Из книги воспоминаний 14 Штатный преподаватель. Мы

Штатный преподаватель. Мы пишем первую книгу.
       В предыдущей главе я рассказал, что получил предложение от руководства Одесского мореходного училища перейти туда штатным преподавателем. Предложение было для меня лестным, так как я был его выпускником и демонстрировало, что за четыре года работы по совместительству я проявил себя неплохо.

    Мне надо было в ближайшие несколько дней время либо согласиться, либо отказаться. В силу своего характера с юношеского возраста я привык принимать так называемые судьбоносные решения самостоятельно. Естественно, что я рассказал в семье о предложении, но, как всегда, не просил от своих домочадцев совета.
 
       Я стал рассуждать, что "за" и что "против". Я вспомнил, что Алексей Алексеевич Игнатьев в своей очень интересной книге воспоминаний "Пятьдесят лет в строю" писал, что перед решением вопроса, переходить ли ему после февральской революции на сторону Временного правительства или отказаться от российского гражданства, разграфил чистый лист бумаги на две части и записал все "pro" и "contro".

      Передо мной не стоял такой принципиальный выбор, как перед графом Игнатьевым, но я подумал, что можно тоже попробовать разграфить чистый лист пополам. Я не стану перечислять всех доводов за и против перехода, но после того, как я свои размышления систематизировал на бумаге, пришёл к выводу, что от предложения отказываться не стоит. Дальнейшая моя жизнь, на мой взгляд, подтвердила правильность принятого решения.

     Я встретился с заместителем начальника по учебной части Спиридоном Михайловичем Топчим, и мы обговорили условия моего перехода, в том числе, о том, что училище напишет начальнику порта письмо с просьбой откомандировать меня с 1сентября 1963 года. Топчий пригласил на первое в моей жизни заседание педагогического совета.

     С учётом того, что мой проиводственный стаж составил в 1963 году 6 лет, то по закону он засчитывался в педагогический и тогда моя педагогическая ставка (18 часов в неделю), как преподавателя со стажем более 5 лет, составляла аж 80 рублей. Начинающий преподаватель, учитель в школе получал, как и сменный механик в порту, 72 рубля. Это, конечно, были очень низкие ставки для специалистов с высшим образованием.

     В конце 1961 года Хрущёв провёл в стране денежную реформу со снижением ставок и цен в 10 раз. При этом сталинские купюры образца 1947 года разновеликие и по виду похожие на царские, были заменены на маленькие и абсолютно одинаковые по размеру. В результате реформы резко уменьшались расходы государства на изготовление денежной массы. Выдающийся царский министр финансов Витте утверждал, что чем валюта меньше по номиналу, тем она ценнее, но в Союзе это утверждение не подтвердилось.
       
      В порту перед переходом в училище моя ставка была 130 рублей, но с ежемесячной премией и другими доплатами доходила до 200 рублей. В то время это были приличные деньги. Топчий предложил мне немного больше полторы ставки, плюс руководство цикловой комиссией эксплуатационной специальности, поскольку у меня был диплом эксплуатационника, полученный в училище, плюс заведование кабинетом и плюс классное руководство группой эксплуатационников первого курса.

       Читать я должен был пять дисциплин, по своей специальности три: "Теплосиловое оборудование подъёмно-транспортных машин", "Электрооборудование подъёмно-транспортных машин, и "Техническую эксплуатацию и монтаж подъёмно-транспортных машин", а также два общетехнических предмета: «Машиноведение» и "Черчение".

       Я пригласил своих друзей из порта и училища в ресторан гостиницы "Красная", и мы там в тёплой дружеской компании отметили мой переход.
       
       В конце лета на 90-м году умерла бабушка жены. Это было начало послевоенных потерь в нашей семье.
 
       Отпуск у преподавателей заканчивался за 4-5 дней до 1 сентября. Интересно отметить, что в Союзе существовала правовая норма, по которой с завершением учебного года всех преподавателей учебного заведения как -бы увольняли. Бухгалтерия с ними полностью рассчитывалась, однако им сообщалась педагогическая нагрузка на следующий учебный год. На новый учебный год их снова как бы принимали на работу. Зачем нужен был такой порядок, я не знаю по сей день. Но теоретически с любым преподавателем можно было законно расстаться, мотивируя тем, в следующем году отсутствует педагогическая нагрузка по читаемым им дисциплинам.

     Состав преподавателей ежегодно представлялся для утверждения в руководящие партийные органы, которые прослеживали соотношение партийных и беспартийных, национальный и возрастной состав. В училище по достижению шестидесяти лет преподавателей без промедления выпроваживали на так называемый заслуженный отдых
 
       В конще августа я впервые присутствовал на педагогическом совете. За 28 лет работы штатным преподавателем я высидел множество педсоветов, но с каждым годом это становилось для меня всё более мучительным. После заседания у меня возникало ощущение, что я перетаскал вёдрами тонну угля, как это было раз на Греческой, когда у нас ещё не было парового отопления, и мы углём топили колонку. Уголь я получал в порту по сниженной цене. Машина сбрасывала тонну у дворовых ворот и надо было вёдрами как можно быстрее перетаскать на второй этаж.

       Но на первом педсовете я с интересом разглядывал сидевших в актовом зале мужчин и женщин, как уже своих коллег. Впервые я видел их всех вместе. Одних я знал давно, это были мои бывшие преподаватели, с некоторыми я познакомился за предыдущие четыре года совместительства, а с остальными предстояло познакомиться. Но у меня был добрый путеводитель и советчик в новой обстановке -Саша Ретман, который, я чувствовал, был искренне рад моему переходу из порта в училище. Саша был ведущим преподавателем специальности, так как читал одну из основных дисциплин "Подъёмно-транспортные машины и механизмы".

