Пионы...

1

Время бросаться из окна прошло. Уже четыре минуты назад. Толпа, недавно гудевшая под окнами, рассеялась, зеваки расстроились, а сам Сашко пригорюнился - как же так, не вышло ничего. Но делать нечего: закон есть, закон нарушать нельзя ни в коем случае, да и смысла нет. А потому Сашко, схватившись правой рукой за карниз, решил вниз спускаться. Одну свою старческую ступню на пол, потом вторую, а уж потом и третью.
Переступая мелкими шажками, вышел он с балкона, направился на кухню, налил в граненый стакан ледяной воды из кувшина и мигом его опустошил. Потом холодной рукой дотронулся до лба, сел на стул, откинулся назад и умер.
Умер быстро - сердце его не выдержало, когда разгоряченное страхом тело, нагретое палящим солнцем и криками толпы, вдруг приняло в себя ледяные осколки, которые мигом вонзились в горло и заставили Сашко не дышать. Он был, в принципе, и не против. А потому голову свесил, глаза закрыл, прошептал что-то и, как уже говорилось, умер.
Жизнь не позабыл вспомнить всю, начиная плюшевым медведем, которого положили ему в коляску, заканчивая мухой, которая летала, когда воду пил. Жизнь вспомнил, людей пожалел, о себе подумал, о доме, который прыгает по ночам и, опять же, умер.

Он сидел на стуле, словно спал, вокруг мухи кружились и комары, плененные сладким вареньем и разбросанной махоркой. В кухню закрылись двери, старые и деревянные, обклеенные календарями. По обоям в коридоре побежал ветерок, всколыхнул плетенные занавеси и убежал на улицу через раскрытое окно, чтобы больше никогда не появиться в этой квартире. Побежал сначала вниз, по стене дома, по кирпичикам и карнизам, подхватил красную ниточку и повернул в сторону, потом замедлил на мгновенье, и что-то решив, рванулся прочь, выкинув нить от себя подальше. Она медленно, кружась, падала вниз, и не встретившись больше ни с кем, спокойно упала на шляпу старого Серго. Он не заметил, он лишь поднял голову и продолжил кричать, приложив ко рту ладони.
Выдав пару матерных фраз, топнув ногой, отбивая пыль от порога, Серго еще и плюнул, а потом уже зашел в подъезд. Сурово пиная ступени, ударяя по перилам, он быстренько поднялся на пятый этаж. Дернул за дверную ручку, да так, что дверь слетела с петель и осталась у Серго в руках. Он ее отбросил в сторону, еще раз топнул ножкой, прошел в квартиру и открыл те самые деревянные старые двери на кухню. Запах махорки, сладкого варенья, мухи, комары, граненый стакан, ледяные осколки, карниз со следами грязных ног и, как уже говорилось не единожды, Сашко умер.
Серго подошел к нему вплотную, посмотрел на лицо, потом пододвинул стул поближе, сел на него и, смахнув все, что было на столе на пол, облокотился, задумался, засопел. Минуту он ждал, когда Сашко проснется, а потом, сообразив, что старик не издает никаких звуков, и, похоже, не дышит, выпучил глаза, дотронулся до его шеи и, вскрикнув, метнулся из квартиры, сшибая на своем пути и стол и двери и занавеси, которые совсем недавно висели в коридоре. Он пробежал по лестнице, сбивая ступени, выбежал из подъезда, споткнувшись о порог, потерял шляпу и убежал прочь. На земле, на пыльном асфальте осталась одиноко лежать шляпа, кто-то дунул и красная ниточка оторвалась и тоже улетела прочь - ей здесь делать нечего.

