Сезон охоты

Сезон охоты (записки Homo Sapiens`a)

Главному врачу N-ской психиатрической больницы.
Выдержки из личного дневника больного Бориса Брылова, направленного на принудительное лечение в связи с совершением общественно опасного деяния.
Приобщить к истории болезни. Пациента перевести в стационар особого содержания, изолировать от остальных пациентов.

«14 апреля.
Сегодня я шел по улице и на меня обрушился балкон с вопящей от ужаса теткой. Тетка держала в руках торшер. Когда упала, сломались и тетка, и торшер одновременно.
Тетку забрала «скорая помощь», а торшер забрал я, потому что его обломок плотно застрял в моей голове.
Я пошел с торшером домой, а все прохожие почему-то на меня оглядывались. Видно, думали: какая у этого парня светлая голова».

«23 мая.
Не успел я вернуться из больницы, где штопали-паяли мою голову, как в тот же вечер в мою дверь позвонили, и я пошел открывать. На пороге стоял зеленый слон.
- Здравствуй! – сказал слон и протянул мне хобот.
- Сам ты слон, - ответил я и захлопнул дверь.
Ложась спать, я подумал: «Эка, меня сегодня торкнуло. Во-первых, откуда слон знал, что меня сегодня выписали из больницы? А во-вторых, слоны зелеными не бывают».

«Около 7 июня.
Однажды у меня в ванне завелись сирены. Они постоянно пели, и мне постоянно хотелось спать.
Неделю назад я выпил четыре кружки крепкого кофе, вставил в уши вату и сумел короткими перебежками пробраться в ванную комнату.
- В ванне сирены не живут, - сказал я сиренам. – А если и живут, то не поют в неволе.
Сирены обиделись и смылись в сливное отверстие.
Теперь у меня в ванне живут русалки. Эти, вроде, ничего, но в квартире появился устойчивый запах гнилой рыбы, и все соседи ругаются. А я им с балкона показываю язык, и на уху не приглашаю».

«Приблизительно 26 июня.
Ночью под балконом кто-то громко кричал и бросал в окно камешки. Утром я выглянул на улицу и увидел себя.
- Ты чего домой не идешь? – спросил я, который вверху.
- А что ты всю ночь делал в моей квартире? – спросил я, который внизу. – И ключи от двери забрал к тому же.
Я удивился и с балкона бросил мне мои ключи. С тех пор не могу выйти из дома, потому что запасных ключей у меня нет».

«27 августа. Стопудово.
Сегодня я сумел выйти из своей квартиры.
Когда я съел последнюю русалку в ванне, и питаться стало нечем, мне пришла в голову идея выйти на балкон и плюнуть на соседа снизу. Добрый сосед тут же выбил мои входные двери, мою ключицу и четыре моих зуба.
Теперь я опять свободен».

«17 сентября.
Сегодня я пописал в центре города на «Доску почета» и меня забрали милиционеры. Я думал, что меня везут расстреливать, и поэтому в машине сильно брыкался, а одному милиционеру даже нагадил на мундир.
Но оказалось, что милиционеры добрые. Они не стали меня расстреливать, а просто побили ногами и привезли знакомить с интересным дядькой, которого зовут Психиатр Участковый. Участковый – это, наверное, фамилия.
Интересный дядька спросил, хотел ли я когда-нибудь стать ромашкой. Я честно ответил «нет», потому что всегда хотел стать дикой орхидеей.
Дядька написал на листочке, что я страдаю манией величия, и отпустил домой. Видно, он позавидовал. Сам-то, наверное, всегда хотел стать розой. А она колючая».

«Примерно декабрь.
Теперь уже зима. С чердака в мою квартиру пришли какие-то странные люди в обносках, и они пахли как русалки.
Люди сказали, что они секретные агенты из Юго-Северной Зимбабвы, и жили у меня целую неделю. Еще они постоянно цыкали на меня зубами и зачем-то обрезали провод телефона, который у меня давно отключили.
Я боялся агентов и прятался под кроватью.
Вчера странные люди ушли, прихватив с собой мой проигрыватель с пластинкой Шаинского, армейскую консерву с тушенкой, которую я давно не мог открыть, и две пары носков. Носки было особенно жалко. На них было всего по две маленьких дырочки, и они почти еще не пахли».

«6 января.
Сегодня я особенно гордый. Я даже вместо обычной «Примы» купил себе «Тройку» с фильтром и теперь ее курю, потому что я – Мужчина!
Оказывается, у меня есть жена, которую зовут каким-то необычным снежным именем и которая после случая с торшером временно живет с каким-то Вадиком и почему-то от него беременна.
Жена принесла еды, новые носки и две бутылки пива. А потом она повезла меня к интересному дядьке с бородавкой на носу, которого тоже звали Психиатром, но фамилия другая – Главврач.
Дядька, стал у меня спрашивать, хотел ли я в детстве стать бабочкой. И я ему тоже ответил «нет», потому что всегда хотел стать дикой орхидеей.
Психиатр Главврач обрадовался, какой я честный, и стал показывать мне чернильные кляксы, чтоб я нашел в них картинки. А я сразу понял, что дядька сумасшедший и шепнул жене со снежным именем: «Картинки бывают только в азбуке».
А жена почему-то заплакала и спросила у Психиатра Главврача: «Доктор, это серьезно?».

