Нокаут. повесть-быль

НОКАУТ
Повесть-быль \дословно\

Не дверь, а пушка! Привет Шурка! Все были в сборе. Шурик сел во главе стола и поднял свой стопарь: «Презентацию нашего самиздатовского журнала «Островок» разрешите считать открытой. Кто «за» – прошу поднять рюмки». Аня недовольно поморщилась. Пусть грудь маленькая, зато фигура хорошая и ноги длинные. Шурик должен был сесть рядом. Ещё и эти двое пялятся друг на друга, как будто первый раз увиделись! Эти двое: Анжела и Кеша. Сидят напротив. Может и под столом уже ногами трутся. После первой-то! Андрей с Леной тоже врозь. Балаган какой-то, а слышала, что у них БОЛЬШОЙ РОМАН. У Андрея может и большой, но Лена… Видно, скрывает: кому-кому, но не ей выпендриваться, когда за ней такой парень ходит, как бычок на верёвочке. Лысоват. Правда. Рассказывал – в армейке от облучения посыпался. Уши без мочек. Но не мутант же. Крепкий. Голубоглазый. Обходительный. Сидит. Горюет. Он всегда какой-то нейтральный, но сегодня особенно плох – прямо скорбь всего человечества, а не Андрей. А она просто дура. Полиняла, как первые джинсы. Выгорела так, что одни губы с глазами остались. И те без краски не увидишь. Почему всех нормальных мужиков на таких тянет?
Анжела грузно вынимает свой массивный зад из дивана и, пользуясь правом хозяйки, предлагает свой тост: «За то, что мы собрались!» Ещё бы, бухарик бухарика видит из далека. Тем более филолог филолога.
Кеша пальцем пытается выловить анжелины глаза, болтающиеся в его рюмке. У-у, какие скользкие.
Шурик лягнул под столом Андрея: ну действуй же! Эх, не парень, а одна конфузия. Вчера весь вечер мялся. Сегодня никак не подступится, не рожа, а одно изнеможение. Друг у меня на руках умирает, а мне хоть бы что. Так дело не пойдёт. Я его подзаведу, заодно и её разогрею. Шурик сдвинул стул и подсел к Лене. Леночку Шурик галантно обнимает за плечи и, утопая носом в нашампуненные спагетти её волос, сладко так воркует.
Аня недовольно потирает свой резиновый носик.
Анжела явно играет смущение. И чем она пьянее, тем фальшивее это у неё получается. Кеша остаётся Кешей – просто вытащил носовой чахоточный платок и непрестанно трёт им вспотевшие ладони: волнуется бедолага – как же такого не заметить. Вон как за рюмку уцепился, не оторвёшь.
Выпили хором. Шурик с Леной на брудершафт. Андрей совсем остекленел, угрюмо разглядывает под столом свои дырявые носки. Нет, это Шурика носки. Слева… Ленкины колготки. Справа…, а это ещё чьи. Не его? Гы-гы, не-е-ет. Голые и тоненькие. Его шерстяные. Он на таких через каждые два метра падал бы… И с какой стати они оплетают Шуркины. Андрей поднял глаза. Аня припала к этому гаду, Шурику. Опупеть не встать. И чего это Шурик ломается, как девочка. Классная деваха эта Анька! Сама шьётся. Вон и локоток ему на плечо положила. На локоток – свою мордочку. Правда, баба с характером. Вот как этот огурчик с бородавками, никак не хочет на вилку насаживаться.
Лена облизнула пальчики: «Пойдём, покурим». И пошли на лестничную площадку. Андрей попытался поймать на себе её взгляд. У-у, для Ленки он как будто не существует – пустое место, и притом пьяное. А Шурик, козлина, моргает и гримасничает. Аня, как повешенная, не следит ни за лицом своим, ни за ситуацией. Иди же! Пошла. Почти бегом. Каторга! Несчастная, да он на тебя плевать хотел. И на меня… выходит и на меня тоже. Друг называется. Анжела отвалила в ванную – рыгать, не иначе. Расползлись презентёры, один Кеша со мной остался – из-за стола встать силы не хватает. Чуть-чуть посидит, может ходить научится. А пока несёт какую-то чушину. «Мы, - говорит, - все изолгались. Почему я не могу сказать ей просто: я тебя хочу – давай делать туда-сюда. Нравственность, мораль – дребедень для старых девственниц. Это просто комплексы для неполноценных». А глаза-то, глаза, как у пьяного таракана. Туда-сюда. Рюмку не поднимешь, не то что… Пора и мне на лестницу. И почему я не инвалид: я бы на колёсиках подъехал. А так придётся пешком идти. Десять метров – десять рюмок. Рюмка на метр. Одной не хватает. Вздрогнули! Земля, прощай, в добрый путь!
