Бирюк

       Яркое солнце только подчеркивало утреннюю свежесть леса. Лучи его прошивали насквозь не набравшую ещё зелёной густоты молодую листву деревьев и отбрасывали весёлые блики на небольшую полянку, переливаясь в капельках росы, скопившейся за ночь на молодой траве. На краю опушки, почти прислоняясь стеной к вековому дубу, словно бы спрятавшись за его ветвями, притаилась небольшая изба, возле которой хлопотали по хозяйству мужчина и паренёк-отрок. Мужчина - сухощавый, среднего роста, ловко отрубал полешки длинной в локоть от принесенной загодя сушнины, приспособив её на две широкие деревянные колоды. Обрубки же отбрасывал ногой в сторону оторка, где тот подбирал их и складывал в поленницу у стенки, прикрытую нешироким навесом. Парнишка лет одиннадцати-двенадцати, скуластый, темноволосый, настолько был похож внешне на мужчину, что отцовство последнего не вызывало сомнений. Вскоре с заготовкой дров было покончено.Последний обрубок послушно улегся на отведенное ему в поленнице место. Мужчина стряхнул привычным движением налетевшие в волосы пыль да щепу и подошел к сыну, положив ему на плечо руку с сильными длинными пальцами.
- Охотиться не пойдем сегодня,- сказал негромко, как бы сам к себе обращаясь.
- К обеду должны мать с братом из городка вернуться. Надо бы воды чистой наносить, да разобрать, что они с рынка принесут.
       Малец хитро ощерился, зная по опыту, что уж ему-то точно достанется либо пряник медовый, либо леденец на тонкой, аккуратно обструганной со всех сторон деревянной палочке. А, может, и оба гостинца. Не каждый раз удаётся сохатого добыть.
       Парень вспомнил рассказы покойного ныне деда, который застал ещё те времена, когда люди только решили поселиться в этом месте. Не было ещё ни раскорчёванных полей посреди непроходимой чащи, не было острого и крепкого частокола вокруг поселения, ни изб, ни кузни, ни рынка даже. Каждый сам ставил себе огневище, выбирая место посуше да повыше, затем всем миром рубили деревья толщиной в три охвата, выжигали, а затем вырывали из земли огромные пни, впившиеся в почву многочисленными корнями и не желающие расставаться с ней, словно голодный с краюхой хлеба. Но первое, что сделали люди, поставили несколько небольших изб в лесу, недалече от поселения, и отдали их лучшим охотникам с семьями, наказав тем добывать пропитание для будущих горожан, чтобы они не отвлекались и времени попусту не тратили.
       Городище постепенно росло. Некоторые охотники перебрались за его стены, кто зерно сеять начал, кто мастерить разное, дед же паренька прикипел сердцем к лесу, да так и остался жить в поставленной когда-то избушке. Учил сына, а затем и внука сызмальства премудростям охотничьим, как из лука стрелять правильно, чтобы стрела шкурку белке не вредила и убивала сразу, без лишних мучений, как капкан или силок поставить, чтоб не добралась лисица до добычи раньше охотника, как на сохатого правильно аркан накидывать, чтоб на рога не поднял, да и другому многому. Так с тех пор и повелось, добудет охотник зверя, везет в городище, мясо на рынок отдаст, шкуру кожемяке, а взамен возьмет муки, хлеб печь, наконечников для стрел, скарб или инвентарь какой в хозяйстве пригодится, ткани, да детям по подарочку.
       Вот только зверя всё меньше становилось, да и познакомились животные с человеком поближе – пуганые стали. Чтобы не опустел лес на несколько вёрст вперед, отец парня старался всё больше птицу да зайца промышлять, а крупного зверя бил только больного или раненного. Он и сохатого-то вчерашнего нашел у ручья с поломанной ногой. Сразу понял -не жилец лесной великан. Не людям, так волкам достанется. Забил ловко, одним ударом в жилу, Да полдня потом выпью ухал, старшего сына звал, чтобы тот донести помог добычу. Этому тоже дед когда-то научил – подражать голосам зверей разных, но с особинкой, чтобы понятно было посвященному, что случилось что-то и помощь нужна, либо что чужой человек в лесу появился, смотри в оба глаза. Кто знает, что у него на уме.
       В этот раз в городок пошла сама хозяйка. Вышла она когда-то за охотника, и ни разу не пожалела о том, вот только скучала иногда по родне да по подружкам, в поселении оставшимся.Взяла с собой старшего сына как подспорье, погрузили в тележку мясо на продажу да шкуру лосиную и пошли, солнце ещё не встало. Опять же, кто лучше бабы все слухи да новости соберёт о том, что в городке происходит, что у соседей интересного случилось, не завелось ли чудище какое у дороги, или, скажем, ворог лютый не пожаловал ли.