    До конца своих дней, он умер в 1997 году, не дожив трёх месяцев до своего 70-летия, был мне хорошим другом и соавтором. Кстати, он интуитивно не ошибался в человеческих качествах людей, я это мог наблюдать на протяжении всех лет совместной работы. Его характеристики были предельно кратки и точны. Иногда мне казалось, что он не прав. Но жизнь, как ни странно, потверждала его первоначальную оценку.

       1 сентября 1963 года было воскресеньем, и я использовал этот дополнительный день, чтобы как можно лучше подготовиться к понедельнику. Солнечным утром 2-го сентября всё училище было построено во дворе экипажа на Канатной № 42. Вот заиграл оркестр, руководимый всё тем же прихрамывающим дирижёром Янусом с гордо выпяченной грудью. Он внешне долго не старел и продолжал быть изысканно галантным с дамами, как и в те годы, когда я был курсантом.

       Под торжественные звуки марша знаменоносец и его ассистенты пронесли училищное знамя вдоль строя и замерли в голове колонны. Начальник училища Николай Александрович Костенко, пожилой и представительный морской генерал, поздравил всех с началом нового учебного года и пожелал успехов. Затем строй под звуки марша направися из экипажа, минуя Канатную, по Успенской, Маразлиевской и Барятинскому переулку в учебный корпус. Здание экипажа на углу Канатной и Успенской было построено сравнительно недавно, но уже тогда не соответствовало современным требованиям курсантского общежития.
       
       Моё расписание занятий предусматривало 36 часов в неделю, шесть дней по 6 часов каждый день и на трёх курсах: на первом -"Черчение", на втором "Машиноведение", на третьем- Теплосиловое и электрооборудование, на четвёртом- "Техническая эксплуатация и монтаж подъёмно-транспортных машин", всего, как я уже отмечал, пять разных дисциплин, на разных курсах, в разных группах и, соответственно, не менее трёх ежедневных подготовок к занятиям.

       Черчение вместе со мной вела Лидия Павловна Черепанова, молодая, симпатичная и доброжелательная женщина. Мы работали одновременно в одной аудитории, только курсанты были разделены на подгруппы. Поскольку я был начинающим преподавателем черчения, то объяснение на уроках вела она, а затем каждый из нас консультировал курсантов своей подгруппы и принимал готовые задания. У меня с Лидой сразу же установились приятельские отношения.

       Лида была на пару лет старше меня, родом из Николаева, там она закончила кораблестроительный институт. Её муж Борис Васильевич Черепанов, молодой парень, в то время работал уже заместителем начальника по эксплуатации крупнейшего в Союзе Черноморского пароходства, то есть он был первым заместителем начальника. Жили Черепановы, как и мы, на Греческой улице , но на углу Ришельевской, в новом доме.

     Этот дом построили вместо разрушенного в войну и проектировал известный в Одессе архитектор Топуз. В его проекте на углу крыши была предусмотрена декоративная башенка-ротонда. Она была уже возведена, как вышло известное хрущёвское постановление об излишествах в архитектуре. Рассказывали, что от Топуза как-будто бы требовали, чтобы он эту башенку убрал, но она благополучно осталась и приятно выделяет этот дом.

       В семье Черепановых было двое сыновей и Лидина мама- пенсионерка, бывшая школьная учительница. Мы дружно работали в паре несколько лет, пока Лидия Павловна с Борисом Васильевмчем не уехали в Италию. Борис работал там морским агентом от Черноморского пароходства. Тогда как раз строили в Тольяьятти Волжский автомобильный завод и важно было обеспечить комплектные перевозки оборудования завода морем. Из далёкой Италии Лида присылала нам с Сашей поздравительные открытки, передавала оказией виски и сигареты. Когда в 1971 году у нас родился Игорь она пришла с Борисом нас поздравить, хотя мы уже почти совсем не контактировали.
     
       Лида стремилась сохранить дружеские отношения и после возвращения из Италии, но высокое служебное положение её мужа, а значит, и разница в материальном положении семейств, как-то сдерживало меня в поддержании дружеских контактов с милыми Черепановыми. Потом Бориса Васильевича перевели в Москву в министерство морского флота и вся семья перебралась туда.

     Первый год работы в училище, да и последующие несколько лет оказались для меня очень напряжёнными. Во-первых, прочитав шесть часов, я бежал домой, чтобы приготовиться на завтра, особенно по предметам, которые я в том учебном году читал впервые, а, во-вторых, я начал писать учебник пока один, без Турецкого. Мы должны были представить его в издательство через два года, летом 1965.

       Во втором семестре дополнительно к занятиям на стационаре у меня появились лекции на вечернем отделении, которое размещалось на судоремонтном заводе №1. В те дни, когда мне надо было читать на заводе, день складывался ещё более напряженно. Вечерникам рассказывать было сложнее, но я, в основном, не испытывал трудностей, помогал шестилетний опыт работы в порту.
 
       Ретман проинструктировал меня, как проводить заседания цикловой комиссии, и это оказалось не столь хлопотным, как оформление протоколов. За мной числился кабинет эксплуатационной специальности, но помещения для него не было, так что дело сводилось пока лишь к составлению семестровых планов работы несуществующего кабинета .

