Два Х

There are two dicks in your life:
One who makes you and one who breaks you…
Х. Хельгасон. 101 Рейкьявик.

Печально, конечно, сознавать, что вся твоя жизнь – между two dicks, но именно так оно и есть… У меня, по крайней мере, точно… Сейчас, по крайней мере, когда я еще не утратила своего либидо насовсем… Ха, это и не светит в ближайшие –ндцать лет.

Зачем, спрашивается, он надевает эту жуткую розовую рубашку? В ней он реально похож на свинью, на милого розового поросенка с бриллиантовой серьгой в пятачке… Он…

Надевает галстук с золотым зажимом, потом, когда мы будем ехать в лифте, я упрусь в него глазами… только золото, бриллианты и ничего лишнего… ничего личного.

Снимает галстук, недовольно осматривая себя в зеркало, потом расстегивает рубашку, кидает мне ее со словами:

– Прогладь, пожалуйста, она же мятая…

И называет ее лиловой. Какая лиловость, ты что, дальтоник? Она же пошло розовая…

Я беру ее двумя пальцами, как кожу, сброшенную ящерицей или свиньей, как обычно беру использованный презерватив, и распластываю ее на гладильной доске… гору рубашек я гладила ночь напролет. Золушка, блин, с в полночь вернувшимся либидо.

Он… снова раздевается и идет на кухню. Сидит там, бесстыдно раздвинув ноги в белых труселях, ест. Икру. Я смотрю на него, тупо смотрю, не сводя глаз, и не понимаю, почему мне досталось это китчевое самолюбование, набор каких-то шаблонов… почему именно сегодня, когда я остро нуждалась в романтике, меня занесло в этот дворец воплощенных мечт. Рай для недалеких.

Он… снова он… А он хорош собой. Блондин. У него такая светлая кожа, что особенно оттеняет ярко-лиловый (вот это лиловость, ты видел?) цвет его члена. В положении ап. Он весь белый и мягкий, вернее, частично белый, частично мягкий – да, да, и в положении ап тоже. Какой-то дико уютный. Совершенно не мой вариант, чудовищной ошибкой оказавшийся рядом в тот четверговый вечер. Увезший меня от себя самой. Сейчас сидит за столом, за пять минут до этого – пел в душе. Он занимался этим на протяжении такого бесконечного количества ранних минут, что у меня свело скулы, онемели ноги и, казалось, выросли волосы на месте вчерашней радостно-гладкой эпиляции. Когда я не выдержала и распахнула дверь, то сама себе начала напоминать женщину-йети, он свысока демонстративно глянул на меня – я застала его с феном наголо – и молвил:

– Слушай, дай мне уложиться…

Пошлое продолжение розово-рубашечной истории. Бодрое утро аристократа поневоле... И неужели эти руки впивались в меня всю ночь? Эти губы стонали и кричали от моих ласк? Это тело, сегодня такое самоуверенное, ладное, прочно стоящее на ногах, еще несколько часов назад обмякало, стоило мне только провести по нему одним пальцем…

Да, я правильная. Я не трахаюсь без любви – и всем об этом заявляю. Вчера я увидела это тело впервые, а через несколько часов мне дико, просто дичайше, хотелось выйти за него замуж. А что в этом такого-то? Обычное женское желание. Мне хотелось, чтобы он вот так каждый день будил меня в пять утра, распевал в ванной, полчаса делал укладку, нагло ел красную икру ложками, заставлял гладить свои рубашки и носки, следующие полчаса облачался, надраивал ботинки, забывал ключи от второй машины, возвращался за ними, потом спускался со мной в лифте, сажал в машину и довозил до пункта назначения. Чтобы делал это именно он. В тот момент он казался мне прямо-таки созданным для этой роли.

Блин, но ведь до этого у меня был другой идеал – тощий дерганый извращенец.

