Мина. Часть I. Глава 5

Мина, ты спишь? О, как ты была тогда дьявольски спокойна!
Что же ты сказала мне в тот раз, Мина? Каким страшным, чудовищным, нелепым был наш разговор, каким непоправимым - как смерть близкого человека...
Нет, я не могу вспомнить этот разговор сейчас, он "вытеснен в бессознательное" - по Зигмунду Фрейду, он стал моим вечным комплексом. Сколько раз я пытался вспомнить его и не мог. Не мог, когда вместо тебя к телефону в ответ на мои настойчивые просьбы, наконец, стали подзывать хотя бы Ксению, и мы говорили с ней о тебе по полчаса в день. На эти междугородние звонки уходила половина моей зарплаты.
А ты не подходила больше к аппарату. Узнав мой голос, ты бросала трубку.
Из разговоров с доброй, отзывчивой Ксенией, я восстановил недостающее в твоем образе, я знал твою жизнь, может быть, лучше тебя самой, но это не помогало приблизиться к тебе ни на йоту. Я был все эти два года мысленно рядом с тобой и в то же время бесконечно далеко. Где же мой психоаналитик, который вскроет глубины моего подсознания, восстановит этот нужный, такой важный сейчас разговор?
Нет его, нет этого врача. Придется самому говорить всё подряд - бессвязно, быть может, но без остановки; всё, что приходит в голову, всё, что думал, что волновало меня в те дни без тебя. Прямо сейчас говорить, лежа в постели рядом с тобой, спящей, - времени в обрез, что-то такое творится в мире, а нужно, необходимо вспомнить.
Ну, помоги же, помоги мне, мое воображение - имена и события ты знаешь от Ксении, так добавь недостающее!
Что же ты делала тогда, когда я ушел, уехал на два года - любила ли ты меня? Ты больше не говорила мне о любви, и сейчас, когда ты здесь, я не знаю, что повело тебя ко мне - любовь или... или этот "дождь"? Так что же происходило с тобой в те дни?
Ты, конечно, дождалась у окна, пока я пройду через ваш двор...


"Конечно, он не оглянулся. Но всё равно, он хороший, Сергей. У него еще такая смешная фамилия - Семенцов. Сергей Семенцов".
Внезапно Мина заторопилась, быстро пробежала в кухню, схватила чайник, подошла к раковине. Ее передернуло - там сидели два матёрых прусака. Поставила чайник и заторопилась одеваться, времени было в обрез. Мину опять захлестнуло ощущение опустошенности, покинувшее ее на время, пока Сергей был здесь. Захотелось плакать, но на репетицию нельзя приходить зареванной. Значит, опять будет торчать комок в горле.
Одеваясь, она слишком резко сунула руку в рукав свитера, шов с треском разошелся под мышкой.
"Черт всё побери", - ругнулась Мина - это, чтобы не заплакать.
Опять бегом на кухню, только каблучки по деревянному полу отстучали дробь -тра-та-та-та - такую привычную всему населению общежития, что никто ее не услышал.
Все звуки в этом мрачноватом доме были очень обыденными, повторяющимися изо дня в день в одно и то же время. И хотя для свежего уха из-за малой толщины дверей они казались громкими, обитатели дома обращали внимание скорей на их отсутствие. Как чуткое ухо дирижера может расслышать среди фортиссимо симфонического оркестра фальшь одной маленькой скрипки, так, сидя в своих комнатах, жильцы подсознательно отмечали мелкие события в жизни общежития. Ага, вот неровные шаги, сопровождаемые шуршанием рукавов по стене - это возвращается пьяный Степанов; вот стук кованых сапог - это к молоденькой дворничихе татарке Надие пришел знакомый милиционер; вот постукивание алюминиевого таза о доску - значит, ванная занята, там Ксения обстирывает угрюмого Степанова; вот звук выжимаемой мокрой тряпки - пришла уборщица. Пусть после протирки ею пола чище в доме не становится, всё равно уборщица относится к хождению во время уборки весьма сурово, придется посидеть в комнате. Из-за этой звуковой прозрачности коридор и кухня с ванной превратились в подобие сцены, на которой артистом время от времени становился каждый из зрителей. А поскольку выступать в ансамбле всегда легче, чем соло, то и жизнь в местах общего пользования била ключом во вполне определенное время - с шеста до десяти вечера, после которого из комнат, как правило, выходили только по необходимости.

