Часть вторая. Красниково

Деревня Красниково была когда-то - много лет назад – большой и красивой. Моя бабушка говорила, что в старину в этой деревне жили очень богатые люди. Вполне возможно, что название – Красниково – как раз и возникло оттого, что наша деревня чем-то отличалась от остальных близлежащих поселений. Ведь слово «красный» раньше, помимо названия цвета, означало еще и «красивый». А, может быть, деревня просто принадлежала какому-нибудь помещику по фамилии Красников, который, либо сам умело руководил хозяйством, либо имел хорошего управляющего. Что и явилось причиной особого богатства, как деревни в целом, так и каждого её жителя.

Впрочем, возможно всё вообще было совсем не так, и никакого сказочного богатства и никакой выдающейся красоты не существовало...Неподалеку от Красникова находились две большие деревни - Лосево и Самылово, а та, в которой жила сестра моей бабушки, вообще называлась Дорок. Вот и разберись во всей этой топонимике!

Сколько в Красникове было домов в его лучшие годы, я точно сказать не могу. Но, думаю, дворов тридцать, а, может быть, и все пятьдесят – больше, наверное, просто не поместилось бы на вершине крутого холма, почти со всех сторон окружённого глубокими оврагами.

В то время, когда мы начали приезжать в нашу деревню, там осталось всего восемь домов. При этом, располагались они довольно разрозненно, как будто разбежались однажды по всему пространству деревни, да вдруг и застыли. Прямо как в детской игре «Море волнуется раз…».
 
Два дома стояли как бы в глубине, слева, на очень заметном отдалении от центра деревни – небольшого пруда, огороженного со всех сторон деревянным забором. Эти дома довольно долго оставались за пределами моего внимания. Во-первых, потому что они были слишком далеко от нашего дома, а, во-вторых, потому, что мои бабушка и дедушка почти не знались с их хозяевами. Только здоровались при встрече.
 
Наиболее близко от пруда находились ещё четыре дома, одним из которых и был наш. Он стоял между двумя домами, а с одним из них, с тем, что стоял справа, был даже соединен общим – смежным – забором. Со стороны это выглядело так, как будто собрались три великана и выстроились в ряд, а тот, что стоял посередине – еще и обнял приятеля, стоящего справа. Одним словом, эти особые, "человеческие" взаимоотношения как бы являлись воплощением в реальной жизни известного всем выражения - «дружить домами». Само собой разумеется, что люди, то есть – мы и наши соседи, следуя примеру своих домов, довольно быстро подружились.

В доме слева жила бабка Паня, а в доме справа – бабка Варя. Причём, слово «бабка» употреблялось только в том случае, когда мы говорили о них без их присутствия, то есть «за глаза», и не носило негативного оттенка. При личном же общении, я всегда говорила «бабушка». Имея, таким образом, в своем распоряжении одну родную бабушку и ещё несколько запасных. Правда, по отношению к той бабушке, которую звали Паня, я бы охотно использовала, в обоих случаях, только слово бабка, причем, вкладывая в него, всё-таки, действительно негативное значение.
 
Бабка Паня была недоброй, именно – не злой, а какой-то мрачной, неприветливой, недружелюбной. Так как я была в ту пору ещё довольно маленьким ребенком, то я вообще всех людей оценивала по нескольким несложным критериям: был ли человек со мной ласков, угощал ли меня, готов ли был за что-нибудь похвалить. Короче говоря, главным показателем было отношение человека именно ко мне. Так вот, эта бабка Паня лично ко мне никак не относилась. Она меня отчасти игнорировала, отчасти воспринимала как неизбежное дополнение к моей собственной бабушке. Таким образом, ни о каких похвалах, ласковых словах и, тем более, угощениях речи идти не могло. Я, в свою очередь, её недолюбливала, немного опасалась, так как она, ко всему прочему, была довольно некрасивой и, как мне тогда казалось, являлась в нашей деревне кем-то вроде родственницы Бабы-Яги, которая, если надо, и поругает, и напугает. Впрочем, ни на кого, кроме домашней скотины, она, кажется, голос особо не повышала. Хотя, на мальчишек палкой, все-таки, помахивала, и что-то шептала себе под нос. Как и положено настоящей Бабе- Яге, детей она, кажется, побаивалась. А так – была она, в общем, не опасной старушкой.
 
Соседку слева звали бабка Варя, или - Варвара Николаевна. Она была очень доброй, весёлой и гостеприимной. К ней в гости все ходили с огромным удовольствием. А бабка Паня – была у неё такая чудная особенность – ещё и «со своим». То есть, она ела все, что выставляла на стол бабка Варя (а выставляла она всё, что было в доме, как будто каждый день справляла свадьбу или день рождения), а вот чай пила со своим сахаром и со всем тем, что у неё имелось на сегодня к чаю. В какой-то день это были конфеты, в другой – сухари, в третий – сушки или фруктовый сахар. Иногда она приносила всего понемногу. Самое интересное, что она никого не угощала. Почему она так делала – было загадкой не только для меня, но и для моих бабушки и дедушки. Они, придя домой от Варвары Николаевны, нет-нет, да и посмеивались над тем, что бабка Паня-то сегодня богатая – с шоколадными конфетами пришла, только вот угостить-то их опять забыла. Но, может, в другой раз расщедрится, сухариком наградит. Во всяком случае, никто никогда ничего не попросил у неё. Даже не пытался. Это была её особенность, и люди это уважали и не сердились, хотя, за её спиной, иногда и посмеивались.