       Более хлопотным было классное руководство. Будучи курсантом я не ощущал роли классного руководителя, основным воспитателем являлся командир роты, военно-морской офицер. В связи с сокращением Хрущёвым армии и флота на 1 миллион 300 тысяч в училище сократили офицеров и роль классного руководителя возросла. Мне эта работа была не по душе, я не любил копаться в душах моих подшефных, как это любили это делать наши женщины. Я считал, что основным вопитывающим фактором является личный пример и всегда придерживался этого. Я старался честно выполнять эту функцию. Преподавателей, которые не хотели заниматься классным руководством, один из начальников училища называл урокодателями, а другой -презрительно профессорами.

    Не могу не привести выдержки из полученных недавно писем от Владимира Байдалина. Одно- моему сыну, второе-мне.

Привет Игорь! Увидел твою фотографию и сразу же тебя узнал. Как поживает твой отец Владимир Самойлович? Большой ему привет от его благадарного ученика Байдалина Владимира. Никогда не забуду, как В. С. пришёл на пару полностью охрипшем, молча с нами поздоровался и стал писать на доске о том, что говорить сегодня не может, но урок проведёт, излагая тему мелом на доске. Меня этот поступок потряс. Я не встречал в своей жизни такой ответственности за свой труд, как у твоего отца. Этот урок запомнился мне на всю жизнь и часто давал мне силы делать дело, когда обстоятельства говорили - отдохни, полежи, расслабься.

Второе письмо он написал мне:--
  Владимир Самойлович, добрый вечер. Пишет курсант ОМУ ММФ 1984 -1988гг выпуска Байдалин Владимир... Прошло 20 лет. В течении которых каждый из нас жил своей жизнью, лишь иногда вспоминая прошлое, не надеясь его вернуть. Сейчас всё по другому - мы уже строим планы как встретимся в этом году. Я, Акманов Шамиль, Жмурко Василий и Бислимаки Сергей после окончания училища уехали в Калининград на Балтику в торговый порт. Я и Шамиль начали трудовую деятельность на должности сменных механиков. Он крановой механизации, я малой . Василий пошёл стивидором, Сергей зав. складом. Сколько раз корил я себя, что был невнимательным на Ваших уроках, сколько бесценной информации пролетело мимо ушей. Сейчас пытаюсь донести своим детям важность образования, важность тех знаний, которые Вы, благословенные Богом преподаватели, доносите до юных сердец. Прав был наш командир майор Ягупов, когда сказал, что мы будем вспоминать годы училища, как самые лучшие годы своей жизни. Спасибо Вам Владимир Самойлович,что смогли дать нам не только знания, но и частицу Вашего доброго, мудрого и благородного сердца.
       С уважение Ваш ученик Байдалин Владимир.
 
    Подобных писем было немало и не скрою,что подобное читать через двадцать лет не только приятно, но, как говорят люди искусства «волнительно». Я понимаю насколько эти высказывания экзальтированы. Но я рассуждаю от противного, ведь можно было в подобных письмах изложить и какие-то свои обиды и претензии. Я был преподавателем не из добреньких.

   В первой группе, где я был классным руководителем, мне во многом помог её бывший старшина Володя Дубина. Он к тому времени был уже достатояно взрослым парнем. После отличного окончания училища, Владимир Павлович закончил институт и со временем стал начальником отдела труда и зарплаты Одесского порта. Комсорг этой группы Саша Вахрушев - заместителем начальника Одесского порта по железнодорожным операциям. Но своей заслуги в воспитании этих ребят я не вижу, поскольку и тогда, когда учились, они были отличниками, целеустремлёнными и дисциплинированными курсантами.
 
  Возвращусь к воспоминаниям. Мы с женой посещали все интересные спектакли, концерты, гуляли с дочкой, навещали моих родителей, ходили в гости к друзьям. Но больше сами принимали гостей потому, что наш дом на Греческой был в самом центре города и мало, кто из друзей и знакомых проходили мимо.

       Наконец, после большой и кропотливой работы я закончил рукопись учебника и машинистка отпечатала её на машинке. Турецкий собирался в санаторий, обещал взять рукопись с собой и там почитать. По возвращении он сказал мне, что текст не годится. "А как надо было написать?" -спросил я его. И тут последовала его крылатая фраза: "Я не знаю, как надо, но не годится!"

      Мы начали работать вдвоём. Договаривались о встречах по телефону, встречались у нас на Греческой, работали вместе, обговаривая и обсасывая каждую фразу, исходя из первоначальной моей рукописи. Турецкий требовал, чтобы я подтверждал каждую мысль из рукописи, указывая ему первоисточники, и подкреплял соответствующими примерами из других учебников. Дело шло чрезвычайно медленно, но шло. С одной стороны, я злился на соавтора на его недоверие ко мне, а, с другой стороны, я привыкал к большей требовательности к самому себе, когда работал самостоятельно. Иногда Турецкий звонил, что придёт и не приходил. Я его ждал, а он потом он извинялся. В вежливости и человеческой порядочности ему нельзя было отказать.

       Параллельно с учебником я писал программы, методические указания для заочников. Первые заочники появились у меня после конца моего первого учебного года на стационаре.

       Вдруг в это очень напряжённое для меня время Управление учебных заведений министерства (УУЗ)- срочно потребовало прислать им разработки лабораторных работ по двигателям внутреннего сгорания. Большая часть подобных заданий и поручений обычно возникала в момент наибольшей моей загрузки. Поэтому дополнительное время надо было урывать от сна. А завтра с утра следовало быть снова свежим, чисто выбритым, в отглаженном форменном костюме, а главное, полностью подготовленным к предстоящим занятиям.
 