       ***
 А вести последнее время одна другой тревожнее приходили. Поговаривали, что явились из чужой земли какие-то люди в тёмных одеждах и разбой на капищах наводят, что князя законного убил братец его родной, который заодно с чужестранцами действует, власть присвоил, а затем в стольном граде резню учинил, требуя, чтобы люди чужую веру приняли. И не верилось во всё это, не хотелось, да по весне приковылял в городище мужичек знакомый из соседнего поселения, весь пожженный да израненный.Сказывал, приехал в их городок отряд ратников, все конные, в броне да при оружии. Главный среди них воеводой себя называл. Да с отрядом двое в чёрных балахонах прибыли. И как начали они людей огнем жечь да по другому калечить, девок топить ни за что ни про что, над младенцами глумиться, а кто слово поперек скажет- того дружинники хватают, да бьют до полусмерти, как врагов лютых. Насилу, говорил, сбежал из города. Вот только всего-то и от него узнать не удалось. В тот же день скрутила бедолагу горячка, так и помер мужик не приходя в память, и седмицы не протянул. И хоть говорил охотник, что, мол, у князей с воеводами своя канитель, их не касаемая, да что коль прижмут совсем, всегда можно собрать скарб нехитрый, да в лес поглубже уйти- ищи иглу в стогу потом, а решила хозяйка разузнать всё сама и как можно подробнее.
       Отрок встряхнул головой, как- бы выкидывая из неё посторонние мысли, почувствовав, как вздрогнула на плече отцовская ладонь.
- Слышишь, белки, что рядом с тропкой живут, загомонили?- прошептал охотник сыну.- Весть лесу передают, что чужак пожаловал. Кто-то, кто для них угрозы не представляет, иначе по другому бы голосили. И не мать с братом- их они знают, привыкли. Схоронись – ка на время, сынок.
       Парень быстро накинул на себя полотняную рубаху, лежащую рядом с поленицей, и серой тенью растворился в кустах с другой стороны поляны. Охотник тоже оделся, накинул поверх левого рукава кожаный наручь, так, на всякий случай, кинул за колоды, на которых дрова рубил, меховой колчан с луком и стрелами, аккуратненько, чтобы не бросался в глаза гостям непрошеным, а самому дотянуться – в миг один, и присел на одну из колод в ожидании.
       Чуткое ухо охотника загодя уловило мерное цоканье копыт перемежающееся с металлическим звоном. «Всадники. Вооруженные.Числом более десятка.»- определил он для себя. И действительно, через некоторое время на тропе, ведущей к поселению, показался отряд из дюжины всадников. Хозяин избы сразу понял, что это не бродники, которых заносило иногда в эти края то по приказу князя тать изловить, то груз какой сопроводить в качестве конвоя. Те на стройных степных скакунах, облаченные в кожаные доспехи, а зачастую и просто в рубаху да меховую куртку поверх неё, двигались быстро, почти без шума, и, приблизившись, начинали разговор с шутки либо подковырочки, отчего общаться с ними становилось легко и просто, как со старыми знакомцами. Эти же молодцы были совершенно другими. В кольчугах с прикрепленными к груди пластинами, с притороченными к седлам круглыми щитами, да по мечу у каждого на поясе, звякающему в такт движению. И даже кони их были какие-то основательные, внушающие уважение. Такой даст копытом- голова-то и отвалится, как и не росла вовсе на плечах. Лица неулыбчивые, глаза колючие, руки как у другого ноги в обхвате. С такими не то - что заговорить, просто рядом находиться неуютно как-то. Ехали попарно, держа дистанцию. К седлу последнего была примотана верёвка, на другом конце которой за квалькадой едва поспевал на разбитых ногах пленник.
       Грязный, весь в пыли и спекшейся крови, одетый в лохмотья, с заплывшим глазом и свернутым на бок носом, всё же он был вполне узнаваем. В руки дружинников попал сам Кукан- местная достопримечательность, гордость городских торговцев, а, проще говоря, рыночный воришка. Как поговаривали местные купцы, если на рынке нет вора, значит и красть там нечего, и покупать, значит, тоже. Лет семнадцати от роду, он был почти ровесником старшему сыну охотника и даже приходился дальним родственником его жене. Впрочем, родственные связи, если покопаться, можно было обнаружить между всеми поселянами, за исключением, может быть, кузнеца и ещё нескольких ремесленников, осевших в городке относительно недавно. Кукан был из тех, к кому судьба отнеслась особенно безжалостно, невезучих бедолаг, которым хоть птицу удачи в клетке подари, у них или птица сдохнет, или клетка сломается. Родители его, люди весьма состоятельные по местным меркам, не вернулись с торжка, проходившего в соседнем городе, когда мальцу было лет восемь от роду.