Андрей выкатился на лестницу и охерел: прямо на ступеньках сидели два сукиных сына: Шурка с Ленкой – и целовались. Аня оказалась рядом, у двери. Она целовалась со своей тенью, прижавшись лбом к холодной извёстке стены. Андрею даже показалось, что Аня тихонечко всхлипывает. Ах, Шурик-Шурик – зверюга бездушный! Мне здесь делать нечего.
Не прощаясь, в полуобморочном состоянии, Андрей поплёлся вниз по лестнице, на волю, на свежий воздух, подальше от этого притона.

* * *
Кеша какашкой лежал в уголке дивана и вонял спиртом. Анжела непослушными руками собирала грязную посуду. Ей помогала Аня. Зашли Шурик и Леной – накурились. В обнимочку? Как бы не так. Концерт окончился. Андрей так ничего и не понял. Анжела наставила на них свои выпуклые глаза. «Уже уходите?» – спрашивает. Шурик хотел напомнить о чае, мафоне… , но Лена оказалась гибче (или трезвее): «Да-да, сейчас опасно задерживаться». Аня посмотрела на Шурика в упор, как на часы: «А я живу далеко». Он делано поморщился: дескать ещё и эту провожать, а сам подумал: «Единственное, что я в ней ненавижу, так это та неженская прямота, с которой она заявляет о своих претензиях. Даже взгляд, и тот нескромный, оценивающий». Шурик любил пофилософствовать. В эти минуты он чувствовал себя особенно умным. Накаканого Кешу оставили в покое. Анжела погладила его по голове. «Да пусть проспится, - говорит. – Он на диванчике прижился. Ему диванчик, как вторая мама». «А ты – как третья, - пошутил Шурик, и добавил, глядя на Лену с Аней: Валим!»
Они вышли на остановку. Было чуть больше восьми, только начинало темнеть, но люди уже сидели по домам – от греха подальше. Расфуфыренное трио уселось на скамеечке и пропало в тумане сигаретного дыма. Прошли два корейца. Спорили. Один говорит: «Да я на этот деле собаку съел…» И опять никого. «Ох, потян3улась Аня, - хочу мужика свежего!» «Скромное желание, – подумал Шурик. – Только два дня назад, когда мы сидели в баре, на «остановке», она призналась: «Ты мне нравишься» А теперь, бац! – хочу! Она думала, посыпятся комплиментики, цветочки, возлияния. Думала, я стану ездить к ней за три моря и таскать по ночам. Как бы не так».
Лена что-то мурчала под нос и дирижировала сигаретой, стряхивая пепел на Шуркины брюки. Аня что-то спросила. А он так задумался, что не сразу понял о чём идёт речь:
- Ты девственник?
- Извини, не въехал.
- Ну, мужик ты или мальчик, ответь?
«Во даёт, - обалдел Шурик. – А тебе это зачем?»
- Да так.
- Думай, как хочешь.
- Не поверю, что у тебя, такого парня, и никогда не было женщины.
- А что, «такой парень» должен обязательно трахаться?
Она впервые не нашлась, что сказать. Шурик искоса поглядывал на Аню. Господи, ни грамма смущения, одна нервозность. И в такую влюбится сумасшедший. А так вроде бы обычная девчонка: хрипловатый голосишко, на загривке хвостик. Шурик прикурил ещё одну сигаретку – немножко трясёт, но возбуждение всё же приятное, как на экзамене. Что она ещё выкинет. Аня подсела поближе: «Можно я тебя поцелую?» «Целуй, - разрешил Шурик. – в правую ягодицу». Она вдруг задышала, как в постели, вскочила. «Ты просто п…», - кричит, и давай чухать.
Лена как будто проснулась. «А почему в правую?» – спрашивает. «А потому, - отвечаю, - что, левую я для тебя оставлю». «Козёл!» – говорит, и давай бежать, как вынужденная переселенка.

* * *
Мы сидели на факе, в пустой аудитории. «Вчерашнее», как всегда, позабыто. Я принёс Андрюхе почитать две первые главы романа. Он прочёл и отбросил рукопись в сторону: «Бред».
