Кровавая Мери

Джек направил дуло на уродливое тело оборотня, которое когда-то было первой красавицей колледжа. «Я должен покончить с этим чудовищем, как бы ни любил ее!» – закричал парень, на бритом, блестевшем от пота черепе проступили ручьи вен. Раздался выстрел, чавкнула плоть.

Сергей нажал на красную кнопку пульта. Экран погас, и в комнате поселился вечер, разбавленный жёлтыми прямоугольниками девятиэтажек напротив, зазвенела неожиданная тишина. Электронные часы на стене чертили лунным фосфором – 23.10. Приближалась ещё одна полночь. «С этим надо как-то бороться!» – закрутилась энергичная мысль. Сергей набросил кожанку, проверил тощее портмоне, похлопал по карману, где лежала пачка сигарет, растопырив острые углы и подпирая массивную зажигалку, подаренную женской частью редакции в прошлом году на 23 февраля. Ближе к сердцу – ключи от машины.

Тёплая осенняя сырость дохнула чадом лежалых листьев, прикоснувшихся к мягкой земле, к медленным лужам. Скучающий джентльмен в провинциальном городе. У него есть свои тропы, проверенные маршруты. Но сегодня Сергею хотелось пуститься наугад, туда, куда выведет темный асфальт. Он подкатил к светящейся вывеске подвального кафе, оставил машину у едва тлеющего фонаря и спустился в окутанный табачным смогом погребок.

В сумраке небольшого помещения различались круглые столики, вяло дремала, разглядывая внутренности бокалов, привычная публика. Ровный гул разговоров растворялся в ненавязчивой музыке, лакировавшей голоса. В дальнем углу шумел спор разгорячённых парней о каких-то армянских рокерах. Сергей взял два коктейля из небогатого меню и выбрал место у стены, в тени одинокой пальмы в кадке, которую, видимо, из высших представлений о гармонии терпели здесь. Сергей закурил, прикидывая, стоит ли звонить по знакомым номерам или посидеть ещё в одиночестве? «Сами объявятся», – подумал он. Приятельские физиономии упрашивать не надо, они возникают без приглашений. Ну кто не знает бойкого журналиста местной газеты в тихом омуте небольшого города, где всё на ладони, будто в пустыне?

– Извините, но вы не могли бы пересесть, – обратилось к Сергею неизвестно откуда появившаяся брюнетка в обтягивающем красном платье.

– По-моему, столиков в зале хватает, – небрежно бросил Сергей.

– Но я не могу сесть в другом месте! – это было сказано по-девчоночьи наивно и потому… убедительно.

Сергей присмотрелся. Откуда она взялась такая? Стройная и высокая, длинными и тонкими пальцами в темно-зеленых перчатках держала аккуратную сумочку, похожую на капельку или лепесток. Гибкая и пластичная фигура. Вот повеет ветерок и сладко заколышется, как теперь уже не говорят влюблённые мужчины, «стан». «Навёрное, бывшая гимнастка, – подумал он. – Только спокойно, не стоит суетиться, сейчас войдет ее боевой квадратный друг, и, конечно, придется уступить».

– А почему бы вам не присесть рядом, мне, видите ли, тоже нравится здесь, вот деревья, какая-никакая природа…

– Хорошо, только я сяду возле кадки, а вы – дальше.

– Отлично, а ваш друг не будет против?

Девушка осторожно оглянулась, не сразу поняв иронию Сергея.

– Сегодня, к счастью, он остался дома, – улыбнулась она.

Она заказала коктейль Красная Мери – довольно непонятный выбор для такой леди. Сергей, знавший все семь с половиной чудес этого города, с интересом разглядывал незнакомку, прячась за дым сигареты. Какая трудноуловимая, экзотическая, что ли, красота. Пышные черные с крупными локонами волосы струились по плечам, и узкие листья пальмы будто потянулись к ним. Вытянутое смуглое лицо с тонкими чертами показалось слишком холодным и неприветливым, тоненькие брови будто кинжалы, остры и надменны, но вот багряный отблеск ламп попадает на бархатную кожу – и красота отогревается, влажные большие карие глаза приветливы, тепла и нежна кожа, и уже проступает на лице что-то детское, трогательное, беззащитное.

– Я побеспокоила вас, извините, – примирительно сказала незнакомка.

– Это ничего, – сказал Сергей. – Может, что расскажете жизнеутверждающее взамен.

– Сама не люблю, когда вторгаются в мои владения, привыкла быть незаметной, что теперь трудно удаётся. Но дома страшней. А среди людей спокойно и хорошо. Я давно облюбовала этот… остров. Меня зовут Маша.

