Реквием моря

РЕКВИЕМ МОРЯ
Рассказ
Это постоянное чувство тошноты угнетало и выводило из равнове-сия. К головокружению привыкнуть еще как-то можно, но что делать с мышцами, со всем телом, измученным на протяжении двух месяцев зам-кнутым пространством и страшным, невидимым врагом, не знающим поща-ды? Он пронизывает все человеческое существо. От него не спря-чешься, не убежишь. Он тебя непременно достанет, и будет убивать медленно и мучительно.
Нефедов вытер со лба холодную испарину и, достав шариковую авто-ручку, принялся писать очередное письмо своей жене Светлане.
Поистине, странен и загадочен человек… Пришло ведь в голову писать письма, по существу, в никуда. Но Михаил продолжал упор-но, каждый день писать и аккуратно складывать листочки в рундучок над изголовьем своей койки. Может быть, это был доверительный раз-говор с человеком, с которым их связывает пятилетняя совместная жизнь? Но нет, скорее, это был монолог. Монолог, который Светлана уже никогда не прочтет и не услышит.
Так думал капитан-лейтенант Нефедов, командир штурманской бое-вой части одной из первых атомных подводных лодок Советского Сою-за. Это была вторая автономка Михаила, три года, назад закончившего училище.
На субмарине все, казалось, было подчинено раз и навсегда заве-денному порядку. Все также люди заступали на вахты, офицеры и мич-маны проводили с моряками занятия по специальности. Объявлялись большие и малые приборки. По вечерам, в свободное от вахты вре-мя, люди тянулись в столовую. Там обязательно крутили какие-то фильмы. Только все это происходило словно в замедленном кино. Люди передвигались по кораблю словно призраки, автоматически выполняя свои обязанности.
Угроза, нависшая над экипажем, сковывала сердце каждого леденящи-ми, безжалостными цепями. Да нет, это была уже не угроза, а страшная реальность, спасения от которой никто не ждал. Поскольку осознава-ли люди, что человеческий гений, сумевший разгадать тайну атомного ядра, научившегося управлять им, так и не придумал защиты от разру-шительной силы радиации.
  Михаил понимал, что никому из них не выкарабкаться. До родных бе-регов еще месяц пути, а силы медленно, но упорно покидали их изну-ренные слабостью и отчаянием тела. Уже давно превышены все пре-дельно-допустимые нормы, которые способен выдержать человеческий организм и рентген-часы вершили свою страшную работу уже сей-час, в данный момент. Кто мог ожидать, что защита реактора, считав-шаяся до сей поры надежной, однажды частично разрушится и незримый враг мгновенно распространится по всем отсекам подводного ко-рабля? Суждено ли кому-нибудь из них увидеть родную землю, обнять своих жен и детей? Кое-кто уже не в силах заступить на боевой пост и лежат на своих койках, покрываясь холодной испари-ной. Остальные, покрепче, продолжают выполнять свою работу. Пока про-должают... Но наступит час, когда неуправляемая подлодка медленно погрузится в бездонные глубины Атлантики и замрет там, на ве-ки-вечные, похоронив в прочном корпусе мечты и надежды, стремления и планы еще таких молодых парней.
"Милый мой Светик, здравствуй?
Какое это по счету письмо, сказать теперь затрудняюсь. Пишу каж-дый день, хотя знаю, что не дойти им до адресата. Знаю и, в то же время, надеюсь не что-то чудесное. Говорят ведь, что надежда уми-рает последней... Если б верил в Бога, то молился бы ему каждый день о спасении наших душ. А так приходится верить только в чу-до, хотя чудес, как известно, не бывает.
Не дай Бог кому-нибудь испытать это чувство совершенной беспо-мощности, какое мы сейчас испытываем! Ни наш опыт, ни наши знания и физическая сила не помогут теперь никому. Хотя смертельного стра-ха и могильной тоски, которых можно было ожидать в этой ситуа-ции, я не ощущаю. Сам удивляюсь, что воспринимаю все это как дол-жное, без которого просто и быть не может. Тебе, наверное, не понять этого, Светик... А может просто вce настолько смирились с роко-вой неизбежностью, что притупилось чувство страха за свои жизни и бродим теперь по кораблю словно сомнамбулы, не чувствуя ни времени, ни пространства, ни самих себя. Раньше я думал о смерти, о ее возможном приходе с ужасом и содроганием. Как это так - не станет меня и ничего в мире не изменится? В море будут уходить кораб-ли, в парках будут встречаться влюбленные пары, будет вставать и садиться солнце - все будет, а меня нет!? Это же дикая несправед-ливость, ужас какой-то! Если есть Бог, то почему он допускает такое? А если допускает, значит это - безжалостное... Нечто.
