11- Московский Комсомолец

       Папа говорил о параллельных мирах, о существовании разных планов, о
возможности других разумных существ во Вселенной, о гипотезах
происхождения человека.
       - Или может быть, мы все - грязь под ногтём у великана,- закончил он.
       - Ну, не говори такого, неприятно,- сказала мама.
       - Да, неприятно,- согласился папа.
       Я надолго задумалась после этого разговора- мир в моём сознании
расширился и усложнился. Но не только это изменилось - произошёл акт
духовной преемственности: папино мировоззрение стало критерием моих
знаний. До такой степени, что авторитет маминого мнения, до сих пор
единственный и непререкаемый, ушёл на второй план.
       - Просто ты ему в какой-то момент поверила,- сказала мама, впрочем
ничуть не расстроившись.- Но это не значит, что нельзя доверять моим
знаниям. Мы с папой можем расходиться во мнении, но знания у нас одни
и те же.
       - Да? - недоверчиво спросила я с присущим мне прямодушием.
       - Конечно, - уверенно подтвердила мама. Она была бойцовский петух. Если
папа благодушно лежал на боку, то мама шла до победного конца.

       В ту пору мама работала в "Комсомольской правде", а папа в отделе
поэзии журнала "Знамя" и в «Литгазете» под началом Георгия Гулиа…..Папа часто упоминал его в разговорах дома, в основном, с добродушным смехом. Мама же часто упоминала Сабова, который по всем параметрам выходил негодяй. Мама не знала середины и папину мягкость называла благодушием: "Благодушный
Валя",- так это звучало.
       Иногда я навещала родителей на работе. Папин отдел поэзии выглядел, как коридор с окном в торце, с характерным для большинства старых редакций запахом мышей и прокуренной мебели. По стенам в шахматном порядке стояло два письменных стола, заваленных бумагами, круглое кресло и какая-то мебель с телевизором. Иногда на кресле
оказывался толстый, с грушевидной головой и висячим толстым носом
кавказец.
       - Валя, - звал он папу гортанно и почти бархатно.
       - Папа, кто это?- спросила я в коридоре, семеня за папой в другие
отделы в поисках сотрудницы Скорино..
       - Это Гулиа*, - удивился папа. В отличие от мамы он удивлялся моему
витанию в облаках мягко- в нашем доме не витала только мама.
Когда папа заходился, он в пылу мог наговорить собеседнику бог знает
что. Однако ему прощали эти вспышки и относились к папе очень
хорошо. Однажды мама прокомментировала, как отзываются о папиной
работе писатели: "Валя делает такую грязную работу такими чистыми
руками."

       Мамина редакция выглядела посовременней. В основном мама водила меня
обедать в редакторскую столовую. Однажды она пошла за гранками, и я
увязалась за ней. У входа в типографию "Правды" нам выдали гранки-
входить не разрешалось. Через открытую дверь я видела, как
оглушительно и ритмично лязгали станки в высоком белом зале,
заполненным в несколько этажей воздухом и светом.
       В другой раз вся редакция заспешила по коридору в конференцзал на
круглый стол с участием Евтушенко, и мама взяла меня с собой. Пока
вновь пришедшие долго устраивались на дополнительных стульях, уже
выступал высокий белёсый и белоглазый человек. Я плохо улавливала, о
чём он говорил, к тому же он безгранично затягивал каждую фразу, тянул
слова, задумывался, как папа, над следующим словом, часто не находил
его и, меняя на другое, опять задумывался. Надо сказать, что папину
манеру говорить я, в своей юной быстроте, не выносила именно из-за
задержек мысли и не могла предположить, что кто-то ещё способен на
подобную пытку. Минут в пять я извелась окончательно, ёрзала на стуле
и в отчаянии чуть ли не вскричала в ухо сидящей впереди маме:
       - Господи, что это за тягомотина?! Это ещё хуже, чем папа!..
       - Это Евтушенко! - страшным шёпотом зашипела мама, оглядываясь на меня
с круглыми от негодования глазами. Вокруг меня шевельнулись
сотрудницы, я увидела несколько пар обращённых на меня глаз, и на
мгновение в расступившемся пространстве зависла тишина.
Я всегда ставила маму в неловкое положение. Теперь я узнала Евтушенко.
В нашем доме была подаренная им папе фотография с только что
усыновлённым мальчиком.