Именно такой, как его младшенький брат. Этого самого брата я когда-то любила, даже нервно трахалась с ним в их третьей – как теперь выяснилось – шикарной машине, билась головой об лобовое стекло и орала в оргазмах… Он того стоил. Сегодня я смотрела на них обоих и терялась в догадках – я утратила все свои прежние ориентиры. Меня больше не тянуло к дерганым невротикам. Я повзрослела.

Он… Он показывал мне свое хоум-видео, причем не из разряда «клубнички», и, видимо, не для разогрева… В записи я не могла распознать в юном красавце того, что был рядом. Он в камуфляже резво разъезжал по непроходимым лесам, творил какие-то немыслимые вещи. Супермен. Так он еще и телегеничен! Просто удача какая-то! Я сравнивала их лица – его и брата – и находила много сходств. У них обоих были жестко очерченные скулы и подбородки, было видно, что они сыновья одних родителей, и кто-то из них красивее, но кто – определить невозможно. До вчерашнего вечера я была знакома только с младшим… Теперь же в моей телефонной книжке записаны два номера: «Илья, брат Леши» и «Леша, брат Ильи»… Вот и поди разберись, кто лучше…

Он… Его неуловимый запах повсюду… Он… это изначально было одноразовое знакомство, уж слишком разные мы люди, я обитаю в другом измерении, а он… такой устойчивый ко всем перепадам, такой спокойно-стабильный, и такой безумный в сексе… да, чуть было не написала – в страсти. Этого, разумеется, не было. Было только two dicks in my hands. Я подписываюсь под этим мгновением. Кровью.

Я увидела его и полюбила и отдалась. А потом еще и еще, подставляла под него, как под дождь, все свои незапятнанные девственные части тела, и кричала, и не кричала, и жаждала, жаждала. Брат Илья в это время тусовался тут же, сидел рядом, на кучах неглаженных рубашек, комментировал наши действия. Это было странно, лучше бы он продолжал смотреть хоум-видео. Брат Леша извивался подо мной и надо мной и за мной и передо мной, стонал так, как будто у него давно не было секса (у него-то? не смешите, у него он просто обязан быть регулярным, как минимум, пару раз на дню). Брат Илья прижимался ко мне щеками, как-то томительно и жарко. Брат Леша искренне прижимался к моим щекам некоторыми другими частями тела… По истечении должного времени я обернулась, когда он выходил из меня, и увидела просто невероятное количество спермы, оно полностью заполняло пространство резинки. Он бурно кончил… Он… я почему-то ни на секунду не задумалась о себе, только о нем, о его удобствах и оргазмах, и это было странным. Видела-то его всего пару часов и уже хотела. Ага, хотела выйти замуж… вирусное влияние китчевых стен.

– Ну как, погладила? – спрашивает он таким тоном, будто я тут постоянно обитаю, корни пустила, а не заглянула на минутку... Рядом с ним тепло. Рядом с ним хочется загорать. Использовать его вместо солярия? А это идея... Он красиво заправляет рубашку в брюки. Заправским движением.

В их квартире мне хочется запомнить малейшие детали, запечатлеть их в памяти, насильно запихнуть их в собственный мозг, чтобы потом жить осознанием того, что БЫЛО. Однажды. Тем оно и ценно. Ведь жизнь и состоит из подобных мгновений, когда садишься в машину к малознакомым людям и они сразу же отвозят тебя в другой город. Рискуют при этом все. Я рисковать любила всегда. Ноги так и несли меня навстречу смерти...