- Почему?
- Ты много не знаешь. Поэтому получилось очень поверхностно, а чтобы это скрыть – отвлекаешь уличными словечками.
- Словечки ему не нравятся. Кто меня «мудаком» называл? Не ты ли? Помнишь, когда я у тебя Люську отбил…
- Надо было тогда тебе почки отбить.
- На-адо было…, а когда Светку…
- Я тебя вчера готов был задушить: всего не знаешь, а опять лезешь.
- Например?
- Позавчера, когда ты ушёл, мы с Леной остались вдвоём.
- Ну и…
- Понимаешь мы с ней…
- Ну и…
- Понимаешь, это со мной впервые.
- Ах вот оно что!
- Чё ты лыбишься?
Я не мог не улыбнуться. Этот кадра вечно пытался меня поучать. Теперь, как водится, будет ставить из себя «умудрённого опытом мужчину».»А ты ходи голодный, - Андрей сладко потянулся. – Выпендриваешься всё, так и импотентом недолго тать. Я над тобой просто балдею. Ни себе, ни людям. Я тебя просто не понимаю».
Ещё один сексагитатор. Думает, у всех есть его проблемы. Пора «переводить стрелки»:
- Кеша, кажись, вляпался…
- В эту дуру Анжелку.
- Ты тоже вчера заметил.
- Да я и раньше их вместе видел: гуляли здесь, по островку, возле фака. Думает, оказался наблюдательнее. Спину держит прямо, подбородком вверх, - вылитый командор в молодости.
- Одно дело видеть, Андрюха, - другое дело знать наверняка.
Андрей загримасничал, типа того, что: «брось ты, опять фантазируешь!» Нет уж, дорогой друг, слушай:
- Ты сам знаешь, как Анжела болтлива. Дурой, однако, её трудно назвать – учится на одни пятёрки, но, по-моему, в ней есть какая-то странность. Так, она мне совершенно постороннему человеку, выкладывает вдруг, что год жила с каким-то Сашей…
- С тебя станется, ты можешь втереться в доверие. Участливую мину состряпаешь и слушаешь – слушаешь.
- Главное – терпение. Людям хочется выговориться. Пусть рассказывают. Они счастливы, я в курсе всех текущих дел. И я, конечно, могила, но до тех пор, пока эта информация не затрагивает ни моих интересов, ни интересов моих друзей… Так вот… приблизительно месяц тому назад она прилипла к гражданину С: «Хочу видеть в тебе мужа – пойдём, подадим заявление».
- А он?
- Чё он, Дурак что ли?
Андрей посмотрел в окошко: с одной стороны речка Душанбинка, с другой речка Дучоб. Упорная бабёнка. В какой из них утопится Кеша?
- Слушай, Шура, хотя бы в это дело не лезь, а то вы с Кешей дров наломаете. Он тебе о ней что-нибудь говорил?
- Нет.
- Вот видишь, а ты печёшься о нём. Значит знает, что делает. Не лезь, говорю, тебе же дороже станет.
Опять поучает.
- Как раз таки влезу, и всё будет так, как я хочу!
- Много на себя берёшь. Ты бы лучше с Аней своей разобрался. Скажу тебе, как другу, ничего у вас с ней не получится. Ты её фактически отверг, такое унижение не прощается. И вообще, я тебе, Шура, сколько говорил: надо сразу, по горячим следам…
- А-а, тактика быстрого реагирования.
- Да, а ты как думал, девчонки, они долго не ждут. Не удовлетворил их интерес – гуляй, Вся, подальше отсюда. В тайне они все жаждут насилия – природа, понимаешь ли. Отсюда и непостоянство. А ты всё: «романтика», «эстетика», «идеал», «верность». Ты тормознулся в районе пятнадцати лет, и от этого же страдаешь.
- Я страдаю?
- Ты страдаешь. Опошлился донельзя. Эти твои глаза из романа – типичный взгляд циника.
- Понимаешь ли, я просто управляю своими желаниями, а ты не можешь. Не буду называть тебя животным…
- Пусть я животное, ладно-ладно, а ты садист. Что с Анькой делаешь?
- Завлекаю.
- Не понял.
- Не хочу её потерять.
- Извини, опять не понял.
