Глава 13. видение ивана-дурака

ГЛАВА 13. Видение Ивана-дурака.

Привиделся Ивану огромный зал. Куполообразный потолок был небесно-голубым. Под куполом лучистым солнцем сияла громадная люстра из чистого золота. Многочисленные, но узкие, как бойницы, окна были задернуты портьерами из тяжелого темно-красного бархата. Стены играли всеми оттенками зеленого цвета. Посредине зала располагался необъятный стол из слоновой кости. Вокруг него громоздились стулья с высоченными спинками, также отделанными темно-красным. Черный мрамор пола непостижимым образом поглощал свет. Создавалось впечатление, что все парит над бездной мрака.

За столом поодаль друг от друга сидели два седовласых мужика и, беззлобно зубоскаля, вели задушевную беседу.

И узнал Иван в одном из мужиков того самого зубродава. И другого тоже признал. И довелось Ивану слушать их беседу.

- Шановный Борис Николаевич, - произнес мужик, что помельче, - недавно украинские археологи, копаясь в земле киевской, докопались до черепов типа человеческих. Но с округлыми дырками в разных местах. Удивительно не понятно, как эти дырявые черепа попали в украинскую землю тысячи лет назад. А вдруг они не человеческие, а москальские? Не боитесь, Борис Николаевич, международного скандала?

- Шановный… Какое приятное слово! Слух ласкает. Языку бархатно. Ну дак, я, Леонид Макарович, никак в толк не возьму, что тебя волнует? Черепа, дырки от черепов или москали, понимаешь?

- Борис Николаевич, в украинской земле тысячи лет назад ни одного украинца не лежало. Они начали в нее ложиться в значительно более поздний период истории земли русской.

- Ну-у-у-у. Ничего не понимаю. Леонид Макарович, и тебя, и меня еще в школе учили, что Киев - мать городов русских, в том числе и Москвы. Значит, кияне появились раньше, москали - позже. Ведь так, понимаешь?

- Все верно. Я не дурак. Я - первый президент Украины. И я первый руководитель Украины, который в совершенстве владеет одним из иностранных языков.

- Это каким же? - С нескрываемым любопытством спросил Борис Николаевич.

- А русским, - хитро прищурившись, язвительным тоном произнес Леонид Макарович.
 
- Поэтому ты, Борис, не учи меня истории. Не надо. Получается, что тысячи лет назад на территории Украины людям дырявили черепа. Встают вопросы: кто, кому, зачем? А главное - за что? Если эти люди в то время жили на территории Украины, значит, они были украинцами. А если не жили - москалями. Все очень просто. Но в любом случае просматривается угроза безопасности Украины. И эта угроза имеет более глубокие исторические корни, чем мы ожидали. Вот скажи, Борис, ты кто по национальности?

- Шановный Ленечка! - С некоторой обидой и возмущением в голосе воскликнул Борис и с пафосом ответил:
- Я - советский.

- А я?

- А ты - советский.
 
- А может, наоборот?

- Может, и наоборот, понимаешь.

- Дак, в чем разница?

- В интонации. В подходе к принципу. В отходе от него.

- Борис, мы ничего не напутали? Ладно, но все-таки непонятно: тысячи лет назад и - дырки.

- Да выбрось из головы. Сейчас что ли дырок нет? Смотри, сколько дырок в моем черепе. А если мы начнем в Москве копаться? Представляешь, сколько в ней черепов? Чем они отличаются от твоих, понимаешь?

- Не скажи, Борис, твои дырки находятся в Московском Кремле, а мои - на территории незалежной Украины. И это угрожает ее безопасности. Дырки пролежали в земле не одну тысячу лет, а нашли их именно тогда, когда Украина стала незалежной. Это очень символично. А потому опасно и сомнительно. Такой груз ответственности мне одному не потянуть. Надо посоветоваться с Верховной Радой и принять решение, которое мне навяжут. Тебе, Борис, хорошо. Ты взял да и упразднил своих советчиков. И с тебя как с гуся вода. А мне мои хлопцы хохолок-то вмиг укоротят. Где хохол прошел, там еврею делать нечего.

