Русский барин

Вставши однажды утром с постели, я осознал себя русским барином. В голове были мысли, и складывались они именно так, и выходили одна из другой, как могут складываться только у русского барина и ни у кого другого. Я подумал, как хороша в такой час тетеревиная охота. В утреннем туманце, где-нибудь на опушке. Не слишком далеко от барской усадьбы. Крепостной Никита поднимает дичь, а я стою с ружьем, поднятым к груди и жду. Другой крепостной, Савва, придерживает невдалеке мою лошадь, чтобы не понеслась после выстрела. Уже осень, но еще теплая. После ночного зябкого дождика свежо и пьяно пахнет прелым влажным лесом, который весь, упал к тебе в ноги – всей своей листвой, как будто целая деревня, утром, с похмелья бьет челом и просит у барина пощады за недавние гульбища и бесчинства, и плачет еще пьяными слезами. Чу, взлетает тетерев! У тебя перехватывает дух от возбуждения и решимости, ты впиваешь металл курка себе в пальцы, чуть закоченевшие в ожидании….. п-а-х! - старинно, значительно, гордо произносит ружье. Твой, еще отцовский ремингтон, сжигает добрый патрон, набитый Никитой, с огромным клубом дыма. Его запах удивительно подходит всем этим русским ароматам русского утра в лесу. Ты вспоминаешь при этом мельком давнюю службу в полку, легкую кампанию по усмирению поляков, которых вы с товарищами славно попугали своей пальбой. Потом вереница балов в Варшаве, молниеносный роман с панночкой, дуэль с ее мужем так, для виду, на тридцати шагах, где он, старый олух, промахнулся, а ты легко ранил его в ляжку – для острастки – знай, мол, русского офицера. Как, потом, вы пили пунш с утра и до самого вечера в полку за удачную дуэль, а ты клялся, что похитишь эту полячку и увезешь к себе в деревню в виде трофея…. Вот тетерев, покаянно сложив крылья, падает в траву, и твоя сучка Марсель, шальная от счастья и гордости за хозяина, несется с лаем подобрать дичь. Тетерев хорош – нагулян и весь лоснится. Перо его того незабываемо жемчужно-бархатистого серого цвета, какой поражает в глазах русских красавиц. Но при этом подбрюшье – иссиня - черное. И ты, слегка дрогнув своим собственным подбрюшьем, вспоминаешь того же цвета глаза заезжей француженки, с которой закрутил в Москве года четыре назад. Роман был бурный и жгучий, как вспышка пороха, француженка исчезла, испарилась, как дым, должно быть, сурово призванная мужем в Париж, а ты, раненый в сердце, отлеживался в деревне целое лето. И осталось от нее только имя, которым ты назвал щенка любимой борзой – Марсель…. Тетерев, удивительным образом, оставаясь дичью, при этом услужливо напоминает тебе разные приятные выкрутасы жизни. Точно сама русская природа услужливо предоставляет себя русскому барину для привычной славной утехи с добрым ружьецом в его собственном лесу.