       После окончания школы успешно завалив вступительные экзамены на
филфак, я осталась не у дел.
       К тому времени папа уже ушёл из "Знамени". Только теперь из маминой
рукописи о папе я связала, что папа ушёл после смерти Мули, своего
доброго товарища по редакции. Я хорошо его помнила по папиной работе,
кроме того, он не раз бывал у нас в гостях. Нам позвонили за полночь.
"Кто следующий?"- сказал тогда папа, и мама негодующе его одёрнула:
первый сердечный приступ у папы случился ещё в Дегтярном переулке.
Помню запах лекарств и движение врачей в смежной комнате, разбудившие
меня среди ночи.
       "Муля умер ночью, от инфаркта",- записала я в своём дневнике.
       Так же за полночь нам позвонили, когда подавился кусочком мяса в
ресторане ЦДЛ Серёжа Дрофенко**. Это был очень красивый человек, с
очень чистым выражением лица и яркосиними глазами - при любом
освещении. Меня взяли на похороны, я хорошо их помню. Стоял разгар
осени: было холодно и много ярких осенних цветов. Цвет жухлой травы
просторного кладбища с чёрным и белым цветом похорон.
       Теперь я понимаю, что они были совсем молодыми.
       Так однажды мы шли с папой и его друзьями по улице Горького, громко
разговаривая, и вскочили в троллейбус. Я прошла вперёд и села, а папа,
Женя Сидоров*** и Боря Рахманин**** остались на задней площадке и
продолжали свой бурный спор. Был летний день, и троллейбус шёл
полупустой.
       - Ребята, потише!- воззвала контролёрша.
       Я закрутила головой, в поисках "ребят", и увидев, что компания
согласно машет контролёрше руками, сделала папе гримасу:
       - Папа, разве вы ребята?
       Действительно, если я училась в третьем классе, "ребятам" было лет по
тридцать. Они всё время были молодыми. Только детское восприятие
причисляет родителей к миру взрослых иррациональным образом,
безотносительно возрасту и не подвергается пересмотру.
       К сорока годам эти молодые взрослые стали умирать от инфарктов. Муля
был не первый.
       Когда мама работала в "Литературной газете", в редакционном автобусе
умер сидя сотрудник, ему было сорок лет. Позднее в той же
"Литературной газете" повесился другой сотрудник. Я слышала мамин голос
из кухни:
       - Очень тяжёлая атмосфера в редакции.
       Работала одна мама, и несколько лет в доме ежедневно велись разговоры
о нехватке денег. По вечерам из кухни я слышала:
       - Валя, какая женщина сможет это вынести? Нужны деньги!
       - Деньги будут! - отвечал папа. - Будут!.. деньги.
       - Позор! Не можем купить девчонке туфель на выпускной вечер!
       - Сорокина! Деньги будут!- повторял папа. Обычно несдержанный, тут он
никогда не кричал.
       Даже меня, витающую в грёзах, угнетали эти разговоры.
 
       Теперь мы вместе с папой оставались по утрам дома, впрочем, он часто
уходил по издательским делам.
       Стояла яркая осень. Папе с утра позвонили.
       - Марфа, одевайся,- позвал он меня.- Пойдёшь со мной по делам.
       Он взял меня с собой в редакцию и отвёл в школьный отдел к Саше
Аронову и Юре Щекочихину.
       Мы шли по осеннему солнечному бульвару, стараясь не попасть под
трамвай, и я узнавала Чистые пруды, где прошло моё далёкое
детсадовское детство. С той эпохи я впервые возвращалась сюда.
       - Папа, это Чистые пруды?!
       - М-м, - согласился папа, занятый своими мыслями.
       Я забыла, что он не знал моей ранней жизни.
       - Папа, а что за редакция?
       - "Московский комсомолец", где я раньше работал.