- Это в каком смысле, Леня? В том, что там хохлами все схвачено, за все уплачено? Или в том, что там, где ходят хохлы, нормальным людям просто нечего делать? Ха-ха-ха. Ладно, не дуйся. Я вашего брата, хохла, хорошо знаю. У меня такого добра, хоть чем ешь: Шумейко, Геращенко, Кириенко, Дьяченко, Даренко и … Жванецкий, и … понимаешь.

- Боря, Жванецкий не хохол. Он из тех, кто точно знает, почему нечего делать там, где прошли хохлы.

- Как не хохол? Я информирован, что Жванецкий родом из Одессы. Я всегда считал, что Одесса находится на Украине. Это тебе не Севастополь, понимаешь. Надо будет уточнить.

- Да мало ли кто живет на украинской земле, особенно в Одессе. Нам татарам, то есть хохлам … Что ты мне этих хохлов на язык повесил? Я вот сейчас тебя кацапом обзову. Борис, ты - кацап. Отрасти бороду и - вылитый козел. Как цап...

- Ленчик, не дразнись. Я твой старший брат, понимаешь. Все крутые цари, особенно Иосиф, очень не любили тех, кто дразнится. А царь Иван даже сына не пожалел. Шандарахнул, не долго думая, по голове клюкой, да и с концами. И я крутой. И я не люблю, когда поперек или в насмешку. Сам знаешь, как и чем я недавно шандарахнул по своим боя.., то есть депутатам. Вот нашлю снова голодомор, будешь знать. Или нефть перестану за так давать, хоть весь свой сахар за одну бочку предложи. Не дам и все, понимаешь.

- Но…

- Никаких «но». Нулевой вариант. Решено: зимой сосешь лапу и теряешь сало. А надоест, милости прошу ко мне на чаек с сахарком, понимаешь. Вприглядку. Ха-ха-ха.

- Понимаю, Боря. Ты шутишь чисто по-москальски. Вот заманю тебя в Киев и отравлю как Владимир Юрку Долгорукого. Ха-ха-ха. Что? съел сахарок?

- Ладно. Чего уж там. Пошутили, и будет. Этот твой Владимир все и натворил. Поделил Русь меж дочерьми. Тоже мне викинг. Король Лир. Засранец, понимаешь. Расхлебывай теперь его да еще одного Вовки, черта лысого, деяния. Я тебя, Ленчик, понимаю. Мало приятного малым россам жить на окраине. Но так, понимаешь, случилось. Вон у Шушкевича - белые россы. А недавно черные россы объявились.

- Да ну...

- Гну. Лица кавказской национальности. Не понимаешь что ли? И все ко мне прут. Думаешь, мне, великому, легко? Великий - это всего лишь большой. А не умный, как некоторым кажется. Маета одна: костюм пошить - морока, обувь не найти. Хорошо заграница помогает. Хочешь, замолвлю словечко? Горбатого пошлю - мухой слетает, враз привезет, что нужно. Они ему, как почетному гражданину Берлина, даже малым оптом даром дают. Они ему по гроб жизни обязаны, понимаешь, за крушение Берлинской стены.

- Спасибо, Борис, но нет времени ждать. Нужда поджимает. А нуждаюсь я в газе и нефти, сам знаешь. Этого добра у тебя хоть всеми местами всем миром лопай - не убудет. Не жмись. Всем даешь. И полякам, и чехам, и литовцам, и … А меня, брата своего единокровного, младшенького, все, Борь, обидеть норовишь. Не хорошо. Не прав ты…

- А вот и прав. Я им не задарма, понимаешь. Они мне бабки платят, кредиты дают. А ты все на халяву хочешь. И еще. Вот дам я тебе нефти да газа, а ты вновь про дырки запоешь. Твои киевские ковырялки еще какое-нибудь дерьмо из земли вытащат, обзовут москальским, а ты мне будешь нотные грамоты взамен капусты слать. А? Да, я - козел и люблю капусту. Конвертируемую просто обожаю. Нет, Макарыч, полуголодный, полухолодный ты мне как-то милее, ближе и роднее. Тогда ты покладист и уживчив. Но брат все-таки. Ладно. Добрый я. Отходчивый, как все великие. Так и быть. Верни, Макарыч, должок, поставь магарыч типа «Спотыкач» и бери себе моей нефти, сколько успеешь.