        Началось лето. Родители, как уже обычно, брали дочку на дачу. У меня почти на всё лето было запланировано руководство практикой курсантов в порту, которое также входило в мою педагогическую нагрузку.Так что отпуск, как таковой, у меня не получился. Но я смог больше внимания уделить рукописи учебника.

       Вечерами я работал с Турецким, но и после его ухода накоплялось много чисто технической работы: надо было подобрать или изготовить иллюстрации, увязать позиции в тексте с позициями на рисунке, составить список иллюстраций с подрисуночными подписями, составить список использованной литературы и список иллюстраций в других книгах, которые можно переснять там для нашего учебника.
 
       Всё лето 1964 года прошло в ежедневной работе. Начался второй для меня, 1964-65, учебный год. Моя годовая педагогическая "нагрузка" была уже почти две ставки. Я работал в три смены, иногда читал по 14 часов в день, не прекращая работы с Турецким над рукописью учебника. Ведь будущим летом мы должны были сдать рукопись учебника в издательство.
 
       Осенью 1964 года неожиданно в стране начались трудности с хлебом, белый хлеб исчез с полок магазинов, а чёрный был мало съедобен, он напоминал замазку. Надо же, что после широко разрекламированного освоения целины, сельскохозяйственных реформ, в стране и не стало хлеба. По предприятиям стали эпизодически продавать в небольшом количестве крупу, например, перловую. И в то же время в кафе на Греческой площади в круглом доме продавали пироги с маком. В этот год в кафе муку экономили и в пирогах, как никогда, было много мака, тесто разваливалось под его напором. Эти разваливавшиеся пироги были очень вкусными. Мы по сей день иногда вспоминаем. как поговорку, что "Бывают в жизни огорчения, когда вместо хлеба ешь печенье".

       В училище я приятельствовал со многими преподавателями,но больше всего дружил, как я уже писал, с Сашей. Мы с ним даже на работу и с работы ходили вместе. Как-то раз к нам примкнул Володя Косый, один из ведущих преподавателей судомеханического отделения. Мы стали иногда втроём после работы наведоваться в ресторан, чтобы посидеть, «размагниться» поговорить о разном, ну и, соответственно, выпить и закусить обычно тем, что дома не готовили. Нашу троицу я назвал "кореши", на флоте так называют друзей, а здесь это имело другой смысл -аббревиатура двух начальных букв фамилий Косый-Ретман-Шиф.
 
       Запомнился мне день 18 марта 1965 года. Мы с Сашей сидели рядом на педсовете, когда пришла записка от Володи: "Сегодня -день Парижской коммуны". Мы ответили: "Не возражаем". И после нудного педсовета мы вошли в почти пустой, подковообразный и слабоосвещённый зал на втором этаже недавно построенного тогда на Александровском проспекте ресторана "Киев". Намётанным взглядом мои сотрудники определили столик, который, на их взгляд, был наиболее удобен для нашего времяпрепровождения. Официантки почему-то сбились в кучку у входа в зал и не торопились познакомиться с нашим заказом. Мы поудобнее расположились, не прекращая ещё по дороге в ресторан начатого разговора. В зале было прохладно, я испытывал какое-то внутреннее переохлаждение.
 
       Володимир Яковлевич Косый был представительным мужчиной и умел очаровывать женщин. Я всегда с нескрываемым интересом наблюдал, как он разговаривал, например, с официанткой. Я бы так не сумел, если бы я позволил себе такую щекочущую фамильярность, то несомненно нарвался бы на грубость, а у него получалось.
В то время, когда в стране не было хлеба, официантка после разговора с Володей принесла белый. Саша, пока говорил Косый, молчал. Выглядел он тоже импозантно. Как правило, заказывалась заливная рыба или заливное мясо, селёдочка под луком, литр водки на троих, горячее в виде цыплёнка-табака или котлет по-киевски, минеральная вода и в заключение обязательно кофе, "много кофе" -обычно говорил Саша. Это удовольствие стоило каждому тогда относительно недорого.
 
       Однажды официантка нас намного нагло обсчитала. "Роковой мужчина" Косый взял счет, попросил её принести ещё кофе, а когда она принесла, попросил новый счёт. Женщина почему-то перепугалась и сумма в новом счете оказалась намного меньше, чем в предыдущем. Володя вызвал наше с Сашей восхищение.

       Потом Косый стал начальником судомеханической специальности и был, на мой взгляд, неплохим начальником. Мы с женой неоднократно бывали у него дома на именинах, а он с Лялей (так звали его миловидную жену)-у нас. После ухода Косого из училища наша тёплая компания распалась, но я продолжал периодически с ним встречаться в военкомате, куда нас вызывали, как офицеров запаса, на учения. Умер Владимир Яковлевич в 1985 году, не дожив несколько месяцев до 60-ти лет.
 
       Сейчас мне даже трудно представить себе, как я мог тогда читать по 14 часов в день, одновременно вести пять предметов и то же время писать учебник, присутствовать на всех заседаниях и собраниях и не отказываться от культурной жизни. Конечно, нам очень много помогали мать жены, моя тёща, и мои родители. Их уже нет в живых, но мы всегда с благодарностью помним об их большом вкладе в жизнь нашей семьи и в воспитание наших детей. Светлая память нашим дорогим и незабвенным родителям по сей день в наших сердцах.
 
