Мой сын был на Крыльях...

Мой сын был на «Крыльях» 5 июля. Когда жена брала ему два билета, у меня в груди что-то неприятно ёкнуло, и я стал возражать против этого. Но так как все было на уровне интуитивном, возражал я вяло и, конечно, убедить её я не смог.
А дальше цепь случайностей прямо вела его в эпицентр взрывов. Опоздала на встречу девушка, с которой он пошел на фестиваль; совет встреченного знакомого идти к дополнительному проходу, в который они, конечно, не прошли. А дальше возвращение к главному проходу, а потом только небольшая проплешина в толпе и его природная координация движений и ловкость увели его на пятьдесят метров от взрыва.
Но мертвые изуродованные тела он увидел. Я сам служил двадцать пять лет на Флоте, один раз утонул вместе с кораблем и два раза горел. У меня в двадцать два года появилась первая седина. Я много чего видел. Но гору изувеченных трупов детей я не видел никогда. А он в свои семнадцать лет уже видел.
Я верю в него. Я верю, что страх не поселится в его душе. И у меня страха нет. А есть безумная жалость к погибшим детям.
Молодые, красивые и нарядные они шли на праздник, а встретили нелепую и жестокую смерть, и теперь их изломанные и изуродованные тела лежали на окровавленном асфальте. И девочек-шахидок, вырванных из семей и жизни, мне тоже жаль. Мои мысли уже который день крутятся вокруг этого, и слезы текут по моим «щетинистым мордасам», и я не могу остановиться и не плакать.
Что же это за люди, которые, отрабатывая арабские деньги, забирают девочек из семей, уродуют им мозг, надевают на них пояса шахидов и отправляют убивать других детей? Да и люди ли это? Это уже не люди. Это – мерзкие твари, которые давно уже утратили право называться людьми. Я представляю, как эти сутенеры торгуются с арабами, подторговывая своими женщинами и Родиной. «Э, - говорит одно мерзкое двуногое животное другому. – Я пять девок тебе поставил, а ты мне штуку баксов не доплатил.» Эти животные не имеют право называться людьми, не имеют права называться чеченцами.
Эти мерзкие твари сидят на своих мешочках с деньгами и, поглядывая на подрастающих девочек опытным сутенерским взглядом, прикидывают, сколько денег принесет каждая девочка, если её отправить на смерть. «Ты борец за независимость Чечни и мусульманской веры,» - говорит ему сытое западное общество, страшно опасающееся, что эта «борьба за независимость» перекинется в Европу. «Кто? Я? Ага,» - отвечает это животное, судорожно пытаясь вспомнить, что такое «Чечня», что такое «вера» и что такое «независимость», и радуясь, что такой имидж повысит оплату его услуг. И это с ними нас призывают договариваться Европа и некоторые политики?
Нет!! Не спасут этих тварей ни мешочки с деньгами, ни помощь продажных политиков, ни крокодиловы слезы Европы. Не имеет права чеченский народ считать этих выродков своими соплеменниками. Не виноваты чеченские старики и старухи, всю жизнь тяжело трудившиеся, что История распорядилась так, что арабские деньги, притворные стенания западного «гуманного» общества сошлись сейчас в Чечне, и эти нелюди действуют так. Это горе и чеченского народа тоже. Но этот народ должен сделать свой выбор, с кем ему быть – с людьми или нелюдями.
Я был там после взрыва. Я видел разных людей, пришедших почтить память погибших. Больше всех меня потряс мальчик лет семнадцати. На голове его были наушники плейера, он что-то слушал, тряс головой в такт музыке, а по щекам его катились слезы. Это не был страх, это было горе по погибшим знакомым или незнакомым ему людям.
И мы не боимся. Мы скорбим.
«Карать! Всех на дно!» - кричит герой фильма «Торпедоносцы». «Мочить в сортире» - дал команду президент. И это правильно.
Я верю, что так и будет. Я верю, что чеченские мальчишки и бородатые крестьяне, бродящие с автоматами по лесам, по амнистии вернутся домой. Но я верю также, что все организаторы этих взрывов, все те, кто арабские деньги брал, кто девушками торговал, кто хладнокровно наблюдал, как две девушки шли на смерть, чтобы унести жизни наших детей, будут уничтожены, как были уничтожены все исполнители убийства израильской олимпийской команды в Мюнхене.
Я верю в это.
Иначе жить будет очень тяжело.