Я уселся поудобнее. Теперь моя очередь втулять прописные истины:
- Они же как: ты к ним – они от тебя, ты от них – они к тебе. Вот и у нас также: я от неё – она ко мне. Тактика, мой юный друг!
Андрей почесал затылок.
- Так-то оно так. Только вот здаётся мне, Шура, - пролетишь, здорово пролетишь. И зачем тебе всё это, не пойму.
Я беру реванш.
- И не поймёшь. Тобой же управляют «естественные желания» – «высокое», по-твоему, мираж.
- Правильно Кеша вчера сказал, что «высокое» – обыкновенный набор комплексов. Надо жить просто, не создавая лишних проблем. Будь проще, Шура.
Андрей взглянул на часы: большая перемена. Мы вышли в коридор. Я направился на балкон, покурить. Он – по делам в деканат. Я развернулся:
- Подожди, Андрюха.
Подошёл. Держись, дружище.
- Можно тебе задать один вопрос?
- Задавай.
- В тот вечер, когда я ушёл, ты оказался несостоятелен, не так ли?!
Андрей покраснел, и будто бы шутливо ткнул в меня кулаком. Не сомневаюсь, и врезал бы с удовольствием, но… кто его знает. Главное что точку в конце разговора поставил я.
На балконе девки дымят. Анжела сидит отдельно. В одной руке сигарета, в другой – зеркальце. Прихорашивается, корова. Фигуры никакой. Бюст – смех, у меня грудь и то больше. Обрюзгшая какая-то, опухшая, и волосы из носа метёлками торчат. Изо рта запах плохо переваренной пищи. Выпуклые глазища.. Рот большой, а губища-то… ей бы вместо сигареты… (опять пошлость, извините). «Привет, - говорит, и сразу: на фотку мою посмотри!» Посмотрел: сплошная попа в купальнике. «Давай, - говорю, - сигарету, плати за моральный ущерб». Подсаживаюсь рядом. «Как дела с Кешей, - спрашиваю. «Ой, Шурик, ты уже всё знаешь» – кокетничает она. Не могу видеть, как она ломается; можно подумать, очень смущается, с её-то послужным списком. Идиотские манеры. Но главное, терпение. Если бы не она, то не знать бы мне, что у них сейчас только разговорчики. Я давно знаюсь с Кешей. Очень редкие увлечения – однодневки всегда, как сказал бы Андрюха, «безрезультатны». С каждым разом после очередной встряски он опускался в ещё более густую ипохондрию. Вот ему-то действительно нужна женщина. Дура как раз подойдёт: легче потом отвязаться. «Знаешь, - говорю, - давай форсируем события?»
- Давай, а как?
- Он сегодня не пришёл?
- Нет. Болеет с похмелья, наверное.
Какое там похмелье – никогда не болеет. Смотри глубже… Что я говорил. Уж я-то его знаю.
- Назовём это так – операция «Торпеда». Если не сегодня, то никогда. Поэтому ты ему сегодня позвонишь и скажешь: «Думай как хочешь, но я не могу без тебя. Мне трудно всё это говорить, но я должна…, я должна, наконец, выговориться.
Анжела схватила меня за руку: «Подожди запишу». Достала тетрадь, карандаш: «Давай заново».
Я принялся надиктовывать. Понятно, когда за тобой записывают. Я продолжал: «Я смеюсь, в скобках «ха-ха-ха», но мне не смешно. Я не знаю, что со мной, мне хочется плакать. Где ты? Почему не рядом?! Не могу больше сдерживаться, в скобках «всхлипывания»… Две с половиной страницы подобной чуши. Любопытно, сработает ли? Какое вероломство! Какая явная утка! Неужели клюнет?!
Никогда не думал, что так занимательно моделировать пикантные ситуации. Теперь я режиссёр. Теперь я сам закручу сюжетец для моего романа.
Подошла Аня и предлагает: «Пойдём». Анжелу игнорирует. Я подмигнул ей, и мы с ней поплелись по коридору, ведя чисто светскую вялую беседу. «Молодец, бойцовский характер! – подумал я. – Что и говорить, через тернии к нам, к звёздам» (шутка). Пора вознаградить её долготерпение, тем более, я тоже не каменный. «Поехали, - говорю, - ко мне в гости». Она как будто несколько презрительно окинула меня с ног до головы и молча кивнула: «Поехали».
