нет проще, я знаю её с детства, - ответила тётя Лена изумлённой
Светлане и поведала ей историю знакомства с нашей семьёй. Тётя Лена
знала и Нонну, мамину близкую подругу по университету, кончившую жизнь
самоубийством много лет назад.
       Помню Нонну смутно, помню её именно такой, какая она на фотографии тех
лет: светлокудрая, в беретике, с воздушным шарфиком на шее,- у мамы
тоже был подобный шарфик, жатый, арбузного цвета. И одинаково длинные
пальто.
       Нонна отравилась уксусной эссенцией, работая в Кустанае. Мы поехали к
ней домой. Возможно, в Курск. Мне было мало лет, но меня не с кем было
оставить, и чтобы взять меня с собой, маме пришлось объяснить, как
себя вести и почему это так важно. Именно поэтому я запомнила словами,
что произошло с Нонной. Был дождливый синий вечер и развозженные
дороги, видимо, деревни. Мама загодя надела на меня резиновые сапожки.
У маленького деревянного домика с крыльцом мама покричала. Из дверей
вышла согнутая женщина, обмотанная в платок, она не удивилась,
отвечала тихо и невыразительно, как с незнакомыми, но когда мама
назвалась, пропустила в сени, отодвинув с прохода вёдра. Это была мама
Нонны после смерти дочери. Несмотря на малый возраст, я видела, что
женщина сильно страдает, страдает деревянный домик, страдает синий
вечер, страдают пустые вёдра. Голоса звучали тише обычного, страдали
дни, страдала вся поездка - и я старалась молчать.
       С той поры помню Лену Криштоф в нашем доме, когда она наезжала в Москву по издательским или личным делам или жила в Переделкино. Мне было лет
девять, когда она подарила мне свою первую книгу "Кто будет
капитаном?".

       Светлана Ягупова прислала мне рукопись. Для иллюстраций я приспособила
подсветку на редакционной даче в Шереметьево, где мы проводили лето, и
отгородилась от мира занавеской. Но поскольку я устроилась на террасе,
гости неизбежно проходили мимо меня.
       Игорь Макаров*, большой товарищ моих родителей, снимал с семьёй дачку
неподалёку. Поднявшись на нашу террасу, он приоткрыл ко мне занавеску:
-Можно мне в святая святых?
       Игорь в своё время закончил Строгановку и работал художником на
телевидении. Он подарил нам с автографом детскую книжку песен Энтина
из кинофильмов, со своими иллюстрациями. Несколько картин Игоря висело
у нас в московской квартире. Среди них победившая на конкурсе графиков
- Мао Цзе Дун, бесконечно выглядывающий из каждой срубленной головы. Я
сильно стеснялась своих рисунков.
       - Напрасно ты стесняешься,- убеждал меня Игорь, внимательно
вглядываясь мне в лицо.- Вот, например, это,- он выбрал одну
иллюстрацию,- это очень хорошо!
       С готовыми иллюстрациями я отправилась в Симферополь знакомиться со
Светланой Ягуповой и издательством "Таврия".
       - При знакомстве не будь букой,- напутствовала меня мама. После
витания в облаках это был мой второй недостаток.
       - Это она поначалу бука,- поспешил объяснить папа.- Когда я отвёл её в
"Московский комсомолец", она тоже поначалу была бука, а потом
разговорилась.
       Симферополь мне был знаком: там жил мой троюродный брат Серёжа, с
которым мы в Евпатории у бабушки летними каникулами исходили все
пляжи.
       С мягкой, тихой, приветливой Светланой мы остались большими друзьями.

       Папа чрезвычайно гордился моим успехом в "Таврии" и всем хвалился.
- Как глаза-то вылупили кассирши,- прокомментировал он маме,
вернувшись со мной с почты, где мы получали перевод гонорара из
издательства "Таврия".- Такие большие деньги- и такой пигалице!-
комментируя, папа всегда шутействовал- тянул гласные, склонял голову
набок, строил глазки, делал ручкой, выкидывал коленца, а то и
приплясывал, так что никогда нельзя было понять, всерёз он говорит или
смеётся.