       Их обглоданные зверьем тела нашли только после того, как снег сошел за несколько вёрст до родного дома. И не угадать уже было, то ли тати подкараулили купчину с женой по пути, то ли волки загнали несчастных, а, может, сбились с дороги путники темной ночью, да и заснули на холоде вечным сном. С тех пор Кукан зажил самостоятельно. Сначала пытался хозяйство тянуть в одиночку, да понял скоро, что не справится. Продал он избу родительскую, огород, и переселился в дальний конец города на огневища, среди калек убогих и разношерстого городского отребья. Деньги, вырученные за родительское хозяйство, скоро закончились. Что-то сам проел, другие осели у соседей, не гнушающихся обмануть мальца несмышленого. Какое то время сирота перебивался, пуская к себе разных людей, кого-то с полюбовницей встретиться, других- медовухой побаловаться, да так, чтобы не видел никто. Постепенно и сам к медовухе пристрастился, связался с дурной компанией, а через какое- то время начал промышлять воровством на местном рынке. Торговцы, жалея сироту, зачастую делали вид, что не замечают, как тянется худощавая рука за яблоком или как исчезает среди грязных лохмотьев кусок пирога с зайчатиной, иногда же ловили и били, но не сильно, для острастки, чтобы не наглел. А случалось и так, что кому-то из купцов надо было перетащить товар с места на место, или отойти на время, и в этих случаях не было на рынке человека полезнее Кукана. Такой договор он держал строго, ни себе не позволял взять что- либо, ни других не подпускал к доверенному товару, руководствуясь, видимо, какими то своими представлениями о честности. Как бы ни было, а вырос парень, и ни хозяйства у него, ни ремесла в руках, да ещё угораздило с дружинниками схлестнуться.
       « Так и знал, плохо всё у него закончится.»- подумал про себя охотник.
***
 Тем временем ратник, гарцующий впереди отряда, спросил, не грубо, но тоном, не терпящим возражений:
- Кто ты, человек, и как зовут тебя?
- Местный я. Живу охотой. Горожане меня Бирюком кличут. А ты кто будешь, путник? Куда путь держишь? И, если не тайна, кого в полон взял?
- Тебя-то я и искал,- произнес витязь, спешиваясь.- Зовут меня Андрей. Я воевода самим князем назначенный. А «удальца» этого полонил в городе. Мы там татей казнили, так он на моих ребят с оглоблей накинулся, отбить пытался. Ну да с ним мы потом потолкуем, а сейчас дело у меня к тебе. Пойдем в хату, обсудим.
- Ну пойдем, воевода, коль тебе природа не по нраву,- и бирюк, легко соскочив с колоды, распахнул дверь в избу, приглашая гостя зайти первым.
       Темнота избы пахнула на вошедших запахом сухого дерева вперемежку с въевшейся в него застарелой копотью. Единственным источником света служила дыра в потолке, выполняющая одновременно функции дымохода. Под ней располагался очаг, снабженный с одной стороны коробом на подобии печного. По остальным трем сторонам положены были деревянные полати, служившие хозяевам жилья кроватями и застеленные вытертыми от времени шкурами. По мере того, как глаза привыкали к полумраку, воевода увидел небольшой стол в углу с двумя скамьями подле, в другом же углу, за дверью, стоял ларь, заваленный сверху каким-то барахлом. Там же были аккуратно сложены пара луков и стрелы разной длинны, с разными наконечниками и формой оперения. Хозяин жестом пригласил гостя сесть на одну из скамей, и, подождав, пока тот устроится поудобнее, уселся напротив.
- Так что же за дело привело тебя ко мне, княжий воевода?
- Слыхал ли ты, Бирюк, что новый князь нынче правит? Наверняка, слыхал.- воевода неспешно начал свой рассказ.- Так вот, послал он меня с наказом объехать городища окрест, посмотреть, всё ли в порядке, не притесняет ли кто горожан, не лютуют ли тати на дорогах. Велел, если где надобно, кон вершить, а будет нужда- под защиту взять поселение. Ну и заодно проверить, правильно ли дань считается, вовремя ли платится. Сроку дал двенадцать седмиц.
       Да только неспокойно нынче в земле нашей. Покамест в Хорсуни да Торговищах татей изводил, пока в Хапково с местным старостой разбирался, время- то и потратил. В общем, опаздываю я, а не хочется первое же порученное дело с огрехом сработать. Осталось мне ваш городок осмотреть, да Тырны.
       Оставил я у вас полдюжины дружинников своих, кто посметливей, а сам решил в Тырны съездить пока суть да дело. Да только если вкруг скакать- седмица уйдет, сам знаешь.
       Ваши же горожане сказывали, что ты через болото напрямки провести сможешь. В этом случае в два дня обернемся. Покажешь дорогу? – и, увидев, как охотник нахмурился, добавил,- Не за бесплатно. Заплачу тебе, как если бы ты полгода на охоту ходил бы. Соглашайся, Бирюк. Зачем нам ссориться…
-Что же, дорогу показать- дело немудрёное.- охотник глянул прямо на воеводу, как будто пытался понять, всю ли тот правду выложил. Тот невозмутимо смотрел в ответ.- Да и ссориться нам нет причин.- продолжил хозяин дома разговор.- Болото я вдоль и поперек исходил, все топи знаю, все тропы. Вот только дождусь, пока жена с сыном из города вернутся, и пойдем.- и, как бы предупреждая вопрос воеводы добавил- Если сегодня после обеда выйдем, переночуем на острове, что посреди болота находится, а с утра выйдем пораньше, да к обеду уже в Тырнах будем. Скажи, воевода, а пленника ты зачем с собой потащил? Оставил бы его в городке, под присмотром ребяток твоих.