Это я так раньше думал. Теперь вообще стараюсь не думать на эту тему. Умру, ну и ладно... Тем более, в Бога, как ты знаешь, я не верю. Сегодня утром ко мне в каюту заходил старшина первой статьи Старков, мой подчиненный. Зашел просто так, поговорить о жизни. А в конце разговора впал в такую меланхолию, что расплакался и принял-ся сетовать и на государство наше, и на судьбу свою горькую. Дев-чонка его, видите ли, не дождется теперь. Пришлось мне сменить тон разговора и поговорить жестко, по-мужски. Враз успокоился и даже поблагодарил за науку.
А ведь и правда, если ко всему происшедшему добавить слез и па-ники, представляешь, что будет?
Но КЭП наш уже совсем плох. Почти не встает и в центральном пос-ту его уже несколько дней никто не видит. Лодку ведет его старший помощник и с работой справляется неплохо.
Ладно, моя хорошая, на сегодня заканчиваю, надо собираться на вахту.
        Нежно целую – твой Михаил!"
В центральном посту Нефедова встретил тихий гул работающих приборов и до предела сжатые доклады специалистов вахтенному офицеру. В штурманской рубке младший штурман Володя Сергеев что-то вни-мательно вычитывал в лоции островов Ледовитого океана.
– Ну, что тут у тебя? – спросил Нефедов, облокотясь обеими руками о светящийся матовым светом штурманский стол.
Сергеев отодвинул лоцию в сторону:
– Курс прежний – на север... – Владимир повернул бледное лицо к штурману, – Через два часа первая линия противолодочной обороны.
Нефедов склонился над столом и ткнул остроотточенным карандашом в точку на карте:
– Паршивое место? Многих наших здесь засекли, весь океан буями закидали. Как там наши рулевые-сигнальщики?
  Сергеев глубоко вздохнул:
– Лимонов сегодня не заступил на вах-ту. Доктор говорит, что лучше его не беспокоить – большое физичес-кое истощение. Коля Самсонов и Овчинников еще держатся, а боцман жалуется на постоянное головокружение и слабость.
– А сам-то ты как, Володя? – Нефедов внимательно посмотрел в глаза своего подчиненного.
Сергеев нахмурился и молча пожал плечами, Нефедов понимающе кивнул:
– Ничего, Володя, авось, «Бог не выдаст – свинья не съест".
В ответ Сергеев махнул рукой и отошел от стула, освобождая место:
– Ладно, я пойду прилягу, а то скоро боевая тревога.
  – Да уж часиков на пять затянется – не меньше, – Нефедов кивнул и, взяв в руки параллельную линейку, вновь склонился над столом.
  Он, всегда с любовью относившийся к своей профессии, смотрел на карту, чувствуя накапливавшееся раздражение и досаду. Зачем? Ко-му все это теперь надо? Какая теперь разница, где оборвется эта тонкая жизненная нить, в океанских глубинах, или на берегу? Финал один! Позади детство, средняя школа, мечты о море, потом высшее военно-морское училище, первая и единственная любовь... А ведь Светлана ни о чем не догадывается. И родители давно в отпуск ждут. В последний раз виделись десять месяцев назад! Но все это ос-талось позади, а будущего просто не существует. Оно уже мертво! Все мы уже мертвы! Больше половины экипажа коммунисты! Но не партия же, в конце концов, заставляет всех нас нести боевую службу? Она, партия, не спасет. Она не Бог! Вот и замполит наш уже еле ноги передвигает. Из румяного, тридцатилетнего моряка-щеголя превратил-ся в бледную, худую мумию. А ведь продолжает проводить политзаня-тия, где главной темой остается международное положение и холодная война. А еще – гонка вооружений, будь она неладна. Даже на торпеды додумались ядерные боеголовки накручивать. А все почему? А чтобы не отставать от супостата за океаном. Авианосец обычными торпедами не потопишь... А что будет дальше? Война? Что ж, вполне возможно. Только какие мы теперь вояки?