- Борис, ты не того? Чем я должок отдам? Пуста казна!

- А урожаем, Ленчик, урожаем. Слыхал, дивные яблоки уродились нынче в саду у дядьки в Киеве. У меня, понимаешь, одни грибы. А гриб да огурец в желудке не жилец. Ну!!! Говорят: грибы - к войне…

- Да не волнуйся ты, Борис, у меня все с собой. Все знают, что в Москву без магарыча лучше не соваться. Еще Мишкина маманя рассказывала, как он за магарыч в МГУ поступил. А ведь дело при Хозяине было. Вот, Борис, горилка, а вот и сало.
Леонид Макарович нырнул под стол, покряхтел там пару минут, словно игрок на Поле чудес, и, наконец, выбрался с бутылью мутного самогона и шматом сала. Борис заегозил на стуле.

- Ну и хорошо, - он хлопнул в ладоши. На столе появились хрустальные стаканы. Голубая муть из бутылки перекочевала в них. - Вздрогнули! И-эх … - мужики чокнулись и выпили. У обоих захватило дух.

- Хо-ро-ша-а-а… горилка. Хо-ро-ша! Да, кстати, как там твои в Раде? Портки трут? Ты недавно чей-то про них нес. Может, помочь, понимаешь?

- Не знаю, что тебе и сказать, - засунув в рот почти весь кусок сала, пробубнил Леонид. - Я к тебе, они - сразу по домам. Вернусь - сбегутся, пытать начнут. И все без толку. - Леонид свел брови и целиком углубился в процесс поглощения сала.

- Ну и упраздни, - задумчиво сказал Борис. - Мне вон мои надоели, я и упразднил. Теперь одни. Без меня. Сидят, одинешеньки, в Белом Доме. Красные, понимаешь, а в Белом Доме. Я им свет отключил. Белый свет им в копеечку, спасибо Чубайсу. А в темноте стра-а-а-ашно-о-о-о. Но не расходятся. Митингуют. Оружием бряцают. И сами же пугаются. Убьют еще кого ненароком. Страха ради иудейска президента для себя избрали. Контуженного. Он в Афгане душманов бомбил, в плен попал. Потом не помню: то ли сам сбежал, то ли наши выкупили за мильен долларов и машину «Волга» белого цвета, кажется. Да. Вспомнил. Точно, белого. Хм. Царя нашли. Алексашку! Он, понимаешь, Михал Сергеича из Фороса в целости и сохранности в Москву доставил. Герой - портки с дырой, понимаешь. У этого таракана по усам течет, а в рот не попадает. И вечно у него это чемоданное настроение. Армейская привычка что ли? Я его как-то спросил, читал ли он «Золотого теленка»? Ответил, что да, представляешь? И этим сразу вышел из моего доверия. Уж я-то знаю, что в его чемоданах - шаром покати. А кому нужны его компроматы? Все про себя и так знают. А я про всех. Потому - во! где они у меня все. Да ну их. Дождутся, доиграются, довертятся… Я на них всех собак повешу. Слушай, Макарыч, а ты со своими, что можешь сделать? А? А… Ничего... У тебя кишка тонка. Тебя, Леня, народ не поддержит, придавил ты свой народ гребаной незалежностью. Он, того гляди, гуртом ко мне потянется. Не боишься? А?

