Король Прудоссии Сказка

Король подвернул штанишки до колен и побежал к пруду. Королевский пруд никогда не зарастал тиной. С чего бы ему зарастать? Вода тут проточная, ключи бьют исправно струйки. Вот одна Струйка плачет как раз, её опять бьёт Ключ. Королям нельзя вмешиваться в личную жизнь, а то бы он их обоих наказал. Король подумал, что Бог дал очень сложных подданных. Решил бы он наказать струйку, как это делает ключ, и что бы сделал? Голову Струйке не отрубишь, высечь и то не получится. Беда с такими подданными.


Другое дело Ключ, его хотя бы можно забить. Сказать: Ключ, у тебя плохое поведение в семье, ты бьёшь свою Струйку, я повелеваю тебя забить. Вот так решительно и кардинально. Нельзя кардинально – обидится Кардинал, тем более что с каждым днём он всё сереет и сереет. Тогда решительно. Решительно тоже нельзя – очень похоже на решето. Что же можно Королю? – плакать можно. Король заплакал: нищета, нищета народа, как мне их всех жалко, жалко сирых и убогих, детишечек жалко и старичков, служивых солдатиков, всех жалко, но … Более всех Королю было жаль себя самого – это и понятно, ведь Королю тяжелее всех. Все ходят в лёгких шляпах и шляпках, а Королю надо таскать тяжёлую корону.


Все когда куда захотят, тогда туда и бегут, а Королю только до пруда можно ножками, а так подскочит Кардинал и завопит: безопасность, глава-голова, безопасность – садитесь, Ваше Величество, в коробок королевский, мы вас понесём, куда скажете. Это очень хорошо, если спросят, а то и, не спрашивая, потащат в Государственный Совет, а там жуткая скукотища, ни тебе официанточек, ни спортсменочек, ни балериночек, ужас - одни серьёзные дядьки, которые уже давно забыли что такое по утру кого-нибудь в театр провожать. Живут со своими толстыми тётками-жёнами и думают, какую им диету придумать, так чтобы и диета была и польза государству.


По привычке Король опять заныл – нищета, нищета, а потом опомнился, какая такая нищета? – золота навалом в кладовых, сам намедни видел, Парфёнов ему показал, расстроился даже – Парфёнова прогнал куда подальше, нечего тут издеваться, слова проглатывать под сурдинку. Какую такую сурдинку, кого глушить-то все уж давно ничего не слышат. Может быть сардинку, так то слово не наше и рыбка не наша, у нас корюшка. Король зашёл в пруд по самые подвёрнутые штаны, дальше не пошёл – мочиться не хочет. Стоит, думает: замочить или не замочить? Подумал и понял: надо мочить. Зашёл поглубже. Мысль сразу же нехорошая пришла. Опять меня обманули. Говорили в королевских прудах тины нет, а вот она тина, прямо между пальцами скользит.


Скользит и скользит, может побороться с ней? Вещь хорошая для борьбы, только её схватишь, а она раз – выскользнула. Дело даже не в том, что опять выскользнула, главное – ловили, да кто ловил? Сам Король ловил. Не поймал это ничего – всё можно на сложности задачи списать, ведь кто только тину не ловил – никому ещё не удалось даже хвоста зацепить, не то что голову вытянуть на поверхность. Нечего больше о грустном – пора искупаться. Раздеться бы надо для купания, да не хочется, а кто ещё не понял что желание короля закон, вот первому и надо бы это понять. Начни с себя говорит народная мудрость – буду купаться в одежде, может быть утону.


Как же тогда все расплачутся: Король наш был суров, но мудр. Жаль утонул, но ничего. Не таких пескариков из тины вытягивали. В конце концов, что такое Король – вывеска кардиналов, не более того. Отмоем, обрядим, выберем – будет как новенький, а старенькие порядки никто никогда не забывал – вот они черевухами ножки щиплют, щекотно и приятно. Поплавал Король вволю, только вдруг сердце у него остановилось. Сказало ему не пойду дальше с тобой, хоть стой, хоть падай, а можешь и плавать, но только без меня. Остановилось у Короля сердце – он и утонул.


Короля вытащили из пруда. Отодрали от него пиявок. Переодели и похоронили. Не сразу, разумеется, поспорили сначала - с Девицами его хоронить или с Вояками. Решили, что не там не там. Осушили пруд один и на его месте построили мемориал. Там теперь и лежит Король. Ничего ему больше не надо – ни реформ, ни укреплений разнообразных всего, что ни попадя, лежит себе и в ус не дует.