       Молодой Юра Щекочихин*****, чуть неряшливый, как все писательские
души, толстоватый, черноволосый, довольно шепелявый, совсем не герой-
любовник, оказался очень радушным и разговорчивым старшим товарищем.
       Дружеские отношения устанавливались сразу и беспрепятственно.
       - Все начинают со школьного отдела,- братски прошепелявил Юра.- Сюда
приходит очень много школьников и выпускников, познакомишься. Вот и
Андрей Донской,- представил он.
       Из-за его плеча улыбался приветливо и с любопытством высокий мальчик,
кудрявый, светлые кудри шапкой стояли на голове, голубоглазый, с
румянцем во всю щёку (раньше я не понимала этого выражения).
       В тот день я была совсем не готова к выходу и выглядела не лучшим
образом, что меня, и без того стеснительную, окончательно
закомплексовало, - так что мне очень кстати пришлось, что оба моих
новых товарища оказались раскованными и разговорчивыми. Андрей, как и
я, только что окончил школу, и завалил вступительные экзамены на
журфак. В отделе он внештатно помогал Юре Щекочихину.
       - Придёшь? - на прощанье сказал он мне.- Приходи, а то мне здесь
одному скучно. Здесь есть ещё один парень, как мы, в художественном
отделе- Юра Цыганов******, я тебя познакомлю.

       Помню, на звонок Андрея, в школьный отдел вошёл молчаливый мальчик с
тёмными, встрёпанными над ухом мягкими волосами, и со спокойными
круглыми мышиного цвета глазами. На нём был свитер с большим отложным
воротником, застёгнутым у горла на большую деревянную пуговицу. У Юры
оказалась чрезвычайно милая улыбка, открывающая маленькую неровность
зубов. Эта улыбка завоевала меня на всю жизнь, и стоит мне её увидеть
сегодня, как я забываю всё Юрино взрослое несовершенство.
       И без того созерцательный, он в то время затыкал больное ухо ватой и,
не слыша обращённых к нему вопросов, молча зрил невидимые собеседнику
дали.
       - А-а, вата упала,- тихо замечал он.- А я думал, что это у меня в ухе
ветер свистит?- добавлял он под общий хохот.
       Юра был младше нас на год и заканчивал вечернюю школу после того, как
его исключили из Суриковского училища. С учёбой у него не вязалось и в
дальнейшем: поступить в институт ему не удалось. "Учёба- это не моё",-
пришлось заметить как-то Юре, уже зрелому художнику и писателю.
       В худотделе работал его отец, и Юра ходил ему помогать. Я припомнила,
как в отдел, где мы сидели, вошёл высокий гривастый художник в
свитере.
       - Юра! Милый!- приветствовал его папа.- Вот, рекомендую, моя дочь-
рисует, можешь использовать её художественные способности.
       Я не сразу связала, что он и есть Юрин отец.
       Гораздо позднее я узнала, что Андрей был сыном кинокритика Марка
Донского, а Юра сыном художника Юрия Цыганова. Видимо, всех нас
родители пристраивали к профессии.
       От той поры остался мой рисунок пером, где Юра запечатлён в этом
свитере с деревянной пуговицей и со своим спокойным созерцательным
взглядом. От той же поры у Юры стоит фотография, очень удачная- в
свитере с деревянной пуговицей, растрёпанными волосами над ухом и с
этим милым, спокойным выражением круглых серых глаз. Весь его
облик и особенно серый спокойный взгляд напоминали созерцающего
ангела.
       Несколько лет спустя я написала рассказ " У меня есть знакомый
ангел". Юра же прочитал его лет двадцать пять спустя и от души
хохотал.