Раньше Михаил не задумывался над смыслом жизни – не до того бы-ло, да и не к чему. Теперь сама судьба вопрошает со строгостью эк-заменатора: « Для чего ты, Нефедов, жил на этом свете и продолжаешь цепляться за ускользающую жизнь? Неужели, только для того, что бы отработать, отслужить свое, съесть и выпить отпущенное тебе и уме-реть? Нет, тут что-то не сходится... Неубедительным получается от-вет. Растить и воспитывать детей? Опять же, – для чего будут жить де-ти? И дети наших детей?
"Дорогой мой Светик-самоцветик, родная моя!
Если ты думаешь, что жизнь тут, у нас протекает скучно и однооб-разно, то ты глубоко ошибаешься. Мы в курсе всех последних новостей с земли. Стараемся идти на минимальных глубинах и радиосвязь у нас постоянная...
  А ты знаешь, я часто стал задумываться о смысле бытия. По хрис-тианству выходит, что наша жизнь не что иное, как испытание для вечного будущего. Света, ты знаешь, как я всегда относился к рели-гии, смеялся над попами, над богомольцами. А вот теперь неожиданно для себя всерьез задумался и о пришествии Христа, и о его уче-нии. Если все это правда, то смерть не такая уж и страшная вещь, ес-ли впереди вечность! Ведь правда? Хотя, что я все о смерти? Так и свихнуться можно. А я не хочу уподобляться нашему старлею Кошелеву. Помнишь, я тебя с ним знакомил в доме офицеров? Ну, такой коро-тышка с усиками... Так вот, он здесь слегка тронулся умом. Пред-ставляешь, мы на глубине идем полным ходом, а он ни с того, ни с че-го полез открывать кингстоны главного балласта. Хорошо, матрос из трюмной команды заметил и попытался остановить его. Драчка прои-зошла... Теперь он в лазарете и доктор его надежно зафиксиро-вал. Лежит и твердит, что лодку захватили инопланетяне и надо сроч-но затопить отсеки! Бедняга, наверное, тоже о смысле жизни размыш-лял много...
  Светик, как было бы хорошо, на все мои письма получить однажды ответ! Но мечты так и останутся мечтами, и хорошо, что ты ни о чем не догадываешься.
  Часто вспоминаю Ленинград, где я учился. Какое это было прекрас-ное время! Помнишь, "белые ночи"? На набережной молодежи види-мо-невидимо, смех, песни и... мы с тобой! Разве могло мне тогда прийти в голову, что все вот так нелепо закончится?
Извини, я заканчиваю свое письмо. Нас всех собирают в кают-ком-панию.
        До свидания, моя радость! Целую тебя!"
– Товарищи офицеры! – голос старпома прозвучал очень тихо, но лю-ди сидели молча, и в тишине было слышно даже дыхание друг друга.
  Собрание встало, приветствуя вошедшего командира корабля. КЭП вяло махнул рукой, разрешая людям сесть, и устало опустился в свое кресло.
– Как настроение экипажа? – спросил он, внимательно вглядываясь в лицо каждого.
Офицеры потерянно молчали и лишь старпом, вскинув голову, проговорил:
– Держатся, товарищ командир, только с вахтами трудно... Много больных, а остальным приходится через каждые два часа засту-пать.
Тыльной стороной ладони командир вытер выступивший на лбу пот и обернулся к доктору:
– Цветков, доложите обстановку!
Корабельный врач, коренастый, среднего роста мужчина, чье круглое лицо выражало добродушие и покладистость, при словах КЭПа поднял-ся с места.
  – Можете сидеть, – махнул командир рукой, – говорите.
  – Сегодня, ровно час назад в лазарете умер рулевой сигнальщик Лимонов.
Нефедов от неожиданности привстал, но тут же уселся снова. А врач продолжал своим ровным, спокойным голосом:-
– Кошелева приходится держать на анамезине – все время твердит об инопланетянах и рвет-ся в отсек, может что угодно натворить... Я думаю, дня через два его не станет... А вам, товарищ старший лейтенант, – он повернулся к Сергееву, – я настоятельно рекомендую лечь ко мне в лазарет.
Нефедов с тревогой посмотрел на своего подчиненного. Тот си-дел, низко опустив голову и глядя себе под ноги.
Михаил тяжело вздохнул:
– И так, двое из штурманской боевой части уже выбыли из строя.