       Воевода усмехнулся краем рта:
-А ну как не нашел бы я тебя? А так какой ни есть, всё проводник. Не возражаешь, если я паршивца здесь оставлю до нашего возвращения? Сейчас скажу бойцам, чтобы яму вырыли для него, да приставлю пару человек к ней, чтобы не сбежал.
-Твой пленник, делай как считаешь нужным- пожал плечами охотник.
       На поляне развернулась кипучая деятельность. Двое витязей по очереди копали яму невдалеке от избы, Кто –то принялся кашеварить, другие расседлывали лошадей, складывали рядком снятые с них сбрую да оружие. Воевода прохаживался по поляне, отдавая чёткие, толковые распоряжения своим людям, распределяя, кому чем надлежит заниматься и подгоняя тех, кто, как ему казалось, работает слишком медленно. Солнце вошло в зенит и начало потихонечку сваливаться на другую половину небосвода. Г де-то у ручья заухала выпь. Бирюк, помогавший то одной группе ратников, то другой, внезапно вспомнил, что воды в кадке почти не осталось, схватил кожаный мешок и легко потрусил в сторону чащи.
-Смотри, не сбеги.- услышал он сзади голос воеводы.
-Так куда- ж я денусь от семьи да дома родного,- бросил через плечо и растворился меду стволами деревьев .
***
       Отрок тем временем схоронившись за густо разросшимся ореховым кустом наблюдал за развитием событий. Вот отец с воеводой зашли в избу, затем вышли, по всему видно, довольные состоявшейся беседой. Дружина начала располагаться на постой. «Значит, задержатся»- подумал паренек, - «Надо бы мать с братом перехватить по дороге да предупредить о гостях. Мало ли что.» Осторожно, следя чтобы ни листочек не шелохнулся, ни ветка под ногами не хрустнула, пробрался он вдоль куста, переметнулся, не замеченный никем, за ствол дерева, да так и пошел вдоль тропки, ведущей к городку, до того самого места, где она резко загибалась влево, обходя неглубокий овражек. Там, скрытый зеленью от чужих глаз, отрок выбрался на тропинку и припустил в сторону поселения.
       Случаются в жизни такие дни, когда с утра как-то не заладится. Хочется гостинчиком полакомиться, а приходится полдня в пыли валяться, надеешься подремать на солнышке, да сказки мамкины послушать, а вынужден бежать стремглав, обивая ноги о выступающие из земли корни, и так до вечера, весь день всё наперекосяк выходит. Вот и сейчас, если судить по положению солнца, то мать с братом должны бы уже дома быть. Однако парень видел уже ворота городка , а ни матери, ни брата, ни следов их пребывания. Зато у ворот вместо знакомого приветливого бородача расхаживает чужой дядька, белокурый, с рачьими глазами, по виду и одежде напоминающий утренних пришельцев. Движимый скорее обостренным за время жизни в лесу инстинктом, чем разумом, малец выждал, пока охранник отойдет по нужде за внешнюю сторону частокола, и рванул внутрь со всех ног, справедливо полагая, что вряд ли он прервет столь важное занятие и погонится за невесть откуда взявшимся мальчуганом, влетел на центральную улицу, на всякий случай метнулся направо, за угол ближайшего дома, затем налево и ещё раз направо, путая следы, выбежал прямиком к колодцу и слёту ткнулся в живот тетке Остане, жене кожемяки, которому они шкуры сбывали. Та охнула, выронив коромысло с двумя бадейками на нем, затем, узнав мальчика, обхватила его за плечи, прижала к себе крепко и тихонько так завыла, запричитала по-бабьи.
       ***
 Охотник вышел к ручью и притаился за деревом, внимательно осматривая местность. Ещё на подходе он увидел фигурку сына, сгорбившуюся на валуне, вросшем в берег ручья. Мальчуган рыдал в голос, размазывая по щекам грязь вперемежку со слезами. И не было никого больше вокруг. Бирюк осторожно вышел на открытое место, подошел к сыну и положил руку на его голову. Отрок вскинулся и скороговоркой выпалил:
- Они… Они убили их… Ещё утром убили…
       Охотник приобнял мальца за плечи и, заглянув ему в глаза , велел:
- Успокойся, сынок. Не пристало мужчине слёзы лить. Возьми себя в руки и расскажи всё по порядку. Что произошло?
       И парень начал рассказывать, сначала сбивчиво, затем, приходя в себя по мере рассказа, всё более и более внятно. И чем дольше он говорил, тем сильнее темнело лицо отца и жестче становился взгляд карих с зелёными прожилками глаз. Перед охотником начала вырисовываться картина того, что случилось. Жуткая, страшная, поражающая своим абсурдом.
