Глава 12. семейные сцены ивана-дурака и василисы п

ГЛАВА 12. Семейные сцены Ивана-дурака и Василисы Премудрой.

Иван вернулся в избушку к Василисушке и решил заняться ею вплотную. Василиса, было, обрадовалась, но, глянув в глаза Ивана, все поняла. На то она и русская баба, чтобы русского мужика без слов понимать. Отвергла Василиса притязания мужа и добавила для ясности:

- Значит, так, Иванушка, ты у меня вроде как за муженька. Теперь слушай, что я, глупая баба, тебе скажу. Вы, русские мужики, до того от водки очумели, что не видите, что у вас под носом творится. Всю страну обгадили, обокрали да облевали. Детей настоящих и будущих по миру пустили. Иносранцам в долги по уши залезли. Своих баб сами к ним в постель толкаете. Совсем охренели! А ты, Иван, дурак мой суженый, если к полудню предначертание не вспомнишь да в срок не выполнишь, то - во! Видал дулю с маслом? Вот она и будет тебе всегда и во всем. Теперь я - твой командир. Понял?
Женщина, она с любой работой лучше мужика справляется. Особенно русская, некрасовская: и джип на ходу остановит, и в банк горящий войдет, и бакс грудью заработает. А как иначе? В нашей бесовской стране иначе не прожить, детей не воспитать, мужа не прокормить. Красивой уродиться - не достоинство, умной - не грех. А если я - и прекрасная, и премудрая, и русская, то ты, Иван, все сделаешь, что скажу. Я понятно изложила?

Иван, пьяно ухмыляясь, выслушал Василису, а как та замолкла, настала его очередь:

- Ну ты, баба… Ты говори, да не заговаривайся. Или в Думу надумала, хакамада? Дак выбрось эту дурь из башки. В Думе завсегда бояре думу думали, а не боярыни. Хошь царицы в другой раз лучше царей, но в Думе - одни мужики. Ты смотри у меня! В царицы метишь? Накось, сама выкуси. Я тебе не царь. Не насмехайся. Не то - побью! Слышь, дура баба? Побью! Ей богу, побью! Вот сейчас выпью и всю дурь из твоей премудрой башки выбью!

Иван потянулся, было, к бутылке, но напоролся взглядом на топор. Он подскочил к нему, схватил и завертел над головой, завращал глазами, заорал на всю избу:

- Порублю гадов! Всех порублю! К чертям собачьим!.. И тебя, суку, порублю. Петуха красного пущу. В партизаны подамся! В казаки-разбойники! В партию вступлю. В КПРФ, мать ее КПСС!.. В киллеры запишусь! И всем в рот пароход засуну!..

Вдруг огонь в глазах Ивана потух. Он опустил руки и как-то поник. Пальцы разжались, топор выпал и воткнулся в пол. Иван повалился на кровать. Растянулся поперек. Всхлипнул и вырубился.

Василиса вздохнула, махнула рукой на тело дурака и принялась за уборку.

Иван в отрубе… Его пьяная душа, бросив бренное тело, отправилась к черту на кулички поболтать, с кем бог пошлет. В неведомом закутке необъятной Вселенной повстречала она душу, близкую по духу. В кураже опустились они в душный притон и за беседой стали пропускать стопку за стопкой, стакан за стаканом, кружку за кружкой... А что? И Пушкин с подружкой пил кружкой. Вне тела душа все может, что бог положит.

Порознь душа и тело безвредны. Она - покорна, невинна и кротка. Оно - гниль, тлен, прах. А вот человек, представляющий их неустойчивое сочетание, - существо довольно вредоносное. Его предприимчивый ум, производное упомянутой комбинации, пока несовершенен. В деле преобразования природы он склонен скорее к сиюминутной грошовой выгоде для себя, нежели к истинному творческому процессу во славу Господа.

И хвала Создателю, что душа бессмертна, а плоть бренна. По иному недалекий разум человека прервал бы предначертанный ему Господом путь к совершенству и погряз бы в гордыне и зле, наломав дров не только в Подлунном мире, наложив дерьма не только в Поднебесной.

Стало быть, душа может существовать вне тела и даже ублажать себя, но тело без души - бремя и может безвременно угаснуть. Потому бывает, увлечется душа, зазевается, потом рада бы вернуться, ан поздно - не во что.

Вероятно, смерть - добросовестный смотритель, насовсем исключающий пришедшее в негодность или позабытое позаброшенное тело из оборота жизни. Она неведомо как, но вовремя прерывает необъяснимую связь души и тела. И тогда в нем гаснет свет жизни. Разум погружается во мрак и бесславно или славно исчезает. Но душа продолжает обитать во Вселенной, единой для всех по воле Господа. И воздается душе от него по делам и заслугам человека.