В автобусе она разговорилась и поведала, что живёт с матерью и отчимом. Отчим лупит мать, и когда Аня заступается, то и ей сильно перепадает. Уже два раза было сотрясение мозга. Невыносимая атмосфера давит на психику. Выхода уже не видно. Уйти из дома некуда, на стипендию даже комнату не снимешь.
Приехали. Я живу с бабушкой. Родители продали квартиру и уехали в Россию. Мне два года здесь, на «родине» доучиваться.
«Бабуля ушла в гости к сестре, так что никто нас не побеспокоит, - сказал я, прикуривая сигарету, - давай побеседуем?!» Она полулежала рядом, на диване. «Я тебе хоть немножко нравлюсь?» – спрашивает. Я хочу сказать, что очень даже «множко», но вместо этого бормочу: «Я даже не знаю с какой стороны к тебе подступиться». Неловкая ситуация на трезвую голову. «Я ты начинай и смотри по реакции» – посоветовала Аня. А голосок-то дрожит. В глазах муть. Ей Богу, как пьяная. Опять меня трясёт, так и заболеть не долго болезнью какой-нибудь нервной. Где наша не пропадала… Сигарету в сторону. Склоняюсь над… Звонок. Телефонный. Резкий. Беру трубку:
- Ну?
- Это я, Анжела, привет!
- Здравствуй ещё раз, красавица!
- Я почти всё выучила наизусть, только с духом собраться не могу, волнуюсь.
- Соберись и не волнуйся. Пока.
- Пока.
Положил трубку. Подошёл к дивану и упал… на неё… губы, щёки, шея, руки, плечи – падение продолжалось… вот я и пьян. Это как прыжок с вышки, как кусок в горле, когда подавишься. Стягиваю джемпер. Сопротивляется. Видимо для приличия… Звонок. Замираем. Телефон. Поправляя джемпер, командует: «Подойди к телефону». Встаю, иду, лихорадочно рассуждая: «Что это – «мерзкие инстинкты»? Не похоже, ведь я её обожаю. Бр-р». Снимаю трубку:
- Ну?
- Это я, Анжела.
- Рад до беспамятства!
- Честно что ли?
- Нет, не честно, дальше что?
- Я всё сказала ему, как написано…
- Ну…
- Он сказал, что будет у меня через час и, чтобы я его встретила.
- Будь паинькой. Конец связи.
И бросил трубку. Достала, обломщица.
Аня встала. «Пойду я, - говорит. – Хорошего понемножку». Хотел обнять – отстранилась. «Не всё сразу» - говорит. Собрала растрепавшиеся кудри в хвостик, утёрлась тыльной стороной ладони и ушла. «Провожать не надо!"»-–как вызов, как плевок.
Дзинь. Телефон. Во замордовала. Беру трубку. Оказалось, Андрюха.
- Слышь, Шура, я конечно на тебя не в обиде, но речь сейчас не обо мне. Ты любишь рассуждать о чести, совести, а сам другу своему подляну кидаешь. Это ведь даже хуже, чем ты обошёлся со мной. Подумай о последствиях. Как ты потом в глаза ему посмотришь. Вспомни: когда твои родители уезжали мы с Кешей и контейнеры загрузили, и в аэропорт их проводили. А помнишь: со шпаной связался? Забыл? А в горах, когда застрял в трещине и повис на лямках рюкзака. Кто тебя вытащил?… Чего молчишь?
- Не волнуйся, процесс под контролем. Пусть Кеша потешится, когда надо будет – отважу. Да и то, потешится ли?
- Чего у тебя голос ломается?
- Психические перегрузки.
- Что-нибудь с Аней?
- Угадал.
- Секрет?
- Опять в точку.
- Знаешь, ты ранил её самолюбие. Она этого не простит. Я не я буду, если она тебе что-нибудь не подстроит. Так что, как в песне поется «не увлекайся левосторонним движением». «Это не Англия, это даже не Россия». Ладно, авантюрист, пока! Как ты забыл всё хорошее, так же забудь и то, что у тебя был друг Андрей.
- Но…
- На факе руку не тяни – не поздороваюсь.
Длинные гудки.
Первый прокол, чувствительный. Отвалилась правая рука. Левую – Кешу – сберегу.

* * *
Вечером звонила Аня. Просила придти завтра на фак.

* * *
Утро. Дождик. Настроение неважнецкое. Лекций сегодня нет, но Аня просила – еду.
