9- Лариса Пастушкова

       Мама купила мне розовое трикотажное платьице, редкое в советской
текстильной продукции, из которого я в несколько месяцев выросла. Но
пока я его носила, оно замечательно озаряло меня в глазах знакомых.
       Однажды летом мы с папой зашли в редакцию к знакомому художнику
Иосифу Игину**. У нас дома стояла его книга шаржей на Михаила
Светлова.
       Он рисовал копии через подсветку: какой-то заключённый в полосатой
одежде,- я наблюдала, пока он раз пять копировал рисунок в поисках
лучшего варианта, копировал до моего появления и после продолжал
копировать:
       - Нет, это не то.
       - А теперь слишком запутанно.
       - Неуравновешенно.
       А затем он сказал папе:
       - Какая французская девочка! В розовом платьице.
       И нарисовал мой портрет чёрным фломастером.
       - Посмотришь потом и скажешь: "Неужели я была такой?" -А ведь была!
       Портрет с подписью Игина хранится в родительском доме.
       На мне было надето то же розовое платьице, когда Лариса Пастушкова
впервые появилась у нас дома, в конце мая, в день своего рождения.
       "Какая девочка!" - подумала Лариса, пока я не раскрыла рта. Но
ознакомившись с моими манерами, согласилась, что эфемерности во мне
маловато.
       Это было моё первое столкновение с имиджем и с тем, как его виртуозно
творили, в данном случае, Лара.

       Весело-разноцветная, с двумя хвостиками по обеим сторонам головы, в
мини юбочке и гольфах, похожая на картинку из журнала мод, улыбаясь во
весь рот, полный больших белых зубов, Лара вошла в мою комнату - и в
нашу жизнь.
       Один из зубов имел тёмный ободок,- потом я узнала, что его вставили
взамен вышибленного на катке.
       Она была старше меня на десять лет, и для меня представляла мир
взрослых, но при этом входила и в мой мир, в отличие от родителей. Все
мои друзья знали Лару-художницу, и она прекрасно ориентировалась среди них
(в отличие от папы, который в своей рассеянности так никогда и не
постиг, кто из моих друзей есть кто).
       - К кому? К Никите? Ну, иди,- разрешала Лара в отъезд родителей,
оставаясь со мной за старшую.
       - Шамов приехал? Пойдёте все вечером? Ну, не долго.
       - Витя звонил, просил перезвонить.
       В доме сразу появилась красивая одежда: замшевые пиджачки, полосатые
юбочки, разноцветные гольфы, бархатные брючки, утеплённые сарафаны-
всё из редких текстур и сложных комбинаций, полный набор вариаций по
моде 70-х годов, каких мне и не снилось иметь- часто красивее, чем в
модных журналах. Судя по обилию вещей, они составляли общий гардероб в
той студенческой коммуне, где обитала Лара, пошитый ею самой и
подружками.
       - Вот, поносите,- говорила она нам с мамой, привозя новую партию
красивой одежды.
       Лара обладала абсолютным чувством цветовой комбинации. Её вязаные
узорные свитера, кухонные расписные доски, настенные коврики, ремни и
цветные рисунки прерывали мне дыхание от восхищения. Лара наводнила
наш дом красивыми вещами, сделанными ею самой и друзьями-студентами.
       Ларино умение создавать красоту лежало в недоступной мне и
непостижимой плоскости. Всё, к чему она ни прикасалась, преображалось
в красоту. Она углядывала на рынках грязную мешковину, которая после
стирки превращалась в ткань интересной фактуры и в изумительную
полосочку.
       - Лара, как у тебя получается всё так красиво ?- не понимала я.
       - Просто я делаю, как мне нравится,- пожимала плечами Лара.
       Моему разумению было не под силу таковое объяснение. Так же не под
силу оно оказывается теперь моим студентам, когда они, не выдержав
конкуренции со мной, спрашивают:
       - Как вы знаете, что надо сделать именно так?
       - Я это вижу,- отвечаю я, не в силах найти лучшего объяснения. И
вспоминаю Лару. Её творческое начало било ключом, преобразовывая всё
вокруг. Ларино шитьё отдавало фантастикой. Она кроила на глаз, избегая
кривых линий, и вещь сидела как влитая.
       - Мы тут бьёмся над усовершенствованием выкроек,- говорили ей подружки
из Дома моделей, - а ты режешь на глазок, и твои вещи сидят лучше, чем
наши!
       Всё совершенное в шитье я узнала от Лары, хотя часто её учение шло
вразрез с традиционным.
       - Никаких выточек на животе.
       - Курточка не должна быть большего размера, чем блузка.
       - Избегай кривых линий в выкройке.
       - Комбинируй в преобладающей гамме.
       - Разглаживай швы в процессе шитья.

