Блицкриг

Вытерев грязным носовым платком загорелый потный лоб, Гюнтер обернулся и посмотрел на свой взвод. Рваные ботинки солдат проваливались в песок, серые армейские майки были мокры от пота. Палящее солнце ослепительно отражалось в лысине взводного палача Ганса. Гюнтер перевел свои жмурящиеся от отражения глаза с лысины на гнилые резцы Ганса, видные меж тонких баварских губ.

– А я говорю, ебли! – продолжил Гюнтер. – Да, да, ебли. Ты спросишь, почему ебли? Ты может быть, столько раз делал это и ни о чем не задумывался. Просто делал, и как свинья, или, точнее, как довольный хряк, тащился, растянув в косой ухмылке свой свинячий рот под кривым, поросшим редкой щетиной пятаком с двумя сопливыми дырками… Гормон радости… ***ня! Возьми косу, расправь свои гуцульские аршинные плечи и протащись что есть мочи. Почувствуй вселенскую мышечную радость, завещанную тебе седобородым помещиком, юродствующим во Христе. Давай. Будь уверен, твой свиной ротяка вывернется ничуть не ровнее, а дырки на пятаке источат еще больше сладкой слизи. А твой завернутый десятисантиметровым шурупом член будет дырявить штаны так, что ты, в конце концов, кончишь, и едва скошенная трава-полынь оросится твоим свиным гуцульским семенем. Все не так.

Когда вводишь член в женщину, забываешь всю гадость и низость, которой тебя учили недоношенные школьные товарищи и рано поседевшая рябая училка, стыдливо задававшая тему по половым органам для домашнего штудирования. И руки твои сами собой немеют, холодеют и в конце концов отсыхают, если вдруг, не дай бог, вспомнишь, как смотрел на свет страницу из учебника, где два разрезанных вдоль тела, мужское и женское, с уродливыми пропорциями, целомудренно стояли друг против друга, раскурочив располовиненные гениталии. Чтоб я сдох!

Женщина, влажная и горячая внутри. Когда вводишь в нее член, не член, а свои закоченевшие, посиневшие от лютого мороза заскорузлые сеньорские руки, с забившимся под ногти петушиным студнем. Засовываешь в только что вспоротое брюхо вассала, дымящееся в холодный воздух потрохами, еще трепещущими и кровоточащими и не начавшими остывать. И ты греешься в этих потрохах, и холод и страх отходят от тебя, и ты уже кричишь своего коня, чтобы скакать на нем дальше. И ты вытягиваешь свой мягкий член, мокрый и теплый и чувствуешь себя несравнимо лучше того сеньора, случайно разрезавшего ножом прямую кишку этого вассала и влезшего толстыми пальцами в каловые массы, а потом брезгливо вытирающего руки о жесткий снег, как брезгливо вытирает с руки и члена туалетной бумагой сперму подросток, только что сдрочивший и облокотившийся костлявой спиной на сливной бачок. Думающий, что уж это точно в последний раз.

Ганс помолчал немного и сказал:

– Да, герр Гюнтер, не любите Вы людей. Не понимаю, за что. Вы ведь, вроде, образованный человек, из хорошей семьи, родители Вас воспитывали в христианских традициях. Странно… Может Вас фатер **** в задницу, и Вы на весь мир вызверились? Тогда это все объясняет…

Гюнтер резко повернулся и ударил Ганса кастетом в челюсть.

– Да пошел ты на ***, мудак. Фатер. Да это тебя фатер **** в жопу, а муттер твой конец в двери защемляла.

– Зря Вы так про мою муттер, герр Гюнтер, — сплевывая кровь сказал Ганс.—За мою муттер я любого порву.

– Да ладно, ладно, прости. Это я со зла, про твою муттер. А людей я не то чтобы не люблю, просто животные мне нравятся несоизмеримо больше…

– Контакт!!! – проорал один оборванный солдат, выстрелив в воздух, и замахал в сторону ближайшего бархана, на котором появились несколько массивных слоноподобных фигур.