Прошмыгнув с горячим чайником назад, Мина на ходу схватила из холодильника то немногое, что там было. Жуя бутерброд, смотрела на себя в зеркало и повторяла роль. Слова и целые фразы выскакивали из памяти готовыми упакованными связками, лишь некоторые из них она успевала произнести вслух. На память Мина никогда не жаловалась.
"Помню!" - наконец, уверила она себя, быстро всё убрала, оделась, но, только закрывая дверь, вспомнила о тараканах в раковине. Физическое отвращение, которое вызывали эти древние живучие насекомые, Мина снимала, посыпая чуть не каждый день периметр своей комнаты борной кислотой. Действительно, в комнате тараканы никогда не появлялись. Ксения, правда, говорила, что это не от порошка, а просто поживиться нахлебникам у Мины нечем.
По дороге в театр она вспомнила дела, которые запланировала на сегодня. Таня просила заказать билеты в театр на субботу для какой-то деловой приятельницы. Надо купить новое полотенце, пусть, когда Сергей приедет, у него будет своё. После репетиции обязательно отнести белье в прачечную. Да, и не забыть заскочить в буфет театра - дома ничего нет, а по магазинам ходить так не хочется.
Мысли эти были привычными, они не давали думать о плохом, об одиночестве, о неустроенности жизни. Когда Мина была занята делами, всё у нее получалось скоро и ловко. В эти часы жизнь приобретала какую-то небольшую, близлежащую, но всё же цель, то, чего так не хватало ей, как считала сама Мина, в жизни.

Театр был вторым домом. Может быть, даже первым. Только сюда было приятно входить всегда, только здесь приходило ощущение "своей тарелки", чаще всего здесь воспринимала она свою причастность к великому искусству перевоплощения. Нет, не с вешалки начинался ее театр, он, начинался раньше. Во дворе театра Мина внутренне подтягивалась, а мимо дежурного на служебном входе проходил совсем уже другой человек. Не просто милая девушка, с которой приятно провести время, и есть о чем поговорить, не законопослушная гражданка - обитательница общежития и чья-то соседка, не чуть-чуть актриса, и даже не чья-то возлюбленная - всё это уходило далеко-далеко. Нет, в театр входила АРТИСТКА, с острым проницательным взглядом, с движениями, каждое из которых было отточено до миллиметра, с ясным пониманием и видением своей роли. Собственно "привет" говорила коллегам уже не Мина, а только ее внешняя оболочка, а внутри это была "их дочь Елена, девушка девятнадцати лет", или "девушка в очках".
Мине никогда не запоминались репетиции. Премьеры - да, все спектакли - да, даже детские утренники и елки, на которых приходилось "халтурить", запоминались всегда. Образ, роль начинали у Мины складываться уже при первой читке пьесы, а к тому времени, когда текст был выучен, герой жил внутри Мины полноценной жизнью, иногда более полноценной, чем ее собственная, особенно, если пьеса была хорошей.
Поэтому на репетициях она отдавалась всей душой своей героине, а что говорил режиссёр, какие анекдоты рассказывал в перерывах Мишка Локтюк, она не помнила. Режиссёр ей нравился. Нравилось, как запросто на глупое предложение Мишки встать в одной из мизансцен на колени, он мог ответить: "Щаз, встанешь голым задом об асфальт!" Нравилось, что он толстый и совсем простой, приятно было, что на нее он никогда не кричал и вообще мало обращал внимания во время работы, но всё это не запоминалось, а оставалось фоном главного - роли, исполнение которой нужно довести до совершенства, именно совершенства, на компромиссы Мина не согласна.

