недожитки детство

Неироничное вступление.

История рода Высоцких (в изложении T. Жихлицкого из 4 тома его работы «Золотая книга польской шляхты », перевод с польского А.П. Высоцкого):
Как это уже писалось в третьем ежегоднике, в примечаниях на стр. 289, выводила себя семья Одровонж Высоцких от Саула Одровонжа, (латынь), «который в Королевство Польское в лето от Рождества Христова 966 из Богемии вышел». Рыцарь тот происхождение имел из дома Хиттим (Hittim), сопутствовал княжне Домбровце и осел в Конски, откуда себя графом (комесом) писал. Владислав Герман вспоминает об одном из его внуков или правнуков, также Сауле, жившем в 1084 году, называя его (латынь) «славным воином».(Окольский)
Гербовая легенда (в изложении К. Несецкого, перевод с английского Арсения Высоцкого)
Этот герб описывал Б. Папроцкий в своей работе «Gniazdo cnoty» и в «O herbach». Также о нем можно прочитать у Окольского в «Klejnoty».
Все эти авторы согласны с Яном Длугошем, что этот клан пришел в Польшу из Моравии и что представители семей этого дома всегда были providi et facundi, то есть, «разумны и красноречивы».
В древних сказаниях говорится, что знатный рыцарь из Моравии соревновался в стрельбе с язычниками из чужой земли. Они соревновались друг с другом, показывая свою удаль. Один язычник, видя, что ему не победить с помощью силы, обратился к монарху, зная его милосердие. После того, как язычник проиграл, он хотел унизить рыцаря перед монархом. Он ущипнул рыцаря за нос. Тот посчитал это за оскорбление, схватил обидчика за усы и оторвал тому губу вместе с носом, нанизал ее на стрелу и показал монарху. Монарх, который презирал обезображенного язычника, дал рыцарю в герб эту стрелу, как знак рыцарского превосходства над язычеством и назвал его Odrzywas (Оторвиус), что позже превратилось в Odrowaz .



«полМе-муара
Или «ЖЗЛ» на заказ».
Глава 1.
Штрихи к автопортрету.

Привет, будь здрав, бон джорно, хелло и так далее! Человече! Дружище-подружище!
Я искренне рад тому, что кому-то интересна моя биография, поэтому-то и у меня такая бурно-радостная реакция. Просто, приятно, что пишу это по заказу, а не оттого, что стал никому неинтересен и, пришла пора писать мемуары. Хотя бы для того, чтобы занять себя чем-то и после написания, изводить окружающих декларацией своего склероза. Ведь каждый человек мнит себя уникальным и неповторимым (хотя, наверное, так на самом деле и есть), но жизнь не забывает ставить его на место. Напоминая, что что-то (кто-то) подобное уже жило, так думало, такое переживало, радовалось, болело, такое испытывало. И даже так же, в конце концов, умерло, вернувшись в прах, закружилось в круговороте биоценоза на этом свете. Но все равно приятно! Пусть это и не искренне (ну это так - версия), а лишь для того, чтобы доставить мне удовольствие – все равно спасибо! И не смотря на все это понимание – я все еще надеюсь, что моя половина прожитой жизни может быть кому-то интересна! Оптимист, хренов…
       Так вот…
Солнечным… а может быть и пасмурным (не помню), но верится, что счастливым днем (кстати, смотрел календарь – оказывается это был понедельник, что напоминает о «не урожайном кокосе и жутко не сговорчивых крокодилах!») в кубанской станице Нововеличковской на свет появился я. Митька, Димка и т.д. По папке Валерьевич, по мамке «сынулькович», по фамилии… Ну не ею я прославлен, хотя…
       С характером у меня, прямо скажем, с самого начала, как-то не совсем заладилось – днем насосавшись сиськи, дрых, а ночью изводил всех то поносом, то запором, то просто «погулять вышел». Да и рожала меня мама, как говорят тяжело, трое суток. Так, что и её и папу извел заранее. Мордаха со щеками на плечах, ноги кренделем и в складочку. А потом я… так получилось, что я не пошел, а сразу побежал. Да так, что до сих пор никто поймать и привязать не может.
       Рос «шкодлывым» пацаненком, беззаботным и веселым. Садик, улица, степь, роща и сады, любимый ерек (старое, давно осыпавшееся, ставшее почти плоским и, заросшее зеленой травой русло канала, впадающего в речку с «веселым» названием Понура). В этом ереке и прошло основное время перед школой: индейцы его топтали, мушкетеры штурмовали, крестоносцы со старыми ведрами на головах и мечами из штакетника проигрывали свое «ледовое побоище» славному русскому воинству в цветочных горшках и щитами-крышками от выварок. Все было ничего, почти мир и идиллия, но… В ерке Началась БОЛЬШАЯ война, а… Потом пришел Сталин!
       А начался «сталинизм» с того, что в четыре года от роду, с криками и порой с подзатыльниками, под-попниками и даже с по-попниками мама научила меня читать, на свою и всех соседей голову. Тут сделаю маленькое отступление, которое нужно будет для понимания дальнейшего.
Случай рассказанный мамой. Сам я его смутно помню, может от «ужаса» память отшибло? Как-то, сбежав от очередного возлежания с книжкой над головой и мамой под боком (почему-то мы так любили учиться читать) и, проголосив по улице до самого вечера, иду я домой. И тут мне на встречу идет с лозиной и нахмуренными бровями ищущая меня уже давно мама. Готовая «так отходить неслуха, что прям сама не знает как!» Я понимая, что нужно только «вперед», «на прорыв», к дому и залазить под свой любимый стол в отсидку, делаю забегания влево – мама перекрывает дорогу, вправо – мама расставив руки готова уже была перехватить меня и там, но… Смирившись и понимая, что все равно буду пойман, я тут же меняю тактику и перейдя на шаг сам расставляю руки и с криком: «Мамочка, мамулечка-роднулечка, любименькая, как давно я тебя не видел! Как я соскучился!» - кидаюсь обниматься с ней, прихватив, на всякий случай её руку с лозинкой. Мама говорит, что после такой эскапады, вызвавшей только смех и умиление, больше ничего не смогла с этим мелким подхалимажным хитрюганом сделать.