На остановке встречаю Анжелу. Видеть её не могу. Но делать нечего, вместе идём по длиннющему мосту на наш «островок». Я подставил лицо под острые капельки дождя. Она рассказывала. Итак, как будто речь шла об очередном рецепте приготовления торта без яиц, муки и сахара.
- Он приехал. Потом повёз к себе. Я как во сне, как во сне. Дома папа его, мама, ты же знаешь, в Москве. Поздно уже. Сидим в зале, телевизор смотрим, чай пьём. Папа заходит и говорит, что мне пора. На часах одиннадцать. Кеша увёл папу в другую комнату, говорит: «Она на другом конце города живёт – поздно ехать, как ты не понимаешь». Папа махнул рукой и ушёл к себе до утра.
«А утром?» – спрашиваю.
- Открывает утром папа к Кеше дверь: «Доброе утро, Кеша!»…
- А ты там, да?
- Ну да!
- Действительно – ну да, как же могло быть иначе.
- Мне так неудобно перед папой.
- Перед своим, что ли?
- Перед Кешиным.
- Ого, ты его уже папой называешь! Круто!
- Что дальше будем делать?
Я так и вкопался (остановился, как вкопанный).
- Это ты у меня спрашиваешь?
- А у кого же?! Ты же всё это придумал, тебе и отвечать.
- Шутишь?
- Мне не до шуток.
Вот так новость. Она с моей помощью кенту сети расставляет. Ясное дело, человека за неделю не узнаешь. Я тут я, друг человека, пожалуйста, консультирую, как сподручнее его захомутать в самые кратчайшие сроки. Не понравлюсь – заложит. Вот так дурочка. На первом курсе, а такая смышлёная. Вот так торпедировала – сразу двоих. Меня, допустим, пока только контузила, а Кешу… Можно подумать, я её к нему в кровать подкладывал. Об этом и речи не было. Связался на свою голову. Сказать ей всё это? Нетушки, лучше не надо. Надо сбить её с толку, показать, что я понимаю и принимаю всю тяжесть ответственности, возложенной на мои слабые плечи, и сам стремлюсь содействовать ей во всём. (Ох, опять умничаю!)
Мы подходим к учебному корпусу. Тут она видоизменяет тему: тот мужчна-преподаватель её любит, тот за локоть взял, тот смотрит на неё как-то особенно. Запарила, голубушка. Послушаешь, так все мужики на факе поголовно за ней бегают, и весь любвеобильный фак только и говорит о ней. Начинает бесить – как мания какая-то! «Звони, - говорю. – Я обязательно что-нибудь придумаю». И улыбочку на прощание. Она – в бар, я – на фак. Оглянулся на неё. Ноги толстые, кажется еле переваливает. Через прозрачное платье « светят» синие трусы (извините). Да, видно Кеша окончательно изголодался. Это же надо, так опуститься.
Забегаю на третий этаж – «дома». Выхожу на балкон. Аня с Леной курят. «Садись со мной!» – почти приказывает Аня. «И сяду, чего же не сесть», - говорю. А у них с Леной свой разговор. Про Сергея какого-то. Меня как будто нет. Постепенно въезжаю – не глухой же, в самом деле: Сергей – брат Лены. Вчера сразу от меня она поехала на свидание с этим Сергеем. А сегодня… он придёт сюда.
Я думал извиниться за своё поведение после вечеринки, за слова сказанные на остановке, но теперь мы квиты. Лена знает, как больнее укусить, чувствуется опыт.
«Смотри, уже пришёл!» Обернулась Лена. Я тоже. В коридоре толокся парнишка лет восемнадцати. К нему мы оказались сидящими спиной. «Пусть подождёт», - сказала Аня. Парнишка несмело подошёл к нам. «Здравствуйте!» Я подал руку: «Шурик». Он поздоровался, но не представился. Аня как будто что-то вспомнила: «Шурик, пока. Пойдём, Серёжа». И отвалили. Лена прошмыгнула следом. Плюнули и растёрли. Два часа сегодня сюда добирался… Ждал…, а чего ждал, сам не знаю. Этого наверное и ждал. Общий счёт – один: один.

* * *
Прихожу домой. Бабушка вся издёргалась, говорит, какая-то девка раз десять уже звонила, меня спрашивала. Бзинь. Телефон. Ни поесть, ни переодеться. Взяла за жабры крепко. А уж Кеше и вовсе не позавидуешь. Бабушка спрашивает: «Что она к тебе привязалась?» Ой, бабуля, если бы она привязалась, я бы уже в петле висел. Бзинь. Бзинь. Беру трубку. Точно, Анжела.
