Счастье

В комнате царил тот тёмно – серый свет, что обычно бывает лишь в особо пасмурные осенние дни перед дождём. В условиях и без того тёмных каменных стен здесь царили почти сумерки. Но это были такие тёплые, подсвеченные сизо – жёлтыми низкими тучами сумерки.
Прокатился гром. Значит уже скоро.
Я вылезла из–под одеяла – ну и холодрыга! Морган ещё спал; счастливый – он под одеялом, ему тепло и снятся сны.
Я подошла к окну: там, снаружи, всё было таким же умиротворяющим, как и здесь – всё ожидало дождя: и высокая трава по всей равнине, и одинокая верба, и кресты на кладбище. Всё вокруг меня дышало покоем, дышало смертью.
Если бы кто-нибудь с год назад сказал мне, что я вот так буду стоять здесь и ждать, я бы не поверила и, наверное, рассмеялась бы. Но в этой жизни всё так быстро и резко меняется…
Год назад я была ещё совсем другой, да и Морган тоже. Мы были добрее и …наивнее, что ли. Одним словом, мы были детьми. Я посмотрела на него – он даже сейчас, после всего, что нам пришлось пережить, оставался красивым, у него даже волосы не выпали… впрочем, таким, как он, всегда везёт.
Снова ударил гром, поднялся ветер (это было заметно по траве). Вдали было видно, как тучи паутиной растянулись до земли – дождь скоро и тут начнётся.
Я налила себе красного вина, чтобы согреться, закуталась в шаль и опять подошла к окну. Толи из-за вина, толи ещё из-за чего-то в памяти опять начало всплывать всё то, что так хотелось забыть…

- Мари! Мари! Дурочка! Беги сюда! Сюда же! – женщина лет тридцати пяти с растрёпанными волосами и страшной гримасой отчаяния на лице бегала по двору, собирая своих детей в кучу. – Мари, сюда!
Сама Мари, девушка, видно, только что окончившая школу, металась в метрах пятнадцати от неё, не зная, куда ей податься и где спрятаться. Снова просвистел воздух – здание на другой стороне улицы взорвалось, взвилась едкая жёлтая пыль, поднятая взрывной волной.
- Мама, где ты? – рыдала девушка. – Мама!
В глазах женщины отразилось безумие. Материнский инстинкт не мог позволить ей бросить дочь, но и других, маленьких детей, она не могла оставить, не могла от них отойти даже так недалеко. Мгновение колебаний, и женщина потащила своих детей в погреб под домом, чтобы затем вернуться за Мари. Но не успели они подбежать к зданию, как вновь свистнул воздух…
Когда Мари очнулась, пыль уже немного рассеялась. Рядом с ней лежал труп её маленького брата Жеромо. Она хотела закричать, но пыль высушила ей горло. Мари кинулась к обломкам своего дома. Может быть хоть кто-то.… Ну хоть кто-нибудь!
Девушка в истерике начала разбрасывать доски. Она искала и искала, но находила только руки, ноги и туловища.
- Мари, это ты? Идём со мной! – Кто-то схватил её за руку и потащил по улице прочь от обломков…

Я встряхнула головой. Это был страшный день, судный день. Как жаль, что судных дней бывает много, что они-то в памяти остаются, а всё остальное со временем стирается.
Порыв ветра донёс каплю дождя, которая врезалась в оконное стекло. Стало чуть темнее, а по крыше начала выбиваться дробь. Вспыхнула молния, пробежав до самого горизонта. Началось.
Неужели в моей памяти и впрямь не осталось ничего хорошего? Хотя чему я удивляюсь, ведь это не странно.
Морган глубоко вздохнул и перевернулся на другой бок. Всё же, я вспомнила хорошее…