Во время перерыва  подошла девочка из репертуарной части и нудным голосом сообщила, "в четверг вы, Пономарева, будете вводиться на роль Маши в "Трех сестрах". " Словно о профсоюзном собрании предупредила.
Мишка Локтюк поздравил ее с нескрываемой завистью - спектакль был валютным, всегда брался на заграничные гастроли. "Наконец-то, - закрыв глаза, подумала Мина, - наконец-то, наконец-то, наконец-то настоящая роль!"
" Пономарева, к телефону!" - раздался по селектору голос дежурной тети Мани. В театр звонил Игорь.
- Миночка, привет! Куда ты пропала?
- Ой, Угорёк, у меня будет ввод на роль Маши в "Трех сестрах"!
- И поэтому ты не звонишь мне четвертый день?
Его вопрос вдруг охладил Мину, как водой из ушата.
- Не поэтому. По- другому. Нам больше не надо встречаться, я тебе потом всё объясню!
- Интересно, как ты мне это объяснишь, если мы не будем встречаться?
- Ну, я тебе напишу, или мы где-нибудь увидимся...
Голос у Игоря вдруг стал злым.
- Где же мы увидимся?
- Ну, я не знаю. Где-нибудь увидимся, случайно.
- Послушай, сегодня Сердюковы приглашают нас вечером, может, всё же, пойдем?
Мина подумала, какая она маленькая и беззащитная, а Сергея нет, он где-то далеко, а есть Игорь, огорченный и знакомый, но всё равно ему придется всё объяснить, так уж лучше сразу, а у Сердюковых вкусно кормят, и спиритические сеансы, и вообще, и не сидеть же вечером одной дома, Сергей, наверное, дома сидеть не будет, и что тут такого плохого?
- А духов вызывать будем? Из блюдечка?
- Обязательно. Я заеду за тобой в шесть.

Мина познакомилась с Игорем год назад на одной из вечеринок. Было очень скучно. В тот вечер исполнилось ровно
два года со дня развода Мины с первым мужем Сергеем Андровским, и настроение у нее было устало сентиментальным. Тогда вблизи не было никого, ну, почти никого, а Игорь показался ей таким подходящим мужчиной в своем сером костюме при галстуке с булавкой.
Она спросила тогда себя, можно ли положиться на такого парня, и сама себе ответила: "Да, на него можно положиться!" И, положась на бога, в тот же вечер они с Игорем уехали к Мине вместе.

Очень скоро Мина поняла, что мужского, настоящего в Игоре, кроме постоянного костюма и белой рубашки, было мало. Он был моложе Мины на год, казался ей инфантильным, к тому же часто болел. Игорь вырос в образцовой еврейской семье, где с него сдували пылинки, был крайне избалован, и ему самому была нужна опора в жизни. Подобие материнского чувства взяло верх, и Мина уже задавала себе вопрос по-другому: "Может ли Игорь положиться на меня?" И со смехом отвечала: "Да он только этим и занимается!"

После разговора с Игорем какое-то беспокойство долгое время не оставляло Мину. Что-то, какая-то маленькая нечестность, вкравшаяся в ее поведение, мешала уйти полностью в работу. Но мысль о "Трех сестрах", словно бальзам на свежую рану, помогла забыть и осадок от разговора с Игорем, и гадкое утреннее настроение.
К трем часам репетиция закончилась, и Мина побежала на первый этаж в буфет. То ли Мина была единственной девушкой в театре, которая всегда здоровалась с буфетчицей, интересовалась здоровьем, обсуждала погоду и поздравляла с праздниками, то ли просто вид хрупкой, одинокой девушки заставлял дрогнуть сердце пожившей женщины, но только всегда для Мины находила она лакомый кусочек. Может быть, и не только для Мины, и не самый лакомый, однако, когда, заговорщицки улыбнувшись, буфетчица достала из-под прилавка полбатона салями, завернутого в салфетку, Мину кольнули угрызения совести. Как же так случилось, что она до сих пор не сделала этой труженице общепита никакого подарка.
- Спасибо! Вы слишком добры ко мне, - поблагодарила Мина. Буфетчица только кивнула в ответ.
Гордо оглядываясь по сторонам, в буфет вошел Мишка Локтюк и подсел за столик к Мине.
- Мог бы для приличия спросить разрешения, - сказала Мина.
- А вдруг ты бы ответила "нет"? Лучше не рисковать, - сказал Мишка.
- Степанова видела, в театр приполз?
- Я его всякого видела.
- Весьма тепленький,  заметь в три часа дня. Я сказал, что таким его не видел с пятницы, а он вроде как протрезвел и мечтательно так говорит: "Жаль, что ты не видел меня в субботу!" Ты вечером занята?
- Занята, - отрезала Мина.
- Эх, невезучий я человек! Вроде не урод и не дурак, а ни одной хорошей девушке не нравлюсь. Их уже в Ленинграде совсем мало осталось. Ни в чем не везет. Вот и в театре на два года дольше тебя, а роли всё такие - тьфу!
- Ну, ничего, и ты еще сыграешь своего Гамлета.
- Нет, в крайнем случае, перед уходом на пенсию дадут сыграть короля Лира.

