Пропавший рояль

       После службы в Германии я обосновался под Ленинградом. Луга — город хоть и маленький, но вполне знаменитый. Казалось бы уж чего-чего, а истории в Луге предостаточно. Как-никак Петербургская дача! И все же, наверное, нужны городу и писательское перо, и зоркий глаз кинолетописи, и кисть живописца. Нужны потому, что время нынешнее энергично выталкивает на поверхность из самых своих потаенных глубин все новые и новые факты и имена, за которыми стоят судьбы хорошо известных людей, открывающиеся для нас в совершенно неожиданном ракурсе.
       Впервые историю о загадочно пропавшем из Лужского музея рояле Н. А Римского-Корсакова я услышал много лет назад от секретаря районного отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Тогда же мне были показаны и старые фотографии Ольгиной церкви на Лангиной горе, где в тридцатые годы размещался Лужский краеведческий музей. На месте нынешней стеклянной коробки винного магазина стояло некогда дивное сооружение деревянного зодчества, в прекрасной простоте и строгости горделиво хранившее традиции лучших мастеров русского севера.
Время тогда (март 1989 года) было напряженное - шла усиленная подготовка к юбилею композитора Мусоргского. Но история с роялем запала мне в душу, и всякий раз, проезжая у Лангиной горы, я мысленно возвращался к старым фотографиям Ольгиной церкви и ее загадкам. В конце концов, я пришел к мысли о том, что обязательно должен попытаться раскрыть эту тайну и отыскать бесследно исчезнувшую культурную реликвию.
       К тому времени я знал, что снимая дачи под Лугой, Николай Андреевич всегда брал инструмент напрокат у Мюльбаха, и мысль о том, что рояль из экспозиции музея принадлежал ему лично, казалась мне сильно преувеличенной.
Сомнения мои рассеял редактор «Лужской правды» Василий Иванович Суворов. Старый газетный волк, он знал район и его историю как свои пять пальцев и охотно рассказал, что поисками рояля серьезно занимались краеведы, что рояль хорошо помнят лужские старожилы, и что попал он в музей из какой-то усадьбы во времена, когда директорствовал там Борис Михайлович Михайлов. Я сделал запрос в областной архив и вскоре пришел ответ.
АРХИВНАЯ СПРАВКА
(от 9.11.89 г. № 140)
«...В некоторых документах архивного фонда Лужского окружного отдела народного образования, в автобиографии Михайлова Бориса Михайловича указано:
с 1 июля 1925 г. — заведующий Лужским музеем местного края; с 1 октября 1927 года — лужским окружным музеем краеведения при Лужском окружном отделе народного образования».
Директор архива Пантелеев В. Ф.
Стало совершенно ясно, что редактор ничего не напутал, и что именно Михайлов был директором Лужского музея в то время, когда там оказался рояль Римского – Корсакова.
Отыскалась в редакционных архивах и старая пожелтевшая фотография.
На ней несколько немудреных стендов с экспонатами, макет деревенской избы да крестьянский стол с предметами домашнего обихода. По стенам развешаны старинные портреты в рамках, а под высокими сводчатыми потолками Ольгиной церкви на причудливо изогнутых ветвях и сучьях живописно рассажены чучела птиц и зверей, обитавших в здешних краях еще совсем недавно...
Примерно так выглядел в двадцатые годы Лужский краеведческий музей на Лангиной горе, таким увидел его фотограф, поставивший в центре кадра фигуру человека в зимнем пальто и шапке с завязанными на затылке клапанами. Фотография вышла мелкая, и разглядеть в лицо человека по ней было трудно. Помог известный в Луге коллекционер и знаток старой фотографии Юрий Васильевич Андреев. С его помощью отпечаток увеличили, и я получил дубликат размером 24x36 сантиметров с достаточно четким изображением. Теперь я мог хорошо рассмотреть человека, о котором без малейшей натяжки можно было сказать: Борис Михайлович Михайлов. Это он спас разграбленные из усадьбы Римского-Корсакова реликвии, собрав их по окрестным деревням и доставив в Лугу. Но, впрочем, пусть лучше говорят документы, запечатлевшие то далекое от нас время, а вы, читатель, судите сами, мог ли такой человек быть причастным к исчезновению рояля.
АРХИВНАЯ КОПИЯ.