– Сергей. А я тут почему-то впервые, никогда не попадал сюда.

– Не беда. Хотя, здесь, конечно, скучновато.

– Как и везде.

– А вы закажите себе Кровавую Мери, в честь меня, и я, как Шахерезада, выполню вашу просьбу и расскажу историю, похожую на сказку...

Сергей заказал, хотя недолюбливал этот разбойничий напиток. Прошло с десяток молчаливых минут, когда случайные знакомцы, сидя напротив друг друга, пили вязкую жидкость и обменивались взглядами. Сергей то на миг, то дольше погружался в карие непроницаемые, словно бездна, глаза девушки. Голова тяжелела, по сторонам отваливались куски пространства. Все заполнял блеск темных озер, в нахлынувшей зыби сливались в волнах локоны и листья. «Ма-шаа, – шуршали слова, как с замедленной ленты, – азиатская царевна, она держит мгновения жизни, оттягивая отход в забвение, придумывает игру, где ты какой то там герой!»

– Я сейчас совсем одинока – угадали, – неожиданно сказала девушка. – Всё пыталась выйти на свет, столько ожидала от молодости, от сил, вскипающих утром с первыми лучами солнца. Как я была счастлива от того, что впереди бесконечный день. Он – мой, как век, живи, планируй будущее.

Маша замолчала. Сергей почувствовал, что сейчас польётся сокровенное, проговоренное давно и много раз про себя, и выдержал паузу, не желая сбить настроение каким-нибудь лишним звуком или движением. И она продолжала:

– Потом всё стало по-другому, всё переменилось, а кругом ни души. Мои родители погибли в авиакатастрофе, летели к морю; уехали и больше никогда не вернулись – только прорубленная металлом опушка леса и горелые ветки. Тяжело об этом вспоминать. Есть в жизни страдание и близкая боль-подруга – эта наука пришла ко мне рано, на пороге более счастливых открытий. Пропали яркие дни, словно бросилась тень за мною, закрывая солнце, а я – от неё, а тень не отстает…

С чего начать, как жить? Надо бороться за себя. Мне помогли устроиться в поликлинике лаборанткой педагоги из мединститута, где я училась на втором курсе. Сначала удавалось совмещать: перешла на заочное, однако вскоре поняла, что ничего не понимаю в том, чем пыталась заниматься урывками. Отчаяние: приходила домой, в свою клетушку, на которую обменяла родительскую квартиру, и было страшно, тоскливо.

– Но как же, ведь должен же кто-то у вас появиться, с такой внешностью вам невозможно было остаться без сочувствующих и друзей, настоящих и мнимых. Неужели и преданный, дорогой, любимый и единственный не возник из толпы почитателей? – прервал девушку Сергей.
– Дело в том, что я выглядела по-другому. Не так, как теперь. В это трудно поверить, но я была маленького роста, толста, как бочонок, и совсем некрасива – маленькие блеклые серые глаза на полном круглом лице, тонкие противные губы, натянутые нити… Впрочем, вот моя фотография тех лет.

Маша порылась в сумочке и вытащила оттуда прямоугольник с отломанным краешком, документ, который не лжет. На снимке была она – глаза, улыбка, но в то же время совершенно другой человек…

– Хм, вот так фокус. Поделитесь, где сейчас делают такие косметические операции, которые преображают коротышек в стройных и гибких моделей? Что за Пигмалион и за какую сумму изваял вас заново?

– Об этом я никому не рассказывала, – тихо произнесла Маша. – Потому что в это трудно поверить. Вы, может, тоже не поверите мне, но у вас есть воображение, вы поймете, что такое поцелуи стеблей… Сначала пыталась сопротивляться, думала, что я человек и я сильна, но потом вдруг увидела себя со стороны и поняла, что меня давно уже нет. И лучшей доли для меня не могли бы придумать …

***
Весна, как вы помните, в том году запоздала, от того сочная зелень была особенно желанна. Жаркий полдень сменяли грозы, и лёгкий дождь освежал молодую поросль, которая вспыхивала ещё ярче. Буйным цветом окружили кусты сирени нашу поликлинику. Утром, отправляясь в окружение скучных стен, всегда старалась сорвать веточку с пышной шапкой. Лаборатория, где я возилась с пробирками, преображалась, сладкий аромат нёс праздник, уличную радость. Казалось, и комнатные цветы, расставленные по подоконниками, завидуя сирени, пробудились от спячки. Хирел лишь один «постоялец» – он появился здесь до меня. Это было необычное растение. Сколько я ни спрашивала, никто не знал, как оно называется. Круглые глянцевые листики его были подобны отпечаткам кошачьих лапок, древовидные костлявые стебли усыпали тонкие и прочные шипы. Бледно-пепельный оттенок окончательно делал цветок замухрышкой, и его справедливо отставили подальше в угол.