Мина взглянула на Мишку. Его красивое лицо выражало неподдельную тоску. Это Мина поняла сразу, потому что Мишка был настолько плохой актер, что все поддельные эмоции на его лице напоминали пиджак не по росту на худых плечах. Мине никогда не нравились смазливые молодые люди, но всего лишь два года назад она бы еще как-то пожалела Мишку.
- Должен же кто-то играть тень отца Гамлета и говорить "кушать подано", в конце концов, - сказала она. - У нас в стране все роли одинаково важны.
- Ты мне еще скажи, что сыграть маленькую роль так, чтобы она запомнилась зрителю, гораздо труднее, и так далее, и тому подобное. Спасибо, этого уже наслушался! Просто я невезучий. И ведь такая непруха всю жизнь! Я даже эксперименты ставил. Вот, например, в метро сколько раз, бывало, зажму двадцать копеек в кулак у входа и иду к разменным автоматам следом за каким-нибудь гражданином. Тороплюсь, естественно. И, представь себе, случая еще не было, чтобы гражданин впереди меня подошел к размену пятнадцати- или десятикопеечных монет - всегда, как назло, топает прямиком к моему, двадцатикопеечному. Скажешь, мелочь?
- Конечно, мелочь, - улыбнулась Мина, - не на сто рублей же он разменивает пятаков!
- Смейся, смейся! А у меня всю жизнь так: встану в очередь за дефицитом - обязательно именно передо мною кончится; одинокая птичка пролетит над площадью, так пятно будет именно на моей шляпе. Целый год буду исправно брать в трамвае билеты и ни одна сволочь не проверит, но стоит хоть раз проехать зайцем, и, пожалуйста, на тебе, контролер! По великому блату достал билеты на Райкина, а идти сегодня не с кем - все приличные знакомые девушки заняты.
- Эх ты, Миша! Начинать надо было с этого, а ты нюни распустил. Разве так за девушками ухаживают?
- Ну, так поедем!
- Нет, слово не воробей... Извини, побегу, у меня еще куча дел.
- Пожалеешь! - крикнул Мишка вдогонку. - В другой раз приглашу в лучшем случае на лекцию о вреде курения...


Стоп, стоп, хватит! Я вспомнил, всё вспомнил! Я не знал тогда, снимая на работе трубку телефона, что это ты, не знал, как провела ты эти полтора дня без меня, с кем ты была вечером, ночью, да я и не спросил у тебя. Я был не готов к разговору, огорченный неудачами на работе, слабый, не выспавшийся, безвольный шутник, растерявший по дороге к тебе всё человеческое, и не сумевший ничего собрать по дороге обратно.
И ты, нет, сама жизнь отомстила мне за это. Судьба-индейка подготовила мне эту позолоченную твоим поставленным актерским голосом ядовитую пилюлю. Судьба, нет, ты сказала мне:
- Привет! Ну, как тебе работается?

Спи, Мина, поспи еще чуть-чуть! Еще несколько минут.

