Эпизод 63. Срыв

*63*

Наступило отвратительное время непонятного, зловещего затишья. Затишья, которое грозило выплеснуться бурей. Затишья, которое бывает перед извержением вулкана, когда бесследно исчезают звуки и мысли, а все живые существа, спасаясь от неминуемого, скорее убегают прочь, в неизвестность. Студенты чувствовали эту неопределённость, но не могли от неё убежать или скрыться, не понимали, где её источник. Ничего не происходило. А это – хуже некуда, когда совсем ничего не происходит. Лучше бы потолок обрушился или трубу прорвало, чем так – тихо, пусто, мёртво... И погода отвратная...
Вообще ничего не происходит! Вообще! Кошмар-то какой!
Всё копилось, копилось, складывалось аккуратными стопочками, преумножалось, увеличивалось в арифметической, а затем и в геометрической прогрессии, росло, ширилось, надувалось, распухало, разбухало, а потом прорвалось. Прорвалось моментально.
Виной всему наводнению была крохотная капля.
Журнал, пропавший журнал группы 21 был всему виной.
Хотя нет, первым был злобный Тиранозавр, который терпеть не мог чужого мнения, и тот злополучный семинар по истории.
Ой, опять вру. Произошло это из-за Шипигузовой, которая затаила злобу и поклялась отомстить Беспокойной.
Хотя при чём тут Гузова! Началось всё с Петра I и его либеральных реформ...
Опять не то! Приплела... Пётр-то в чём не виноват?
Так, спокойно, я сама запуталась и вас запутала. Начну по порядку.
У 21-й группы на понедельник намечался семинар по истории. Это уже само по себе было нехорошо. Поскольку историком 21-й группы, как вы помните, был Малютка Скуратов, он же Тиранозавр. А семинар так или иначе предполагает разговор, в идеале – диспут, дискуссию, обсуждение спорных вопросов с высказыванием собственного мнения. А это на истории по причинам известным было невозможно...
Студенты отвечали. Тиранозавр слушал, сложив ладони ковшиком. Слушал, наклонив голову набок и как-то неопределённо улыбаясь и явно чего-то ожидая.
– Кто ещё желает ответить?
Беспокойная молча подняла руку. Тиранозавр поглядел на неё оценивающе, словно прикидывал, стоит ли давать Ленке слово, но смилостивился и разрешил:
– Пожалуйста!
И навалился грудью на край стола, утопив голову в плечах, собрал лоб складками, приготовился слушать.
– Мне бы хотелось рассказать о реформах Петра I...
Беспокойная была замечательным оратором. Прежде всего потому, что очень основательно готовилась к семинарам и в любой, даже самой забитой и банальнейшей теме могла найти такой неожиданный поворот, что изумлённо раскрывали рты даже те, кто сам имел обыкновение заглядывать в справочную литературу. Ленка сыпала неизвестными фактами, разъясняла все неизвестные слова, ставила парадоксальные на первый взгляд вопросы и в ходе своего выступления давала ответы на них.
И на этот раз она, как всегда, отвечала превосходно. Народ молчал, записывал и изредка одобрительно перешёптывался. Чернов с трудом отдирал тяжёлую голову от парты. Ему хотелось слушать и спать. Жажда познания в конце концов восторжествовала над физиологической потребностью, и, подперев голову обеими руками, он мучительно сводил глаза и моргал мелко-мелко, чтобы не заснуть опять. Минут через пять Чернову захотелось курить и есть. Не выдержав столь мощного натиска потребностей, он стукнул головой о парту и с тяжёлым вздохом смежил очи.
– А как вы сами относитесь к реформам Петра I? – медленно произнёс Тиранозавр и сложил руки ковшиком.
Ленка насторожилась. Алёна послала ей со второй парты предупреждающий взгляд. «Я понимаю, – так же молча ответила Ленка. – Сказать: «Я полагаю» значит получить «неуд». Но не могу же я этого не говорить!»