***

Серго Ахметыч бежал недолго - он, как шестой с конца заместитель главного помощника по пешеходству, не мог не знать, что длительная пробежка карается штрафом. А Серго Ахметыч никогда в своей жизни законов не нарушал и штрафов не платил, потому и сейчас, испуганно глядя по сторонам, достал из кармана треснутое зеркало. «Ах, слава Гобу, слава Гобу», - шептал он и вытирал со лба пот. На улице никого не оказалось и никто не увидел, что Серго бежал так долго. В этот душный день многие сидели дома и готовили холодный морс, а также вытягивали нити из пионов. На этой неделе правую родинку над губой у Гоба должны были ткать, а потому во всех домах в кадушках только коричневые пионы лежали, специально выращенные, обследованные. И все же цветом пионы различались в каждом подворье - об этом шептались на улицах и негодовали дома, нити вытягивая. Одни говорили, что так специально продумано, что родинка-то на сто метров растянется, а потому всю ее неоднородность обязательно нужно показать. Другие же утверждали, что это ошибка, брак, что в лабораториях попутали чего-то и в результате разных цветов пион поступил на подворья. Последние говорили тише и неувереннее, а в конце повествования все, как один, добавляли фразу: «Хотя, это только одному Гобу известно». В любом случае факт остается фактом - пионы разных цветов завезли. Об этом, может и не узнали никогда, если б не бабка Матрона. Хоть и старая уже, ноги с трудом передвигает, а все норовит к своей подруге столетней бабке Мафье в другую часть города добраться, чтобы поболтать, да похвастаться. А тут как раз повод нашелся - зять-то оказывается случайно, али по закономерности какой, хоть это и неважно совсем, предстал пред заместителем очередным советника Гоба, и тот пожаловал ему новую должность. Какую именно и как все произошло Матрона знала только в общих чертах, а по дороге и то, что знала подзабыла. Но сам факт был, и от него никуда не убежишь и носу не отворотишь. А потому Матрона собрала сумку, положила туда пионов корзину, чтобы в дороге время скоротать, вытягивая, и в гостях заняться делом.
Нет бы сидеть дома, да делами заниматься, старость свою уважать, ан-нет собралась старуха в путешествие, преодолела десяток километров, несколько сотен домов, проев всю плеш извозчику своей старушечьей болтовней - молодые и то гуляют по своим подворьям, а старуха разъезжает по всему городу. Так люди говорят о ней. Не то, что ругают ее за большие путешествия, али просто от плохого настроения ругают. Просто обидно им, что все так получилось и Матрона, сев вытягивать нитки из пиона рядом с Мафьей, увидела вдруг, что пионы то разного цвета. Ведь все спокойствие нарушилось, судачить стали, переживать, ведь не было такого еще, чтобы разных цветов присылали. Странно, ново, а потому и сплетни пошли и наговоры. А потому и каждый, засыпая, все думал и накручивал себе, разговаривая с другим, свою озабоченность, если не высказывал, то показывал, а потому нервозно стало как-то, как перед бурей или ураганом. Вдобавок, никаких откликов на это не было сверху, отчего еще нервознее и беспокойнее стало. Ведь если б заявили: «так надо» или закон бы какой выпустили, тотчас все бы успокоились и перестали судачить и наговаривать - закон есть, кто же его оспаривать может то? А тут - молчание. Непонятно все.
Задумался Серго об этом в очередной раз и не заметил даже как два соглядатая вышли из барака и пошли к нему через дорогу.
- Серго Ахметыч, Серго Ахметыч! - зашипели соглядатаи и достали из карманов каждый по красной веревке. Серго упал в обморок.


2

В принципе, ничего такого из ряда вон исходящего не произошло. Серго Ахметыч всегда не то, что боялся, а скорее опасался ареста. Думал о нем так часто и так усердно еще с малых лет, что к двадцати годам и вовсе перестал бояться али опасаться. К двадцати пяти понял, что когда-нибудь все это случится и, сидя на заваленке, сообразил, что теперь уж бояться глупо, раз осознал неизбежность происшествия. Еще восемьдесят лет, что прожил Серго с тех пор, хватило, чтобы увериться в своей мысли окончательно и бесповоротно и на замечания своих соплеменников или товарищей по подворью не реагировать не единым словом, а лишь молчать, поблескивая темными зрачками. И сейчас, наконец, не по своей воли, но добившись ареста, он и не должен особо расстраиваться, наоборот, должен чувствовать торжество своей правоты. Ведь не верили ему, а он же говорил: «Все равно арестуют».
Но, как ни странно, Серго не слишком радовался аресту. Его смущал этот с самого утра незадавшийся день, который и завершился как-то непонятно и грустно. К тому же, хоть он всю жизнь и готовился к этому происшествию, в данный момент, замученный жарой и тюремной пылью, не мог полностью проникнуться важностью происходящего. То, чего он ждал все эти десятки лет, как-то сумрачно и обыденно пришло к нему. Также обыденно он сегодня встретился со смертью Сашко, пощупал ее за потерянный пульс и убежал, нарушив закон.
Серго встряхнул головой и лег на кушетку. Привели его два соглядатая прямиком в комнату ожидания. Это малюсенькая комнатка-чердак с миниатюрным окошком, куда даже ладонь просунуть сложно и железной кушеткой с твердой как камень подушкой. На нее, Серго и опустил свою седую голову.