Бабка Варя была хозяйкой моей любимой собаки Куклы, которая встречала нас каждый год весёлым лаем. Еще - у бабушки Вари были: корова Дочка, телята, ягнята, овцы, бараны, бык, курицы, пчёлы, сад и большой огород. Короче говоря, хозяйство немалое. Как она с этим справлялась – ума не приложу. А она – крутилась, вертелась, копала, сажала, кормила, доила, да ещё и еду готовила. С учетом вероятного прихода гостей и, каждый день присутствующего в её доме взрослого парня, – её родного внука Валеры.

Когда мы впервые приехали в деревню, ему было лет шестнадцать-восемнадцать. Он был симпатичным мальчишкой, носил модную, видимо, по тем временам причёску – длинные, почти до плеч, волосы. Усы, тоже, кажется, присутствовали. После армии, куда его провожали всей деревней, устроив в нашем саду, за огромным столом, «пир на весь мир», он вернулся благополучно: живой, здоровый и по-прежнему весёлый. Но, так как я была в те годы ещё мала, я не особо им интересовалась.
 
Потом, когда мне было лет одиннадцать, я впервые повнимательнее присмотрелась к нему. Он был невысоким, как говорили, коренастым, широкоплечим молодым мужчиной. Вместо модной причёски, он имел уже коротко остриженные волосы, с намёком на готовящуюся небольшую лысину. По профессии он оказался трактористом, так что любимым делом детворы было, дождавшись, пока он пообедает и выйдет из дома, чтобы снова отправиться в поле, начать громко орать, повиснув на заборе: «Валерка, прокати на тракторе!». И он, к огромному нашему удивлению и удовольствию, даже иногда соглашался нас покатать. Набивал нами всю кабину трактора, так, что вздохнуть сил не было, и катал по дороге или по полю.
 
От постоянной работы на свежем воздухе, его лицо, шея и руки всегда были покрыты сильным, красного цвета, загаром. Каково же было мое удивление, когда я увидела его однажды на речке. Те места, которые обычно закрывала одежда, были у него какого-то неестественного молочно-белого цвета. Как я узнала впоследствии, такое, удивительно контрастное сочетание тёмного и белого, то есть, когда лицо, руки и грудь – загорели, а все остальное – нет, как раз и называется «загаром тракториста». Кстати, с таким вот «профессиональным» загаром ходили почти все деревенские жители. Им просто было совершенно не до принятия солнечных ванн. Правда, стоило им всего-навсего два-три раза искупаться в речке, потом – дойти до дома, не одеваясь, – и тело, все-таки, становилось почти равномерно загоревшим.
 
Валера был очень послушным внуком, добрым и работящим. И бабушка Варя очень им гордилась. Хотя, порой, он мог и поспорить с ней о чем-нибудь, но, всё равно, относился к ней с большим уважением и любовью. Разговаривали они друг с другом не много (во всяком случае, при людях) и всегда по делу:
- Валер, пойди-ка, погляди, куда Дочка-то пошла? Её же уже доить пора, - кричала обычно бабка Варя, высунувшись в окно, если внук, идя днём домой на обед, останавливался на улице, чтобы поговорить с кем-нибудь из соседей.
- Да, баб, сейчас умоюсь и сбегаю.
- Валер, беги бегом. Потом умоешься. Куда корова-то делась?
- Да бегу уже, баб, бегу. Суп пока разогрей! И – бежал.

Однажды в школе, во втором классе, у нас было задание: надо было придумать клички животным – корове, собаке и кошке. Все дети выполнили задание правильно, то есть написали самые очевидные, стандартные ответы. Корова почти у всех была Зорька, Собака – Жучка, а кошка – Мурка. Я же не стала ничего придумывать, я написала так, как это было у бабки Вари на самом деле: корову назвала Дочка, а собаку - Кукла. И только с кошкой я поступила так же, как все. В итоге, учительница сочла не подходящими и зачеркнула мои «правдивые» клички, взятые из деревенской жизни, от которой так далеки были и она сама и все те, кто выполнил это задание на отлично…

С правой стороны, недалеко от центра деревни, были еще два дома. Последние. В том, который стоял ближе к нам, жила одна бабушка. И фамилия её была – Тихомирова. Вот такая она и была – тихая и мирная. Ни с кем не ссорилась, ни на кого не кричала. В самом крайнем доме жили двое – муж и жена, тетя Маруся и дядя Вася. Они, так же, как и мы, приезжали в Красниково только на лето. Все их называли архангельскими, по названию их родного города. А я думала, что это у них фамилия такая, довольно долго так думала. И меня это вполне устраивало. Да кому же и жить-то по соседству с Тихомировой – только Архангельским.