Леонид как раз дожевал все сало. И ответил:

- У меня, Борис, на сей счет своя думка. Меньше народу - больше кислороду. Мой народ в массе своей - пенсионер, желающий трудиться только в свободных зонах. А свобода и зона есть вещи не совместные, как говорил некто Моцарт в известной интерпретации товарища Пушкина.
Нет, Борис, я свою Верховную Раду упразднять не стану, она для меня - оазис в зное народного гнева. Я всегда в тени. Тебе хорошо. Эва. Какие стены высоченные. Кто достанет? А на моих шести холмах без громоотвода не усидишь. Я не румын. Я - хохол. Где прошел, еврею делать нечего.

- О! Напомнил. Точно сказано. В яблочко. Не там, где надо, ходишь, Леня. Нет бы ко мне в Москву, а ты нос воротишь. Тычешься своим свиным рылом в сраную задницу Европы. А что тебе Европа? Смотри, сколько у меня евреев: и Шумейко, и Геращенко, и Кириенко, и Дьяченко, и Даренко, и … Бурбулис, и …

- Бурбулис?

- Что Бурбулис?

- Бурбулис тоже еврей?

- А я почем знаю? Их, базовых, по фамилии не разберешь. Но, как начнет говорить, так и думаешь, - чистый еврей. Хотя его бурбулизм лично меня утомляет, понимаешь. Евреи обычно умные…

- А Бурбулис?

- Да чей ты, Леня, пристал? Можешь забрать его, если нравится. У меня Путин есть. И этого забери, как его?.. На дуче похож. Воинственный такой. Кстати, с Западной Украины. Вспомнил! - Владимир Вульфович. Вовки. Они все одним местом деланы. Чуть дашь слабинку, - тут как тут. Им обязательно всем миром хочется овладеть. Да! И фамилия у него сальная _ Жириновский. Бери! Будет, кому кресло выбивать из-под твоей задницы. Забавно, понимаешь, когда кто-то гложет ножку твоего трона. И народ за Жириком пойдет, стоит тому пообещать всю Россию вместе с Японским морем и островом Пасхи присоединить к Украине. Станешь там Пасху встречать. Вместе с Жириком и раньше Папы Римского. Или ты, Леня, не православный? Впрочем, нет. Я Жирика тебе не отдам. Это все-таки мой любимый шут. Без него скучно. А скажи, Леонид, тебе нужны Японские острова? Только честно, понимаешь.

- Нет, Борис, не нужны. На кой ляд они мне?

- Странно. А царю были нужны. Измельчали мы, Леонид. Мне вот тоже не нужны. Своего добра невпроворот. А живем бедно… Странно… Да, Ленчик, а как с Черноморским флотом? Поделим по-братски?

- А на что он мне?

- Правильно. Давай выпьем. Уф. Хорошо, понимаешь. Что задумался?

- Да о флоте. Вообще-то он мне потребен.
 
- Ну вот. Нужен, не нужен. Тогда говори, зачем, понимаешь…

- А так. Пусть будет. Я вспомнил: националисты требуют. А зачем - забыл. Может, они и сами не знают.

- Ну, понимаешь! Предлагаю пополам. Лады?

- Нет, Борис, надо посоветоваться. Мои-то весь хотят.

- Обижаешь, Леня. Нам что? Новый строить? Накладно, да и … Вот представь: у тебя флот, и у меня флот. Глядишь, на досуге в морской бой сыграли бы. И ехать далеко не надо. И не мешаем никому. Каково? А? Ты в детстве играл в морской бой?

- Не-а. Я в деревне рос. В нашей деревне моря не было.

- Я тоже вроде как не моряк. Но мало ли… А дачка в Форосе стоит? На ней и сыграли бы.

- Пока стоит. Но потихоньку сползает в дельфинарий - военные строили. Они, военные, когда исполняют, ни о чем не думают. Они всегда берут под козырек, но долго там не держат. Интересно, твой Грачев когда-нибудь о чем-то думает?

- А хрен его знает. Шапошников, кажется, думал. Наверное, поэтому и ушел. Ты прав, Леонид. Военный по сути своей не имеет права думать ни на войне, ни в мире. В противном случае ни победить. Ни выжить. По другому не скажешь.