«Опять январь.
Теперь я постоянно хожу к дядьке с бородавкой и рассказываю ему про свою жизнь. Когда он слушает про русалок, которых я съел, и про зеленого слона, то постоянно кивает головой и что-то записывает. Наверное, он тоже завидует».

«Февраль. И плакать.
А сегодня у меня появился друг. Его зовут Альберт, и он говорит, что мы знакомы уже лет тринадцать.
Альберт откуда-то приехал, потому что ему позвонила моя жена и сказала, что встреча с другом будет для меня хорошей терапией. Так сказали какие-то врачи.
Я друга совсем не помню, но почему-то ему верю. Друзья ведь должны верить друг другу. К тому же у Альберта всегда есть водка, а от водки мне весело и не хочется никого кусать.
Еще у Альберта есть жена Жанна, которая не любит, когда Альберт приносит мне водку. А я за это не люблю Жанну».

«Снова февраль. И чернил.
Только сейчас смог сесть за свой дневник. А все произошло, как мне говорят, в тот день, когда мы отмечали День какого-то Защитника Отечества (только я этого мужика почему-то совсем не помню).
Я вообще ничего не помню с того вечера.
Вот день помню. Я тогда вышел на балкон и сказал: «Раз Психиатр Главврач с бородавкой хочет, чтобы я был бабочкой, то я ею сейчас же всенепременно стану». И начал взлетать.
Тут пришла моя жена и принесла еды. И опять плакала, когда смотрела, как Альберт и Жанна пытаются вытянуть меня с балкона.
Сквозь слезы жена сказала, что я окончательно превратился в животное. Мне эта идея понравилась, и я стал ленивцем, чтобы никогда ничего не делать. Я повис на люстре и начал гадить на пол.
Меня сорвали вместе с люстрой, и Альберт тут же влил в меня полбутылки водки. А еще крикнул, чтоб все заткнулись, и что я сейчас усну.
И я уснул. Поэтому вечера я уже не помню. И откуда приходил этот Защитник со странной фамилией Отечества, и что мы ему там отмечали, я тоже не помню.
 А еще я не помню, почему меня нашли в мусорном баке возле дома, со сломанным ребром, выбитыми зубами и поцарапанной коленкой. И еще был сломан средний палец на правой руке.
Альберт предположил, что это я кому-то неудачно показал американский национальный жест. Оказывается, когда Альберт, Жанна, моя жена и Защитник Отечества сидели за столом, я неожиданно вскочил, выбил дверь и бегом пошел прогуливаться по ночному городу.
- Наверное, меня побили пацифисты, которым не понравилось, что у меня дома сидит этот самый Отечества, - предположил я.
А Альберт сказал, что пацифисты никого не бьют. Они мирные и всех боятся.
И тогда я подумал, что меня, наверное, били неправильные пацифисты. Они, наверное, были дальтониками».

«Марта.
Вчера мы отмечали День 8 Марта. Жена в этот день не приходила, и Марта тоже почему-то не пришла. Поэтому отсутствие Марты отмечали только я, мой друг Альберт, Жанна и Юра Шытунов.
Юра Шытунов принес с собой баян и два баяна, пел нам песни «АукцЫона» и читал стихи Гребенщикова. Альберт сначала плевал в пепельницу, а потом не выдержал и сказал: «Хочу «Белые розы».
Тогда Юра начал петь про розы.
…Всю оставшуюся часть ночи мы втроем били Юру ногами».

«…
Наступил какой-то странный месяц, который отозвался во мне ноющей головной болью. Боль не проходила две недели, а потом стала совершенно невыносимой, и я почему-то стал бегать по квартирам соседей и ломать их торшеры.
Не знаю, что на меня нашло, но я точно знал, что делаю все правильно и, круша торшеры, спасаю чьи-то жизни.
А мускулистые дядьки в белых халатах, которые неожиданно приехали, не знали, видно, моих добрых намерений и скрутили меня в какую то белую рубашку, да еще завязали руки за спиной. Я попытался плеваться на дядек, но они придавили меня к полу и чем-то укололи. И я успокоился, подумав, что моя новая рубашка не так уж и плоха.
У меня вообще давно не было никаких рубашек».