Но уродца не выбрасывали, у него была своя «история». Говорят, поликлинике подарил его космонавт Писенский (три года кружился на орбитальной станции). Уроженец нашего города, он приехал погостить к маме на малую родину и слег с радикулитом. Наши врачи и массажисты поставили на ноги героя. А растение, по слухам, реликвия ещё и потому, что побывало на орбите.

Я тогда не принимала россказни всерьёз и хотела разделаться с этим чахлым недоразумением, как вдруг случилось неожиданное. Зелёный скелет налился соками, покрылся свежими побегами, стал царём дальней стены, пополз по ней, забросил прочные ветки на гардину.

– Катя, смотри, как разошёлся этот «космонавт», – сказала однажды подруге, которая колола пальцы за соседним столиком.

– Ничего удивительного, это действует мое «удобрение», – усмехнулась она. – Секретное!

– Какое удобрение?

– Только ты никому не говори. Я поливаю его кровью, которая остается после анализов. Хи-хи…

Мы тогда посмеялись над «изобретением» Кати. Однако с тех пор мне стало казаться, что как только я проходила мимо, растение льнуло в мою сторону, зеленые щупальца то старались ухватить прядь волос, то скользили по плечу. И однажды оно схватило меня! Да, именно так.

Случилось это душным майским вечером. Было много какой-то писанины, и я задержалась позже всех. Сняв и повесив халат в шкафу, в отражении зеркала поправила тонкую белую блузку и подошла посмотреть, не начался ли дождик. Выбирая место, чтобы лучше увидеть из окна полоску асфальта, оказалась среди путаницы веток этого растения. На миг захлебнулась густым сладковатым запахом, голова закружилась, я ослабла, словно заглянула с кручи обрыва вниз.

Недомогание длилось секунды. Заметив большие одинокие капли на серой дорожке, улыбнулась: неслышный предлетний дождь проводит меня домой. Хотела идти, но блузка зацепилась за шипы, почему-то липкие листики запутались в волосах. Резко освободиться невозможно – вверху заходила гардина. Цепкое растение укрепилось на ней, повиснув, словно орангутанг на лиане. Шипы оказались загнутыми на конце, как крючочки, чего я раньше не замечала. Они прорвались сквозь ткань, щекоча кожу.

Тяжелые фиолетовые тучи полностью заволокли небо, где-то вдали зазвенели серебряные всполохи, отпечатывая мгновения. Приближалась гроза. В сумраке кабинета происшествие, облеплённое вспыхнувшими фантазиями, как водорослями, перестало выглядеть случайным недоразумением. Мне показалось, что растение специально окутало меня и держало в настойчивых объятиях.

Очень не хотелось повредить симпатичную новую блузку: но от страха я стала резко рвать навязчивые стебли.

Освободившись, бросилась вон, каблучки застучали по мраморным лестницам в гулком и пустом здании. Вот уже и стеклянная дверь громко захлопнулась за мной, и влажная теплота со струйками прохлады от надвигающейся грозы окружила тело, а сердце не успокаивалось, громко стуча в голове.

Дома, под душем, на руках и груди я заметила царапины и красные, почти невидимые малюсенькие точки – уколы шипов.

Спустя неделю, успокоив себя холодными рассуждениями (ну разве можно бояться дерева в кадке?), нарочно остановилась рядом с растением. И снова, как тогда, в голову ударил охмеляющий аромат, листья покрылись вязким налётом и затрепетали навстречу коже, как живые. Что же будет дальше? Я позволила распоряжаться собой. Стебли ласково обволакивали, а шипы, пробивая ткань, кололи, забирая капельки крови. Так повторилось и во второй раз, и в третий. После этих сеансов становилось легко и весело, словно нет печалей.

Я что-то начала понимать. Растение – милый вампир. Я нужна ему, как летнее солнце, как освежающий дождь. Оно привыкло ко мне. Да и я приняла игру, стала жаждать встреч. Изнывала целый день, чтобы на несколько минут, когда все уйдут, погрузиться в удушающий зелёный водопад.

Подружка Катя, шутя выливая кровь в горшок с космическим странником, пробудила неведомого монстра – создание очнулось и приспособилось питаться... мной. Зацепы и невесомые иголки, щекоча и лаская, угощались кровью, забирая моё тепло, человечество, силы, взамен оставляло в жилах свой непонятный сок, который перестраивал тело. На первых порах ничего страшного в этом не видела – я превращалась в красавицу, зачем что-то менять? Стала стройна, вытянулась, пропала природная неуклюжесть, появились гибкость и грация.