- Конечно, прав. Мой Морозов ни с того ни с сего вдруг задумался и сразу стал профессионально непригоден. А то, ишь, чего надумал: пусть, мол, денежное довольствие украинским военным морякам платит тот, кто ими командует. То есть ты, Борис. А мне, мол, и своим подчиненным платить нечем.

- Во, молодчина! Мне бы такого! Я б через него немцев обязал бы платить моим военным. Все меньше расходов, понимаешь.

- Ты считаешь, молодец? А я его выгнал за разглашение государственной тайны. И фамилия у него какая-то москальская … Сибирью отдает …

- Ну вот, Леня, опять ты за свое. Снова тысячи лет назад … тьма веков … В твоей башке тоже дырки. Калибр 5.45. Дум-дум. Ты во Вьетнаме случайно не был?

- Нет. Я в Киеве …

- А в Афганистане?

- Борис, там наших не было - одни москали.

- Москали, говоришь? А почему афганцы стали сало есть и горилку глушить. Кто научил? И зачем они к нашим границам лезут? Кто направляет? Послал бы сала им, что ли? Жалко хлопцев. Тяжко им без сала. Кто к салу привыкнет, - вовек не отвыкнет. А я б тебе за это бензинчику накапал, понимаешь.

- Нехорошо, брат, над младшеньким издеваться. Эх мать наша, Святая Русь! Терпеливица!

- Не поминай мать, Леонид. Твои хлопцы вовсю от нее открещиваются. На финнов да на литовцев заглядываются. Родства не помнят. За это и не даю нефти. Образумь их, Леня. Пусть Русь-матушку добрым словом поминают. Пусть своим детям о Святой Руси правду-матку рассказывают. А не то, Леонид Макарович, оболью тебя нефтью с головы до пят и погоню туда, куда твой отец телят не гонял. А чтоб видно было куда, в руки факел дам. Ха-ха-ха. Шутка, понимаешь. Старая, партийная. Не бойся, поджигать не стану. Другие найдутся … Урезонь!!!

- Эх, Борис, не ко времени шутки шуткуешь. Сам посуди. Рад бы я их образумить, да что с незалежностью делать? Война вспыхнет. Ведь одни – «за», другие – «против».

- Ленчик, ты меня пугаешь. Они и так и эдак передерутся, если ты будешь слабым. Да, брат, жаль мне тебя. Жаль! Не приходи больше. Не проси. Ничего не дам. Ни меня, ни мать не уважаешь. Забыл, что у нас один отец - Бог. И одна мать - Русь.

- Сам ты, Боря, мать забыл. Сюда бы Рюрика. Он бы тебе живо напомнил, кто отец, а кто мать. Забыл, о чем мы с тобой да с Шушкевичем в беловежской баньке сговаривались? А? То-то же, брат.

- Ладно, ладно. Ишь, разбухарился. Не унять. Рюрика вспомнил. Зря ты так. Бедная наша Русь-матушка … Если хочешь, оставайся, мать твою, ассоциированным членом СНГ. Тьфу! Не одно говно, дак другое. Но потом не пеняй на себя. До седьмого колена догонять будешь, не догонишь. Народ твой жалко. Мы у себя в Москве посовещались и решили, что богатый народ лучше бедного. Мешает меньше. И взять всегда есть что. А ты, брат, подумай. Доведешь страну до ручки, мало не покажется. И тебя, и всю твою шатию-братию в лучшем случае тихо уйдут. И пикнуть не успеешь. И я тебе ничем помочь не смогу. Иначе по всей России полыхнет. Помни и тренируйся.
Ну что ж, пора кончать. Иди в погреб. Открой задвижку. Сам знаешь где. Не впервой. Нацеди себе нефти, сколько надо. Эх, братан ты мой, ассоциированный, понимаешь. Бутылку-то, бутылку оставь. Допью на досуге. Ну-ну, не надо. Разве что вот сюда, в щечку, по-братски. Тезка твой, Брежнев, тот взасос любил. А я не Генсек. Да, чуть не забыл, понимаешь. На святое место крещения Руси, матери нашей, по возвращении сходи. Поклонись от меня да помолись. Может, и сам приеду. Однако, пока других дел по горло. Крепка Советская власть! Трудно совладать с ней. Сопротивляется. Гадина. Ну все. Давай! Давай, брат, с Богом, понимаешь. Да! Стой! Ты все-таки смотри там, поосторожней. Влад-кровосос, он же с этих, с Карпат, родом.