- У нас с тобой общая цель? – спрашиваю.
- Конечно, – отвечает.
- Какая? Хочешь выйти замуж?
- Ну после того, что случилось, конечно!
- Ладно. Мама у Кеши, когда прилетает?
- Скоро, через три дня.
- Если я правильно понимаю, ты должна держать Кешу в постоянном напряжении, чтобы интерес не пропал, и, чтоб сам на мать надавил, хочу, мол, жениться.
- Да-да, всё правильно.
- Подумать надо…
- Подожди, Шурик. Может детали той ночи помогут тебе что-нибудь придумать.
Я уселся покомфортнее, не сомневаясь в её откровенности. Взял «Ветку персика» – древнеиндийский трактат о любви, и стал рассеянно бегать по нему глазами. Плюнул в трубку.
- Слушаю.
- Кеша вышел из ванной в одних трусах, завёл меня к себе в комнату и показал на свою кровать: «Вот оно – наше ложе любви»… Я хотела его погладить, но первой было как-то неудобно…
«Ничего себе, - подумал я, - трахаться удобно, а погладить, видишь ли, неудобно». Пока я задумался, она дотошно копалась в деталях. Да как всё красочно… Вот уже о втором подходе рассказывает. Надо же , худой-худой, а какой сочный, оказывается (извините).
- Он лёг рядом и просит: «Ещё хочу!»
- Это третий раз?
- Ну да! У тебя к тебе очень важный вопрос.
- Давай.
Я заглянул в трактат:
- Пурисанту никогда не практиковала?
- Что это такое?
- ….. (Ах, извините).
- Какой дурной вопрос. У меня же до Кеши никого не было.
«Пой, ласточка, пой!» Трепаться меньше будешь. Здесь, красотка, ты маху дала. Закроем глаза, до поры, до времени. «Я тоже у него первая». – никак не унималась она. – Он не мог даже…» Какое скотство! Устал от неё и её «подробностей». Прошу её: «Чего-то голова разболелась. Закругляйся».
- Хорошо, тогда я вечером перезвоню. Пока!

* * *
Вечером позвонила Аня.
- Что хорошего, что плохого?
- Половина на половину, - отвечаю.
- Как тебе Серёжа?
- Симпатичный молодой человек.
- Он в твоих похвалах не нуждается!
- Конечно-конечно, ему хватит твоих.
- Какое тебе дело, вообще? Может, я с ним сплю?
- Спокойной ночи, - говорю и кладу трубку. Какая нервная. Пока ничья.
Только отошёл от телефона – звонок. Бабулька моя от злости на стену лезет.
- Ну?
- Это я, Анжела.
- Ну?
- Он был у меня. Закрыл дверь в мою комнату и давай…
Я убрал трубку подальше от уха. Уф, ну и разгон взяли, ребята. Такая интенсивность Анжелке на руку. Как бы Кеша по неопытности не залетел. Когда неотчётливое «буль-буль» сменилось на резкое «алё-алё», я поднёс трубку к уху, и сразу приступил к делу:
- Хватит болтать! Начинаем операцию «В тень».

* * *
Операция, конечно, неплохая. Но вот уже второй день у Кеши отключён телефон (сам проверял). Согласно плану, Анжела бесследно пропадает у подружки пару деньков. Но… похоже, она заказала свою музыку. Но… вероятно, стала изматывать Кешу телефонными разговорами, густо пересыпая их всякими намёками. Стон… подружка-подружка… как же я сразу не дотумкал… подружка-подружка. Живёт в соседнем с Кешей микрорайоне. Вот так, маэстро, крутят эти девушки. Ситуация выходит из-под контроля!

* * *
Вечером бабушка позвала к телефону. Поднимаю трубку – Аня.
- Знаешь, - говорю, - я знал что ты позвонишь.
- Откуда?!
- Чувствовал.
На полчаса проваливаюсь в туман тёплых слов, милый придыханий; выпадаю из времени. Трубка шепчет: «Я тебя люблю!» и, оправдывается: «А он меня любит – Серёжа!» Говорю «Я думал, мы поставили «точку», а получилась запятая». «Лучше «тире» – поправляет она…
Два : один – в её пользу.