Глава 2.
«Тоталитаризм» детства моего.

Вернемся к повествованию.
И как-то сразу за букварем и Агнией Борто мне попался учебник НВП. Вот что значит, учителя дитятко окружали! Бабанька географ, маманька англо-французская мадам, а батяня художно-чертежная душа. Вот скажите – видкеля Начальная Военная Подготовка взялась?! И все бы ничего, но ведь началась практика на местности! Рисовать научили, читать научили – ну как погоны не порисовать? А если их раскрасить папанькиными гуашью да акварелью, вырезать да и припендюлить к майке – дык вааще – перший парень на дяурэвне! А пацаны то вокруг - от зависти так и помирают! Как тут друзьям без званий остаться то? Дык, мы ж с радостью, мы ж со всем удовольствием, высунув язык и наклонив одуван своей прически набок – разрисуем в лучшем виде! Так и забегал целый батальон «опогОненной» детворы по улицам. А я в авторитете – ША! Предки часто вспоминают, как хихикающие взрослые наблюдали такую сценку:
Как-то подошли ко мне Славка с Ванькой (сержант с майором) и спросили - А почему у меня такие погоны странные – не как у всех? Звезда большая и в дубовых листьях? А я, скромно так, рисуя восьмерочку в пыли босоножкою, в «отмаз», типа, это почти что майор, но партизанский! Вот так вот я генералиссимуса в Ковпаки записал, чтоб друзей не обидеть своим «скромным» званием. Взрослые укатились под залузганную семечками лавку. Кто-то из них в слезах от хохота ляпнул – «Сталин»! Знали б они, как вредно при детях такими прозвищами разбрасываться – не случилось бы многого того, что в последствии это прозвище за мной закрепило напрочь. Ведь дальше то и того круче началось!
В учебнике ж обнаружились такие понятия, как «дисциплина», «строй», «маршировка» - представь, что началось! Пылюка столбом, крики, взвизги, босые ноги в цыпках, как в пехотных сапогах! «Кругом», «направо», «налево», лбами - бздынь! Весялуха, тудыть её в качель! Все хохотали еще больше… Пока я не дошел (через недельку где-то), когда муштра уже всем надоела, до разделов о тактике и стратегии.
«Ура-а-а-а-а-а! В атаку-у-у-у!» Взрывы карбида в баллонах из-под дихлофоса. Сам дихлофос, ракетой «Челленджер» уходящий из костра в небо, под весело бухающий шифер. Забор из высохшего напрочь хмызняка, (а ля плетень) длинной в добрые тридцать метров, выгорел у соседки через дорогу на фиг! Тушили всей улицей, пока «бойцы-ракетчики» в сирени ховались. Типа в засаде. Правда, потом, секаторами все равно пришлось пару дней работать, с горящими булками жоп.
Та-а-а-ак, в атаку после артиллерийской подготовки ходить не получается, сразу со всех сторон народ набегает, и солдатские карманы выворачивает в поисках «сырныков-запальников». А от любого хлопка у всех, без исключения взрослых, головы в плечи втягиваются и волосы дыбом встают. Бабки на лавках загутарили, «шо при нимцях спокойнише було, чим пры цём Шталине» - и как-то недобро на меня почему-то поглядывали.
Ладно! Ха! Низя, так низя! Делов то! Переходим к следующей главе – «Действия пехотного подразделения в обороне»!
У всех соседей нашего квартала, у кого были пацаны от трех до восьми лет призывного возрасту – дома пропали лопаты и/или совки. Канешшна – на свежевскопанном огороде, между маскирующих огневые точки бадылок свежепосаженного картофана, окопы лехше всего копаются! Но чё-то этот нечаянно выкопанный снова картофан потом мимо ушей, как-то угрожающе свистит и больно в улепетывающие ноги и спины бьется!
Ха! Фигня война – главное маневры! Раз ни у кого на огороде или дворе окопаться нельзя – бдят, блин! А дорогу грунтовую, пересохшую и укатанную никакой лопатой не угрызешь (а ерек святое! никак нельзя – как потом в футбол играть то?), то были поиски убежища. Вариантов перебрали – «мора»! Но все не то… Собирались было уже отступать от превосходящих сил противника до самой рощи, что в трех кварталах к окраине станицы примыкает, но… Как то, прогуливающемуся по владениям «Сталину» на глаза попался антиресный (просто классный!) вариант. Ну, прелесть, что за «засада»!
       Слева и справа от калитки у Руденков, вдоль забора растут Огроменные дерева ореха и буйная сирень с вишней, образуя непросматриваемые (а значит и непростреливаемые, шо немаловажно!) заросли между забором и дорогой. Мало того – они еще и проволочным (чем не колючая проволока?) ограждением от коров, что каждый вечер «вражью тропу минируют», оформлены. И ширина у позиции подходящая. Обалдеть просто!
- Рота, подъем!
На нашем квартале началась паника! Не, все нормально, но это-то всех взрослых и пугало. Как то уж слишком – «НОРМАЛЬНО»… Вот уже три дня «войска тов. Сталина» исчезли! Ни тебе взрывов, пожарищ, воя и крика. Ни рукопашных схваток, ни танковых атак (старые детские коляски с торчащими кусками труб из-под поднятых башен-капюшонов, мелюзга за танкистов внутри, пацаны постарше за механиков-водителей снаружи, они же дизеля. Сталинское гениальное изобретение). Кошмар! Действительно – «тихий ужас»… Приходят вечером усталые пехотинцы, и валятся с ног, не говоря своим родителям ни слова (клятва то – это дело святое!). Жуть!
       Какое родительское сердце такое выдержит?! И начались допросы Абвера героев. Выдержали все! Пришлось рисовать новые погоны и, что сняло вообще все последствия плена – награды! С пришитыми бумажными орденами красной звезды и красного знамени копается легче. Сталин, как всегда с маленькой, скромненькой звездой героя Советского Союза. Лавка с семечками, где любили собираться взрослые, расшаталась напрочь! А шо делать?! – развел руки в стороны беззубый Шталин. У пацанов то награды больше и цветней! Обиженных же нэмае! Читать то только я могу.
       Ну, так вот. Фортификационные работы (строго засекреченные) подходили к концу. И приближался праздник урожая (страшно какой не секретный!). Окоп, блиндаж, ДОТ – все получилось здорово! Вот только одно обстоятельство слегка мешало насладиться нашим штабом до конца – саж со свиньями, который был сразу за забором. Хоть он и маскировал своей задней стенкой и звуками копошащихся свиней наши работы со стороны двора Руденко, но… как бы это «по-рюски»… Амбре, одним словом. Ну, мы то на третий день свыклись, а вот домашний «Абвер с Гестапо» не мог в голову взять – откуда детская одежда запаха свинячьего говна нахватала?