       Из "Комсомольской правды" я незаметно очутилась в журнале "Юность" в
отделе у Наташи Лагиной.
       - Это дочь Лагина,- объяснила мне мама,- который написал "Старика
Хоттабыча". Очень приятная женщина.
       Полная, круглолицая и простоволосая женщина, в кофейного цвета
водолазке, улыбалась мне, быстро растягивая рот, и тут же приводя его
на место- удивлённая невиданным ранее своеобразием улыбки, я
пересказала это маме.
       - Хочет проявить расположение,- объяснила та,- а забот полон рот.
       Сопровождая Наташу Лагину от редакции домой, я очутилась в
писательском доме у метро "Аэропорт". Разговаривая со мной, Наташа
быстро выкладывала из сумки кулёк с гречневой кашей, пересыпала её в
плошку и вытирала рассыпанное кухонной тряпкой. По рассеянности я не
связала, что квартира принадлежала её отцу и, вероятно, автор любимого
"Старика Хоттабыча" находился в соседней комнате.
       Наташа сама меня фотографировала для публикации.
       В "Юности" вышла моя заметка, мной же и проиллюстрированная. Наташа
отредактировала меня так аккуратно, что я и не заметила.
       От "Юности" меня послали в командировку на Тюмень-Сургутскую железную
дорогу.
       С очерком о Туртасе я попала на семинар молодых очеркистов, устроенный
при Союзе журналистов. Его прочитали и проанализировали несколько
оппонентов. Похвалили литературный дар и отметили банальность мысли,
отнеся её на счёт молодости автора.
       На семинаре Анатолий Эфрос** рассказывал о своём театральном опыте. В
частности, о "Гамлете" в разных постановках, в том числе английского
драматурга, где драки между персонажами Эфрос впервые видел не на
шпагах, а тяжёлыми куртками, палками и саблями- реалии, подтверждённые
исследованиями английских режиссёров. Он говорил о штампах,
обезличивающих нашу жизнь и восприятие,- и об истине, обнаружив
которую, даришь себе и другим новый спектакль по старому произведению.

       Странная писательская деятельность, которой нельзя научить. "Научить
нельзя, можно научиться",- улыбчиво повторял мне художник Брюлин Иосиф
Николаевич, ученик Митурича и мой учитель, имея в виду учебный процесс творческого мастерства. Это положение настолько верно, что мне приходится вспоминать
о нём в течение всей жизни.
       Профессия, где так же нельзя передать умение, как приложить чужое умение к собственному труду, в которой каждый "инструмент" неповторим и
научиться на нём играть можешь только сам.
       Одно замечание мне сделала мама. Папа за всю жизнь не сделал мне ни
одного. Но и никто никогда мне их не делал. Я росла среди
профессионалов, где, во-вторых, все знали это странное свойство
писательского обучения. И, во-первых, понимали, что в этой профессии
существует призвание, без которого лучше не учить ничему.
       Отбираешь сам из тьмы прочитанного, повторяешь, подражаешь,
принимаешь к сведению услышанное краем уха,- пока не сформируешься
как личность и не обретёшь собственную манеру мыслить, а затем и
говорить...
       И никогда не приходит уверенность. Помню, как современный мастер
панамской прозы Хусто Арройо, вручая мне свою последнюю книгу,
тревожно выяснял, хороша ли она для меня.
       - Господи, Хусто,- изумилась я.- Вы же классик!
       - Никогда не знаешь,- неуверенно ответил он.
       ...И пока, прожив большую часть жизни, сам не заметишь, что оставляешь
за собой рукописные произведения, когда никто и ничто от тебя их не
требует. Малосознательная и ненаправленная деятельность. Скорее образ
существования, где абсурдное чувство долга томит днём и ночью,
принуждая записывать сидя, стоя, на ходу и в транспорте, в труде и на
отдыхе, во сне и наяву, положив для того листки бумаги в сумку, в
карман, на ночной столик, в ванной. Десятки записок со
словосочетаниями, фразами и абзацами находишь в самых неожиданных
местах, как заснувших домашних животных. (Так однажды заснула у нас на
балконе черепаха, названная папой Издателем, где она проспала всю зиму
и была найдена нами по весне.). Без бумаги, ручки, очков и
спазмолитиков не выходишь из дому. Кому и когда мы присягнули?..