  – Анализ вашей крови, – продолжал доктор, – дал весьма неутеши-тельные результаты... Понимаете, товарищи, – он оглядел собравшихся, – наша кровь разрушается, красные кровяные тельца постепенно поги-бают. Вы знаете, что это такое... Кстати, – Цветков обернулся к глав-ному механику, – трюмного машиниста Горюнова сегодня же пришлите ко мне, я его тоже госпитализирую. Хочу заметить, что мест в лазарете только шесть, так что, остальным придется лежать в своих каютах. То-варищ командир, от химслужбы мне необходимы для работы три челове-ка... Хотя бы уколы делать...
Командир выразительно взглянул на капитана третьего ранга Боженова, начальника химической службы. Тот понимающе кивнул и что-то пометил у себя в блокноте.
– Вообщем, – продолжал врач, – обстановка такая, что в госпитализа-ции нуждается весь экипаж без исключения. Понимаю, что на базу лод-ку довести надо, но... – доктор беспомощно развел руками и замолчал.
– Замполит? – кэп повернул голову к капитану второго ранга Са-вельеву: – Как матросы и старшины?
– Люди в растерянности, товарищ командир! Все понимают, что их ждет, несут вахту, работают, только... Жалко их, молоденькие совсем...
Замполит умолк и сидел, внимательно вглядываясь в лица офицеров.
– Лодку мы доведем, – проговорил кэп, – обязаны довести! А то, что произошло с нами, можно было ожидать и быть готовыми. – Командир об-вел глазами собрание: – Не надо забывать, что мы первые, кто осваи-вает атомные энергетические установки на подлодках. Считайте себя испытателями, которым не повезло. Зато конструкторы реакторов те-перь учтут свои недоработки и следующие проекты будут более со-вершенные. Понимаете? И те, кто придет после нас, будут с благодар-ностью вспоминать экипажи, пожертвовавшие собою ради освоения но-вой техники. Это, в конце концов, нужно Родине и... партии. А вы здесь все коммунисты! Так что, ни обнадеживать, ни утешать я вас не буду. Не к чему это... Если нет вопросов, можете быть свободными.
Люди некоторое время сидели неподвижно, затем начали один за другим медленно подниматься. Командир встал и, сделав два шага к двери, вдруг схватился обеими руками за грудь и стал падать. Шедший позади него офицер успел подхватить командира под мышки и медлен-но опустил его на пол.
  Старпом и врач немедленно оказались рядом и склонились над ко-мандиром. Врач нашел пульс, прислушался:
– Жив! Немедленно отнесите его в каюту! Там ему будет удобнее, чем в лазарете.
Вскоре командира удобно расположили в собственной каюте, выделив ему для ухода матроса – санитара из химслужбы.
– Пригласите ко мне замполита и старпома, доктор, – тихо проговорил он. Его осунувшееся, побледневшее лицо выражало решительность и спокойную уверенность.
Вскоре Савельев и старпом сидели в командирской в каюте и выжидающе смотрели на командира.
  – Владимир Васильевич, – КЭП тяжело вздохнул, – ничего не поделаешь! Принимай командование на себя. Ты справишься, я знаю! Старпому положено это уметь!
Старший помощник и замполит переглянулись.
  – А ты, Савельев, как представитель партии, объясни экипажу обстановку и не дай Бог допустить хоть какую-то панику среди людей. А меня, естественно, держите в курсе всех дел. Подскажу, если что...
Подводная лодка, между тем, продолжала неуклонно двигаться к северу. Наверное, одно поддерживало в людях силы – они возвра-щались домой! И надежда на то, что вскоре лодка всплывет, и покажутся, наконец, родные берега, не покидала сердце каждого моря-ка.
Штурман сидел, в задумчивости склонившись над картой, когда дверь рубки открылась, и появился старпом:
– Михаил Иванович, давай-ка наше точное местонахождение и предполагаемое время всплытия.
– Вот, смотрите, – Михаил ткнул циркулем в точку на карте, – Норвежское море. Широта. Долгота. А время?.. Если не будет слу-чайных задержек, всплывем шестнадцатого числа вот здесь, – Нефе-дов очертил кружок на карте.
– Та-ак! – значит, через десять дней... А ведь дойдем, Миша, а? – губы старпома тронула едва заметная улыбка.
– Все в руках Божьих, – пробормотал Нефедов, разгляды-вая я карту.
Старпом с удивлением посмотрел на штурмана, совсем недавно убежденного атеиста и, покачав головой, вышел в центральный пост.