«А ты юли! Отвечай пространно! Не мне тебя учить!»
«Это уж точно. Попытаюсь...»
– Реформы Петра I нельзя оценивать с одной точки зрения, как и любое другое историческое событие. Это должен понимать каждый. Мнение, точка зрения – всего лишь один из ракурсов, с которых можно взглянуть на предмет. Даже в черчении деталь изображают как минимум в трёх проекциях. Разве можно, глядя на фотографию здания, точно описать, как оно выглядит с другой стороны? Или угадать, что находится внутри него? А история – наука гораздо более многогранная, чем, скажем, точные математика или физика. Она не приемлет единственно верного ответа. Можно сказать, история находится в вечном поиске истины. Время для неё – и единственная помеха, и единственная движущая сила.
Народ внимал. Одобрительно перешёптывался. Слушали с интересом, с любопытством, все, за исключением Сафроновой, которая, согнувшись в три погибели и наивно полагая, что её манипуляций никто не замечает, набирала под партой SMS-ку.
– Я полагаю, – с нажимом произнёс Тиранозавр, прямо-таки полужирным пропечатал, – что из-за реформ Петра Россия повернула на ложный путь. Наша страна самобытна. Она не должна была подлаживаться под Европу.
– «Повернула на ложный путь»! О!.. Вы наверняка знакомы с теорией «второго эшелона»? – неожиданно загоревшись, без всякой задней мысли спросила Ленка. – Что Россия отстала от других стран в развитии лет так на пятьдесят, потому что...
Тиранозавр скрежетнул зубами.
– Единственное, в чём Петр I перегнул палку – это ломка старых традиций. Вспомним хотя бы... его зверское отношение к бородам.
Смех.
– А ведь борода для русского человека была символом мужского достоинства!
Снова смех.
– Да, именно борода, а не то, о чём вы все наверняка подумали!.. Вырвать клок из бороды считалось неслыханным оскорблением. А Пётр, повинуясь европейской моде, приказал всем в обязательном порядке бороды ликвидировать. Либо платить за них. Неудивительно, что это вызывало огромное недовольство среди народа. Но это мелочи... У великих людей и промашки обычно бывают великие. И всё равно я склонна думать, что Россия не должна была оставаться в полной изоляции. Ни к чему хорошему это бы не привело. Лет через триста измученные, изнурённые междоусобными войнами русичи воззвали бы к новым варягам: «Придите и правьте!..» Нельзя всё время вариться в собственном соку.
– А как же Япония? – попытался вклиниться Тиранозавр. – Япония, которая долгое время находилась в добровольной изоляции от всех государств, а потом моментально наверстала упущенное и оказалась в числе первых по уровню развития высокоточной техники, электроники и прочих наук?
– Но у японцев совсем другой менталитет, нежели у русских! Пунктуальность, собранность, невероятное прилежание и работоспособность... в Японии, кстати, самый короткий ежегодный отпуск в мире – всего 14 дней. А мы, русские?..
Ленку понесло. Видя интерес аудитории, она воодушевлялась всё больше и больше.
– Русские люди!.. Наши национальные особенности всем хорошо известны.
– Бухаем! – выдала Сафронова, выронила на пол телефон и, чертыхаясь, полезла под парту.
– Это далеко не главная особенность, Анечка, и отнюдь не та, которой стоит гордиться! Есть и другие. А. Тащить всё, что плохо лежит. Даже то, что не надо. И складировать в основном на балконе. Все мы немного Плюшкины, каждый из нас по-своему Плюшкин. Бэ. Откладывать на чёрный день и тратить в день красный. Гулять с р-размахом! Стоять насмерть за свою Отчизну! И наша, истинно русская вера в «авось»! Волшебное слово, которое ни на один язык мира не переводится! «Авось» вывезет, «авось»...
– Мне кажется, вы отошли от темы, – прервал её нетерпеливо Тиранозавр.
