Император

Море, вблизи плотное, как арретинское стекло, и прозрачно-серебристое, как опал, вдали, дышало свежестью и еле ощутимым соленым ветерком.
В саду, среди олеандров и лимонов, около мраморного фонтана, изображавшего мальчика на дельфине, стоял семидесятипятилетний император Тиберий. Его взгляд, устремленный на непрерывный сверкающий танец воды, был неподвижен, и управляющий виллой Хризипп, появившийся в конце аллеи, привычно пытался определить настроение императора на расстоянии. Приблизившись, он низко поклонился.
– Сегодня мне подали на завтрак удивительный сыр, – мягко начал Тиберий.
Хризипп насторожился. Он был тих и исполнителен, но хитер. Императора раздражала его типично греческая скрытность, и он радовался, как ребенок, наблюдая хотя бы легкое замешательство, проглядывавшее в льстивой улыбке управляющего.
– Удивительный, цезарь?
– Поистине удивительный.
– И чем же он так удивил тебя?
Тиберий внезапно передумал продолжать игру и отрезал:
– Его было невозможно есть. Я не пробовал такой мерзости уже много лет.
– Цезарь…
Фонтан пел свою загадочную стеклянную песню…
– А впрочем, неважно… Есть новости из Рима?
– Из Рима ничего нет.
Тиберий вздохнул:
– Снова ничего. Послушай, Хризипп, а может быть, я уже умер, потому ничего и не происходит?
Хризипп рассмеялся:
– Тогда я тоже умер.
Тиберий сполоснул руку в фонтане и приложил холодную ладонь ко лбу.
– Отчего я не верю в богов? – спросил он себя, но Хризипп поспешил ответить:
– Оттого, что ты предпочитаешь им загадочную и оттого более притягательную астрологию.
– Звезды ошибаются.
Управляющий промолчал.
– Я устал, Хризипп. Временами мне кажется, что у Рима нет будущего. Сенаторы – ослы, чернь тупа. Удалившись от Рима, я рассчитывал забыть об их существовании, но не вышло; я постоянно ощущаю их присутствие, будто они все стоят у меня за спиной… и ненавидят… бесконечно ненавидят. Знаешь, Хризипп, звезды – это только хитрая математическая игра. Вот если бы существовали настоящие боги – идеальные и всесильные – тогда и звезды всегда говорили бы правду.
Хризипп снова тактично промолчал.
– Пусть сюда приведут моих нимф и сатиров, – вдруг сказал Тиберий.

Около первой стражи ночи его потревожил негромкий стук в дверь.
– Цезарь, – обратился к нему управляющий, – мы нашли человека, укравшего из твоего сада павлина.
– Убейте его.
Затем он вернулся в спальню.

Он снова вышел из дворца в сад только к вечеру, когда розы, ставшие черными и серебристыми, в ожидании ночи словно утратили свою нежность и благоухали сильно и пьяняще.
Голубая линия гор давно растаяла, и только Везувий возвышался над островом, точно темный великан, готовый его проглотить.
Когда Тиберий вышел на берег, солнце неспешно, винными брызгами опускалось в море. Минуту спустя брызги собрались в одну линию, и она золотой ниткой прошла по воде. Поток расширился, залил все море, и оно пылало, словно чаша с расплавленным золотом. Далеко позади остался умиротворяющий розовый запах; в темной оливковой роще утонули стены виллы. Тиберий не видел ничего, кроме горящей чаши моря. Ему казалось, что смерть уже совсем близко, и голову не покидала липкая, навязчивая мысль – броситься в воду. Теперь, когда она так горит и манит, когда четко осознаешь, как мало тебе осталось – в любом случае, теперь…
«Только трус не может покончить с собой, – сказал Тиберий сам себе. – Значит, я трус».
– Я трус? – спросил он, и бесшумно подошедший Хризипп решительно замотал головой.
На мгновение Тиберий оторвался от созерцания моря и бросил взгляд на покрытый густой травой и кустарником холм. Его лицо в один миг приобрело очертания трагической театральной маски.
– О боги! – вздохнул он. – Агриппина!..
Хризипп проследил за его взглядом: берег был пуст.
– Агриппина!.. – повторил Тиберий. Его пальцы судорожно сжали край одежды. Он попытался бежать, но едва не упал, запнувшись о корни дерева. Хризипп подхватил его за руку:
– Что с тобой?
– Там… Агриппина…
Теперь, сильно напрягая глаза, Хризипп заметил поднимающуюся на холм маленькую фигурку в белой одежде.
– Я должен догнать ее, поговорить с ней!.. – глаза Тиберия горели фанатичным огнем. – Я должен!
– Но, цезарь…
– Что?..
– Это рабыня… Я… я купил ее еще во время своей поездки в Рим, но доставили ее сюда только вчера…
Император прикрыл глаза, окруженные веером глубоких морщин. Теперь он дышал ровнее. Спокойствие снизошло на него так же быстро и внезапно, как минутное безумие.
– А ты помнишь Агриппину, Хризипп? Помнишь? После того, как меня заставили развестись с ней… Через несколько лет… Был самый разгар Сатурналий. Я шел по Священной улице, когда рабы, на плечах которых лежали носилки, обогнали меня, и высунувшаяся рука приоткрыла занавеску... Это был последний раз, когда я видел ее… Я чувствую себя столетним стариком. Я мучительно устал, Хризипп.
– Это пройдет, цезарь. Сегодня такой день, а завтра он может стать совсем другим.
Они помолчали.
– Есть новости из Рима?
– Из Рима – ничего.
– Из провинций? Галлия, Испания, Германия?
– Ничего достойного твоего внимания, цезарь. Есть, правда, вести из Иудеи… Беспорядки, связанные с казнью какого-то бродяги…
– Вор? Мятежник? – глаза императора на мгновение загорелись.
– Всего лишь странствующий философ, нищий проповедник, – Хризипп поморщился.
– Философ? Снова философ?
– Эти бродяги наводнили дороги и города империи, цезарь, а что касается востока…
– И что же там, в Иудее, творится?
– Небольшие беспорядки.
Теперь поморщился Тиберий:
– Какие меры приняты?
– Прокуратор разрешает этот вопрос.
Копья кипарисов, нацеленные в небо, чуть шелохнулись от налетевшего теплого ветерка.
– Какой удивительный сегодня день, верно, Хризипп?
– Удивительный, – согласился ничего не почувствовавший Хризипп.
– И море так громко шепчет…
– Море, – сказал Хризипп.