       Ларин талант бушевал, как бомба, возле моих дремлющих подростковых
сил. Малейшее неуважение с моей стороны к процессу созидания возмущало
Лару: нетерпение и лень не имели места в работе.
       - А можно я не буду здесь разрезать?- спрашивала я.- Так получится
быстрее.
       - Ты хочешь быстрее отделаться или хочешь иметь красивую вещь?
Выбирай!- жестоко ответствовала Лара.
       Вернувшись однажды после несколькодневного отсутствия и обнаружив, что
блузка, фасон которой она придумала в своё отсутствие из белошвейной
ткани, грубо испорчена мной в спешке и неумении, Лариса схватилась за
голову:
       - Зачем ты её взялась шить?! Я же сказала, что вернусь и сделаю!
Просто из дому нельзя выйти - всё испортят!- и бескомпромиссно
подытожила:- Ис-пор-че-на вещь!
       Лара шила маме модные платья для работы, укороченные, насколько мама
соглашалась, и удлинённые миди, летние пальто макси, перелицовывала
демисезонные, перешивала шубы, шила плащевые курточки из разноцветных
кусочков, вязала под цвет шапки и шарфы, ткала сумки.
       - Нет, я не могу так некрасиво ходить,- говорила она, оглядывая меня и
опять берясь украшать мою внешность, меняла мне шапку или шарф.
       К нам домой приходили Ларины подружки, художницы-дизайнеры, все с
интересной внешностью, любопытно одетые и словно наперебой создающие
красивые вещи. Ларины друзья с ювелирного отделения сделали маме
удивительные сканевые перстни из осколков малахита и лунного камня,
которые до сих пор я демонстрирую своим студентам, как завидный
образец творческого потенциала.
       - Ох, как хорошо всё на тебе скомбинировано!- хвалила Лара, принимая
гостью.- Даже ремешочек на часиках под цвет!
       Другая очень интересная подружка, высокая и худая, заматывала волосы
на затылке, как балерины, обнажая красиво носатый профиль, и
заправляла брюки в высокие сапоги на каблуках.
       - Собственные несовершенства превращаем в достоинства!- сообщала мне
Лара свой следующий лозунг.
       К защите диплома Лара шила другой своей подружке светло-бежевое платье
под цвет её кожи и красно-рыжих волос.
       - Для неё очень живописное сочетание,- поясняла мне Лара.
       Красивые, специально выбранные пуговицы, Лара забраковала и решила
обтянуть их той же тканью.
       - Детали крайне важны,- поучала она меня.- Ведь она дизайнер! На
экзамене будут смотреть на всё - и как она выглядит, до мелочей. Это
очень важно.
       Все эти девушки были взрослыми и несли ореол заразительно-молодой и
загадочной для меня жизни. Их мир был яркий, редкостный, талантливый,
интригующий, притягательный.
       Впервые я услышала Эдит Пиаф и Вертинского, когда Лара принесла
любимые пластинки из студенческого общежития.
       Лара распевала по-французски за Эдит Пиаф и повторяла текст за
Вертинским, дирижируя себе руками и кружа по нашей маленькой квартире
в банном халате и с полотенцем на голове. И запыхавшись тянуть за ними
звуки, восхищённо переводила дух:
       - Несравненная певица!.. Какая необузданность таланта!
       - Ты прислушайся к Вертинскому! Какой гениальный стиль!..