       Мы отвлеклись. Так вот. Аккурат в самый день урожая, когда вся станица устроила «летний Новый год» с походами друг к другу в гости (отец каждое лето, во время каникул, работал на комбайне, поэтому нас колхоз не минул). С осквернением тишины песнями советских композиторов (мама! Только не пой! – кричали не лишенные слуха дети). Реки пива, море водки и папки-подлодки…
А в это время… Ой-ёй-ёй… «Рюсиш зольдатен», подкопали чуть-чуть еще окопчик и… «Рюсиш швайне», под грохот заваливающегося сарайчика, с веселым визгом вылетели прямо под накрытый во дворе стол! Под песню «выплывали распясные…», боров с нетривиальным именем Борька, весом под два центнера, с грацией беременного бегемота пролетел пулей через всю толпу (заслуженные трактористы-машинисты, стахановки доярки и ударники-комбайнеры с одной стороны стола так же «хором» рухнули назад с общей лавки), и…, и… Это сладкое слово – «Свобода!», так и читалось у него в розовой, блестящей розетке пятака, когда он оказался на улице. А за ним, грязные, но веселые, большие и маленькие поросята со «свиномамкой». Просто семейная идиллия!
Шо там було! Уй-ЁЁЁЁ-О-о-о-о-о! Короче, народ не понял, не внял, такой перемене веселья (салютов то раньше не было – вот и непривычные были).
Тут можно было бы сделать паузу, чтоб подчеркнуть кульминацию, но правду жизни ж не обманешь! События то продолжение имели! Но для их описания нужно вернуться на пару часов назад.
       Когда станичники соседи дружно накрывали на стол и несли, каждый от своего двора что-нибудь «горящего и тушащего» несли на общую складчину, Сталин, дав последние распоряжения, с чувством выполненного долга, покинул позиции. Выпив кружку молока с медом и краюхой хлеба (вместо раскуривания трубки), устало лег почивать. А дело в том, что даже усиленная артподготовка до этого не способна была его побеспокоить во время этого нужного для государства занятия. Но то, что началось у соседей – все-таки заставило его открыть лениво один глаз и услышать крик: «Любка-а-а-а-а, хде твий Штали-и-и-ин?!»
И мамин голос: «Так он давно дома спит!»
- Нэ може того быть! А ну покажи!
Никогда больше в жизни, товарищ Сталин не видел такого количества взрослых людей в такой маленькой детской комнате с открытыми ртами изображающих сценку из «Ревизора»…
Как ловили потом свиней, как собирали с земли закусь, отряхивая от смеси соломы с поросячим…хм…, но ничё – экологически чистый продукт, как никак! В пище соринка – в организме витаминка, в конце концов! Веселье только сильней пошло. Но Этого «Вождь» уже не увидел – его нижние государственные половинки мозга в это время прибывали в задумчивой красноте… Да чего уж там – привычно. И полезно для кровообращенья.
Но дяде Коле Руденко еще не раз пришлось испытать на себе всю суровость ШМЕЛШа (жубоф то ишо нет, чтоб СМЕРШ выговорить!). Правда, все получалось как-то не специально.
Например.
Футбольные баталии в нашем ерке проходили практически каждый вечер. Как раз после вседневных купаний в Понуре до «вербы из ж..», до самого темна. Так вот, однажды, взросляки (пацаны, которым было уже аж по 12-15 лет) соорудили из срубленных стволов акации НАСТОЯЩИЕ(!) ворота. Вкопав их прочно в землю и, скобами скрепив перекладины. Шедевр! Это вам не гамаи какие-нибудь или воткнутые в землю палки, символизирующие штанги и служащие причиной постоянных споров – был гол, штанга или выше ворот?! Сидим мы со Славкой на краю поля, типа на скамейке запасных, ввиду сопливости возраста, наблюдаем, болеем. Мяч, в очередной раз влетая в створ ворот улетает в даль. Игроки, забившие гол, радуются, прыгают, обнимаются, а другая команда ругается и спорит – кто пойдет за ним. И хорошо еще если гол забили не в те ворота, аккурат за которыми заводь реки с привязанными к ивам лодками-плоскодонками. Меня, в виду не участия в игре, мучала одна настойчивая мысль: «Что? Ну что здесь не так?!»
А тут, как раз дядя Коля идет с веслом, на котором на веревочке болтается ключ от лодочного замка, с привязанным к ним куском пенопласта. А что это у него на плече? О!!! Вот ОНО! Вот что не так! Эврика!
Мирный, беззаботный дядя Коля Руденко шел ставить на ночь сеть! Постоял минут десять, поболел. Даже один раз пнул подкатившийся к нему случайно мяч. Надо сказать, что азарт в глазах был определенно неподдельный, хоть и делал вид, что ему все по барабану. Так вот, он ушел к лодке и, еще не успев отплыть за камыш – был обречен!
Вы уже догадались – ЧЕГО не хватало на воротах? Ага-а-а, правильно – сети. Нашептав Славке на ухо план, и получив полное и восхищенное согласие (после этого нас в игру точно возьмут!), сидим приплясывая от нетерпения на будущих красных полушариях – ждем, когда же дядька Колька свалит обратно домой. Мелкого Ваньку послали домой за большими портняжными ножницами и проволокой.
Короче, ушел, ныряли, кроили-резали – хоть и криво-косо получилось, но не суть. Главное – вот оно! Совершенство! Законченность и идеальность! И мы в игре! Ура-а-а-а-а! Вот оно – счастье: забить гол в СЕТКУ НАСТОЯЩИХ ВОРОТ! Ка-а-а-айф!
Но, не долго длилось счастье…
Ну, кто ж знал, что дядя Коля всю зиму плёвший самолично эту сеть, придет трусить её не утром, а через три часа? Он прошел, немного постояв и, даже повосхищавшись воротами и игрой. Довольный тем, что ему удалось еще раз ударить по мячу и даже попасть по нему, ушел к лодке… Чё-то, как-то мне расхотелось сразу играть. И будущий удаленный через двадцать пять лет мениск, как бы в предсказание заныл. Короче, я сменился с футбольного поля и… бочком-бочком к дому, любимому, турлучному дому, стоящему как раз над ерком, на улице Комсомольской под гордым номером семь. «Мамочка-мамулечка, как я по тебе соскучился!» - так и пело во мне всё, а в особенности одно, главное «по скучанию» место… Не успел!
Дядя Коля возбужденный и сверкающий глазами ворвался в игру, размахивая веслом, как будто спутал хоккей на траве с футболом. Неа, не спутал! Весло звонко шлепало по задницам игроков, а совсем не по мячу. Разборки длились не долго… Виновник не смог отсидеться под столом…
Ой, в детстве еще было столько всего, что на описание всего не хватит и четырех томов «Войны и мир».