       Судя по рассказу тетки Останы, его жена и сын пришли в городок почти сразу после рассвета. Пока торговые ряды были пусты, занесли шкуру кожемяке, затем сын с тележкой поехал на рынок ждать мясника, а жена с Останой, давней своей подругой, присели на лавку у колодца обсудить последние новости. В это время и нагрянул отряд воеводы в городок – полторы дюжины ратников при полном вооружении и с ними два чужестранца в темных робах с капюшонами, скрывающими их лица. На улицу высыпали жители близлежащих домов, но их собралось не много – весть о приехавших ещё не успела распространиться.
       Одним из первых вышел староста поселения, живший недалече. Воевода представился и вручил ему княжий указ, гласивший кроме прочего, что он, князь, повелевает всем жителям принять иную веру под страхом смерти и, чтобы крестить горожан без промедления, посылает двух ромейских монахов, имеющих на то полномочия. Затем стал выспрашивать у не пришедших ещё в себя людей кто есть кто.
       Узнав, что среди горожан находится жена охотника ромейские монахи оживились, затрещали что-то по иноземному, словно споря, и, видимо, придя к согласию, коверкая слова объявили, что Бирючиху следует крестить незамедлительно, иначе уйдет к себе в лес – ищи её потом. А, может, решили начать с беззащитной и почти чужой горожанам женщины, надеясь, что со стерпевшими такое горожанами впоследствии будет проблем меньше. Ведь тому, кто раз промолчал, на второй сказать уже нечего будет. Мигом появилась огромная бочка, наполненная водой, жену охотника скрутили два дюжих молодца и окунули с головой, как была, одетую.
       Один из чужестранцев принялся что-то шептать по своему. В этот момент к колодцу подошел уладивший дела с мясником старший сын. Видя, как подонки глумятся над его матерью, он кинулся на удерживающих несчастную в бочке дружинников, но третий, стоящий чуть сзади, огрел юношу булавой по темечку, и, то ли силы не рассчитал, то ли был кровожаден не в меру, расколол этим ударом парню голову. Мать, пытавшуюся закричать, пристыдить людей, стоящих в бездействии вокруг, попросту притопили в бочке, где она и захлебнулась.
       А горожане стояли, переминаясь с ноги на ногу, и не могли решить, что им делать в сложившейся ситуации. Только Кукан схватил стоявшую у чьего-то сарая оглоблю и кинулся на обидчиков, то ли ведомый своими понятиями о честности, то ли потому, что не было у него ни жены, ни детей и не нес он ответственности ни за чьи жизни, кроме своей, да и то не слишком сладкой.
       Воевода, поняв, что ситуация может выйти из под контроля, сделал знак ратникам и те, отобрав оглоблю, не стали чинить расправу прилюдно, а оттащили сопротивляющегося юношу в соседний сарай, где и избили до полусмерти. С улицы убрали мёртвых, засыпали кровь землицей, в бочке поменяли воду. Затем ратники обнажили мечи и загомонившая было толпа сразу как-то утихла, стушевавшись. Обряд продолжался. Прошедшие его горожане, мокрые и униженные, молча расходились по домам, а на их место приходили новые, те, кто узнал о прибывших позже.
       Видя, что бунтовщиков не нашлось, воевода оставил монахов продолжать начатое под охраной шестерых бойцов, сам же, забрав еле живого Кукана чтобы людей не дразнить, решил покамест разведать короткую дорогу на Тырну. К приходу младшего сына охотника в город в бочке побывала уже добрая половина поселенцев.
       ***
Охотник появился на поляне бесшумно и оттого неожиданно. Дружинники, пообедав, развлекались кто во что горазд, чувствуя себя хозяевами на небольшой поляне. Кто-то, развалившись на травке, травил байки, другие метали ножи в импровизированную мишень, намазав грязи на заднюю стену избы, Кукан был посажен в свежевырытую яму и привален наскоро сбитой решеткой из шести жердин в руку толщиной каждая, два бойца сидели рядом, видимо, те, кому было поручено охранять пленника. Воевода сделал знак рукой и гомон, нарушавший тишину леса, разом прекратился. В обрушившейся разом тишине слышно было только как дышат кони, изредка всхрапывая, да птичье щебетание, доносившееся откуда-то поодаль.
- Долго же тебя не было, Бирюк. Часом, не русалку встретил? – заговорил воевода.
- Не русалку. Сына младшего. Он поутру ходил силки на дичь ставить, вот, вернулся. Я, пока ждал его, лишний раз дорогу вспомнил, какой идти будем. Скажи, твои бойцы, отдохнули? В путь пора. Чтобы до темноты трясину перейти.
- Бойцы в порядке. Возьми лошадь одного из тех, двоих, что тать сторожат, и выступаем.
- Нет, воевода. Конному в болоте делать нечего. И скажи, чтобы брони оставили. Налегке пойдем.
-Скорый ты, однако, как я погляжу. А ну как ворога в дороге встретим?
-А ну как поскользнется твой молодец на кочке да в трясину свалится? Броня его враз вниз утянет, не то что руку подать, глазом моргнуть не успеешь. Тырны городок небольшой, чащей лесной укрытый. Откуда там врагу взяться? Против татей же броня только помеха. Еду тоже не берите. На болотах дичи полно.