       Жизнь в эти годы для нас била ключом на фоне завершающейся хрущёвской оттепели. "Оттепель" -это название романа Ильи Эренбурга, который вышел в свет в конце 50-тых годов. К концу хрущёвского правления в полной мере проявлялся маразм "Никитки" (так его неуважительно называли в народе), например, в разделении обкомов партии на промышленные и сельскохозяйственные. И надо же весь многолюдный пленум центрального комитета такое разделение одобрил, а когда Хрущёва сняли, -единогласно осудил.

       Осенью 1964 года парторганизация училища направила меня, беспартийного, на два года учиться в вечерний университет марксизма-ленинизма. Я не мог отказаться, к тому же я собирался сдавать экзамены на кандидатский минимум. Мне выдали зачётную книжку и я по вторникам каждую неделю должен был слушать лекции и участвовать в семинарских занятиях. Обещали, что тому, кто отлично закончит университет, не надо будет сдавать кандидатский экзамен. Я пытливо слушал, если не засыпал на лекции от усталости. Я пытался понять сущность марксистской философии. Ленин сказал: "Учение Маркса всесильно потому, что оно верно", а можно и наоборот. Особенно произвело на меня впечатление высказывание на лекции одного из наших лекторов: "Эта точка стоит и в то же время движется, это настолько ясно, что непонятно".
 
       В октябре, после того, как состоялся октябрьский пленум ЦК КПСС, на котором сняли Хрущёва с должности первосека и предсовмина, в университете на лекции рассказали, что Хрущёва пригласили на Пленум. где 4-х часовой доклад делал "серый кардинал" Суслов. В этом докладе были отражены все недостатки десятилетнего правления Хрущёва. Ему предложили исправиться. Он как -будто ответил, что горбатого, мол, только могила исправит и подал прошение об отставке. Но потом оказалось, что события развивались совсем не так.

       Если всё это было так, так почему не сообщить народу об этом открыто? В газетах было сообщено, что Хрущёв ушёл с поста Председателя Совета министров и первого секретаря ЦК КПСС по состоянию здоровья. В стране существовала иерархия не только в возможностях пользоваться различными материальными благами, но и в получении достоверной информации. Слушатель вечернего университета был чуть-чуть больше информирован, ему как бы доверяли знать то, что простому обывателю знать не след.
 
       После отставки Хрущёва не поносили, но много говорили о волюнтаризме, и было понятно о ком идёт речь, хотя я да и многие другие такого слова до этого не знали. Партократия выдвинула из своих рядов Хрущёва, как в 17 веке боярство избрало Алексея Романова на царский трон. Хрущёв по мнению партократии, с которой он не мог уже поступать подобно Сталину, зарвался и поэтому в её среде зрел заговор. Самый настоящий заговор. Такого всегда боялся Сталин и поэтому на протяжении своего правления терроризировал народ, в том числе и своих соратников.

       По воспоминаниям сына Хрущёва-Сергея Никита Сергеевич знал о созревающем заговоре, но не стал бороться с ним или не верил в возможность такового. В 1993 году на экраны вышел фильм "Серые волки" как бы по мотивам воспоминаний Сергея Хрущёва, но тот отказался от соавторства в сценарии фильма. Мне кажется, что фильм достаточно объективно передал атмосферу сожительства волчьей стаи, где новый вожак, как и предыдущий, "съедает" тех, кто помог ему утвердиться.
 
      Показательно, что сын первого коммуниста страны Сергей Хрущёв с восторгом принял гражданство Америки, той самой страны, которую его отец собирался перегнать в экономическом развитии и к восьмидесятому году в нашей стране построить, как он говорил, «коммунизьм»..

       В училище не хватало вольнонаёмных командиров рот, чтобы обеспечить нормальное функционирование организационно-строевого отдела, который возглавлял генерал-майор военно-морской авиации в отставке Леонов, отец будущего начальника механизаторской специальности Валерия Александровича Леонова. Поэтому решили к дежурствам по училищу привлечь преподавателей -мужчин. Такие дежурства не соответствовали трудовому законодательству, мне, конечно, это не нравилось, но кто с этим считался.

       Теперь в дополнение ко всем моим заботам приходилось ещё примерно раз в две недели нести суточное дежурство по училищу, то есть обеспечивать четыре раза в день переходы курсантов из экипажа в учебный корпус и назад, снимать пробу с приготовленного обеда, ночевать в экипаже. Отгулы предусмотрены не были. В одну из таких ночей меня по телефону разыскала моя тёща, чтобы сообщить мне, что беременную жену завезли в больницу. Жена надорвалась на заводе, на котором работала. Ребёночка сохранить не удалось, был выкидыш.

       В связи с дежурствами и нездоровьем Мерочки я забросил учёбу в вечернем университете. Кроме того, совместная работа с Турецким очень связывала меня. Я уже упоминал, что мы договаривались о встрече, потом он несколько раз за вечер звонил по телефону, что встречу надо перенести на час или два или на другой день. На то, чтобы я самостоятельно писал без него, он категорически не соглашался, и поэтому вперед мы двигались крайне медленно. Становилось очевидным, что к назначенному издательством сроку подготовить рукопись учебника мы не успеем.

       Я воспитан так, что мне претит куда-либо опаздовать, нарушать назначенные мне сроки. Мне наша необязательность по отношению к издательству была очень неприятна и я, откровенно говоря, по этому поводу переживал. Это была первая книга, а написал всего я за 27 лет одиннадцать, включая переиздания, потому что переиздание по технологии мало чем отличается от первого издания. Но в следующих десяти случаях я ни разу больше не допустил нарушения установленного срока сдачи рукописи в редакцию.