Глава 3.
Школьные годы и, правда – чудесные.

Школа давалась легко и непринужденно. С учебой всегда было в норме – 4 - 5, а вот с поведением строго наоборот. В первом же классе пришлось подраться с третьеклассником, чтоб отстоять свое право на неприкосновенность свободы и отбить охоту дразнить меня «толстяком». И так получалось, что под мой «фирменный» удар по носу попадали не только мальчишки. Кума Ольга до сих пор вспоминает, как весь класс вздрагивал, когда моя мама, учитель, работающий в этой же школе, вырвала меня с урока и в коридоре хлестала по щекам за то, что я своей будущей куме по носу дал. Да так, что я своим затылком стучался в стену класса. А молодая учительница, Лидия Васильевна, краснела и не могла в такой обстановке продолжить урок.
В восьмом классе у нас с Димкой Кравченко, друге по жизни и сопернике по учебе (прототип Сергея Кравченко из «Пыли»), произошел конфликт со второгодником из десятого класса. Помню момент, как они сцепились, а я кинулся разнимать (двое, а то и более на одного, тогда, мягко говоря, не приветствовалось) и получал удары с обеих сторон. Да, драк вообще хватало. Особенно после станичной дискотеки – за право провожать девушку, за «чё ты на меня так посмотрел», за родной «зеленый край» против «голодного» или «тридцать восьмого». Бывало, что приходилось получать от толпы, когда я влазил со своим принципом, что нельзя бить всем одного, тем более лежачего! На это я мало обращал внимание, ведь были другие интересы – футбол, которому посвятил 16 лет жизни, музыкалка (баян), кружки фотографии и физики. Много рисовал, но главное – книги…
       Мой виртуальный мир, как теперь говорят, был заполнен благородными и честными в своей жизни и поступках героями: Айвенго, Квентин Дорвард, Зверобой, герои Стругацких, Робин Гуд и Евпатий Коловрат. И каждая прочитанная книга служила открытию новой планеты внутри меня. В своих фантазиях я, в образе героя, сражался за что-то правильное и настоящее.
       Выигрывая районные олимпиады по биологии, химии и черчению ежегодно, в девятом классе, неожиданно для всех, победил в художественно-литературном конкурсе. Автоматом, из-за отсутствия конкуренции, прошел край и попал на всесоюзный конкурс, посвященный 175-летию со дня дуэли М.Ю. Лермонтова. После станицы попасть в окружение из Ахматовой, Казакова, Бурляева, какой-то американской родственницы поэта, талантливых ребят со всей страны – и шок и кайф. Команда КВН Краснодарского края, рука девчонки из всамделешнего Кубанского Государственного казачьего хора в моей руке, сама обстановка – резко расширили горизонты моего виртуального мира… Тут я впервые утер сопли зазнайства и понял, что никакой я не выдающийся, как считалось на фоне общестаничного уровня. Хотя и стал лауреатом за серию рисунков и стихов к ним на лермонтовскую тему. Как-то, даже видели их в какой-то передаче по телевизору выставленные в московском музее детского искусства. Награду вручала сама Белла, на которой оставила памятную запись своей рукой.
Я вот пишу эти строки и мне, вдруг, подумалось – может быть, это событие послужило мне впоследствии подсознательным стимулом для создания внутреннего вектора в жизни? Стремления, «свербления» и неспокойности? Ну, об этом еще рано. Есть еще порох в пороховницах, ягоды в ягодицах и шары в шароварах.
В конце школы я абсолютно не знал куда поступать и чему себя посвящать дальше, чем приводил в состояние нервного ступора свою маму…