- У тебя всё в порядке? Отчего не звонишь? - спросила ты убийственно спокойно.
Сон моего разума как рукой сняло. Включилась в действие отработанная долгими годами холостяцкой жизни проклятая находчивость, необходимая при "накладках" в общении с женским полом, сработали ловкость и непринужденность, так здорово выручавшие меня раньше в таких ситуациях. Они включились автоматически, созданные по крупицам в расчете на "среднюю" женскую единицу, звонящую, приходящую, встречающуюся на улице, спящую рядом просто так, из животного влечения, из пустого стремления развеяться. Зачем, зачем они сработали? Зачем не нашлось у меня тогда простых слов, которые могут объяснить всё, от теории относительности Эйнштейна до тончайших нюансов человеческих чувств? Зачем не помогли мне тома прочитанных книг в тот момент, когда ты ждала ответа на другом конце провода в далеком Ленинграде?

" Откуда она узнала номер моего рабочего телефона?!" - вопили в три голоса мои находчивость, ловкость и непринужденность.- "Выясни это в первую очередь! Без этой информации ты как воинская дивизия без разведки, без нее ты не можешь начинать танковое сражение, от которого, может быть, зависит исход всей великой битвы за твое счастье, за долгую семейную жизнь. Вспомни, эта женщина говорила, что болезненно ревнива, что уйдет от тебя в первую же секунду после твоей измены, убежит навсегда? Так давай же, выпускай свою разведроту, отобранную из самых смелых и отчаянных ребят - головорезов!"

- Да ничего, всё нормально. Рад тебя слышать, приятный сюрприз. Слушай, а откуда ты узнала мой рабочий телефон?
- Так, случайно. Расскажи лучше, как ты провел эти два дня. Признайся, ведь совсем не скучал по мне?

" О, он не так прост, твой противник!" затараторили три моих штабных подручных. "Враг хитер и коварен, огонь! Без артиллерийской подготовки тут никак не обойтись, причем выдвигай самые дальнобойные и крупнокалиберные орудия! Твоя разведрота уничтожена, разбита наголову одним небрежно брошенным словом "случайно"! К разведке больше переходить нельзя, жди теперь, пока враг не выдаст себя каким-нибудь неловким маневром или словом-шифром, которое перехватят по радио твои чуткие радисты, твои уши. А пока - пали изо всех пушек, огонь, огонь, огонь!"
 
- Скучал, очень скучал! Просто умирал без тебя!

«Давай наугад шарахнем в этот угол, глядишь, и накроем залпом какую-нибудь батарею. Что-то очень уж там все замаскировано!» - посоветовали три моих наводчика.

- Я звонил тебе вчера, но не застал дома.
- Да, вчера меня действительно не было дома.

" Попал, попал!" - радостно завопили штабные. "В самую точку! Вон как забегали, засуетились далекие солдатики в перекрестьях твоих прицельных окуляров! Крупную батарею накрыл - без нее противник уже не сможет оказать тебе достаточного сопротивления. Развивай успех, пускай в прорыв танки, дави врага гусеницами, расстреливай из пушек и пулеметов! Ворвись на его плечах в самую толщу его обороны!"

- Я, конечно, огорчился, но больше позвонить не смог. Знаешь, у меня на работе не ладится. Из-за моего прогула в понедельник, ты прости, что я вспомнил, на работе опыт запороли.

" Ах, как удачно про работу, какой напор, какая скорость!"

- А кто взял трубку, не Ксения? Мне про твой звонок никто не передавал.

" Вот тебе и раз! Батарея-то оказалась ложной! Основные ударные силы противника сосредоточились в стороне и за холмом ждали твоего недостаточно подготовленного прорыва. Как же ты забыл, что она живет не в отдельной квартире, а в общаге, где всё знают друг про друга всё, вплоть до самого распоследнего, самого позднего, самого короткого телефонного звоночка. Телефон-то висит на стенке прямо в коридоре. Назад, скорее назад, в окопы - под прикрытие родной, испытанной, крупной артиллерии!"