       Второй учебный год работы в училище оставался напряжённым: большое количество занятий, написание методических материалов, рукопись учебника и другие заботы создвали, как говаривал мой бывший портовый начальник Пупенко, и "накал", и "напряжение".
 
     1-го сентября 1965 года две наши бабушки, нарядно одетые, привели нашу дочку, кроху с двумя большими белыми нейлоновыми бантами в первый класс англо-украинской школы №9 на Гаванной улице.

   Перед началом 1965-66 учебного года ушёл работать в Одесский институт инженеров морского флота (ОИИМФ) и защищать кандидатскую диссертацию С.М. Топчий. Он, на мой взгляд, был отличным завучем, его ежедневная кропотливая работа с преподавателями была достойна подражанию.

  На его место прислали Фёдора Степановича Бойцова. До этого он был начальником судоводительского отделения в Таллинском мореходном училище, потом работал во Вьетнаме. Бойцов был высокого роста, деятельный, стремился войти в коллектив и с уважением относился к ведущим преподавателям. В 1965 году, в 40 лет он стал начальником училища, а Н. А. Костенко отправили на пенсию, но он ещё некоторое время читал,как почасовый преподаватель.
 
       Костенко мы, преподаватели, как начальника, не чувствовали. Он несомненно твёрдо руководил училищем, но не непосредственно, а через своих заместителей. Бывали случаи, когда после звонка на урок некоторые преподаватели задерживались в преподавательской. Заходивший туда Николай Александрович, не говоря ни слова, брал на большом и длинном столе, стоявшем посередине зала, классный журнал, и уходил на свой урок.   Задержавшиеся преподаватели чувствовали себя очень неловко и торопливо покидали преподавательскую вслед за Костенко. Мне понравилась такая манера назидания. 
 
       Из всех начальников училища, которых я пережил, лучшим для меня и для училища был Бойцов. У меня с ним установились официально-дружеские отношения, которые сохранились на протяжении всех последующих лет, и когда он уезжал в длительную командировку на Кубу, и когда возвращался на место завуча, и когда снова ушёл из училища в Институт повышения квалификации ММФ.
 
       В конце 1964 года училище закончило строительство дома на улице Мечникова и Саша, получивший там 3-х комнатную квартиру, устроил новоселье. В этом же доме получили квартиры Ф.С. Бойцов, физик И.С. Замороков, начальник заочного отделения И.С Голованов, химик М.Н. Крыканова, училищный врач Анна Ивановна, удивительно похожая на Карлу Доннер из довоенного фильма "Большой вальс", наш замечательный лаборант Ф.П Бабич и другие. Новоселье Саша устроил наславу, но почему-то на следующий день Бойцов, который , как и я, также был на новоселье, пришёл ко мне на занятия. Может быть он предполагал, что я буду не в "форме". Но этого не случилось
 
       Наконец то, рукопись учебника была завершена, отпечатана машинисткой и через училище отправлена в Москву. Одновременно я написал статью о перспективах развития привода перегрузочных машин для журнала "Морской флот", но "Морской флот" порекомендовал предложить эту статью журналу "Техника-молодёжи" или подобному. Это была первая из большого количества написанных мною статей, которые не были опубликованы. Неопубликованных за всю мою творческую жизнь было две или три.
 
       Жена уехала в Саки лечиться "диким" способом. Я поехал к ней в гости, жила она в очень примитивных условиях, но лечение оказалось эффективным. Мы провели вместе несколько дней, ездили в Евпаторию, в Севастополь с экскурсией, в нашем альбоме сох-ранились групповые фотографии, были на концертах ещё мало известных тогда Эмиля Горовца и Иосифа Кобзона. Мне очень нравится голос Горовца и его песни.

       Я оставил Мерочку долечиваться в Саках, а сам полетел в Москву, мне надо было побывать в издательстве, а также в центральном учебно-методический кабинете (ЦУМК) при управления учебными заведений ММФ. И ЦУМК и УУЗ размешались в двухэтажном старом доме на Кожевнической улице 19, недалеко от Павелецкого вокзала. Потом я собирался поехать в Ленинград, навестить родственников.

       В Москву я прилетел ночью, остановился в квартире Бенедикта Наумовича, известного театрального режиссёра, родного брата моей тёщи. Дом стоял на Ленинском проспекте,неумолкающим ни днём, ни ночью от гула непрерывного движения машин.  Сам Бенидикт Наумович в это время находился во 2-ой Градской больнице.
   
   Я навестил его в небольшой палате. Дверь на балкон была открыта и был виден парк, заполненный отдалёнными звуками Ленинского прлоспекта. Бенедикт Наумович приветливо меня встретил. Я показал ему только что полученный в ЦУМКе авторский экземпляр методических указаний. Он с интересом ознакомился с ними. Он был очень любознательный человек, наверное, таким должен быть настоящий режиссёр. Как-то в Одессе, на Фонтане, когда мы шли в гости к моей маме, он поинтересовался у меня, почему на закруглении один трамвайный рельс выше другого.