       Я вот постоянно вспоминаю здесь свою мамульку, но я то рос в полноценной семье, а значит надо упомянуть папу и, конечно же младшого братца Ромыча («мелкий», как я, раздражая, его называл).
«Отеиц родной» - так в нашей семье запомнили мое прозвание папы. Я его тоже очень люблю. Он мне столько дал, что этого никогда не переоценить. Красивый, статный, с благородной и интеллигентной внешностью, талантом художника и университетским образованием (как и мама) – обладает еще и золотыми руками.
История их отношений с мамой стоит отдельного рассказа, даже романа. Поэтому скажу кратко о главном. Это любовь. Не смотря на протесты маминых родителей (моих деда с бабкой) – «не выходи за «голодрянця», да еще и с ляшской кровью». Они то были зажиточные, но из-за непослушания мои родители по большей части были лишены их помощи. Ну и хорошо. Получилось то, что получилось – и оно совсем не плохо!
В детстве я папу почти не видел – постоянно где-то работал или подрабатывал, чтобы построить дом, купить машину, приобрести все то, что позволило бы нашей семье достойно жить. Весь год преподавал в двух школах, вечерами писал афиши в кинотеатре. С удовольствием вспоминаю такой момент – сначала мы с папой едем на мотоцикле (я в люлке), потом я смотрю, как он загрунтовывает холст старой афиши и размечает его для новой надписи. Потом, как я с огромными, постоянно сползающими наушниками на голове, торчу в маленьком окошке-амбразуре – смотрю какое-то индийское кино. Интересно-о-о!
Ну а все лето, папа на уборочных работах. Нас с ним сильно сблизило то, что с пятого по восьмой класс он был моим классным руководителем. Строг, но справедлив. Мог пошутить, развеселить, но с дисциплиной в классе было в порядке. И что удивительно - мы не выносили проблемы, неизбежно возникающие при этом в школе, домой. Дома занимались каждый своим делом. Уроки, секции и детство у одного, хозяйство, семья и забота о ней у другого. Папину песню «Там, в дали за рекой догорали огни», которую он пел мне маленькому на ночь, я сам пел своим детям совместно с колыбельными. «Всегда, кем бы ты ни был, где бы ты ни был – оставайся человеком!» Вот такая вот передача цепочки из «огней» души из поколения в поколение.
Братишка. Улыбаюсь, вспоминая свою истерику у роддома. Родители не верят, что я этот момент помню очень четко – ведь мне было тогда всего три с половиной года! Папа, мотоцикл, я в люлке, дорога, пасмурный день – едем «смотреть братика». Двор больницы, огороженный железным забором с толстыми кирпичными столбами, сверху которых массивные беленные известью бетонные шары. Такого забора я никогда не видел, поэтому то, наверное, и запомнил. В правом от крыльца окне первого этажа мама с белым свертком. Откинув один конец которого, показалась розовая мордашка новорожденного ребенка. И такая она славная, лучше любых игрушек, что я потребовал его себе. Но почему-то их не выпускают! Как это так!? Это же МОЯ мама! И МОЙ братик! А ну отдайте! Немой испуг у мамы в глазах за стеклом. Реву белугой… Дальше не помню.
Брательник почти все детство был на мне. Он был не против. Да и я, как-то не задумывался – «против» я этого или нет. Телепался за мной хвостом постоянно влазя во все игры и участвуя во всех событиях и поджогах. Вечером, возвращаясь из школы, я заходил за ним в детсад и мы, порой, по три-четыре часа шли эти несколько кварталов до дома. Там песочница, там дом недостроенный, там кучу дров привезли – да мало ли невиданного по пути еще может встретиться?
Так было, пока он не пошел сам в школу. Правда и там бывали моменты, когда он пользовался моментом – «Ты чё, не знаешь кто у меня старший брат?!» А я только рад был, да и сейчас…

Глава 4.
Истерия абитуриентства.