- Дякую, Борис. Уважил ты меня. А за заботу спасибо. Я завсегда осторожный. Потому и сплю крепко, и голова никогда не болит. А ты приезжай. И средненького прихвати. Святые места вместе посетим, помолимся. О кровососах, последышах Влада, не беспокойся. Они в основном на Запад шастают. Им худосочных подавай. У них в сале зубы вязнут. Эх, неохота мне с тобой расставаться. До чего ж хорошо в Белокаменной!

- У тебя в Стольном граде тоже гарно. Давай-ка не дури. Брат и вдруг - ассоциированный. Вон казах и то - полноправный член СНГ, понимаешь.

- Да понимаю, понимаю, что не хорошо. Но и Москва не сразу строилась. Пойду я. До побаченья, брат. Извини, коли что не так.

- Прости и ты меня. Ну, на посошок? Вот и хорошо. Возьми там на дорожку икры черной бочонок да ящик нашей русской водочки. Кремлевской. Без дури. И с Богом, Леонид.

- Дякую, Борис. Спаси Бог, брат.

Итак, распрощались братья, очень довольные собой и друг дружкой. А Ивана сцена расставания привела просто в умиление. Он расчувствовался, сел на пенек и стал думу думать. И чем дольше думал, тем крепче была его дума и горше...

И как ни задуматься, если миллионы таких, как его, судеб зависят от сиюминутного настроения двух-трех мужиков, от их вражды или дружбы, симпатии или антипатии, братской любви или лютой ненависти, пьяного добродушия или простодушного упрямства, да мало ли еще какого чистой воды субъективизма?

Но с другой стороны, думал Иван, что же это за власть такая, законодательная, которая какой захочет закон дать, такой и даст и по тем же мотивам, но в более искаженной и растянутой во времени форме подачи.

Представил Иван себя голодным, а ему подают пряник, но процедура подачи длится не один год. Будет ли он сыт, в конце концов.
       
Или представил он, что наносят ему удар кнутом, но церемония удара тянется годы. Наказание ли это?

В обоих случаях - нет. В обоих эпизодах жизнь - нестерпимая мука, и смерти не дождешься. Оба инцидента - извращенное издевательство. Факт.

И стал Иван склоняться к тому, что власть одного-двух-трех мужиков достовернее, чем власть кукольной, но толпы, в которую частенько превращается каждый совет или парламент, состоящий из случайных и амбициозный деятелей, если угодно, - политиков себе на уме.

Стало в Иване складываться убеждение, основанное на опыте жизни в стране Советов, что вернее законный самодержец, чем советы нечаянных законников. Да, размышлял Иван, самодержцы Романовы, почти не колеблясь, правили 300 лет. Империя процветала и разрасталась. Советы и ста лет не продержались. Однако за эти не полные сто лет они успели так лихо поглумиться над русским человеком, что он, как нация, разложился и вырождается.

       Вождь, масса, ячейка, похоже на паршивый улей - нечеловеческая структура общества, где воспитание от рождения до смерти на всех уровнях социальной жизни формирует из членов явных дураков, отъявленных негодяев и массу(!) невзрачной серости.

Иван содрогнулся, вообразив, что Советы могут вынырнуть из небытия и вновь с неутомимым усердием приняться за его воспитание в духе любви и преданности небезызвестному общему делу. Зачем? Почему? По какому праву? Кому он нужен воспитанным после смерти? А если умрет недовоспитанным? Что тогда? Вопросы как блохи скакали в воспаленной голове Ивана. Он вспомнил, что написано в Библии о загробном мире и ему стало мучительно больно уже на этом.
 