По тенистой аллее под ветвями цветущих яблонь гуляли двое. Парень рассказывал какую-то историю, а девушка звонко смеялась. Сегодня был последний день занятий, а уже завтра, после выпускного, они навсегда покинут школу.
Они подошли к качелям. Здесь лучи солнца пробились сквозь молодую листву и заиграли бликами на русых волосах девушки. Она села на качели и спросила:
- Морган, а ты не боишься завтрашнего дня?
- Нет, а почему должен?
- Завтра мы начнём взрослую жизнь.
- Брось, Мари. Это же здорово – мы сможем сами принимать решения и быть себе хозяевами. Тем более что скоро нам исполнится восемнадцать.
- Да, ты прав, наверное. Ты решил, куда пойдёшь учится?
- Конечно, хочу стать архитектором. Мне придётся переехать в Рим.
- В Рим? – расстроилась Мари. – Но это же так далеко.
- Знаю.… Поехали со мной! В Риме много университетов, ты обязательно найдёшь тот, где захочешь учиться. Мари, я не хочу с тобой расставаться.
- Я тоже, - покраснела она.
Парень наклонился к ней, чтобы поцеловать, но тут сзади раздался чей-то голос:
- Эй, хватит нежностей! Ребят, вы не поверите – война началась!…

И это самое лучшее, что я смогла вспомнить. В пору засмеяться.
Дождь уже шёл во всю. В последнее время всё реже можно увидеть хотя бы кусок чистого неба, не говоря уже о солнце. Это хорошо – дождь лучше, чем засуха, а вода лучше, чем пыль…пыль.… Весь этот мир стал пылью, такой же жёлтой и едкой, причём задолго до войны.
Когда-то, в другой жизни, я увлекалась историей. Я всё время думала тогда, что бы было, если бы планы «молниеносных» мировых войн осуществлялись, если бы кто-нибудь в этих своих планах задействовал то страшное оружие, которое непонятно зачем создали люди? Теперь-то я вижу…

Длинную колонну связанных подгоняли люди с автоматами. Форма военных была вся в коричневых пятнах запёкшийся крови, но местами ещё можно было разглядеть её светло – зелёный первоначальный цвет; на их лицах были марлевые повязки. В колонне кто-то спотыкался, кого-то тащили только верёвки, привязанные к их рукам, от кого-то (и таких было много) на песке оставались кровавые дорожки.
- Живей!
- Передвигай ногами, скотина!
- Подымайся, собака! Поспать захотел? Живей! Живей!
Периодически колонна останавливалась. Тех, кто совсем выбивался из сил, военные убивали и отвязывали труп от общей верёвки. Тела оставались на дороге.
Они шли по развалинам города. Людей здесь не было, только военные. Изредка встречались такие же колонны.
Девушка с русыми волосами всё чаще спотыкалась и падала. Военный ударил её прикладом в спину.
- Мари! – закричал парень, идущий впереди. – Убери от неё руки!
- Молчать! – военный дал ему в лицо. – Живей! Живей!
Внезапно колонну остановили и заставили развернуться к дороге. Военные вытянулись и отдали честь. Мимо проехала машина с открытым верхом. В ней сидел толстый человек с большим красным лицом, в руках у него был бокал с пьянящей жидкостью, играющей пузырьками. Он кивнул в сторону военных и, не останавливаясь, поехал дальше. Колонна вновь двинулась вперёд.
Людей пригнали к зданию заброшенной больницы. Там им впервые за долгое время позволили отдохнуть. Все кинулись к небольшому фонтану с грязной коричневой водой.
Мари и Морган старались держаться вместе. Позади девушки был привязан мужчина, который смеялся всю дорогу, и изо рта которого шла пена. Жадно осушив ладонь, он вдруг развернулся к девушке и заорал: «Она отравлена! Я знаю! Я сам отравил! Сам! Сам! Скоро мы станем другими! Станем! Станем! Сам!…».

Он не врал. Может быть, это и правда он отравил воду в Европе, а может, просто услышал от кого-то другого; но разницы нет.
Я поморщилась – меняться было больно, а смотреть на себя в первое время – страшно. Но сейчас я уже и внутренне изменилась – я привыкла.
Дождь заканчивался, и тучи уже не были такими тёмными и низкими. Я открыла окно. Свежий, вкусный запах мокрой земли ударил в ноздри, давая осознать голод. Как же приятно будет сейчас нырнуть в почву, побегать в ней, ощутить её силу, её незабываемый вкус.
- Морган, вставай. На улице чудная погода, и ты ещё не видел, какая сегодня земля. Идём скорее!
Он потянулся и зевнул:
- Да, я чувствую запах. Он прелестен, как и ты.
Какой же он милый льстец; а ещё у него очень красивые щупальца…


2003