-Ты посмотри, отчего у меня такой большой живот? –спросил он меня
Я недоумённо пожал плечами. У большинства пожилых людей обычно бывают большие животы. Мы тепло расстались, ни он, ни я не знали, что мы видимся в последний раз. Норд умер в 65 лет от рака, метастазы были уже в печени. Урну с его прахом установили на Новодевичьем кладбище в колумбарии в нише кирпичной стены, а поверх ниши -мраморная доска с полочкой для цветов. Рядом в стене урна с прахом известного Ожегова, создателя Толкового словаря русского языка. Это была вторая после войны потеря в нашей семье.

       Был август, в Москве дул пронизывающий ветер, мне было очень холодно в моём форменном костюме. Выручили меня давние друзья моих родителей, снабдив меня парой нижнего белья. Я боялся простудиться. Долго ходил по магазинам в поисках плаща первого роста. Как всегда первый рост встречался на прилавке редко.

       Наконец, после долгих поисков я нашел в магазине "Рабочая одежда" польский плащ цвета морской волны на подкладке из того же материала, что и верх. Рукава оказались длинными, и я поехал к Курскому вокзалу, где заприметил мастерскую по быстрому мелкому ремонту одежды. В ожидании на улице исполнения заказа я весь продрог (это в августе!) и очень уютно почувствовал себя, облачившись, наконец-то, в новый плащ.
 
 Теперь я мог ехать в редакцию на улицу Ивана Бабушкина. Встретил меня редактор, молодой парень по фамилии Соркин. Он тихим голосом сообщил, что мы превысили установленный объём почти на два печатных листа (печатный лист это, примерно, 22 машинописных страниц по 28-30 строк и по 60 знаков в строке или 16 страниц в стандартной книге) и поэтому рукопись необходимо сократить до договорного объёма. Он спросил, возьму ли я рукопись с собой в Одессу, но я сказал, что из Москвы  еду в Ленинград и поэтому взять не смогу. Я, конечно, был расстроен этим сообщением, но, как говорится, первый блин комом. Рукопись возвратили нам в Одессу почтой.
 
       Пора было ехать в Ленинград. Там я остановился на Литейном проспекте у родной тётки на десять лет старше меня. Побывал у бабушки с дедушкой, у дядей с жёнами, посмотрел на выросших сестру и братьев. Побродил по городу, вспоминая, как я бродил по Невскому в 1948 году, и потом в студенческие годы, когда я дважды проходил практику в Ленинграде, первую после третьего курса, а потом преддипломную. Ленинград я очень любил и всегда любовался центром города и Невой.
 
       Закончился отпуск. начался 1965-66 учебный год и, кроме всей огромной текущей работы, надо было завершать учебник, рукопись которого уже возвратилась из Москвы. Пришлось снова частично переработать текст, сократить иллюстрации, кое-что перепечатать. Рукопись мы снова отослали в издательство и на несколько месяцев наступила кратковременная передышка с учебником, но я продолжал писать статьи и методические указания, которые издавались в Москве. А, кроме того или прежде всего, была ежедневная лекционная нагрузка, теперь уже не только в разных группах и курсах, но и нак разных базах, то есть на базе 8-ми и 10-ти классов. Но количество предметов уменьшилось до четырёх. Часы по черчению превышали мою двойную ставку и их не включили в годовую нагрузку, чему я был рад.
 
    Еще в прошлом учебном году правление Ф.С. Бойцова началось с целой серии товарищеских встреч всего коллектива преподавателей его кабинете, в других помещениях с выпивкой и закуской и даже художественной самодеятельностью за общим столом. Мой бывший преподаватель Дмитриев в какой раз читал свою "Галочку", пели, рассказывали смешные истории. Никто не переходил допускаемых пределов, и это в какой-то мере способствовало сплочению коллектива.
 
 Бойцов недаром был послан в училище сначала завучем. Чтобы стать начальником, он по существовавшим тогда правилам должен был получить одобрение обкома партии. По-видимому, за период своего завучества он успел получить не только одобрение обкома, но и его поддержку. Кроме того, у него установились хорошие отношения с Алексеем Евгеньевичем Данченко, начальником самого крупного в Союзе Черноморского пароходства.
 
 Всё это позволило Федору Степановичу осуществить масштабную программу реконструкции училища. Она началась со строительства 4-х этажной пристройки к старому учебному корпусу с планетарием. Одновременно были построены плавательный бассейн и спортивный зал, под экипаж была передана часть освободившихся от воинской части Сабанских казарм. Там разместился также вновь восстановленный военно-морской цикл училища. Большое внимание уделил Бойцов развитию лабораторно-кабинетной базы. Я полагаю, что при нём училище достигло своего апогея как в развитии, так и в престижности. Не забывал Бойцов и о преподавателях, ведущим он обеспечивал максимально возможную педагогическую нагрузку.
       
  Через месяца полтора после начала учебного года пришли рецензии на нашу рукопись. Одну написал И.В. Побережный, специалист из центрального аппарата министерства морского флота СССР, а вторую- преподаватель Сахалинского мореходного училища В.Д. Дерибас. И тот и другой положительно отозвались о содержании рукописи и высказали свои замечания. Снова мы с Турецким стали собираться по вечерам, обсуждая замечания рецензентов. С одними замечаниями мы соглашались и вносили в рукопись поправки, с другими не соглашались, и тогда как можно убедительнее обоснововали свои возражения.

    Работа, как всегда с Турецким, шла очень медленно не только потому, что обсасывали каждое слово в предложении, но и потому, что мы теперь об многом беседовали в эти вечерние часы. Он рассказал мне, что ещё мальчишкой бегал в порт на Карантинный мол ловить рыбу. Уже тогда у него появилось желание работать в порту. Потомственный одессит Турецкий пришёл в порт работать в 19 лет, летом 1933 года, т.е. в год, когда я имел счастье родиться. После окончания автомобильного техникума он начал работать на автобазе порта. Его старший брат и старшая сестра также работали в системе морского флота..
 
