Кое-что о коме

Когда я был школяром, у меня стало катастрофически падать зрение. Виной тому, я так думаю, послужили несколько причин. Во-первых, я очень много читал. Во-вторых, я занимался бодибилдингом, а это со временем сказывается на глазах. Естественно, у каждого по-разному, зависит от организма человека. В-третьих, у меня на тот момент уже были три травмы головы: лбом со всего маху приложился о бетонный бордюр; споткнулся на лестнице и весь пролет считал головой ступени; один выкидыш швырнул в меня кирпич, приземлившийся на затылке…
В общем, видеть стал всё хуже и хуже. Наши окулисты отделывались универсально – прописывали новые очки со всё большим числом диоптрий. Доканало меня то, что в одно прекрасное утро разболелась голова, да так, что от боли я выл и грыз зубами спинку кровати, как бобер. Продолжалась эта мука две недели. Болеутоляющие, как ни странно, ни черта не помогали…
Повезли меня в краевой офтальмологический центр. Там поставили диагноз: воспаление глазных нервов. Выписали кучу таблеток, мазей и каплей. А напоследок врач сказал матери:
-Вашему сыну необходимо лечь на операции, пока не поздно. Чуда не обещаю, но падение остановим железно. А заодно выправим расходящееся косоглазие. Потом, со временем, можно будет попробовать контактные линзы. Если не будет отторжения, ваш сын снимет очки…
Блин, да это была моя сокровеннейшая мечта! Я сам себя ненавидел за эти телескопы, а сколько я унижений перетерпел от всяких ублюдков…
Ладно, пролечился я, глаза болеть перестали, воспаление сошло, всё вроде бы якши. И тут встречается мне один парнишка, которого я поначалу не узнал. Оно и неудивительно, потому что я привык его видеть в очках. А тут он без них…
-Гена, - спрашиваю, - ты никак прозрел?
-А можно и так сказать, - слышу в ответ. – Я же на операциях был, а сейчас линзы ношу.
В общем, полтора часа Гена втолковывал, объяснял и рассказывал, а я внимательно мотал на ус…
Через месяц я лег в больницу, в ту же самую, где и обследовался.
Лечащий врач-офтальмолог Александр Сергеевич, по прозвищу Пушкин, сначала заявил:
-Сначала мы тебе прооперируем левый глаз. И, кстати, на нем пройдут сразу две операции. Сначала проведем устранение косоглазия, потом сделаем склеропластику. Под местным наркозом…
-Это как? – я насторожился. – Без маски, что ли?
-А зачем она нужна? Делаем два укола. Один – через нижнее веко в глазное яблоко, второй – через левый висок. Всё. Боишься, что ли?
-Да не в страхе дело, - поморщился я. – В моей болезни дело. Я же дэцэпешник, так? А местный наркоз на меня практически не действует. Меня несколько раз резали под этим местным, а получалось как на живую…
Ну, ладно, шкуру резали, в нутрях копались, орал я по-страшному… Но это же глаза…
-Хм… - Пушкин полистал мою медицинскую карточку. – Недосмотр… Ладно, пойдешь под маску. Но только после ещё одного обследования на соответствие…

Каковое показало, что общий наркоз мне, в общем-то, не противопоказан. И начали меня готовить к операции.
Для начала выбрили брови и обстригли ресницы. Что, в сочетании с бритой башкой выглядело вовсе уж жутко. За ночь до операции промыли желудок. Ужинать и завтракать категорически запрещено, можно только воду пить. (Кстати, смотрел я несколько фильмов, где главные или второстепенные герои по сюжету переносят операции на глазах... Лажа. Фуфло. Туфта…).
Уже с утра мне вкатили полный «баян» снотворного, а попозже дали выпить две таблетки. Минут через десять чувствую – поплыл. Но, к удивлению персонала, до операционной я дошел своим ходом, правда, чуть покачиваясь. Хотя, по идее, после такой дозы оперируемого везли на каталке.
В «предбаннике» я снова всех удивил: сам снял с себя всё бельё, одел спецодежду, повязал на ноги бахилы, а на голову – шапочку. Хотя обычно это делают медсестры, потому что пациент к тому времени уже находится в прострации. Ну, так то же обычный пациент находится… А я, судя по недоуменным взглядам опербригады, из ряда вон выходящий за рамки случай…
Встал, пошатываюсь, и уже заплетающим языком спрашиваю:
-Куда идти?.. Не надо меня держать, я сам…
Доковылял до стола, лег на него. Анестезиолог надел маску:
-Дыши глубоко и считай до ста… Да не вслух, господи, про себя…
И я стал глубоко дышать, вдыхая какой-то доселе незнакомый приторно-лекарственный запах, и считать про себя…
Глаза стали слипаться, палки стали потихоньку сыпаться, крышу стало помаленьку сносить, всё стало неметь, голоса все тише и тише… Кто-то, уже неразличимый, растянул веки на левом глазу… неприятно… веки как на дыбе растягивают… яркий, очень яркий свет ударил прямо в зрачок, я дернулся… но потом мне стало все равно…
Я стою в каком-то длиннющем коридоре, освещенный лампами дневного света. Весь коридор, куда ни взгляни, заставлен всяческой аппаратурой: компьютеры, ксероксы, трансформаторы, принтеры, какие-то прочие мигающие и потрескивающие блоки… И музыка, поет Милена Фармер… Ни одного человека… Вдруг голос, возникший ниоткуда, напористый и властный:
-Как тебя зовут?
Я хочу ответить, я хочу сказать свое имя, а не могу – язык мне не повинуется. Выход был один: на тот момент я знал так называемый «детский» глухонемой язык, коему научился в детстве, будучи в санатории. Я и ответил голосу руками:
-М-Е-Н-Я З-О-В-У-Т А-Л-Е-К-С-Е-Й.
А сам думаю: поймет, нет? Как это ни странно, но он меня прекрасно понял, потому что спустя некоторое время голос ответил:
-Отправляйся назад, Алексей. Тебе сюда ещё рано…

