1. Первый шаг к концу

[От автора: осторожно, намек на слэш; оос относительно прототипов персонажей]

Расслабленный и измотанный бурной ночью любви молодой мужчина с яркими зелеными глазами, мерцающими из-под полуопущенных ресниц, раскинулся на кровати, наблюдая за тем, как одевается его черноволосый любовник. Наброшенная поперек бедер простынь только подчеркивала красоту совершенного тела, и брюнет то и дело возвращался взглядом к кровати.

- Почему ты так быстро уходишь? – тихий и непривычно нежный голос зеленоглазого красавца прозвучал в оглушительной тишине. Брюнет пожал плечами:

- А зачем мне задерживаться?

- Сэв, - мужчина сел на кровати, глядя на любовника из-за занавеси длинной челки. – Останься.

- Принц, - судорожное движение головы, в котором при наличии воображения можно было опознать кивок-поклон. – Я рад, что удостоился чести быть с вами, но я не считаю нужным оставаться с вами больше, чем это необходимо.

- Сэвориан? – осторожно, почти робко. Брюнет дернулся, отрывая взгляд от тела собеседника, и отвернулся к двери.

- Простите, Принц, я думаю, что нам не следует больше встречаться как любовникам.

- Какая муха тебя укусила? – зеленоглазый красавец слетел с кровати, обнял брюнета сзади, дыша ему в шею. Тот мягко высвободился, подходя к двери.

- Никакая. Мне жаль, если я причинил вам боль, - в голосе мужчины послышался холодный сарказм. – Но вынужден признать, что нам лучше будет расстаться. Прости, Джей.

       Сэвориан Эммиарш, регент Малкавиан, закрыл дверь мягко и неслышно. Ноги светловолосого Принца подкосились, и он осел на ковер в середине комнаты. В зеленых глазах мелькнули было слезы, однако на толстый ворс ковра упала одна-единственная капля, а очи Принца остались сухими. Сухими и пустыми, будто бы Повелитель был надувным шариком, из которого в одночасье вышел весь воздух.

//Сэвор... Почему?//

Джей ЛаКруа, Принц города, обвел взглядом комнату, остановился на собственных обнаженных ногах.

//Я выгляжу полным идиотом!//

Восьмисотлетний вампир, выглядящий мальчишкой лет девятнадцати, тоскливо улыбнулся бордовому небу, мелькнувшему в щели меж неплотно задернутых штор. Закатное солнце было не опасно, хоть и неприятно, однако хотелось, чтобы этот тоненький лучик света испепелил его, обрывая боль – которой, согласно легендам, не умеют чувствовать вампиры и прочая нежить. Боль разбитого на осколки сердца, боль растраченной впустую любви.

Откуда-то доносилась музыка, – видимо, человеческое население городка развлекалось. Никого не волновало то, что происходило за закрытыми дверьми дома Принца. Даже тех, кого он считал друзьями, нельзя было позвать сейчас, некому было поплакаться в жилетку. Он – принц, он не имеет права быть слабым. Простое «нельзя», но как много в нем смысла...

- Сэвор...

Тихо, на грани слышимости. Будто бы пытаясь позвать, но было сложно представить себе, что черноволосый Малкавиан вдруг услышит и придет. Он никогда не возвращался, если решил больше не приходить, это Джей знал ничуть не хуже самого Примагена, и от этого было еще больнее.

//Больше ничего не будет. Ничего.//

Острое желание напиться сначала показалось кощунственным, но душа Тореадор требовала каких-нибудь действий... Если есть душа у вампира, живущего вот уже несколько веков. И мысль о нескольких литрах спирта – что-либо слабее могло не подействовать, кровь Лилит надежно защищала своего носителя, - уже не была так неприятна.

Светловолосый красавец поднялся с пола и, держась за стену, добрел до кровати. Сбитое одеяло все еще хранило тепло тела его первого и единственного возлюбленного, и на секунду почудилось, будто бы ничего не было, будто бы Сэвор сейчас вернется и скажет: «Прости, любимый»... Но Джей уже давно вышел из того возраста, когда верят в сказки со счастливым концом. А если бы из уст Малкавиан вылетело подобное, он бы первым пристал к тому с вопросом, кто же этот самозванец и где настоящий господин Эммиарш: Сэвориану были, мягко говоря, не свойственны подобные приливы нежности. А если смотреть более широко, то господин Примаген хотел казаться – и почти всегда казался – высокомерной скотиной, которой наплевать на чувства и ощущения других, кем бы ни были эти самые другие. Однако Принц слишком хорошо узнал другую сторону его натуры. Сложно соответствовать однажды выбранному стилю, когда под тобой извивается тонкое тело влюбленного в тебя существа, а сердце глухо бьется где-то в паху и едва различимы стоны любовника через нарастающий шум в ушах – предвестник скорой разрядки... И настолько добрым, по-детски наивным и восторженным казалось лицо Малкавиан, когда он вытягивался на темных, как ночь, простынях в спальне Повелителя, восстанавливая дыхание и собирая в кулак волю и в кучу мысли, что невозможно было поверить, будто это он – то самое странное в своем патологическом безразличии существо, задушевно беседующее с собственным стулом и вызывающее восторженный писк у девчонок всех рас и возрастов, за исключением нескольких особо ответственных представителей живого и неживого населения городка.

Принц сжал в объятиях одеяло, вдыхая чуть терпкий запах, к которому успевал привыкнуть за те бесконечно короткие часы и чарующе длинные минуты, когда им удавалось оставаться наедине, и на глаза снова навернулись слезы. Слезы разочарования и пустоты. Повелитель, всемогущий вампир, способный почти на все, плакал, как простой мальчишка, потерявший любовь – с той только разницей, что у обычного мальчишки была возможность вернуть эту любовь или хотя бы быть рядом с любимым человеком, а у него не было. Не было даже намека на то, что когда-нибудь все исправится.

Тело желало стать бревном, а душа требовала алкоголя. И желательно чтобы его крепость была не менее свято любимых русским населением, олицетворяющим персонажей анекдотов, сорока градусов.