- Может, ты и прав, Бирюк.- воевода задумчиво поскреб щёку, что-то для себя решая, затем распорядился готовиться к переходу.
       Отряд бодро продвигался в сторону болота. По мере приближения лес редел, деревья становились всё более чахлыми, всё чаще попадались участки сухостоя, а то и валежника. Привычные уже ели да березки сдавали территорию кустарнику и травам. Воины, не отягощенные броней, сытые и отдохнувшие, легко ступали по пружинистому дёрну, начинающему уже хлюпать скопившейся под ним водой при каждом шаге. На спине у каждого были привязаны щит, шишак да небольшая походная сумочка с личными вещами. У пояса висел меч и, как бы в противовес ему, с другого бока, длинный боевой нож. Бойцы уже не выглядели такими хмурыми и то и дело перекидывались шутками. Бирюк шел чуть впереди отряда, время от времени забегая вперед на довольно значительное расстояние, и, затем, поджидая отставших дружинников. За несколько таких отлучек ему удалось добыть двух зайцев и разной на любой вкус дичи, потому вопрос ужина был решен, что только добавило бойцам хорошего настроения. Да и воевода перестал задумчиво хмурить брови, начиная понимать, насколько был прав охотник.
       Проходя мимо особенно массивного валежника, Бирюк сделал знак остановиться. Затем, ловко пользуясь ножом, нарубил сухих веток с давным - давно мертвых деревьев, сложил их в вязанки толщиной со средних размеров кадку и, чтобы не разваливались, скрепил ракитой – молодыми, не потерявшими ещё гибкость кустовинами. По две таких вязанки он велел сделать каждому бойцу из отряда, включая воеводу, пояснив, что они потребуются для пересечения болота. Некоторые из ратников, имея уже подобный опыт, одобрительно закивали головами.
       Судя по словам охотника, дорога через болото не представляла особой опасности почти до его середины, где посреди зыби находился чудом сохранившийся участок твердой почвы- остров, до которого им надо было добраться до темноты. По замыслу проводника трясину можно было преодолеть накидав под ноги вязанки из хвороста, дающие ногам дополнительную опору. При этом шедший последним должен был извлечь из грязи последнюю вязанку с помощью нехитрого приспособления из веревки и металлического крюка и передать её по ряду тому, кто шел первым. То же самое планировалось сделать следующим утром во время перехода на другую сторону болота.
 ***
       Смеркалось. Даждь- бог уверенно гнал свою солнечную колесницу на запад, раскрашивая небо в багряные тона . Тот из дружинников, оставленных караулить Кукана, кому выпало по жребию ночное дежурство, отсыпался в избе, другой же сидел возле ямы и выстругивал из куска дерева фигурку какого- то причудливого животного с головой и торсом человека, сочетаемом с могучим телом боевого коня. Он слышал о таком однажды от плененного в одном из походов ромея.
       Подошедший сын охотника с интересом глянул на наполовину готовую уже статуэтку , :
- Дядь, а кто это? Сколько живу в лесу, ни разу такого диковинного зверя не видывал.
- Так ведь и не водится такой в лесу. В степи обитает, да в горах. А от человека подальше держится. Ромеи его кентавром кличут. – витязь отложил в сторонку ножик, радуясь возможности поговорить, и, чувствуя, что глаза уже начали уставать в надвигающихся сумерках.
- Дядь, пора ужин готовить, помоги лосиную ногу из погреба достать. Мать с братом задерживаются, а мне самому не справиться.
       Охранник заглянул в яму, где, свернувшись клубком, спокойно лежал пленник, критически осмотрел увесистую решетку, прикрывающую сверху выход из наскоро сооруженной темницы- куда ему, связанному, да избитому, выбраться отсюда- и поднялся на ноги:
- Пошли, подсоблю, только скоренько.
       Парень подвёл витязя к зарослям кустарника, растущего в нескольких минутах ходьбы от дома, и, покопавшись в его корнях, начал откидывать в сторону куски дёрна. Вскоре обнажился настил из тонких, переплетенных между собой веток, закрывающий достаточно широкую дыру в земле. Здесь отец действительно хранил запасы мяса зимой. Прихваченные морозом, продукты могли храниться в яме всю зиму и большую часть весны, не подвергаясь порче и гниению. Полумрак вступающего в свои права вечера скрывал дно ямы, маскируя острые колья , врытые отроком загодя, ещё при свете дня.
- Дядь, там веревка, а к ней корзина с мясом привязана, ты её вытяни наверх, - попросил малец.
       Ратник опустился на колени и попытался нащупать рукой веревку, свесившись через край ямы. В это время малец сильно толкнул его сзади, вложив в движение всю свою ненависть к убийцам. Охранник, нелепо взмахнув руками, рухнул вниз. Послышался хруст ломающихся костей, раздираемой твердыми жердинами плоти, затем хрип, и, наконец, тишина. Парень осторожно, пытаясь не шуметь, вернулся к яме, где в прежней позе лежал на дне пленник.