Отчет о командировке в Любенск Б М Михайлова
«В Плюсский РИК я прибыл 11 сентября с. г. 12 сентября рано утром я отправился в имение Ретени, где с большим трудом отыскал то зачем приехал. Архив оказался в старом амбаре, перемешанный с разным хламом, причем многие ящики и корзины были вскрытыми, а содержимое исчезло. Все же мне удалось собрать часть архива весом до 100 килограмм.
После работы в Ретенях я направился в совхоз Гривцево, где предъявил свои документы и выяснил, что имение Любенск принадлежит совхозу, откуда я запасся соответствующими документами... Оказалось, что имение по некоторое время... было спорным по принадлежности, и совхоз Гривцево вывез все имущество того дома, где жил композитор Римский-Корсаков... Рояль оказался в квартире зав. совхозом товарища Вейнберга, за 14 км от прежнего местонахождения. Согласно учету 1926 г. не оказалось обстановки композитора, одного портрета, солнечных часов и 6 картин и цветных гравюр в старинном паспарту. Мои поиски указанных предметов оказались тщетными... В отношении рояля зав. совхозом Гривцево указал на то, что совхоз подчиняется непосредственно ОБЗУ, и распоряжения Лужского ОНО и Плюсского РИК, а для него не действительны... Мне пришлось сослаться на соответствующий декрет. Он заявил, что рояль взят на учет Главнаукой, поэтому он выдать (его) не может, тогда я попросил показать мне охранную грамоту, которую он мне так и не показал. После этого разговора мы составили акт на предмет передачи в Лужский музей рояля композитора, в каковой мы присовокупили и прочее имущество, которое я 13 сентября... от станции Плюсса сдал в багаж и отправил в Лугу.
Зав. муз. Б М Михайлов. 13.Х.29 г.»
Далее шли подписи: директор архива Р. П. Давыдова, зав. Отделом С. Г. Красноцветова.
Таким образом, дата поступления рояля в Лужский музей была установлена уже документально, а мысль о причастности Михайлова к пропаже экспонатов я выбросил из головы. Нужно было все начинать заново.
       Почти в это же время мне рассказали давно отстоявшуюся в Луге версию о том, что рояль вместе с другими ценностями, разграбленными под Ленинградом, был увезен фашистами на чужбину. Позже, уже в ходе поисков, я узнал, что батальон особого назначения «Гамбург», вторая рота которого была придана группе армий «Север», а точнее 18-й армии, одну из своих баз имел под станцией Сиверская. А ведь это совсем недалеко от Луги, и я понял, что версия о вывозе рояля в Европу нуждается в самой тщательной проверке. В задачу батальона «Гамбург» в России входило (цитирую приказ Риббентропа) «...основательно прочесать все научные учреждения, институты, библиотеки, музеи, дворцы, перетрясти архивы и накладывать руку на все, что имеет определенную ценность...». Вторая рота (или группа ООНК) этого батальона и действовала в южных пригородах Ленинграда, осуществляя свою варварскую миссию и имея своих представителей в частях, непосредственно захватывающих населенные пункты. Значит был такой представитель и в Луге.
Руководил действиями группы майор фон Кюнсберг, консультантом по вопросам отбора подлинных ценностей искусства был полковник граф Золмс Лаубах. Не в этой ли компании объявился тогда в родных местах в форме немецкого офицера последний владелец «Вечаши» - мемориальной усадьбы Римского-Корсакова? Собрав колхозников, он долго выспрашивал про разграбленное имущество, а уезжая, приказал к своему возвращению снести все обратно в барский дом. Уехал, да так и не вернулся. Не потому ли, что отыскал все, что ему было нужно, в захваченной фашистами Луге, в местном краеведческом музее?
Вполне вероятно...
Я занес эту идею в рабочий блокнот, и набросал небольшой план для работы, решив вести поиск параллельно с основной версией - красивой и романтичной легендой о том, что рояль перед самой оккупацией надежно спрятали лужские патриоты.
Эта версия, на мой взгляд, имела более веские основания.
Во-первых. Вполне логично предположить, что Луга готовилась к возможной оккупации загодя. Все, что можно было вывести, эвакуировалось, но ведь многое просто пряталось на местах, закапывалось в землю, до лучших времен маскировалось под домашние вещи, не имеющие особой ценности.