       - Лучше всех шьют художники,- замечаю я сегодня своим студентам. -
Помимо дизайна они обладают чувством линии в выкройке.
       Рисунок Лары был на удивление самостоятельным. В свои 24 года Лара
утрировала ракурсы и сознательно придавала академическому рисунку
творческую индивидуальность. Такую смелость и уверенность в себе я
наблюдала впервые, в студенческом рисунке нарушение канона было мне
внове.
       В цветном рисунке и живописи Лара модифицировала натуру таким образом,
что оставалось только то, что Лара акцентировала, и в таком цветовом
сочетании, какое вызывало её удовольствие. Если натура не вмещалась в
лист, Лара склоняла модели голову и сгибала ей руку, увязывая
изменения в общий ритм. Для меня все эти чудодействия были
непривычными и выглядели богоподобными.
       - Рисуй, как хочешь,- говорила мне Лара. - Хочешь научиться рисовать -
просто всё время рисуй.
       Она брала меня с собой на выставки, в студенческое общежитие, на
подготовительные курсы по рисунку, где с подружками они готовились
поступать в Строгановку.
       - Да зачем она мне на самом деле,- в итоге скажет Лара через несколько
лет, так и не сумев поступить и решив вернуться домой в Барнаул. - Я
уже художник.
       Лара водила меня на снимаемую с подружками квартиру, где они
перебивались случайными заработками дизайна открыток, и я впервые
видела обстановку того творческого жилья, где мебель сводилась к
брошенному на пол матрацу, а домашнее питание состояло из одного кофе
и сигарет. Недаром Ларе нравилось временами жить у нас на кухне.
Лара ходила со мной в издательство, когда я не решалась представить
свою обложку, и толкая меня по коридору в сторону отдела, говорила:
       - Мало ли что тебе скажет редактор, главное - у тебя всё прекрасно
сделано!
       Лара возила меня с собой в Дом творчества художников, где в комнатах
её друзей велись разговоры, а в мастерских Лара печатала литографии и
учила меня делать офорты. С тех посещений у меня остался маленький
собственный офорт, где Лара сидела на чемодане в окружении ворон. Тема офорта
перекликалась с темой только что законченного мной рассказа "Отъезд".
Прочитав его, Лара повела головой и сказала:
       - Действительно, проклятый город.
       Через несколько лет она уедет, как мой герой, из Москвы, которая,
несмотря на чрезмерный Ларин талант и её мощную натуру, ничего не
захотела ей дать - ни образования, ни работы, ни признания, ни семьи.
       Моя родина настолько изобилует талантами, насколько невниманием к ним.
Нужно иметь совсем не творческую бронекожу, чтобы выдержать столь
убийственное равнодушие к себе и благу нации.
       "Научить нельзя, можно научиться",- улыбчиво повторял мне художник
Брюлин Иосиф Николаевич. "Можно научиться".
       Ларин талант в начале моей жизни оказался для меня великой школой. Вся
та лёгкость и разнообразие моей сегодняшней работы, так восхищающие
моих студентов и моих клиентов, разбужены были Лариным даром и
атмосферой необузданного таланта её творческой среды.


       *Лариса Николаевна ПАСТУШКОВА ( р.1947 г.) - художник, член Алтайского отделения Союза художников России.
       Основные выставки: 12 персональных выставок по городам Сибири. Участница зональных, республиканских, всесоюзных и международных выставок. 2002 г. - региональная выставка «Человек и его мир» ( картинная галерея Сибирские Мастера), г. Новосибирск. 2003 г. - региональная выставка «Мой край, задумчивый и нежный» (картинная галерея «Сибирские мастера»), г. Новосибирск.
       Музеи, галереи, частные коллекции, владеющие работами художницы: Русский музей, г. Санкт-Петербург, картинные галереи Алтая, Кемерово, Новокузнецка, Новосибирска, Томска, частные коллекции России, Голландии, Англии, Швеции и др.

       ** Иосиф Ильич ИГИН - известный современный художник-карикатурист, автор книги "Улыбка Светлова", с которым автора этих строк связывали долгие годы дружбы и тесного творческого содружества.
       Шаржи Иосифа Игина широко известны. В другой его книге «О людях, которых я рисовал», показаны некоторые из тех талантливых, ярких, интересных людей, с кем художник встречался за три десятилетия своей работы.