       Отрок кинул небольшой камешек в лежащего на дне ямы Кукана и, поймав недоуменный взгляд последнего, показал ему жестами встать и поднять вверх связанные руки. Затем ножиком, оставленным охранником, аккуратно перерезал веревки, стягивающие запястья пленника. Чуть погодя, когда кровообращение в руках восстановилось и в кисти перестали впиваться мириады маленьких иголок , они вдвоем, пытаясь не шуметь, отодвинули решетку, прикрывающую яму. Из-за полуоткрывшейся двери избы доносился мерный храп спящего витязя.
       Ратник, проснувшийся от странного шума, выскочил из дверного проёма с мечом в руке и тут же откуда- то из темноты вылетела каленая стрела и впилась ему, ещё сонному, в правую половину груди, сбив дыхание. И тут же вторая полоснула горло, превращая яростный крик в сипение. Третья ударила в правое подреберье, заставив пасть на колени на полушаге. Витязь побелел и завалился на бок. Потянулся было к одной из стрел, затем попытался ползти куда-то, да так и остался лежать недалеко от двери. Кукан отбросил дубинку, которой колотил по стене дома. Из кустов напротив вышел отрок. В руках он держал лук с четвертой стрелой, предусмотрительно наложенной на тетиву.
Парень вспомнил неподвижное лицо отца, там, у ручья, как побелели его пальцы, сжавшие намертво рукоять ножа, и как он сам испугался, что охотник так и останется так стоять, окаменевшим от горя, навечно. И как ещё больше он испугался, когда отец упал ничком и в ярости стал вонзать в землю клинок, разрезая влажную почву поймы. Вскинув лук, он выпустил четвертую стрелу в мертвое уже тело.
       В слабом свете, даруемом далекими звездами, сквозь ночной лес по сызмальства знакомой тропе, ведущей к болоту, переходя с шага на бег, торопился сын охотника. Сзади пытался не отстать то и дело спотыкающийся о корни и валежины Кукан, тащивший на себе верёвку и объемную суму, набитую стрелами.
       

       ***
       На краю островка, возле двух чахлых березок, отчаянно цепляющихся за жизнь своими немощными корнями, лежали вязанки из валежника. Рядом были сложены щиты и оружие. Ближе к центру весело потрескивал костерок, выхватывая то и дело из темноты витязей, утомившихся от хождения по трясине и разомлевших от еды. Бойцы, защищенные со всех сторон непроходимой топью, надежней, чем крепостными рвом и стенами, спали мёртвым сном, ощущая себя в кои-то веки в полной безопасности. Где- то вдали с утробным урчаньем лопнул грязевой пузырь, то там, то тут подавали голос обитатели болота. Со стороны, откуда отряд вышел на остров, ухала выпь.
       Охотник встал, тихо, чтобы никого не разбудить, убедился, что валежник высох, затем вынул из костра тлеющую ветку и подошел к краю берега. Там, не доходя пары шагов до места, где сливаются в единое грязное месиво болотная жижа и крома суши, взмахнул ветвью, очерчивая полукруг, в одну, затем в другую сторону.
       Поток воздуха раздул импровизированный факел, и на месте, где до этого краснел уголёк, заметались слабые ещё огоньки пламени. В тот же миг в нескольких локтях от него тихонечко свистнула стрела и с негромким чмоканьем впилась в берег. К древку её, ближе к оперению, привязана была легкая бечева. Бирюк потянул. Вскорости он держал в руках конец крепкой в два пальца толщиной пеньковой веревки.
       Охотник выбрал щит покрепче и накрепко привязал её к петле с внутренней его стороны. Затем положил щит в болотную жижу, сунул разгоревшуюся ветвь в вязанки и, улегшись на щит ничком, дернул дважды, подавая условный знак. С того края трясины потянули. Сначала осторожно, затем всё быстрее. И вот уже, прокативши по зыби на щите словно на санках, бирюка вынесло на твердую почву, в объятия младшего сына и ухмыляющегося Кукана.
       Тем временем занявшийся не на шутку валежник осветил бликами пожарища всю, относительно небольшую, поверхность острова. Чувствуя неладное, начали просыпаться дружинники. Витязи вскакивали на ноги, озираясь. Кто-то звал воеводу, другие бросились к оружию, Один, пытаясь защититься щитом от исходящего жара, старался скинуть в воду полыхающие вязанки. За этим гвалтом не слышно было посвиста стрел, хлюпающего звука, издаваемого, когда они находили свои цели, а крики и стоны подстреленных гармонично вписывались в общую картину торжества хаоса.
       Стрелы послушно ложились на тетиву и с шипением исчезали в ночном сумраке, чтобы на мгновенье появиться вновь, освещаемые огнем, и впиться в свою жертву. Охотник и его сын, бьющие без промаха белку, с безумной скоростью скачущую с дерева на дерево, если придется, сеяли смерть, мстя за своих убитых родственников.