     Именно в 1933 году в Одесском порту стала развиваться механизация. Ремонтные мастерские автобазы расширились и стали мастерскими механизации. Вместе с мастерскими рос и Турецкий. Он успел почти закончить механический факультет
Одесского политехнического института и стать директором мастерских. На войну он ушёл добровольцем, воевал в инженерных войсках, а потом в танковых. После демобилизации снова возвратился в порт на ту же должность- начальника
общепортовых мастерских и закончил институт
       
       С началом строительства Ильичёвского порта в 1956 году Турецкий возглавил технический отдел. Ильичёвский порт тогда считался четвёртым районом Одесского. В 1960 году он стал начальником отдела механизации Одесского порта.

       Наконец, мы в третий раз отослали рукопись, она снова оказалась больше оговоренного объёма. Турецкий заверил меня, что небольшое превышение пропустят, да и подсчитать точно объём предварительно было трудно потому, что не известно, сколько места займут иллюстрации.
 
       Летом 1966 года я снова поехал в Москву, встретился с нашим новым редактором Тамарой Ивановной Гулидовой. Это была молодая женщина или, может быть, девушка, наверное, недавно закончила институт. У меня создалось впечатление, что она не выспалась предыдущей ночью, и с трудом удерживает глаза открытыми, выслушивая и отвечая на мои вопросы. Потом она поднялась из-за стола и, ничего не сказав, куда-то исчезла.

       В небольшой продолговатой комнате за письменными столами сидели ещё два редактора. Одна из них, я это узнал позже, выполняла обязанности заведующей этой редакции. В издательстве было много редакций. Она сообщила мне, что редактирует рукопись учебника для нашей специальности "Техническая эксплуатация" ленинградских авторов и поскольку я был одним из рецензентов этой рукописи, то просит моего совета, что можно в этой рукописи сократить без ущерба для содержания?
       
   Я сказал, что топлива и масла для двигателей внутреннего сгорания описаны в нашем учебнике, то вряд ли есть смысл повторяться в предмете "Техническая эксплуатация", который учащиеся изучают позже, на старшем курсе, когда изучение двигателей завершено. Она согласилась со мной и каково было моё удивление, когда обнаружил, что именно глава, посвященная описанию топлив и масел для двигателей была изъята из нашей рукописи. Но это было позже, а тогда эти две дамы приглашали меня отобедать в столовой. Я отказался, потому что хотел дождаться возвращения Гулидовой.

       1966-67, учебный год 1966-67с его заседаниями, собраниями, педсоветами, ежедневная лекционная работа, подведение итогов за неделю в группе, где я был классным руководителем, проведение политинформаций, классных часов. Всё это занимало много времени, но мы, я повторюсь, продолжали успеватьи встречаться с родными, коллегами, друзьями, посещать спектакли, концерты и много, много читать. Сегодня диву даёшься, и как мы только всё успевали. Жизнь была напряженная и достаточно интересная
 
       Нам прислали вёрстку нашей книги, отпечатанную на самой плохой, так называемой, газетной, бумаге. Там оказалось много сокращений прямо по "живому телу", в результате чего нарушалась цельность изложения. Но в редакции никто не хотел обращать внимание на наши возражения, в стране бумага в дефиците, главное -должны уложиться в установленные объём и сроки, типография, ждать не может. Снова напряжённая работа над вёрсткой в разгар учебного года.
 
       Мы уже получили по 60 процентов гонорара, около 500 рублей каждый, я до этого таких денег никогда в руках не держал.
       
     Осенью 1967 года я впервые замещал Шулянского на должности начальника эксплуатационно-механизаторского отделения и в дальнейшем мне приходилось часто замещать начальника отделения и по месяцу и по полгода и по году. Платили за это мало, 25 рублей в месяц, то есть по рублю в день. Но я не отказывался ни от какой копейки. Приходилось работать и на вечернем отделении, и на заочном, ездить на государственные экзамены в новый город Ильичёвск.
       
 Наконец, через четыре года после заключения издательского договора на прилавке Дома книги, так назывался большой книжный магазин в доме, запирающем Греческую площадь со стороны Дерибасовской, появилась фиолетово-белая книга с изображением уродливого крана на картонной обложке. Этот день был для меня таким же знаменательным праздником, как окончание мореходки, поступление в институт и защита диплома, женитьба и рождение Леночки. Вскоре мы получили и остальные 40% гонорара
 
       Такое событие следовало отметить. Я подарил родителям, родственникам, друзьям и некоторым моим коллегам по экземпляру книги. Наиболее близких мне по работе людей я пригласил отметить событие в отдельный кабинет первоклассного одесского ресторана гостиницы "Лондонская" на Приморском бульваре. После этого весь мой первый солидный гонорар с учётом купленного пианино для дочки был полностью исчерпан.
 
       Мы посидели в «Лондонской» за столом часа четыре, но о причине празднования не вспоминали. Я был несколько удивлён, что моя радость не была разделена коллегами, но это было удивление по молодости лет. Ведь не каждый способен разделить чужое горе, но ещё труднее, как я позже понял, искренне порадоваться чужому успеху. Я могу искренне порадоваться, потому что мне абсолютно не свойственно чувство зависти ни в чём. Но я очень не люблю завистливых людей.