- Да я и не помню даже, как-то не удосужился спросить.
- А в каком часу ты звонил? Голос был мужской или женский?

«Ах, как опасен, как ловок противник, он применяет новую тактику, новые, непредусмотренные тобой типы оружия, он преследует тебя в отступлении, он контратакует. Au secours! Скрытые резервы, выдвигайтесь! Подготовить к пуску ракеты, приготовленные для последнего решительного удара!»

- Поздно, что-то около двенадцати. Кто-то ответил заспанным мужским голосом, что тебя нет, и бросил трубку.
- Это, наверно, Степанов?
- Да, я, кажется, узнал его голос.
- Хотя, подожди! - Слышимость была превосходной, на линии, видно, работали усилители, и я услышал, как ты о чем-то спрашивала Ксению, а она что-то тебе ответила. - Ксения говорит, что Степанов вернулся только в два ночи. Впрочем, всё это неважно. Я позвонила тебе домой утром просто так, наугад, я знала, что ты должен быть на работе. Но когда очень хочется, то никак не удержаться. Ты понимаешь?
- Да, конечно.
Господи, поможи мне в этот последний час, отведи от меня чашу сию!
- Подошла какая-то женщина. Ты что, скрыл от меня, что женат?

Я мгновенно представил себе эту картину: Ирина, которую утром не добудишься, хоть петухом ори над ухом, которая привыкла вставать очень  поздно, которая съедала в час дня пол-холодильника и уходила, просто захлопывая дверь на английский замок, эта самая заспанная Ирина, несмотря на строжайший запрет, снимает телефонную трубку и говорит, растягивая гласные: " Ааа-лле-е-е!" Нарочно громко, как хозяйка, отвечает, потому что допустил вчера слабость, дал ей почувствовать неизвестную соперницу, а неизвестность для нее хуже всего, страшнее ладана для черта. Уж лучше бы доверился, рассказал ей всё, если не сумел "сжечь мост" сразу, может, она бы оценила твою наглость! Хотя вряд ли. Но сказала ли она Мине что-нибудь еще, кроме своего опереточного " Алле-е-е!"?

- Ты с ума сошла! Конечно, я не женат. Ты же знаешь, я живу один, вот и приходит ко мне соседка убираться. Я ей ключи оставляю.

Это было чистейшей правдой, кроме «ключей», конечно. Ирина действительно была соседкой, жила в моем доме, и действительно убиралась. К черту и почти всегда вовремя. Кроме этого злосчастного утра.

- Странно... А эта женщина мне сказала, что она - твоя жена. И на работу телефон дала. Очень вежливо разговаривала.

Пентюх, лопух проклятый, мог бы и сам догадаться, что в справочном не дают служебных телефонов, что не от кого было Мине его узнать, кроме Ирины! Всё, битва проиграна окончательно, противник глумится над плененными бойцами, топчет захваченные в честном сражении знамена и регалии. Это - моё Ватерлоо, надо это признать, и поздно стонать, просить о сострадании, о милости к побежденным. Остается только умереть с гордо поднятой головой, с устремленным в лучшее будущее взглядом, с улыбкой на хладных устах. Я попробовал всё свести к шутке.

- Она сумасшедшая. Ее только вчера доставили санитары из больницы Кащенко. У них там ремонт, всех больных раздают на поруки. А поскольку она совершенно одинока, то мне пришлось забрать ее к себе. На время - пока не отциклюют полы.
- Я знаю, теперь ремонт делают очень долго. Всю жизнь можно прождать. Но я совсем не из-за этого тебе позвонила. Помнишь, я спутала тебя с Сергеем?
- Ты говоришь об этом, словно это произошло сто лет назад. У него же мой номер телефона, правильно?
- Вот именно. Это мой законный муж, Сергей Андровский. Просто мы не жили вместе. Поссорились из-за ерунды, из-за мелочи.
- Из-за двадцати копеек.
- Ну вот, а сегодня днем я, наконец, дозвонилась до него, и мы помирились. Я переезжаю жить к нему. Так что ты не звони больше и не ищи меня! Ты всё понял?
- Но ты в свою очередь забываешь, что я знаю его номер телефона. Помню наизусть. Разбуди меня ночью, и то я его вспомню.
- Ничего страшного, он... Мы поменяем номер. Но лучше просто не звони мне никогда. Пока! Желаю тебе счастья!