«21 апреля.
Странно, пробыв несколько дней у Психиатра Главврача, я опять начал точно узнавать даты.
У Психиатра в гостях мне не понравилось. У него дома оказалась целая куча одетых в одинаковые пижамы гостей, которые только и делали, что бродили по коридору или спали. Поэтому в доме у Психиатра было много спален, а в каждой спальне - по десятку кроватей.
А кухня была всего одна, и кормили там невкусно. И еще заставляли пить таблетки, от которых заплетался язык, в глазах появлялись разноцветные круги, и ужасно хотелось спать. Зато я мог спокойно висеть целый день на грядушке кровати, и меня никто оттуда не сдирал.
На третий день мне надоело быть ленивцем и висеть на кровати. На четвертый день я начал шарахаться от гостей Психиатра Главврача, вид которых начал меня откровенно пугать. А на пятый день ко мне подошел Врач Лечащий и сказал «Поздравляю, дружок, с твоим рецидивом мы успешно справились».
Я ничего не сказал и только подумал, почему он вдруг назвал меня рецидивистом. Я вроде по тюрьмам не сидел.
А вскоре за мной приехала жена, со снежным именем и заметно округлившимся животом. Ей, оказывается, позвонили и сказали, что меня можно забрать из дома Психиатра Главврача и отвезти домой. А еще сказали, что теперь осложнения не наступят достаточно долго, и мне для хорошего самочувствия достаточно вовремя принимать лекарственные препараты.
Я сидел возле личной комнаты Психиатра Главврача, переодетый из пижамы в свою одежду, и слышал, как за дверью жена умоляет хозяина дома оставить меня гостить у него навсегда. Главврач упирался и говорил, что у него своих таких селить негде, а этот достаточно вменяем и совсем не опасен для общества. И еще он говорил, что если уж моей жене так хочется упечь меня в лечебницу, то для этого существуют платные заведения. Но он не советует меня никуда сдавать, а то, мол, залечат, и тогда он за мое психическое состояние не ручается. А жена плакала и говорила, что она и так со мной намучалась, что ей скоро рожать, и кому я тогда вообще буду нужен.
Я очень хотел быть нужен и очень хотел, чтобы меня забрали от Главврача домой. Поэтому когда жена выходила, я встретил ее улыбкой во все свои оставшиеся зубы. От моей улыбки жена почему-то отшатнулась и сползла спиной по стене. Наверное, это от радости».

«27 апреля.
Сегодня пришла моя жена и устроила прощальный вечер. На вечере были Жанна с Альбертом, которые собирались уезжать обратно, откуда приехали, и Мао Дзедун.
Мы все кого-то провожали. Мао Дзедун молча сидел в уголке и зыркал по сторонам своими узенькими глазами, а Альберт дружески хлопал меня по плечу и говорил, что он там был, и это не страшно. А я спрашивал, где это – там, и не понимал, почему моя жена плачет на салат, который сама же приготовила.
Сейчас я сижу в комнате и быстро-быстро пишу эти строки, так как только что в комнату заходила моя жена и сказала, что за мной уже приехали. А еще она сказала, чтоб я не переживал, и что мне там будет хорошо, а они с ее Вадиком все оплатят».

***

«…
Я ни знаю какое сиводня число и скока я пробыл в доме который называится часная психеатрическая клиника. И я ни знаю где теперь мой дом и дажи не знаю куда мне итти. Мне проста сказали в клинике что за меня уже три месятса никто не платит а моя супруга на связь не выходит. Патом миня посадили в машыну и долгодолго кудато везли. Патом миня высадили у каковото дома исказали что полтара года назад меня заберали по этому адресу. Квартира 149. Я поднялся в квартиру 149 а там мне открыла какаято женщина и очень испугалась. А патом она дала мне многа денег и сказала что на первое время мне здесь хватит с головой. И еще дала сумку с едой и бутылку пива каторое я не люблю и эту тетрадку с чиими-то записями. Я ришил в эту титрадку записывать про сибя.
Кагда я ухадил женщина пачемуто плакала и повтаряла слово прости».

«…
Я жыву харашо. У миня свой шалаш на городской свалке и сабака каторую я пачемуто назвал Снежком хотя сабака чорная. Все люди меня пачемуто боятся или биют, а сабака меня любит. Она преданая. И ещо есть подрушка Нинка от каторой всигда плохо пахнет но она мне зато гатовит еду. А деньги каторые мне дала женщина из квартиры 149 я потратил. Я купил у Дмитрыча каторый жывет на дачях неподалеку очень харошую двухстволку. И две каробки патронов».

«…
Нинка за****овала с Огурцом бывшим сантехником каторого из дома выгнала жина. Пускай. У этова Огурца даже своиво шалаша нет на свалке. Но зачем она ему падла пир устроила. Зарезала мою сабаку и пажарила ее для Огурца. Хочу их застрелить но ужасна балит голова и я начинаю плоха саабражать. Я наверна схожу сума».

«…
Сиводня наступила осинь. Все начили собираться в стаи и улитать на юг. Я плакал и махал платком. А патом пашол в шалаш и чистил свою двух стволку. Я знаю что весной все вернутся обратна и тада начнется сезон охоты».

«…
Было долга холодно и мусорки привозили еду савсем мерзлую. Трое нашых умерли. А Гришку когда он замерз Нинка с Огурцом пажарили и сыели. Сейчас наступило тепло и можна даставать двухстволку и итти на охоту. Сначала будут Огурец и Нинка. Патом иду в город. Мне пачемуто кажется что квартира 149 моя. Там на поталке должны остатся следы кадато падавшей люстры»…