– Очень хорошо. Я вернусь и закончу. Спор, который мы ведём, начался ещё в середине XIX века. Западники и славянофилы. Одни говорили о самобытности России, другие настаивали на необходимости развития по европейскому пути. Поэтому спорить – это глупо. Любая точка зрения имеет право на существование. Но отрицать положительное значение реформ Петра для государства российского было бы глупо.
– То есть вы полагаете, что точка зрения славянофилов глупа? – остро поинтересовался Тиранозавр. Не спросил даже, а уколол.
Ленка взглянула на него спокойно, твёрдо и слегка насмешливо.
«Вот мастер придираться к словам! Читай: "Ты думаешь, что я идиот?.." С дураками спорить – себя не уважать...»
– Я повторюсь: любая точка зрения имеет право на существование так же, как любой родившийся ребёнок обладает правом на жизнь, будь он даже глухим, слепым или страдающим болезнью Дауна.
«Н-на тебе! Я тоже умею язвить!..»
Молчание затягивалось, как змеиная петля.
– Могу я сесть?
– Садитесь, – резко ответил Тиранозавр и занёс над журналом свою карающую длань. – Меня ваш ответ не устроил. Посему – «неудовлетворительно».
Народ загудел.
– Почему?! – вскинулась, взвыла Иваныч.
– Да? – подала голос и Маруся. – Она здорово ответила!
Тиранозавр тяжело смерил их обеих взглядом, хрюкнул как-то неопределённо и перевёл глаза на Беспокойную. Та молчала и, наклонив голову, глядела прямо и хладнокровно, чем, сама того не желая, только ещё больше его разозлила.
– Если у вас настолько развито чувство товарищества, я могу поставить двойки и вам. И я сделаю это незамедлительно. На основании того, что каждый, как сказал... не-кий-муд-рец, имеет право на свою точку зрения. Пусть даже неверную.
Сказал – как отрезал. И снова занёс свою карающую длань над журналом.
– Тэк. Беспокойная, Караченцева, Иванова. Поздравляю с замечательными оценками. Кто-нибудь ещё хочет высказаться?
Народ хмуро молчал.
Народ безмолвствовал.
Опустили головы, не глядя друг на друга, молча рисовали в тетрадях круги и загогулины. Повисло тяжёлое, гнетущее, противное молчание.
– Нет? Это радует. Тогда... – Тиранозавр задрал обшлаг рукава и посмотрел на часы. – Время уже не терпит. Можете быть свободны.
Он собрал свои записи и вышел вон.
С ним никто не попрощался.
– Друзья-товарищи! – бросила Ленка с горькой иронией. – Спасибо вам большое!
– А что нам было делать? – сумрачно спросила Людка Виноградова.
– Что угодно, но не молчать, как цуцики в мешке!..
– Это ты одна у нас такая – Александра Матросова, грудью на амбразуру, – огрызнулась Шипигузова. – А смысл? Спичкой танк не остановишь!
– А сотней спичек – легко!
– Я понимаю, тебе обидно, – рассудительно сказала Настя Крамник. – Два поставил ни за что. Заворот мозгов у него, вечный причём. Но, правда, скажи, что нам было делать? Возмущаться, чтобы он каждому по паре влепил?
– Да!.. – вскинулась Анка Сафронова. – У меня вот нет ни малейшего желания с Тиранозавром на пересдаче встречаться. Ещё и на экзамене припомнит. Ты вот об этом не думаешь!
– Эх, вы! – бросила Ленка и встала. – Справедливые люди! – проскрипела, точно говорить ей было больно. – Правильно живёте! Высчитываете, прикидываете, гадаете... только за свою шкуру и трясётесь! На других... Что ж, ладно. Переживу. И не такое переживала...
Последние слова она произнесла совсем тихо, себе под нос, нагнув голову, точно к чему-то прислушиваясь, и быстро вышла.
Последнее, что она услышала, было ехидное шипигузовское:
– ...ну что с ней поделаешь! Одним словом, двинутая!
И возмущённое караченцевское:
– ... в лицо-то сказать слабо?!