Темнота… Я чувствую, что проснулся, я вроде бы как открыл глаза, но они остались закрытыми. Как будто что-то им мешает. Я осторожно, на ощупь, дотронулся рукой до левого глаза. Пальцы нащупали бинт, крест-накрест приклеенный лейкопластырем. Правый глаз – так же. Меня охватила волна панического страха: кранты, думаю, операция прошла неудачно и я ослеп…
-Сестра!!! – я набрал в грудь побольше воздуха и хотел заорать, но в итоге получился какой-то нечленораздельный хрип.
Однако, кто-то меня услышал. Каблучки по кафелю: цок-цок-цок-цок. Голосочек молоденький, испуганный:
-Проснулся?! Ну, наконец-то…
-Воды… - хриплю, - холодной… ледяной…
-Сейчас, подожди, принесу.
Цок-цок-цок-цок-цок-цок-цок-цок-цок-цок
-Давай, приподнимайся, я тебе помогу… Вот так, осторожненько… Резких движений не делай… Руки вытяни, я кружку тебе вставлю… Пей аккуратненько…
Вода оказалась теплой, но я всё равно выпил.
-Спасибо, - говорю. – Я же холодной просил.
-Да нельзя тебе холодной, глупыш. Ещё принести?
-Нет… Операция… Что, неудачно?
-Всё хорошо, не волнуйся. Всё прошло удачно, только… ой… ну, это тебе доктор утром скажет…
-Утром? А сейчас что?
-Ночь, три часа.
-Где я? Почему оба глаза заклеены?
-Ой, ну всё тебе надо знать. Глаза заклеены – это так положено после операций. Ты в реанимации… только ты не пугайся, это мы так послеоперационную палату называем…
А сейчас постарайся уснуть.
Ну, насчет сна меня упрашивать не надо было, я и так вырубился.

Утром меня разбудили, сняли обе повязки и врач сказал:
-Можешь открыть глаза, только помедленней…
О, ё-моё, ёкарный бабай, какая боль… Особенно свет резанул по изрезанному глазу, отчего тут же поползли слезы. Короче, состояние такое: левый глаз категорически не хочет открываться, он слезится от света, болит и инородное тело внутри глаза чешется. Врачи и медсестры орут: не лезь, мол, лапами. Когда оба глаза всё-таки удается открыть – в них начинает двоиться, потому как косоглазия больше нет и на мир смотришь по-новому, непривычно. Веки, лишенные ресниц, закручиваются вовнутрь, отчего глазам еще больнее и их приходится пальцами оттопыривать и вправлять на место. А тут еще и головняки с сушняками прут со страшной силой… Намаялся, одним словом.
Мужики в палате смотрят на меня как-то странно, с каким-то легким испугом. Потом один говорит:
-Пока тебя не было, за двое суток многие тебя спрашивали.
-Кто?
-Родня твоя приезжала, друг твой был два раза. Ещё кто-то звонил в ординаторскую.
Я сперва не понял. Потом дошло: ДВОЕ СУТОК…
-Как это? – оторопело спрашиваю. – Какие двое суток? Меня же вчера на операцию положили.
-Позавчера тебя положили, во вторник. А сегодня уже четверг.
Что такое?! Еле дождался прихода Пушкина, спрашиваю в лоб:
-Что со мной произошло?
Александр Сергеевич помассировал себе лоб, затем нехотя начал рассказывать.
Я, несмотря на чуть увеличенную дозу наркоза, никак не мог отключиться так, как надо было для проведения операций. Было решено добавить ещё. Я вырубился и операционная бригада приступила к делу. Первая операция – выправление косоглазия – прошла быстро и без всяких отклонений. Вторая заключалась в следующем: левая сторона глаза разрезалась и под оболочку вживлялся кусочек какого-то материала. Это и была склеропластика. Разрезали, вживили, начали зашивать. Наложили внутренний шов, затем внешний. Аппаратура, подключенная ко мне, начала выть буквально дурноматом: пульса нет, дыхания нет, сердце не бьется… Электрошок, адреналин… Нет контакта… Ещё раз… Борода… «Завели» меня с четвертого раза… Подцепили к поддерживающей аппаратуре… Датчики через сутки показали, что я в норме… Отцепили… Перевели в «реанимацию», где я спустя ещё полусуток пришел в себя и потребовал воды… Потом я просто проспал еще шесть часов. Такие дела…
Вот. И не было никаких туннелей, ни со светом ни без него, и не было ни рая ни ада, и Валгаллы с Елисеевскими полями тоже не наблюдалось, ни ангелов с арфами, ни чертей с вилами…
Был коридор с машинерией, была музыка, был голос…
Я не знаю, что это было. Было ли это «предбанником»-распределителем на ТОТ свет, или всего-навсего это были наркозные глюки… Не знаю… А вы?..

P.S. После того случая мне через полгода сделали операцию на правом глазе – аминопластику, под общим наркозом. И по другим уже делам я еще два раза был под ним. Больше всего вышеописанного со мной не происходило. А всё-таки… Что?..