       Что может быть мучительнее, хуже?..
       Перед самим собою быть в долгу.
       "Не срок," -
       как отговорку, на бегу
       все повторять всегда одну и ту же.

       И обещанья некому вернуть,
       и только дальше недовольство множишь,
       когда сполна все выполнить не можешь,
       но и не хочешь делать как-нибудь.

       А потому не любим обещаний.
       И рады бы давать от всей души.
       Но сам изведал:
       с важными вещами
       будь очень осторожен,
       не спеши...

       За то, что не допью твоей росы я,
       всех песен не смогу своих сплести,
       прости меня,
       прости меня, Россия,
       и, вся земля,
       прости меня,
       прости.***

       Профессией стоило бы назвать умение продавать написанное. Но, как
известно, к нам это не относится.

       Однажды в моё отсутствие папа обнаружил на моём письменном столе
только что написанный рассказ. Дома оставался ночевать Володя Соколов****, и оба читали его вслух друг другу.
       С моим приходом разыгралась домашняя буря со мной в роли смерча.
       Любопытством в нашем доме страдал только папа,- правду сказать, не
всегда, а только когда спускался с небес, поэтому я и оставляла иной
раз свои вещи без присмотра.
       Я пылала от негодования, а довольный папа бегал по квартире с моим
рассказом и передавал маме детали своего разговора с Соколовым.
       - Мы с Соколовым считаем, что ты надежда русской литературы!- с
пафосом сообщил папа.- Рассказ-то плохой, но написано местами очень
хорошо!
       У папы никогда ничего нельзя было понять. Хоть в этот раз он и не
приплясывал.


       *Игорь Аркадьевич МАКАРОВ ( р. 1944 г.) - художник, график, лауреат "Золотого телёнка" и один из отцов-продолжателей 16-й полосы "Литературной газеты", пришёл в
"Клуб ДС" в 1968 году. Международные премии с выставок карикатур,
премия ТЭФИ, работа над мультфильмами "Пёс в сапогах", "Ограбление
по …", оформление телепередач "Волшебный фонарь", "Бенефис", "Вокруг
смеха", театральных постановок и мн. др.

       **Анатолий Васильевич ЭФРОС (1925-1987 г.г.) - театральный режиссёр,
заслуженный деятель искусств СССР, автор книги "Профессия: режиссер",
еще при жизни стал легендой русского театра.
       С 1954 г. – режиссер Центрального детского театра, с 1963 г. – главный режиссер Московского театра им. Ленинского комсомола, с 1967 г. – режиссер Московского драматического театра на М.Бронной, с 1984 г. – главный режиссер Московского театра драмы и комедии на Таганке.
       Постановки: «В добрый час!» В.С. Розова (1955), «Дон Жуан» Мольера (1973), «Женитьба» Н.В. Гоголя (1975), «На дне» Максима Горького (1984) и др. Снял фильмы: «Шумный день» (1960, совместно с Г. Натансоном, «Високосный год» (1961), «Двое в степи» (1962), «В четверг и больше никогда» (1977), телефильм «Фантазия» (1976) и др. Работал на радио и телевидении.

       *** Стихи В.В.Проталина.

       ****Владимир Николаевич СОКОЛОВ (1928-1998 г.г.) - известный русский поэт.
       Родился в Лихославле Тверской губернии. Окончил Литературный институт им. Горького в 1952 г. Первый поэтический сборник «Утро в пути» вышел в 1953 г. Из более чем 30 книг наиболее известны: «На солнечной стороне» (1961), «Смена дней» (1965), «Снег в сентябре» (1968), «Спасибо, музыка» (1978) «Сюжет» (1980) и др. Последняя книга – «Стихи Марианне» (1996). Стихи Владимира Соколова переведены на многие европейские языки. Лауреат Государственной премии СССР (1983), Пушкинской премии (1995).