       Мой первый гонорар насчитывал рублей шесть за маленький рассказик, где
я упомянула своих школьных друзей Витю с Никитой за изданием стенной
газеты. Достав субботний номер "Комсомольца", Никита долго и довольно
ухмылялся, пока его мама не сказала: "Что за девочка! А ты, что за
охламон."
       Нас с Андреем посылали в разные командировки по городу с тем, чтобы мы
отписались на темы дня. Так мы с ним побывали в доме культуры Гобунова
и в МСХШ им. Сурикова.
       - Вот люблю я так править,- довольно говорил Саша Аронов*******,
редактируя мою заметку на заказ,- просто убираем лишнее слово.
По возрасту он был ближе папе, чем Юра Щекочихин, и лучше всего мне
запомнились его лукавые лупоглазые глаза, так что позднее актёр
Линьков всегда напоминал мне Сашу Аронова.

       Мой первый проблемный материал вышел порезанный и в унейтраленной
интонации.
       - Мама, смотри, они превратили меня в дуру, - пожаловалась я.
Мама прочитала, хмурясь.
       - Ну...- сказала она относительно спокойно, - не пиши им больше
проблемных тем.
       Мама говорила со знанием дела: она работала спецкором по конфликтам в
экономике. Возвращаясь из командировок, она по нескольку дней
рассказывала папе, что видела, засиживаясь на кухне после ужина допоздна.
       В командировках маму часто обкрадывали, и папе приходилось выбивать в
редакции и высылать ей дополнительные деньги.
       Однажды мама рассказала о директоре преуспевающего колхоза, который
повесился. Он вышел из дому поздно вечером. Наутро его нашли за
околицей. На полтора метра вокруг дерева, на котором он висел, земля
была усеяна окурками. Видимо, он пытался найти выход из положения - и
не нашёл. Директором он был отменным.
       Другой случай имел долгое продолжение. Героиня его Клара стала нашей
гостьей на кухне. Тихая и мягкая Клара, инженер, оказалась в конфликте —
против института, в котором служила, и, чувствуя себя правой, не
захотела уступить. Несмотря на правоту, Клару уволили с работы,
творчески обобрали, скомпрометировали её профессиональные заслуги.
"Клара, остановись",- умолял её муж. Но тихая и мягкая Клара не
остановилась. На почве Клариной непримиримости её оставил муж, и сама
она едва выжила после физического нападения.
       - За весь мой опыт работы не было случая, чтобы кто-нибудь победил в
борьбе с обществом,- подытоживала мама.- В конфликт с обществом лучше
не входить.

       Скоро Андрея Донского мы провожали в армию. У него дома, как принято,
устроили проводы. Он жил с бабушкой и отцом, мама его давно умерла и
воспитывала его бабушка, мать отца. Выглядела она строго. Она шила
Андрею вельветовые джинсы, бывшие в моде, со шлёвками, в которые могла
пройти небольшая кружка,- но Андрею нравилось. На проводы я привела
своих друзей, Юра Цыганов своих, и Андрей своих. Мы перезнакомились и
пели наизусть все песни из только что вышедшего фильма "Бумбараш"на
музыку Дашкевича, студенческого друга моего отца Павла Пичугина. Володи Дашкевича, что на Безбожном переулке сажал меня на шкаф. Помню, баба рассказала,
что отец мой, в жизни не смотревший телевизор, посмотрел весь фильм до
конца, позвонил Дашкевичу и поздравил его за блистательную работу.

       Следом очень скоро провожали в армию Юру Цыганова. Он вышел к нам
попрощаться с бритой наголо головой.
       Нашему поколению повезло: война в Афганистане, переходящая в войну в
Чечне, началась после того, как все мои друзья отслужили. Даже
дедовщина счастливым образом обошла их стороной. Во всех отношениях у
нас была благополучная жизнь.
       - Всех нас до поры до времени ангел белым крылом обмахивает,- сказал
Юра.
       - Что это за прелесть?- изумилась я.
       - Это ты мне написала,- ответил Юра.
       Я замолчала от неожиданности.
       Андрей служил в Мончегорске. После армии он поступил на журфак,
женился, и наша связь утерялась.
       Утерялась связь с Лёней Загальским, Андреем Черновым.
       Умер Саша Аронов. В газете я прочитала некролог на его смерть,
написанный Юрой Щекочихиным.
       Умер Юра Щекочихин. В газете при некрологе поместили его фотографию:
совсем седой человек - сквозь пожилую улыбку волшебным образом
проступали молодые черты приветливого чернопатлатого Юры, когда он
впервые поднялся с места мне навстречу.
       Юра Цыганов, несмотря на редкость встреч, освещает мою жизнь до сих
пор.