Серго думал, глядя на бетонный потолок, только об одном: кто же в такую жару, высунул свою голову на улицу и наблюдал за ним, бежавшим почти через все подворье. И кто потом пустился по корявой каменной лестнице вниз и изловил двух соглядатаев. Откуда взял их в обеденной час, когда они обычно сидят в харчевнях и жуют заказанные жидкие супы с черным хлебом? Как уговорил их с собой пройти и указал на меня загорелым пальцем: вон, законокрад, ловите его быстрей. Али, может быть, соглядатаи сами увидели Серго, провожали его взглядом и отмеряли количество шагов, им отмеренным, а когда оное приблизилось к двумстам, бросились арестовывать? Непонятно. Как же все произошло? Долго Серго рассуждал, строил догадки, но потом понял, что все это, собственно, неважно. Как, почему и зачем его арестовали - ведь произойти это должно было, вот и произошло, зачем же теперь рассуждать.
К вечеру, кода из узкого окошка перестало светить солнце, сначала ярко-желтое, а потом темно-бордовое, в комнату к Серго постучали. То есть ему спросони показалось, что постучали, на самом деле, двинули затвор и стукнули каблуком тюремного сапога. Тяжелая дверь отворилась и в комнату вошел тюремщик в коричневых одеждах, стукнул еще раз своим сапогом о бетонный пол и Серго поднялся с кровати, прошел к выходу, скрестив руки за спиной. Идти пришлось долго, по мрачным коридорам, по крутым лестницам, под низкими потолками, так что приходилось нагибать голову. Тюремщик шел сзади тихо, неслышно и, казалось, не дышал. Его присутствие ощущалось только из-за длинного острого штыка, который ежеминутно касался спины Серго, только кончиком, слегка, но эти прикосновения заставляли Серго холодеть от страха.
И вот, наконец, они остановились. Перед ржавой железной дверью с табличкой, которая была настолько старая, что нельзя было разобрать, что на ней написано. Тюремщик, продолжая направлять на Серго штык, отошел в сторону и постучал в дверь железной ручкой. Отворилась она только минут через пять.
Серго потом так и не смог понять, в какой момент времени все так резко поменялось. Обшарпанные стены, бетонный пол, сырость и грязь куда-то исчезли и Серго увидел сверкающую чистотой и убранством огромную комнату. Ковры ручной работы с изображением животных и людей висят на стенах, пол покрыт блестящим паркетом, шикарная мебель расставлена повсюду. А где-то вдалеке стоит массивный дубовый стол с позолоченными краями, а за ним сидит человек и что-то пишет. Тюремщик усадил Серго рядом со входом на маленькой табуретке (которая смотрелась здесь, в этой роскоши, как что-то странное и чужое, как, впрочем и сам Серго) и удалился.
Первые минуты Серго рассматривал комнату, точнее ту ее часть, которую он мог разглядеть из-за большого шкафа, который затруднял обзор. Особо заинтересовал его большой позолоченный сокол, грозно смотрящий вперед. Он, казалось, медленно расправлял крылья и готовился к полету, сверкая бриллиантовыми зрачками. Потом взгляд Серго перешел на серебряную чашу с фруктами, стоящую в двух шагах от него. Но даже мысли встать и подойти к столу у Серго не возникало, настолько маленьким и ущербным он казался сам себе в этот момент. Так прошло полчаса. Человек на другом конце комнаты постоянно что-то писал, а, закончив, закрывал папку, клал ручку на стул и подходил к окну, которое Серго не видел отсюда. После чего Человек, стуча каблуками высоких сапог, снова подходил к столу и открывал следующую папку. Серго спустя какое-то время окончательно уверился, что Человек или не знает о его присутствии здесь или просто забыл об этом, но привлечь внимание к себе не решался.
- Как вы относитесь к разноцветию пионов в этом году? - совершенно неожиданно до Серго донесся голос Человека. Серго, собственно, прослушал вопрос, уловив только голос, растерялся и заерзал на стуле.
- Как вы относитесь к разноцветию пионов в этом году? - таким же тоном повторил свой вопрос Человек спустя минуту.
- Я… я.. Я не знаю, - промямлил Серго, но, сообразив, что на другом конце его вряд ли услышат, повторил фразу громче.
- Ни один человек не может сомневаться в своем мнении по любому вопросу. Как вы относитесь к разноцветию пионов в этом году? - спокойно, громко проговорил Человек, не отрываясь от записи и не поднимая голову.
- А разве в этом году свершилось разноцветие? - спросил Серго.
- Так как вы относитесь к разноцветию пионов в этом году? – в четвертый раз повторил свой вопрос Человек и на этот раз, наконец, поднял свою голову и посмотрел вперед, не на самого Серго, но куда-то рядом, что заставило Серго устыдится своих ответов и раздражения, которое они могли вызвать.
- Я не видел никаких признаков разноцветия в этом году и не могу судить о том, свершилось ли оное или нет, - проговорил Серго, пытаясь выглянуть из-за шкафа, чтобы Человек яснее слышал его слова.
- Но слышали о разноцветии?
- Слышал.
- Верите слухам?
- Слухам верить нельзя никак, пока они не подкрепятся фактами.
Человек замолчал, снова наклонил голову и продолжил писать. Серго было 105 лет. Серго был стар. Серго не мог уже выносить такие потрясения и Человек не мог об этом не знать. А потому именно на Человеке лежит вся ответственность за то, что Серго закрыл глаза, потерял сознание и упал со стула.