Я хотел добавить, что можно узнать замену номера по справочной, но в трубке уже раздавались короткие частые гудки. Мина, ты повесила трубку. Повесила навсегда.
- Окончен бал, погасли свечи! - печально произнес Штоколов, который почему-то не пошел в театр и присутствовал при моем Ватерлоо в качестве нейтрального наблюдателя. Неужели это было интереснее спектакля в Таганке?
- Заткнись! Это из-за тебя всё произошло! Ведь это ты пригласил вчера Ирину к себе.
- Знаешь, что мешает плохому танцору?
- Заткнись, умоляю! Без тебя тошно - дальше некуда.
- А со мной тебя, наконец, стошнит и полегчает. Ты был мерзок, отвратителен в своей пошлости - свидетельствую на Святом Писании.
Я был готов убить его, задушить своими руками. А потом сжечь труп по частям в муфельной печи и пепел развеять по ветру.
- А, не я ли говорил тебе, чтоб ты женился как можно скорее? Царица мира снизошла до твоей мелкой эгоистичной личности, коснулась тебя волшебными перстами, надеясь найти свое и составить твоё счастье на Земле, а ты, циничный злой пакостник...
- Закрой свою пасть! Еще слово и... ты меня знаешь!

Я был вне себя. Я схватил первый подвернувшийся под руку предмет. Еще секунда и я действительно ударил бы его по голове  вольтомметром. Или себя: Леонид  занимался боевыми искусствами и мой выпад ему, что  слону дробина.
- Я тебя знаю, и поэтому продолжу. Она - тонкая, изящная и нетронутая ничьими грубыми лапами, в простом холщовом платьице...
- Слушай, ты так ее расписываешь, словно видел! Может ты и сам не прочь сгонять к ней в Питер?
- Ну, ну, ну! Не нужно, лежа на дне зловонной ямы в собственной блевотине, пытаться опуститься глубже. Так вот, она в грубой домотканой тоге шла по проселочной дороге и, наконец, вошла в город. По сторонам стояли нищие, и она щедро раздавала им то единственное, что у нее было - свой чудотворный талант. Она лечила больных и поднимала на ноги калек, она очищала прокаженных и делала слепых зрячими. Как вдруг заметила в стороне от главной улицы города красивого, но несчастного молодого человека. Вот, подумала она, кому я нужна более всех остальных, потому что он слаб и болен духом. Вот, кого я действительно должна спасти, потому что он многое мог бы свершить в своей будущей жизни, возможно, придумать лекарства, помочь мне излечить этих нищих, но не сделает этого, так как сам нищ, но духом, а не телом. И мне придется отдать ему весь мой талант без остатка, всю чудесную силу до последней капли, ибо болезнь его есть суть всех болезней. Мне страшно утерять свою божественность, свою магическую силу, стать обыкновенным человеком, обычной земной женщиной, чтоб варить суточные щи, и всё же я готова на жертву, решила она. Она приблизилась и протянула к нему свою тонкую творящую руку. А он... Как ты думаешь, что он сделал?
- Не знаю, - ответил я абсолютно искренне. Ленька театрально выдержал паузу и произнес замогильным голосом:
- Он укусил её за палец!

Я не выдержал и невесело рассмеялся.
- Да, я действительно самая большая сволочь в этом мире! Ты прав, Леня!
- Вот, наконец-то! Не ел бы мух - не вырвало б. Впрочем, вы еще помиритесь.

Но постой, ты просыпаешься, ты открыла глаза, мое солнце, ты потягиваешься. Здравствуй, родная! Прости, я не успел за такое малое время, пока ты спала, ответить на самый главный в мире вопрос, на самый срочный и жизненно важный для нас всех вопрос. Но я отвечу на него, обязательно, слышишь меня? У нас еще есть время, его не может не быть!