Сегодня я поняла: кроме того, что я сексоголик, я еще и глубоко патриархальная женщина. Глу-бо-ко... ха, им это нравилось. Меня надо порабощать. Желательно не в одиночку. Оказывается, секс с двумя братьями, одновременный секс, был моей давней фантазией. Я просто ее не озвучивала. Теперь я чувствовала себя какой-нибудь Инессой Арманд, что было весьма уместно, потому что старший из братьев все время называл младшего «Ильичом». Прямо-таки историческая драма... Трагикомедия из жизни вождей-симулякров... симулянтов... Брату Леше оставалось выбрать роль опального Лейбы Троцкого, то есть бежать в Мексику, на Кубу, бороздить колесами своих внедорожников девственные новозеландские просторы. Кубики льда в бокале с ромом, кубинская сигара, его тело в полосатом шезлонге, туземные девицы топлесс, еще одна вариация буржуазного рая... И где-то посреди этого внезапного кубинского марева до меня доносится его реальный голос:

– Слушай, а тебе плитка не нужна?

– Какая еще плитка?

– Ну обычная плитка... кафельная...

Что я, по-твоему, похожа на гастарбайтершу-плиточницу? Или такова цена моей любви? Ночи любви?.. Три ящика плитки? Или даже не три?
Ага, сначала – погладь рубашки, потом – выложи стены кафелем... что дальше-то?

– Нужна, – отвечаю только для того, чтобы продлить эту связь, зацепиться краем ногтя за осколок его кафельной плитки... само по себе ненадежное сцепление... С ним хотелось дружить... Что тоже нереально, потому что невозможно дружить с тем, с кем только что переспал. Достаточно одного раза – и все нарушено... никакой тебе дружбы в обозримом будущем, никаких ящиков с кафельной плиткой, пока Альцгеймер не разлучит нас... Придется ждать Альцгеймера.

– Голова болит...

– Странно, а ты же пел только что, в душе... – хотя никакой это не показатель.

– Я не выспался, – с таким укором, будто я во всем виновата.

Я патриархальная женщина, он патриархальный мужчина, все логично...

– Извини, что не давала тебе спать ночью.

Он странно смотрит сверху, не понимая, за что я извиняюсь, хотя я уже предупреждала его про свою патриархальность. Сегодня я вещь. Вещь, перешедшая по наследству от младшего брата старшему. Неверное развитие событий...

Ненужное утро, солнце не должно было так светить... Для меня. Меня надо было принести в жертву вчера. А то сегодня для меня наступило какое-то потустороннее утро, утро после жизни. И к тому же он не выспался. Он... стоит рядом, так близко, но не предпринимает никаких попыток обнять. Ведь вещи можно брать в руки, даже использованные. На мне же еще клейма срока годности не выставили, я еще многоразовая... Он... боится проявить чувства, увлечься, когда время ограничено... торопится, но не слишком рьяно... весь такой томный и нежный. Как поцелуй взасос. Долгий и сладкий...

Потом обливается парфюмом, расправляет крылья под пиджаком и глазами указывает мне на дверь... ага, с этим домом пора прощаться. А с ним еще не обязательно. Когда мы выходим во двор, он по рассеянности открывает свой не тот гараж. Кричит мне что-то объясняющее. Потом резво, минуя ряды гаражей, перебегает в другую часть двора. Складывается ощущения, что все эти гаражи, от одной точки до другой, принадлежат им... стоит только захотеть – и новая тачка каждый день... как и, собственно, новая баба.

А мне сложно это понять... Хотя нет, понять-то я могу, сложно так жить самой.

– А ведь он на мне никогда не женится... – с легкой грустью говорила я своему приятелю, громко рассказывая обо всем в подробностях, чем вызывала шок у сидящих за соседними столиками. – На таких, как я, не женятся.

– Как раз на таких женятся, – возражал он. – Но не после того, что у вас было... слишком сильная концентрация... но он не забудет...

И ему стоило верить. Я кислота, выедающая его мозг...

...Мы ехали и ехали – на этот раз я даже машину распознала – в БМВ, и солнце вставало где-то за лесами, и дорога петляла, и я сидела с прямой спиной и сведенными коленками, и он сбавлял скорость и заезжал на заправки, и время летело, и Робби Уильямс пел во все горло... именно так – как в комиксе или в клипе, или нет, как в мультфильме – мне всегда хотелось прожить свое последнее утро.