24

Так кузнец взял неряшливо сделанный
меч, и начал калить его докрасна, потом бить, потом
опускал в ледяную воду, накалил,
распластал, и
остудил.
И настал мир для меча, который наконец-то принял
свою сущность.
Тот, кто купит его, чтобы убивать,
будет несчастнее.
Потому что меч не знает ярости.
Если он мог быть острым так же, как округлым,
и стал острым,
То недальновиден кузнец.
И если меч найдёт мечтатель Кихато,
значит, меч будет взрослее хозяина.
Будь слово живым, оно бы поднялось до небес светлой дымкой задолго до того, как голоса, обвившиеся вокруг музыки, получили свою новую жизнь.
Когда слушаешь Баха, понимаешь, как музыка, должно быть, боялась Бетховена с его стихийной, разрушительной страстью,
Не просто огонь - его самое сердце. Лава. Центр Земли с его древней силой, пугающей, словно ступа Бабы Яги.
И остаётся только не знать, как Бетховен мог нести в себе такое, удерживать столько чувств зараз.
Но так уж получилось, что другие люди не настолько сильны.

Минотавр и Ариадна стояли так близко, что их цвета смешались и тени стали серыми. Оказалось, что с самого начала у них были лишь маленькие проекции времени и пространства на их жизни, и каждый считал свою картину истинно верной и тянул другого в свою сторону.
Два кусочка бесконечного полотна мира, упоённые тем, что имели, растрепались и потеряли чёткость.

А потом проснулся Тесей, гордый и прекрасный, непоколебимый, занесённый в скрижали мифологии Тесей, и нашёл в лабиринте пути ниток, забытых Ариадной для единственного в мире зверя, который долго не желал принимать и наконец-то принял свою душу, страстную, как страстен древний мир, и сильную, как силён зверь с налитыми кровью глазами. И Тесей, незыблемый и яркий, разрешил такой закостенелый спор между безупречной и тщеславной Ариадной и несчастным заблудившимся бычком.

Пробегая с плоскости на плоскость, словно нет законов надо мной, я... пою. Как будто крылья могут вырасти в груди, чтоб там порхать. Как будто кончились слова и можно петь без них, как статуя поёт, застыв и трепеща внутри, как расцветает роза, оставленная в томике Шекспира,