«О-о-о..», - простонал Иван. -
«Не хочу ни ада, ни рая.
Хочу определенности: жену, детей, достигнутой честным трудом обеспеченной старости.
Не хочу вечной жизни.
Хочу просто жить и умереть человеком.
Не хочу вечного воспитания.
Хочу уйти в небытие не одним из многих, а самим собой.
Не хочу никому ни из каких убеждений и ни при каких обстоятельствах причинять вред.
Хочу, чтобы и мне никто не причинял вреда.
Не хочу мешать жить другим.
Хочу, чтобы и мне никто не мешал, чтобы ко мне относились как к единственной и неповторимой личности, то есть с уважением.
Не хочу быть зависимым.
Хочу быть свободным в своем выборе.
Не хочу разрушать.
Хочу созидать.
Не хочу…
Хочу…
Не хочу…
ХОЧУ ЖИТЬ ПО ЗАКОНУ БОЖЬЕМУ!..»

Устала голова Ивана-дурака. Поднялся он с пенька и побрел под путеводной звездой по нескончаемой тропе жизни в трещавший по швам мрак грозовой ночи.

Озаряло и ослепляло. Оглушало и оглоушивало. Отмывало и оскверняло. Обожествляло и опускало. И трахало, трахало, трахало…

И сжалось сердце дурака в болезненный комок ужаса перед кошмаром бунтующей стихии.

Да, довели Советы человека до ручки. Теперь даже тюрьма казалась ему пределом мечтаний.

Что бы такого натворить, подумал Иван, чтобы приехали менты и отвезли его в топорный, но порядок КПЗ. Убить? Надо кого-нибудь убить. И тогда лет двадцать грубой тюремной, но жизни обеспечено.

Иван принял решение и стал озираться по сторонам, - кругом одно ненастье и ни души. Кроме собственной. А не наложить ли на себя руки? Господь Бог самоубийц отвергает. Через это и Сатане они ни к чему. Тогда, выходит, и на том свете некому будет воспитывать. Так, глядишь, все и отвяжутся, оставят, наконец, дурака в покое.

Иван поднял голову и увидал сук, веревку, мыло и руководство к действию. Он все внимательно изучил, проверил, некоторое время мысленно поупражнялся и приступил к делу. Но от судьбы не уйдешь. В последнее мгновение, уже хрипя и вывалив наружу язык, он вспомнил, что на самом деле все это ему чудится. Ванька судорожно задергался, забился в конвульсиях и … очнулся.

Действительно была ночь. Дул порывистый ветер с дождем. Небо озарялось вспышками молний. Громыхало. Иван-дурак с обрывком веревки на шее лежал в луже под осиной. Другой обрывок болтался высоко над головой, и с него часто падали крупные дождевые капли, причинявшие нестерпимую боль, попадая на огромный, не убиравшийся во рту прикушенный язык.

Иван пришел в ужас - кошмар продолжался. Дурачок, что было сил, зажмурился, ущипнул себя за руку и резко открыл глаза. Ничего не изменилось. Да и щипок был ничем по сравнению с острой болью в шее, языке и заднем месте.

Кое-как взяв себя в руки, Иван со стоном выбрался из лужи. Все тело била крупная нервная дрожь. Он сбросил с шеи скользкую петлю, и на него напал приступ резкого, до блевоты, кашля. В горле клокотало. В довершение всех мук и страданий Иван почувствовал в штанах личное дерьмо.

Внезапно повсюду и в нем раздался гомерический хохот. Будто хохотала разом вся Вселенная. Хохот оборвался также вдруг, как и возник. Ненастье стихло. Потеплело. Тьма распахнулась и …

… дурак сидел на диване в избе-развалюхе. На коленях ожесточенно мурлыкал чертов Черноморд, теплый, почти горячий. Иван схватил его в охапку, с силой прижал к груди и стал жадно впитывать живительное тепло. Кот дико заорал, вывернулся и сиганул в угол. Его горящие глаза недобро сверкнули и скрылись в преисподней...