Во-вторых. Луга, всегда бывшая дачной местностью для ленинградцев, наверняка, изобиловала в то время пустующими особняками, в которых можно было укрыть что угодно, не подвергая отсутствующих хозяев ни малейшему риску и даже не ставя их в известность. И уж, конечно, сделать это могли люди, знающие цену музейным экспонатам и понимающие что к ним может возникнуть повышенный интерес. Так что запутать следы рояля могли весьма и весьма основательно, доверив тайну строго ограниченному кругу лиц, или даже единицам — так надежнее. Но при этом возрастал риск утраты того волшебного ключика к тайне сокровищ, который повисал на тоненькой ниточке одной или двух человеческих жизней. Оборвись та ниточка, и будет тот же рояль стоять на самом видном месте неопознанным, пока не сгинет во времени...
Значит, нужен был какой-то сигнал или особый знак, неподвластный ходу времени, который помог бы разгадать тайну пропавших экспонатов в будущем. Так в мое поле зрения попали две копии, а точнее, два подлинника (и совершенно одинаковых) картины художника Я. Л. Львова, на которой изображен небольшой и аккуратный дачный особняк с мансардой, где во времена оккупации располагалась немецкая железнодорожная комендатура.
Не тот ли это самый сигнал, предположил я тогда, узнав, что из особняка вечерами часто доносились звуки музыки. Уж не под музейную ли редкость распевали свои скрипучие сентиментальности гортанные немецкие офицеры?
Вскоре выяснилось, что дачный особняк этот, до войны принадлежавший ленинградскому академику Тищенко, после его смерти был продан, а рояль, мебель и библиотека были завещаны покойным толмачевскому детскому дому. Документально этого установить не удалось, но зато выяснилось, что при исполнении завещания рояль и кресла были перевезены с дачи Тищенко в городской Дом культуры, где и благополучно затерялись, будучи даже не оприходованы по книгам учета.
Мысль о том, что по вине бумажных душ ценная реликвия могла попросту оказаться в куче мусора, буквально лишила меня покоя, и обратился к властям города с просьбой об инвентаризации имущества Дома культуры. Ожидая результатов ревизии, я принялся отрабатывать архивные документы по деятельности батальона «Гамбург», но вскоре произошло событие, отодвинувшее обе рабочие версии на второй план. На одну из публикаций в «Лужской правде» отозвался живой свидетель интересовавших меня событий.
       Получив в редакции адрес, я немедленно отправился знакомиться, заранее настроившись на все возможные повороты в предстоящей беседе. Однако сомнения мои были напрасны. Свидетель оказался человеком, хотя и в преклонном возрасте, однако весьма решительным, и в первую же встречу рассказал мне историю об украденном из музея рояле во всех подробностях и без всякой оглядки. И все же из осторожности я и сейчас не стану называть его имени. Много ли надо старому человеку, чтобы сердце вдруг начало стучать с перебоями? Тут и одного анонимного звонка предостаточно.
Оказывается, рояль из музея на Лангиной горе был вывезен еще в 1935 году, и именно ему, тогда еще совсем молодому человеку, довелось сделать своими собственными руками. Нанял его тогдашний директор музея на поденную работу — возить на лошади доски для нового забора. Фамилия директора не запомнилась, но выглядел он довольно интеллигентно и солидно по тем временам. Росту был среднего и ходил в светлом костюме, попыхивая ароматным табаком. Работу контролировал редко, и было похоже, что она его не очень-то и волновала. Однажды вечером, похвалив за сделанное, предложил отвезти на вокзал багаж, посулив двадцать пять рублей, — деньги по тем временам довольно большие. Этим багажом и оказался рояль, вещь дорогая и красивая, чем и запомнилась. Под присмотром директора рояль вынесли из музея, погрузили на телегу и отвезли на вокзал, где и сдали в багажное отделение. Заплатив за работу, директор отправился оформлять документы, а трое участников событий, получив обещанное вознаграждение, решили гульнуть, гадая весь вечер куда же уехала такая дорогая и красивая вещь. Наконец, пришли к выводу, что скорее всего в Ленинград. Так выходило по поездам. Но, к сожалению, адрес для них остался неизвестным, как неизвестна нам и фамилия осуществившего эту акцию человека.

( Продолжение следует)