Нефедов чувствовал, что силы его с каждым днем убывают. Дышалось с трудом, болели суставы ног и рук. Хорошо, старпом знает штурманское дело, и время от времени отпускает Михаила отдохнуть, и тогда Нефедов обессиленный валился на свою койку и забывался, проваливаясь в зыбкую трясину сна. Но сны, как ни странно, приходили светлые и спокойные. Будто само мироздание давало короткий миг отдохновения истерзанному телу... Теплый, ласковый ветерок рябил воду и ласкал щеки Михаила, обдавая его ароматом цветущих лугов.
Снился дождь с веселым громыханием июньского грома. Иногда приходила Светлана, куда-то манила его за собой, и ветер шаловливо раздувал ее широкую юбку. Светлана громко смеялась и шутливо гро-зила мужу пальчиком, потом все куда-то пропадало, только облака белоснежные и причудливые быстро, как это не бывает в жизни, ку-да-то летели, и не было им ни конца, ни края.
        «Светочка, родная, здравствуй!
Раньше я не был уверен, вернусь ли домой. Теперь эта надежда поя-вилась. Через неделю мы уже будем на месте. А то, что придется лечь в госпиталь, уже не так и важно. Главное, я, наконец-то, смо-гу обнять тебя и сказать все, что нельзя доверить бумаге. О мно-гом хочется поговорить... Лежу в своей каюте и страшно обидно, что мою работу приходится делать другому человеку. Наш старпом вкалы-вает и за себя, и за КЭПа, и за командира торпедной боевой части. А тут еще я со своей болезнью... А он ведь тоже не железный. На ло-дке много грамотных, талантливых офицеров, но право управлять ко-раблем имеет только старпом.
  КЭП наш редко приходит в сознание и доктору едва-едва удается поддерживать в нем жизнь.
Писать тебе приходится все реже. С каждым днем мной все больше овладевает слабость и апатия. Ты уж прости меня!
А, все же, есть в нашей жизни смысл! Я теперь уверен в этом.
        Целую – твой М.»
        – Акустики, – доложите обстановку! – старпом вышел из штурманской рубки и тяжело опустился в командирское кресло. Болезнь его здорово подкосила вокруг глаз темные круги, кожа тонким пергаментом обтягивает резко выступающие скулы, поредевшие волосы щедро подернуты сединой. На вид это был старик, каждый день ожидающий своей кончины, но неведомые силы заставляли его жить и работать за пятерых.
– Товарищ командир! – акустик впервые назвал старшего помощника командиром, – слева и справа по курсу акустические буи. Контакт отличный!
– Не обращай внимания, акустик, – махнул рукой старпом, – считай, что мы уже дома.
И вот уже отстали, прекратив преследование корабли НАТО, и лишь авиация отслеживает, сбрасывая по курсу лодки буи, но скоро и самолеты улетят на свои аэродромы. Субмарина подхо-дила к своим территориальным водам.
В который раз принесен-ная Нефедову еда оставалась нетронутой, ничего, кроме фрук-тового сока организм не принимал, в короткие минуты пробуж-дения от сна, он думал о том, какой будет встреча с женой. Светлана так и стояла перед его мысленным взором – одинокая фигурка на обдуваемой всеми ветрами скале... Еще Нефедов ду-мал о Боге, он видел фигурку Иисуса, распятого на кресте, по-никшую его голову и израненное мучителями тело. Михаил удив-лялся своим мыслям, находя в себе что-то новое, раннее не ве-домое, и это новое наполняло его спокойствием и смирением.
– Внимание экипажа, – голос старпома прозвучал в динами-ках тихо, но отчетливо, – поздравляю вас с окончанием нашего похода! Мы в территориальных водах Советского Союза! – голос некоторое время помолчал, потом послышался короткий вздох... – По местам стоять, к всплытию!
Нефедов лежал с открытыми глазами, и на его губах теплилась слабая, счастливая улыбка. Не пройдет и трех часов, как они ошвартуются. Неужели дошли?
Лодку слегка покачивало, никогда еще с такой радостью Михаил не воспринимал качку. Даже эта, казалось, извечная боль в те-ле отступила.
– По местам стоять, на швартовые становиться! Швартовым командам занять свои места, – сквозь шум в ушах услышал Не-федов, в его глазах внезапно все поплыло, вещи в каюте поме-нялись местами, и Михаил ощутил необычную легкость во всем теле...
... – «Господи, помилуй нас грешных!» – прошептали его губы, и внезапно у двери возник яркий, неземной свет. Он заполнил собой всю каюту и горячею волною окутал моряка, унося его в неведомую страну запределья.