Рано или поздно в вечности эти понятия теряют всякий смысл, неприкаянные души по воле Царя Небесного заново обретают тела, являя миру возрожденные умы для искушения. И все повторяется на пути к совершенству - истинно непогрешимому человеку.

Это и есть круговорот душ, тел и разума человеческого по замыслу Божьему. Вселенная пронизана пространством, временем и знанием. Все, существующее вне души человека, существует для нее и потому внутри него во славу единого Бога Отца Вседержителя и Его Творения.

Вот что между возлияниями глубокомысленно изливали друг другу родственные души - Ивана и некоего дурацкого вида хмыря из, не приведи господи какой, вселенской глубинки. Обе терзались в раздумьях над загадками бытия.

Создатель - один на всех, вся и все. Он единосущен и троичен. Он внутри и вне времени, материи и душ. И должны быть три силы. Две вселенские силы известны - нечистая и крестная. А третья? Возможно, человеческая. Не потому ли идет непрестанная борьба за человека, против человека, внутри человека? Не потому ли мир - всегда война? Есть желание победить. Есть цель - власть над человеком. Но нет, не было и не будет победителя.

Пусть объяснят суть вещей по иному! - пустая трата времени.

В чем спасение тому, кто сам спасение всего, кто сам вечность, чей путь из ниоткуда ведет в никуда? Не в игре ли? Игра!.. игра с самим собой. Игра в себе. Игра-утеха. Игра-потеха. Игра - спасительница от убийственного самоанализа.

Игра, поглощающая целиком и захватывающая навсегда.
 
В вечности смерть - одно из правил игры.

В бесконечности конец - извечно начало неведомого.

Страшно? Но страх - всего лишь ничтожная эмоциональная вибрация с некоторым отрицательным знаком.

В хаосе вселенной, в противоборстве созидания и разрушения страху нет места.
И нет места жалости.

Есть удовлетворение, ибо созидать и разрушать в равной мере любопытно.

Тому, кто вечен, всенепременно быть любопытным. Иначе, - скука и тоска аморфного существования и мука безнадежного ожидания импульса извне. А на что надеяться тому, кто сам и есть всё внутри и во вне?..
 
Наконец душе Ивана надоела пьяная трепотня. Она стала на путь трезвости и заскучала по добротному Ванькиному телу. Душа-собутыльница тотчас имела честь кланяться и сгинула впотьмах космоса, покинув душу Ивана на милость Божью. И отправилась душа дурака в обратный путь. В мгновение ока одолела она нескончаемые световые годы и свернулась клубочком в родных дурацких телесах.

… Иван со стоном и мычанием стал медленно приходить в себя. Ему привиделось, что в десятибалльный шторм он, стоя, лежит на палубе утлого рыбацкого суденышка. В глазах - дьявольская пляска вприсядку. В ушах - шум нутра Ниагарского водопада. Голова трещала, будто старая обезьяна со слепым упорством долбила по ней кокосовым орехом. Одолевало животное чувство жуткой жажды пить рассол и есть, есть, есть солененькие, хрустящие, вкусненькие огурчики, помидорчики, грибочки… капусточку…

Поднапрягся дурак и приостановил бортовую качку. Еще поднапрягся и притормозил процесс мозгового раскалывания. Еще - и сквозь мельтешение в глазах увидал перед собой Василису, то ли писаную, то ли премудрую, то ли еще какую…

- О-о-о!.. Василисушка-а-а-а!.. - жалобно и плаксиво протянул Иван. - Рассольничку бы-ы-ы-ы, а?

- Ишь, чего захотел?! Рассольничку ему подавай, - ангельским голосочком заворковала Василиса. - А где, спрашивается, всю ночь шлялся? А? По кабакам с девками? Отвечай! Где тебя черти носили? Посмотри, на кого ты похож, козел! - прекрасное лицо Василисы озарилось загадочной улыбкой Джоконды и стало еще мудрее. Она поставила перед Иваном зеркало и ласково продолжила. - Смотри. Смотри, голубь. Смотри, сокол ясный. Тьфу! Глаза б мои на тебя не глядели.
Э-хе-хе! Василиса излучала доброту, нежность, мудрость и затаенную нерастраченную любовную страсть.
 
