Верблюжий рай

Всходило солнце.
Тоскливо летел над пустыней голос первого муэдзина. Бедуины распростерлись на земле, обратив лица к востоку. Ахмед улегся, распластав на песке все четыре лапы. Всю прошедшую ночь и еще много других ночей он волок на своих горбах уйму ковров и благовоний и порядком устал.
Багровея, в золотом венце, солнце начинало свой неспешный знойный путь. Ахмед закрыл глаза…
Он лежал на широкой шелковой подушке нежно-персикового цвета. Изредка вытягивая шею, хватал с золотого блюда рахат-лукум. Еще один мутно-розовый кусочек, еще один, и все, уговаривал он себя.
Над ним мягко шелестели апельсиновые деревья. Где-то неизмеримо высоко расстилался шелковый шатер неба. Рахат-лукум вызвал жажду, и Ахмеду очень захотелось сорвать с ветки солнечный апельсин. Но не успел он додумать это мысль до конца, как крупный сверкающий плод сам собой сорвался с ветки и плавно приземлился около его правой лапы. «Чудеса, – подумал Ахмед. – Настоящие чудеса…»
Прямо перед ним хрустально журчал ручей. Ахмед невольно залюбовался отражением своей довольной морды в прозрачно-серебристой воде. «Какой же я все таки красавец…».
Его внимание внезапно отвлекло нечто странное. Откуда-то струилось яркое серебряное сияние. Вдобавок явственно слышался шелест фонтана. Ахмед оторвался от ручья и неохотно повернулся, разыскивая источник света.
Где-то далеко (а может быть, и не очень – трудно было определить на глаз) в небольшой роще бил фонтан. А рядом, в тени деревьев, стояла белая фигура, светившаяся серебром.
«Ангел», – решил Ахмед, всегда мнивший себя набожным и благочестивым. Особого трепета, впрочем, он не ощутил и вернулся к лукуму. Вскоре серебро померкло, а фигура исчезла, но Ахмед не заметил этого.
Кто-то назвал его по имени. «Опять отвлекают, – с досадой подумал Ахмед. – Ни минуты покоя…»
Но, повернув голову, Ахмед с радостью увидел возлежащего рядом Али, обычно идущего в караване вслед за ним.
– А ты как сюда попал? – спросил Али после дружеского приветствия.
– Не знаю, – честно признался Ахмед. – А ты?
Али зевнул. На его морде явно обозначилось презрение.
– А за этими кто будет смотреть? Хайям, что ли?
Ахмед не понимал, как он раньше не заметил бредущих по противоположному берегу ручья людей в чалмах. Бородатые и оборванные, они выглядели исхудавшими и изможденными, а ноши на их спинах – непосильными.
– Хотим есть! – ныли они.
– Жрите колючки, – ответил Али и засунул в открытую пасть кусок шербета.
– Хотим пить! Воды, во имя Аллаха, воды!
– Мы тоже хотели пить, – равнодушно заметил Ахмед.
– Но у вас есть горбы, способные сохранять жидкость!..
– И у вас будут, – пообещал Али.
– Давай, поворачивайся! – гаркнул кто-то.
– Вот именно, поворачивайся. Нечего тут разглагольствовать, – проговорил Ахмед, не открывая глаз.
– Ахмед!
– Да… – протянул он. – Я лежу в раю, на шелковой подушке, и ем шербет, а ты там себе давай…
– Сын шайтана! – заорал бедуин и со всей силы хлопнул его по заду. – Вставай!
Палило солнце. Пустыня была бесконечна.