       Ратники, не защищенные броней, мечущиеся в панике по острову, представляли собой легкие мишени. Будь их больше числом, или если бы были они готовы к нападению, возможно, имели бы они шанс на спасение, спрятавшись за стеной из щитов. И, может быть, придумали бы они, как преодолеть не более сотни шагов до твердой земли на другом краю болота, да видно покинули их боги, лишили удачи ратной в этом бою. Да и на какую удачу могли рассчитывать они, предавшие богов своих, тех, которые покровительствовали щурам их и пращурам от самого Рода, от начала Макоши, променявшие их на иноземного истукана, со страха ли, или по глупости, все едино.
       И падали ратники, утыканные стрелами, похожие на подушечки для игл, какие носят с собой рукодельницы, вышивающие знаки на рубахах добрым молодцам, чтобы, встретив такого, видели люди, кто он, откуда, да чем славен, и разносил влажный ночной ветер по болоту стоны раненных и предсмертные хрипы убитых, и погибали бойцы без доблести, без воинской чести, словно стадо коз, напоровшееся на волчью стаю, и стекала не успевающая впитываться кровь, мешаясь с болотной грязюкою, окрашивая в бурый цвет мхи да осоку.



***
       У ворот городка снова стоял знакомый бородач, только был он не весел, как прежде, да усиленно отводил взгляд, то пряча его в землю, то делая вид, будто что-то вдалеке привлекло его внимание.
- Ты не держи зла на нас, Бирюк, что не вступились за семью твою, - староста, смущаясь, подрагивая покрасневшими щеками, пытался подобрать подходящие слова.- Оторопели люди. Как- то всё очень быстро произошло и неожиданно. Да и не вышло бы ничего хорошего из того- куда нам с кольями против дружины в броне, да с мечами… А насчет тризны не переживай- всем миром справим, все почести окажем ушедшим… Позволь хоть это сделать для них…
       Охотник кивнул, соглашаясь, и, не слушая дальше, вошел в город, направляясь к дому родителей жены, забравших тела дочери и внука.
 ***
       В городке же события развивались следующим образом. Выкупав в бочке тех, кто собрался у колодца, иноземцы приказали одному из дружинников встать к городским воротам с наказом, чтобы муха из города не вылетела, сами же пошли по окрестным домам, выволакивая тех, кто либо не слышал ещё про их приезд, либо схоронился, не желая наживать неприятности. Тех, кто пытался сопротивляться, жестоко избивали, не взирая ни на возраст, ни на половую принадлежность пытающихся избежать странного ритуала.
       Часть горожан, в основном ремесленники, начавшие работу в своих мастерских до прибытия дружины, вообще ничего не знали о происходящем. Ближе к вечеру чужеземцы добрались до дома кузнеца Улеба. Кузнечихе по большому счету пол города были обязаны. У кого- то она роды принимала, другому скотинку вылечила, а кому лубок наложила когда-то на сломанную руку. Ведала она также травы разные, от хворей помогающие и те, что из ран дурную кровь выгоняют.
       Узнав про то, ромеи и аж в лицах переменились. Велели двум ратникам сложить костровище на площади, чтобы прилюдно сжечь ведунью. Младшая дочь кузнеца, услышав такое, кинулась к отцу в кузню. Тот, выслушав дитя, ушам своим не поверил сначала, но, поглядев на рыдающую в голос девочку, схватил молот и кинулся к дому. Следом, размахивая не остывшей ещё клещевиной, бросился его подмастерье. Мальчишка, вертевшийся возле кузни, принеси-подай, побежал по соседним мастерским, истошно крича, что чужаки Кузнечиху убивают.
       Улеб подоспел к дому в тот момент, когда один из ратников выволакивал сопротивляющуюся бабу со двора, намотав себе на кулак её косу. Другой же пытался связать ей руки за спиной с помощью оторванного рукава. Оба опомниться не успели, как кузнец, махнув молотом, придал их головам форму шляпки от гвоздей. Подоспевший подмастерье, ударом длинных, массивных клещей сломал шею монаху-чужестранцу. Другой ромей, чуть замешкавшийся на пороге, метнулся через изгородь, пытаясь добраться до своих, да нарвался на всём ходу на умельцев, покинувших свои мастерские и спешащих на помощь кузнецу. Там и нашел свою смерть.
       Оставшийся в одиночестве дружинник прижался спиной к забору и, укрывшись щитом, приготовился дорого продать свою жизнь, да кто-то вонзил ему кол в спину, пробив тонкую киту, плетеную из ветвей ивы и обмазанную глиной для крепости.
       После этого горожане, понимая, что семь бед- один ответ, отловили и подняли на вилы оставшихся пришельцев да стали думать, как дать отпор воеводе, когда тот вернется. А с утра в город пожаловал Бирюк, ошарашив всех известиями о том, что воевода вкупе с остатками дружиной больше не потревожит горожан, поскольку в настоящий момент насыщает плотью своей оголодавших болотных тварей, и не менее удивительное известие о том, что он усыновил Кукана.