«Ох, не к добру…» - пронеслась в Иване тревожная мысль. Он с опаской заглянул в зеркало и вздрогнул. Из зеркала на него смотрело человекообразное чудище неопределенного пола и возраста. Волосы чудовища были грязны и всклокочены. На его лбу бешено бились взбухшие вены. Внутри завалившихся, с опухшими веками и набрякшими под ними лиловыми мешками глаз блуждал воспаленный взгляд. Между заострившихся скул крючком вверх торчал багрового цвета нос. Щеки были покрыты колючей кустообразной щетиной. Губы запеклись грязно-белым налетом. Да… С такой мордой ни в бордель, ни в гроб, ни в банк, а только из них и только к жене, на худой конец - к матери или в кино ужасов.

Дело в том, что раньше Ванька редко подходил к зеркалу. Брился и то - наощупь. А так, ничего особенного он не увидел: все русские мужики с перепоя выглядят не лучше и не хуже. В конце концов Иван пригляделся, и отражение ему даже понравилось. Своя морда, не чужая. Да и шут с ней, с внешностью. Огурчиков охота, рассольчику.

- Василиса-а-а… - опять взмолился Иван, отворачиваясь от зеркала. - Василисушка! Не издевайся. Христа ради прошу. Дай попить чего-нибудь кисленького или солененького. А я больше не буду. Без тебя и шагу никуда, никогда и ни за что не сделаю. Если пить захочу, то исключительно кофе или чай вприглядку с тобой. Я тебя люблю. И огурчики. Дай кваску. А?

- Ладно уж. На! - и Василиса игриво плеснула целый ковш ледяной воды прямо в рожу Ивана. Тот едва не задохнулся. Он закашлялся и прошипел про себя: «Ну, сучка, погоди, дождешься у меня…»

- Чего сказал, Иванушка? - Рука Василисы потянулась к ухвату.

- Ну, что ты, в самом деле? Умру ведь. Учти: хоронить всегда дорого.

- У-у-у, гаденыш толстомордый, - вновь заворковала Василиса. Ее голубые глаза так и светились добротой, любовью и заботой. - Чтоб ты провалился, бутылочная твоя харя, - голосок у красавицы был сахарным, заслушаешься. - Марш в ванну, козел. Нечистым духом от тебя, Ванюша, за версту, а я - в метре. Вон кадка с огурцами. Или от вина совсем спятил? Не видишь? Паразит! Пить надо меньше. Работать чаще и лучше. Тогда будет. На что хоронить. А ну тебя. Что зря зубы чесать? Делай, что хочешь!..

Василиса соблазнительно передернула плечами, очаровательно улыбнулась и выпала из поля зрения Ивана.
А глаза того уже вовсю шастали по углам в поисках кадки. И, о чудо! - он ее обнаружил. И топор рядом! Иван шандарахнул обухом топора по кадке. Треск! Брызг! Кадка разбилась. Разлетелась в щепки. Содержимое брызнуло во все стороны. И растекло-о-о-сь! Иван ткнулся лицом в огромную мутную лужу и стал по-собачьи лакать. Густая вкусная солоноватая жидкость, входя в Ивана, быстро делала свое дело - возвращала его в состояние жизни. Разум прояснялся. Чувства… Он учуял свою собственную вонь, зажал пальцами нос и кинулся в ванну.
Там он быстренько стянул с себя одежду и погрузился в приготовленную Василисой (спасибо ей за заботу!) благоухающую, пенящуюся, в меру горячую жидкость.
Процесс воскрешения продолжался!

Почти окончательно придя в себя, Иван выбрался из ванны. Побрился, оделся в чистое и вернулся в комнату. Огляделся - все прибрано, никаких следов кадочного побоища.
 
И пришло к нему чувство вины. Не конкретной, а некой общей - сразу перед всеми и за все вместе. И утраты. Тоже не определенной, а чего-то важного в жизни. Его охватили некая неудовлетворенность и страстное желание покаяться.

Иван стал лихорадочно припоминать. Что же такого и где натворил он? Память молчала красногвардейцем, нечаянно прикусившим язык на допросе у Мамонтова. И узнать не у кого - Василиса наверху, и лучше ее пока не трогать. У него задрожали руки. Тревожное чувство усиливалось. Иван, не находя себе места, подошел к телевизору и щелкнул выключателем.

В избушку хлынуло Лебединое озеро. Иван переключил канал. Озеро стало глубже. Иван снова переключил. Озеро растеклось вширь. На всех каналах синхронно показывали умиравшую лебедиху, жутко корчившуюся в предсмертных судорогах. Сквозь гениальную музыку Чайковского чудился хруст - так натурально балерина, пребывая в творческом экстазе, выкручивала себе ноги и руки.

Иван всем своим советским нутром утвердился в том, что неладное действительно произошло. И тогда невесть почему случилось Ивану видение...