       Так вот, о предабитуриентской поре. Меня поставили посередине комнаты и устроили перекрестный допрос. Вернее, мама гнула свою сторону, а папа, как бы пытался узнать, уже зная, у меня, чего я хочу. Одновременно, старался не особо перечить маме. «Кем ты, сына, хочешь стать?» Или куда готовить к поступлению занятое массой проблем (мне бы ваши проблемы, родители дорогие) дитятко. Спорт и искусство, то, что получалось и нравилось, было отвержено и даже не принималось к рассмотрению. В конце – концов мы переглянулись с папой и пожали плечами. Восторжествовало мамино, медицинское направление.
Год репетиторов по выходным и усиленная учеба в школе принесли таки свой результат – «госы» все на пять. В школе шок! Я не шел на медаль, обо мне не отчитывались в районо, а тут такое дело. Ну, ничего, обойдемся, не жалко. Тем более что, положа руку на сердце, надо признаться, что математика была подправлена благодаря маминой подруге, учителю математики. Да и «серебро» не такой уж и благородный металл.
Вступительные экзамены в мединститут. Я спокоен и уверен. Репетитор говорит, что я самый сильный в её группе, но у родителей потеют ладошки и развивается нервный тик. А я выпендрился – на экзамене по химии, сделав свое задание, помог соседям вокруг. Только вот свое задание выполнил по институтской уже программе – эквивалентно-молярным способом. За что и поплатился. На апелляцию пошел сам – не помогло. «Нам нужно узнать, как вы усвоили школьную программу!»
Отец махнул рукой. Мама расстроена, хоть ей заранее и говорили, что все места в институте расписаны и её сын обречен. Денег то все равно нет.
Идем в медучилище, чтоб пробовать на следующий год. Но тут на стоматфак тоже конкурс 12-13 на место. Дети гор с чемоданами денег и кучей связей. Места все заняты «согласно купленным билетам». Предки в ужасе, а я в злобном азарте – все равно поступлю!
Первый экзамен рисунок. Месяц не вылажу из-за стола. Отец ставит все более сложные задания. Натюрморт, гипсовые фигуры, смятая газета. Все – не могу больше! Отец хмурится – рисуй! Кстати, он до сих пор хранит те мои рисунки – гордится, говорит, что талант был. Но тогда он всем не доволен был.
Экзамен на 4! Как!? Плевать, что 80 % получили двойки! Одна пятерка и три четверки. Но пятерка то должна была быть у меня! Иду смотреть пятерошную работу – шок! Я бы так и за несколько дней не смог бы, не то, что за несколько часов. Руки опустились. Но папа успокоил – говорит, что это работа девчонки, которая ушла после четвертого курса худграфа.
Ладно, дальше сочинение и химия. Сочинение трояк. Амба! Проходной то – 12!
На экзамене по химии я и показал, что что-то могу. Шел одним из последних. Те, кто выходил – были рады и троякам. Бедные мои родители. Папа за час пачку сигарет выкурил. Меня «мучали» минут 40-50, а после удивились – почему я с таким уровнем в училище пошел? Есть ведь помимо «меда» еще «универ» и «политех». Как им объяснить, что своего определенного желания куда-то идти нет. Не разорвусь же я, как та обезьяна - все интересно! Но есть настойчивая мечта мамы – видеть меня в белом халате.
Выхожу на крыльцо с растопыренной пятерней и вижу лица родителей – лучшее воспоминание детства, которое в тот день кончилось!
 
Глава 5.
Шерше ля первую ля мур.

В пятом классе, на уроке русского языка, я в полудреме рассматривал весенние лучи солнца, настойчиво гуляющие по классу. Как-то невзначай, обратил внимание на Ленку Монастырную, сидящую на второй парте возле окна. В ее светлых с рыжинкой волосах эти лучики как-то особенно играли. Она так и светилась! Хлоп! Звуков нет - Стоп-кадр!
А ведь она мне знакома с детского садика – почему же я никогда не замечал, что она так красива и… вааще! Слов тогда, впрочем, как и сейчас, не подобрать, что это было? Она же, ироничная, порой, зла на язык и шутки, видимо почувствовав ЭТО своим женским нутром, принялась подтрунивать надо мной. Но я оставался верен своей мечте до самого конца.
Знаешь, я так думаю, что и, как все остальные мои «любви», она все равно во мне. Тем более – первая. Это чувство, если оно есть, никуда не уходит, не проходит. Оно ведь всеобъемлюще, неэгоистично и не требует даже взаимности. Это становится частью меня, живет во мне в симбиозе с остальными чувствами. У меня вообще не получается кого-то или что-то разлюбить. Если вырвать кусок сердца – то человек умирает. А я еще жив. Так и живут они все во мне – мои любимые и неповторимые, разные, но прекрасные. Тогда это было наложение силуэта того, что было прочитано, подсмотрено из фильмов и из жизни, который ярким контуром лег на душу. Направлено внутренним ожиданием, на конкретную Женщину, в которой на тот момент было выплеснуто то молодое и игристое вино моих мальчишечьих еще чувств и переживаний. Это начало ЛЮБВИ к Женщине вообще. Постепенно, шаг за шагом, от одной любви к другой, от одной боли и радости к другой самоубийственной страсти – настаивалось и фильтровалось, формировалось русло реки живой воды. И, по большому счету, каждая следующая любовь была продолжением первой. Ступенью к… Чему? Разве ключ, пробившийся из подземелья и радостно забившийся, заискривший кристально чистой влагой, знает, к какому морю стремятся его воды, собравшиеся в царственную и величественную реку? Я не могу сказать, что ВОТ! Эта настоящая, а та нет, эта то, что называют единственной и неповторимой, а та – так себе… Ведь всё и все они ветви одного дерева – каждая и похожа и непохожа на другую. Знаю, что нельзя в этом признаваться женщине. У них к этому другой подход. Наверное, я зря думаю, что все равно их понимаю, но пусть будет еще одной моей иллюзией больше. Так, я отвлекся.
Любовь ли это была вообще или что-то другое, но я, вспоминая её, всегда внутренне улыбаюсь.
Леночка умница, отличница, то приближала меня к себе, то отдаляла, приближая Валерку, еще одного моего будущего кума, на тот момент соперника. Это продолжалось до самого выпускного. А после него я узнал, что она «гуляла» и уже давно с… Неважно даже, как его звали. Достаточно того, что он был лет на десять старше нас, имел машину, чтоб катать молоденьких дурочек-снегурочек. А еще имел семью. Была у нас с Леной беседа, после которой я сильно изменился, как я тогда думал. Я простил, потому что любил. Потом мы много раз, сидя на лавочке возле её дома, до утра мечтали, как будем жить. Как поступим, будем учиться и на третьем, максимум четвертом курсе поженимся. Как назовем своих детей и так далее. Но получилось все, как всегда в жизни получается. Я не поступил, а она не выходила ко мне, когда я приезжал.
Тогда я ничего не понял – почему?! За что?! Думать плохо о том кого любишь, не могу до сих пор. Но сейчас, анализируя это, мне кажется, что Лена просто не хотела связываться с неудачником. А во-вторых – она была, как и все женщины в сравнении со своими ровесниками мальчиками, была взрослее, опытней и, не только в житейском смысле. А после её общения с мужчинами гораздо старше нас, я для неё был… Хм. Молодо-зелено, наивен, романтичен и абсолютно не практичен. Замечательное женское качество – когда подозревает, что хоть чуть-чуть в чем-то виновата, повернет ситуацию так, чтобы у неё просили прощение! Я, правда, не просил, но какое-то чувство вины гложило. Встретились мы с ней лишь через полгода, на праздновании нового года. Но об этом ниже.
После истерии вступительных экзаменов, и разрыва с Леной, внутреннее напряжение резко отпустило – от книг и учебников тошнит, четыре стены комнаты давят, депрессия и отсутствие каких либо желаний – мои спутники. Мама у меня отличный психолог, а в станице вообще трудно что-то скрыть, вот и взяла меня в охапку, и поехали мы на нашу колхозную базу отдыха на Черном море. А я прихватил за компанию своего друга.