Это уже был второй случай за день. Все знают, что во время потери сознания любой не исчезает из жизни и не теряет время зря. Он, наоборот, переносится туда, где ему или хотелось бы побывать или туда, где он побывать обязан. Но проблема в том, что побывав там и за короткий отрезок времени узнав что-то настолько необходимое и важное, он забывает об этом и теряет все накопленные знания, которые бы так помогли ему в будущем. Но старик Серго, будучи мудрым и любопытным, недоумевал и хотел узнать, для чего же дается тогда эта возможность? Для того, чтобы тут же ее и отобрать?
Поэтому сейчас, упав с кресла и вызвав небольшую панику в кабинете Человека, Серго, ступая по воздушной дороге, уговаривал себя не забывать. И эту дорогу, покрытую мерцающими небесным светом угольками, и эти просторы, этих людей и это существо, которое вскоре заволокло туманом, это пространство, которое опустилось в пучину, становясь все светлее и превращаясь в белое пятно… Серго очнулся.
Нет, он не запомнил ровным счетом ничего. И это его необычайно расстроило. Вторым ударом стало осознание того, что он находится в тюрьме, что здесь стало сыро и отвратительно пахло. Серго привстал на кровати и дотянулся костлявыми руками до маленького окна. Вцепился в решетку. Зажмурил глаза. Тихо заплакал от отчаянья.


3

Эта пора была нелюбима всеми. В принципе, как и остальные четыре. Первая называлась рвачь – тогда тучи собирались гурьбой, обволакивали город со всех сторон и извергались градом, дождем, стонами, грозой, едкими каплями. Тогда земля превращалась в жижу, грязь заползала медленно в дома, а люди горбились и забивались в углы. Вторая носила имя золь – тогда грязь медленно затвердевала, на улицах показывался бродячий пронизывающий ветер, а люди запрокидывали головы. Именно в эту пору умирали все те, кто давно собирался это сделать, те, кто никак не мог умереть. Они падали прямо у покосившейся ограды, в поле, загнанные ветром, в домах, медленно кряхтя. Испускали дух, ведь золь – пора смертей.
Третья называлась колотун. Именно тогда выпадал снег, ветер надолго не заглядывал в гости, дома начинали топиться, а люди надевали все теплые вещи. После колотуна наступал заверь – обратное от рвачь, когда земля, превратившись в жижу, пыталась осушиться, когда на небо взбиралось давно невиданное солнце, разгоняя облака. Ну а после брал свое зной.
И именно в зной улицы становились пустынны. Именно в зной в съедаемых жаром комнатах, люди вытягивали нити. Они мало разговаривали и мало двигались. И в эту пору вступало в силу самое большое количество Законов.
Небо прикрывалось красными облаками только к вечеру, когда солнце уходило за горизонт. Тогда жженный, горящий воздух уже не так сильно дышал в лицо своим жаром, а мимо пробегал легкий теплый ветерок. Тогда на старые улочки высыпали из домов и навесов запаренные и взмокшие люди, чтобы, наконец, подышать новым неспертым воздухом. И всем кажется, что вот-вот уйдет прочь зной и город окутает долгожданная прохлада, что деревья согнутся под силой летнего ветра и можно будет спокойно гулять по улицам, дышать свежим воздухом и болтать без умолку с соседями.
Но зной лишь прикрывался тенью деревьев и не уходил из города. Он надолго вцепился в черствый грунт и навис над городом, лишь изредка давая волю вялым ветрам. В эти жаркие месяцы наступала пора безропотного безделья и лени.
Однако, именно во время зноя на полях вздымались вверх серебряные колосья пионов, оглядываясь в сторону солнца и раскрывая бутоны, спрятавшиеся у самого основания земли.