       * Георгий Дмитриевич ГУЛИА (1913-1989г.г.), русский писатель, заслуженный
деятель искусств Грузии (1943) и Абхазии (1971). Сын Д. И. Гулиа.
Трилогия "Друзья из Сакена" (1954) об Абхазии. Исторические романы, в
т. ч. "Сказание об Омаре Хайяме" (1975). Рассказы. Государственная
премия СССР (1949).

       **Сергей Петрович ДРОФЕНКО (1933-1970 г.г.) - прекрасный русский лирик.
Долгое время заведовал отделом поэзии журнала "Юность".
       Первая и единственная прижизненная книга стихов «Обращение к маю» ( 1966 ). Умер в результате несчастного случая. Посмертно вышли книги «Зимнее солнце (1972 ), Избранная лирика, Стихотворения (1985).

       ***Евгений Юрьевич СИДОРОВ (р. 1938 г.)- российский критик и литературовед. Министр культуры Российской Федерации с 1992 г. В 1987–1992 годах - ректор Литературного института им. Горького. Аналитические и художественно-критические статьи о современных русских прозаиках и поэтах, о тенденциях современного литературного процесса

       ****Борис Леонидович РАХМАНИН ( 1933- 2000 г.г.) - русский писатель, прозаик, театральный и кинодраматург. Книги: «Часы без стрелок», «Моря впадают в реки», «Ворчливая моя совесть», «Теплый ситец», нашумевший в 1999 г. роман «Русская ночная жизнь». Посмертно издана книга «Фрейлехс» по-русски».
       Фильмы по его сценариям: 1966 – «Такой большой мальчик», 1986 – «Размах крыльев», 1988 – «Передай дальше», 1990 – «Возвращение в Зурбаган».

       *****Юрий Петрович ЩЕКОЧИХИН (1950..-2003 г.г.) - известный правозащитник и
журналист, публицист, имеет резко восходящую карьеру журналиста с 1975 года. С 1990 по январь 1992 – член комитета Верховного Совета СССР по борьбе с преступностью и комиссии по борьбе с привилегиями. С 1995 года автор и ведущий программы «Журналистского расследования». «Специальная бригада» (АТV – ОРТВ). В декабре 1995 был избран депутатом Государственной Думы РФ. С февраля 1966 года член комитета по безопасности Государственной думы РФ. С июля 1966 – заместитель главного редактора, редактор отдела расследований еженедельника «Новая газета. Понедельник», позднее - заместитель главного редактора «Новой газеты», куратор отдела расследований. С июля 1988 г. Щекочихин был членом исполкома оргкомитета историко-просветительского общества «Мемориал». С 1993 года – президент Международного фонда в поддержку молодой творческой интеллигенции. Юрий Щекочихин был экспертом ООН по организованной преступности.

       ****** Юрий Юрьевич ЦЫГАНОВ ( р. 1955 г.) - по профессии художник, член Союза Художников России, но, как часто бывает с людьми талантливыми, ему показалось недостаточным выразить себя кистью и красками, и он взялся за перо, из-под которого вышли
удивительные романы - "Гарри-бес и его подопечные", "Зона любви" и «У Христа за пазухой».

       *******Александр Яковлевич АРОНОВ (1934-2001 г.г.) - поэт. Родился 30 августа 1934
года в Москве. Закончил Московский педагогический институт имени
Потемкина и аспирантуру Института художественного воспитания при АПН
РСФСР. Работал школьным учителем в Подмосковье и в Москве, занимался
математической лингвистикой в ЦЭМИ АН СССР. Более 30 лет был
обозревателем газеты "Московский комсомолец", вел постоянную колонку,
в которой нередко публиковал свои стихи и рассказы.