Глава 6.

Три дня, которые потрясли… еще десять лет.

Мы жарились на пляже уже несколько дней и это мне уже начало надоедать. Тем более что нам с Серегой никак не удавалось на вечерних дискотеках никого «снять». Так, ветреность одна. Нет, не то чтобы мне хотелось чего-то серьезного, а может, и хотелось, судя по последствиям. Не помню. В неполные семнадцать лет, утреннее «солнцестояние» говорило само за себя.
Так вот, сижу я в тени (сгораю быстро) на пляже, смотрю на попки в бикини, играющие в пляжный волейбол, и ни о чем не думаю. Как тут о чем-то думать то? Вдруг, сзади нежный голосок:
- Извините, это ваши ракетки для бадминтона? Можно поиграть?
Мама ответила, что они не наши, а я обернулся и проводил взглядом очаровательную попку.
Ё! Что это я сижу!? Схватив ракетки, лежащие возле нас (чьи они – потом разберемся), догоняю удаляющуюся девушку в купальнике:
- Это вы хотели поиграть? С кем? С подругой?! Так я и сам готов!
Поиграли… Гибкая, ловкая, молодая, симпатичная… А внутри то, как в перестоявшем и забродившем вине запертом в тесный сосуд. Вот и зашипело, забурлило, полезло наружу. Вечером прогулки за руку в парке пансионата, в котором она отдыхала со своей мамой. Разговоры, монологи по очереди, молчание дуэтом… Через три дня я уехал, моя морская дева (Марина) плакала, провожая. Это мне было в первой и растрогало жутко. Думать и, даже мечтать о таком не мог. Что я видел то до этого, кроме Ленкиных то выкидонов. Надо же, я понравился настолько, что расставание со мной стоило женских слез! Вот и нашла выход моя неиспользованная нежность и накопившаяся, как энтальпия, любовь. Наконец-то она нашла своё направление и приложение.
Два года эпистолярщины и сидения в очередях на пункте междугородной телефонной связи в ожидании долгожданного – «Екатеринбург, пятая кабинка!» А еще, поездки в гости на зимних каникулах. Деньги в то время добыть было огромной проблемой. Но я всегда как-то выкручивался – то в ВОХРе краевую металлобазу охранял, то летел с цветами собранными в долг по соседям и там продавал – всяко бывало. Главное было не это, а та Великая и чистая, святая цель – Дорога к ней, к Любви. Настало время решать с институтом – поступать или…
Родители сами видели, что со мной происходит. Но надо отдать им должное – ни каких-то отговорок, душеспасительных бесед, даже оказывали всяческую помощь (хотя бы с теми же соседями). Папа, не имея никаких лишних средств, каким-то образом добился отсрочки от армии, чтобы я смог доучиться. С условием прохождения военной кафедры с присвоением воинской специальности санинструктор. Судьба… Эта «специальность» очень сильно потом помогла. На встрече старого-нового года в Ебурге, приехал отец Марины, со своей нынешней женой. Дело в том, что они с Тамарой Алексеевной развелись, когда Маринке было 6 лет. Она росла в неполной семье с мамой и бабой Валей. Единственный цветок в клумбе. Который пестовали и лелеяли. Который нужно все время поливать, окапывать, удобрять и им восхищаться. Ну, на тот момент я по другому и не представлял себе. Подпив во время знакомства, папа Валера, с согласия своей жены сделал предложение, которое звучало так – квартиру на севере, где живу – подарю, с армией решу, главврач лучший друг и собутыльник, а значит с работой, считай, все в поряде. Я тогда очень верил людям, тем более на Кавказе, где я рос, каждый старший в полном авторитете. Хотя, и сейчас не многое изменилось с тех пор. В общем, судьба показала тот узкий, светлый коридор, единственный, через который можно было пройти к цели. А меня в него, как будто в спину что-то подталкивало. Судьба?
Мама говорила, что дала себе зарок – никогда не становиться преградой в личной жизни своих детей, как было у неё с папой и с её родителями. Низкий им поклон. Каждый человек имеет свое право на свою жизнь… и на свои ошибки.