Гюнтер поднял на уровень головы сжатую в кулак правую руку со свастикой на рукаве. Взвод замер. Оценив силы противника, Гюнтер резко разжал кулак и бросил пятерню в сторону бархана. Взвод молниеносно, но бесшумно рассыпался, и солдаты, прячась в естественных складках местности и прикрывая друг друга, устремились к противнику.

Спустя несколько секунд все было кончено. Застигнутый врасплох враг сдался в плен. Выстроенные в колону по одному, слоны медленно, понуро опустив головы, шли к Гюнтеру.

– Вот, герр начальник, пленных привели, — сбившимся от бега голосом доложил Ганс.

– Доложить о численности.

– 30 пленных, без формы и знаков отличия. По виду — слоны.

– Подводить ко мне по одному для допроса, — приказал Гюнтер.

Звеня закованными в цепи ногами, к Гюнтеру подошел первый слон. Уши его были широки и прекрасны, хоботом доставал он звезд, хвостом своим он тревожил дно морское. Слон смело поднял глаза на Гюнтера и тут же получил кастетом в лоб. Пошатнувшись, он все же устоял на ногах, но глаз уже не поднимал. Гюнтеру это понравилось.

– Слон? – резко спросил Гюнтер.

– Слон, — подумав, ответил слон.

– Расстрелять, – подумав, приказал Гюнтер.

Стоящие по сторонам солдаты ударили слона прикладами по коленям, и он упал. Ганс взял его за уши и потащил в сторону. Там слона поставили на задние ноги, голову за хобот притянули к песку, Ганс выстрелил ему в затылок, и слон рухнул.

– Уберите это дерьмо, — приказал Ганс и солдаты за ноги уволокли труп за бархан.

Гюнтер поставил на полевой патефон пластинку и аккуратно опустил на вращающийся диск иглу. Из трубы понеслись хриплые аккорды «На сопках Манчжурии».

– Что-то пластинки апрелевского завода стали хуже, — обращаясь к Гансу сказал Гюнтер. — Следующего!

К нему подвели второго слона.

– Слон? – резко спросил Гюнтер.

– Слон, — подумав, ответил слон.

– Расстрелять, — подумав, приказал Гюнтер.

Бедного слона потащили к заляпанному мозгами импровизированному месту казни. Ганс снял «вальтер» с предохранителя.

– Следующий! – Крикнул Гюнтер.

– Слон?

– Слон.

– Расстрелять.

Ганс закатал рукава гимнастерки и вытер со лба пот.

– Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять. Следующий! Слон?

– Слон.

– Расстрелять.

Гюнтер в очередной раз переставил иголку на край пластинки.

– А вот скоро наши Москву возьмут, и начнем мы в Апрелевске мини-диски выпускать. Ганс, тебе нравятся мини-диски?

– Да пошел ты, — себе под нос пробурчал Ганс, вытирая промокшей от пота гимнастеркой свой рельефный торс.

– Чего ты там бормочешь?

– Люблю, люблю я мини-диски, — крикнул Ганс.

– Следующий, — приказал Гюнтер.

– Последний уже, — бойко доложил солдат.

– Последний, последний. Ну, давай, последний, с тобой разберемся. Слон?

Слон с тоской оглянулся вокруг, остановил взор на уже засиженной мухами куче мозгов и на Ганса, подбрасывающего ботинком песок и этим беспокоящего мух. Внезапно, искра надежды промелькнула в его слоновьих глазах. Он посмотрел себе под ноги, поднял ставшим вдруг лукавым и даже задорным взгляд на Гюнтера и, улыбнувшись, сказал:

– Слон, — и при этом хитро подмигнул.

Гюнтер понял этот взгляд, посмотрел на слона с нескрываемой симпатией, хлопнул себя по колену, крякнул и сказал:

– Расстрелять.

Солдаты ударили слона прикладами по коленям и поволокли его за уши к Гансу и куче мозгов. Слона поставили, как и остальных на задние ноги, Ганс выстрелил ему в затылок и облегченно вздохнул. Забрызганное кровью мертвое лицо слона светилось улыбкой.

– Ну, все вроде, — сказал Ганс, одевая гимнастерку.

– Ну и, слава богу, — ответил Гюнтер. Он не любил людей.