Диковинный взаимообмен с растением мне нравился все больше и больше. Я попросила цветок забрать к себе домой. Мне никто не возражал, потому что буйный гигант захлестнул весь угол, красотой не отличался, не цвел, напоминал фигуру согбённого старика…
И вот уже каждое утро, поливая его, могла наслаждаться прикосновением трепетных игл. На работе не переставали удивляться. Но так как всё-таки для подруг менялась постепенно, они не могли почувствовать ту чудовищную разницу увиденной вами фотографии и нынешнего облика. И к тому же каждый занят собой, что им за дело до меня.

Чудеса не даются даром. Вспомните Дориана Грея… Пристально вглядываясь в отражение зеркала изо дня в день, находила, что изменения, затеянные ядом, чудовищны. Они меняют природу человека... я становилось «им», растением, гибким деревом… Я боготворю воздух, его тонкие слоистые потоки так много говорят о мире, а недолгие лучи, разбавленные в просторе, так многообещающи. А на животе и бёдрах у меня проступила… кора! Зеленоватая кожа твердела, становилась шершавой.

«Так вот она, расплата», – думала, глядя на могущественного постояльца, зелёная гора день ото дня обретала черты напыщенного гордеца, деловитого клерка, лопавшегося от довольства: блестяще сходятся концы с концами, настоящее прекрасно!

Где же решение? Отказаться от сеансов «переливания крови» с монстром не могла, это было выше воли. Животный магнетизм проклятой волчицы управлял мной, как только вспоминала сладкое наслаждение, сопровождавшее контакт. Но, интуитивно почуяв правильный ход, поняла, как можно соблюсти золотую середину в своем существе, чтобы не обратиться в растение и не прерывать связь с липкими листьями…

***
– Ну и каков же ответ? – спросил Сергей. Кто перед ним, фантазерка одиночества или действительно пришелица из невыдуманного кошмара? Верить в сказанное было невозможно, но отступиться, бежать, как от прокаженной, глядя в черные колодцы Машиных глаз, слушая кроткий голос, было невозможно. Прутья тёмно-зелёных пальцев в перчатках обвивали бокал.

– Это просто, это действительно просто, – улыбнулась Маша. – А хотите я вам покажу это растение, вам тогда многое станет ясно, и вы сами поймёте, как легко перетекают эссенции одна в другую.

– Что ж, едем, – отрезал Сергей, подумав, что, кончено же, эта небывальщина окончится просто и ясно. Но какая разница.

***
Сергей вел машину уверенно. Путь лежал на окраины. В темноте не было ничего, лишь слабая подсветка передней панели. Изредка мелькали фонари. Дорога поблескивала после дождя. В салоне было сладко от Машиных духов, и оттого казалось душно.

Девушка повернулась к Сергею и прильнула к плечу, ее руки заскользили вдоль тела.

– Да погоди же, сейчас приторможу, – отстранился Сергей.

– Не могу, я должна сейчас… – шепнула Маша, открыв губы для долгого поцелуя.

***
Машу разбудило утром настойчивое солнце. Оно прогнало осенний полумрак комнаты с желтыми шторами. Маша присела на кровати, улыбнулась про себя, постепенно вспоминая вчерашнюю встречу. Была или не была? Кто такой этот Сергей, вращавший для чего-то свою кровь в рациональном кругу мышц?

Судьба вновь проверяет её способности прорываться сквозь асфальт.

Девушка потянулась и встала. Как приятно чувствовать себя обновленной, бодрой и упругой. Под душем заметила, что зеленая кожа живота вновь стала нежной, теплой, человеческой…

– Ах, совсем забыла! – спохватилась Маша на кухне, допивая густой пунцовый сок. – Как же там мои стебельки?

А уже через несколько секунд она стояла у широкого подоконника, на котором пышным зеленым цементом стояли комнатные цветы, – их было много, горшочек к горшочку, – и сыпала на них из леечки серебристые капли… Крепыши и задиры выглядели великолепно, смелой жизнью играли будто пластилиновые листья, бросались к лучам, натыкаясь на стекло. Невидимое препятствие оберегало от опасной улицы, а здесь, в уютной квартирке, в ласковом плену, мирно бегали солнечные зайчики.

По радио рассказывали об аварии, в которой погиб местный журналист.

– Ну что еще надо для счастья, глупыш? – прошептала Маша и ласково погладила самый слабый, неокрепший цветок.