Холодно

Жутко до дрожи проснуться в мертвенно тихом лесу, где-нибудь между…неизвестно чем и чем, когда знаешь только, что все, кто помнит о твоем существовании, понятия не имеют, где ты можешь быть.
Холодно.
Кругом лес. Ничего подобного раньше мне видеть не приходилось: деревья самых разных пород вырастают не из земли, а из глубокого слоя прелой осиновой листвы, серой, вялой; даже хвойные растения под собой имеют такой же грунт.
 Я сижу, привязанный к вековой ели. Она огромна. Такая же, как и все деревья вокруг. Глядя наверх, я вижу рваные куски сереющего неба и редко проносящихся над головой птиц.
Я обречен. Я это знаю.
Я окончательно смирился с мыслью, что вот этот лес вокруг - последняя картина в моей жизни. Что меня никогда не найдут и в скором времени последний человек, которому я дорог, забудет обо мне.
Когда я открыл глаза и впервые увидел этот лес, то сначала почувствовал сильнейший страх. Страх перед неизвестным, страх оттого, что мне предстоит (или наоборот, что мне больше ничего уже не изменить) – страх собаки, в недоумении скулящей от предательства хозяина, но все равно ждущей его и мечтающей кинуться ему под ноги с благодарным тявканьем, как только он появится.
Слабый ветерок приносит хоть какое-то движение, неизвестные мне запахи лесной чащи: кислые испарения чего-то затхлого или гниющего, чего-то животного и явно неживого. Этот запах ощущается со всех сторон откуда доносится дыхание ветра. Мной овладевает все возрастающий ужас. Я понимаю, что недалеко разлагается несколько трупов.
Мне страшно. Еще и от осознания того, что я не испытываю голода или жажды, несмотря на длительное время, проведенное без какого-либо подкрепления организма.
 Я нахожусь не в обычном лесу. Уже сколько времени я нахожусь не в обычном лесу!..
Кстати, здесь нет времени. То есть сумеречный свет не сменяется ничем, он как будто бы застоялся в этом месте, осел и замер навечно. Поэтому подсчет времени я веду лишь приблизительно, исходя из восемнадцатилетнего опыта своей собственной жизни при смене часов, времен года, лет…Чувствую, что вскоре брошу это занятие, потому что смысла мне в нем не видится никакого. Впрочем, как и в моем пребывании тут.
Телесная боль постепенно проходит, а усталость накатывает на глаза. Я стараюсь не заснуть, потому что опасаюсь того, что может произойти со мной во сне. Кажется, будто бы кто-то хочет, чтобы я заснул, как будто кто-то управляет общим состоянием моего организма вне зависимости от меня самого. Поэтому я и не знаю, как реагировать на сначала желание, а теперь уже требование мозга дать ему отключиться от непривычного окружения: от этих сумерек, от запаха разлагающейся плоти, от непонимания всего происходящего, невозможности найти выхода из сложившейся ситуации, отключиться от самого себя.
Я дам ему такую возможность. Я усну. Усну и постараюсь понять, что же я сделал не так, как хотел тот, кто смотрит на меня сейчас отовсюду, распространяя мерзкий запах и смеясь над моей беспомощностью. Я слышу этот смех. И пожалуй, это единственный звук, слышимый мною здесь, существующий здесь, рождаемый где-то очень далеко отсюда. Он отражается в моей голове…

Быть может, вы спросите, что было дальше с этим человеком? А ничего, все то же самое. Одним словом – наркоман.