Глава 7.

«Гуляй, казак, гуляй пока»…
 
«Не хочу учиться, а хочу жениться!» А почему нет? Любимая жена. Работа, жилье, даже с армией решат. Что для счастья еще надо? Учеба? А зачем? Ведь высшее образование и профессия нужна для того, чтобы добиться лучшего в жизни, а что может быть лучше, чем-то, что хочешь? Тем более, что с профессией зубной техник, прокормиться, как минимум можно, а то и… Я то, пока учился, попрактиковаться успел и в ювелирном деле. Благо с благо-родными металлами научили обращаться. Дурачок? Ну, и пусть – зато счастливый! Кому на Руси то жить хорошо? Дуракам и пьяницам…
Свадьбу решили сыграть 1-го августа 1992 года. Пол года не разгибался – «сына, денег нет, поэтому помогай!» Именно, «помогай», а не «с ума сошел! Никакой свадьбы!» или «заработай сам и сам играй». Взялись за дело споро и дружно. С той стороны участие заключалось в трех или четырех ящиках дефицитной на то время водки, «казенки». С нашей все остальное. Ха! Смешные люди, для станицы даже десять ящиков – это «шо слону дробына»! Нагнали с батяней домашней горилки и потренировались в коньячном производстве. Вина своего было достаточно. Работал в огородной бригаде, где бригадиром был отец Ольги-кумы, чтоб были овощи для стола. Работал по ювелирке, чтоб туфле будущей жене к свадьбе справить. Добывали мясо… В общем работы было много. Но не пугало меня это. Чтоб не углубляться – скажу, что свадьба удалась! Приглашалось где-то 120-130 человек, но кто ж их считать то будет?
3-го я прощался с родным краем, не зная, что там дальше нас ждет. Собрались все друзья. Сидели у костра, пили «благородный напиток» - коньяк (Марина так и сказала – «я пью только благородные напитки», а то, что это за коньяк, дочери заведующей вино-водочным отделом, никто не рассказал), пели песни под гитару. Всполохи желтого света костра выхватывали из тьмы ночи и нашего будущего молодые, добрые и еще наивные лица моих друзей. Но для меня в тот вечер, в ту ночь было только одно лицо. Её, ставшее с её носителем моим законным достоянием и гордостью. Она тоже что-то пела под гитару. И с ней пела моя душа о том, что я счастлив, о том, что исполнилась моя мечта.

Первая брачная ночь состоялась уже на Урале. До этого было не до того. Вернее, мамки, успевшие поругаться на свадьбе из-за недолжного внимания к невесте, создавали такую обстановку, что вариантов не было. На удивление и вопреки всем прогнозам – все прошло хорошо. Может быть, сказался мой, какой-никакой опыт? А начался он с… Может не надо? Тогда пропусти следующий абзац.
Мой семнадцатый день рождения мы с Жекой (познакомились во время вступительных экзаменов), с которым снимали однокомнатную квартиру на двоих, решили отметить бурно. Скинулись и накупили море выпивки – аж трехлитровую банку кислющего Ркацители, продававшегося тогда на улице из бочки, как квас. И… деньги кончились. У Жеки, жутко взрослого и авторитетного – ему было уже 23 года, была любимая девушка, Наташка. Он предложил позвать её с подругой Светкой, чтоб украсить это знаменательное событие (а заодно и приготовить что-нибудь, хоть из топора). Девчонки из кулинарного техникума (ха!), проходили в Краснодаре практику на хлебозаводе – хлеб и булки у нас были! Нажарили картошки, открыли последнюю закрутку с огурцами – пир горой!
Когда все уже чуть ли не икали от выпитой концентрированной соляной кислоты, Жека, волевым решением отправил девчат в ванную, а мне сказал, чтоб я готовился первым, а то квартира то однокомнатная. И тут он по моей красной, но не от вина, морде понял, что я… Этот… как его… «Жека, а может я спать пойду?» - залопотал я, слушая как плещутся эти страшные и такие вожделенные существа, чему то там смеясь. Надо сказать ему спасибо за то, что он не смеялся и не усугубил мой комплекс, а «благородно» позволил мне со Светланой отсидеться на кухне за «светской беседой» и «последовать вторыми номерами». Только мы хлопнули для храбрости и тут вышли они… Фурии… Демоны… Сирены… Ведьмы… Инкубы с суккубами… Мама! Пусть любой мужчина бахвалится своей неотразимостью и сексуальным гигантизмом – не верь! Страшно! И страх этот базируется на неуверенности и сомнении – «смогу ли, все ли правильно сделаю?» Ведь книга в этом деле не лучший учитель, и своя «рука-владыка» здесь не помощник. Хуже и страшней всего для мужика – это вдруг показаться смешным в глазах женщины, потерять лицо, разочаровать или не соответствовать чему-то.
Короче – стресс еще тот. А Жека садюка – представь каково сидеть с девушкой в одном мокром медицинском халате с тобой на кухне, когда за стеной при открытой двери в комнату тако-о-о-е происходит… Странно, но я не подкачал. Когда уже в перерыве сидели вместе на кухне, допивали осадки, казалось уже растворяющей саму банку кислоты, Жека поднял тост за нового настоящего Мужчину. Сидящая на моих руках Светлана так удивленно на меня посмотрела, что я понял, что я Титан! Утром мы пропустили две пары, а вся группа ржала с характерных пятен на халате у Жеки. А тот невозмутимо рассказывал всем, что это я виноват, ведь Света его одевала.