* * *
Сегодня на факе встретил Кешу. Стоим. Вдруг засуетился и шнырь от меня. Подошла Анжела. Как всегда, размашисто покачивая бёдрами. Хныкала о том, что Кеша в её отсутствии один раз появился, а потом пропал и телефон отключил. (Ему, якобы, по её просьбе звонила подружка). «Ребёночка ему что ли сделаем?» – спрашиваю. Тут уж она развеселилась. «А почему бы и нет», - говорит. Потом, когда Анжела рассказала шутку собственного посола, меня чуть не с тошнило (пардон). «Как придавлю Кешу, - смеётся она, - у него пузыри изо рта. Я спрашиваю: «Любимый, это слюни?» «Нет, кишки» – отвечает.
Подлетела Лена. Чем-то возбуждена. Хвать меня под руку, и в пустую аудиторию. На Анжелу плевать хотела. С ней наши девки особенно не церемонятся, не уважают почему-то. А то, что у неё на презентацию собрались, так надо же где-нибудь собраться. Она услыхала о затее – предложила свою квартиру. Не отказались: мои два друга и две подружки, одна из которых… Презентация – предлог выпить и потанцевать. Тем более, что к журналу прямое отношение имели только я и Лена. (Лена его продавала, я его придумал).
Лена бухнулась прямо на стол. Чирк. Сигарета. И понеслась: Аня выходит замуж за Сергея, обговариваются сроки; Аня в Серёгином присутствии смеялась над моей фигурой («Как гитара, - говорит, - бёдра шире плеч»); в новой семье всё внимание Ане (Аня да Аня); о Лене вдруг поползли дремучие слухи; в новой семье появилась какая-то нервозность, подозрительность, стремление всё делить на чёрное (Лена) и белое (Аня); Лена даже сказала Ане, что брату свинью подложила, то есть, саму Аню; Серёга, который раньше ни перед одной девчонкой не реверансил, вдруг превратился в послушную собачонку.
«Серёга меня мало заботит. – говорю (дай сигарету). – А вот издевательства и… не прощу». Лена с интересом взглянула на меня: «И что ты намерен предпринять?»
- Ничего.
- Как так?
- А так. Ставлю на ней крест и всё.
- А как же ты?
- Перетопчусь, не впервой.
Она укоризненно покачала головой:
- Ты позволяешь проводить над собой всякие эксперименты?
- Какие такие эксперименты?
- Ты, конечно, извини, мы с ней тогда поспорили: раскрутит тебя или нет.
- Так ты не из-за Андрюхи мне подыгрывала?
- Нет, конечно. Я спорила, что не раскрутит, и старалась не проиграть.
- А что у вас с Андреем вышло.
Лена щёлкнула языком и тоненько хихикнула: «Перепил, твой Андрей, вот и всё», и добавила: «Так ты напрочь отказываешься мне помочь?»
Тут я вспомнил, что от Аньки и самой Ленки досталось. Потом моя личная обида… всё-таки…

* * *
Вечером звонила Аня. «У тебя новая любовь?» – спрашивает, ужасно раздражённо. Чувствуется, почти плачет. Пойми их после этого. Лена, сердечная подружка Ани, уже успела дать ложную информацию. Ждём компромата на Лену. Необходимо установить (поймать за руку) источник дезинформации (слухов, проще говоря). Да, нет ничего опаснее раздосадованной подружки. Какое утончённое коварство.
(Держитесь ваше высокомерие). Покашливаю (слегка волнуюсь) и выдаюсь блистательный монолог (жаль записывать за мной некому) о том, что я её просто жалел, не хотел обижать; что, наконец, полюбил по-настоящему; что Лена тот человек, который мне нужен; что через месяц будет свадьба; что наши свидания мы держали в глубокой тайне, чтобы не делать тебе больно; что от меня она поехала на свидание; Что когда я увлекаюсь одним человеком, никакой другой меня больше не интересует; что, если в первые же дни смешно говорить о верности, то что же будет потом…
- Спустись с небес на землю! – резко прервала Аня. – Тебе рассказать какая она? Только между нами.
Трогательный момент. Сейчас выслушаю и передам Лене (из рук в руки). Раз начал игру, надо вести её по всем правилам, до конца. Но, пожалуй, пока отложим эту партию:
- Не надо ничего рассказывать. Желаю счастья в личной жизни.
- Ты знаешь? Ах, да!
- Если что – звони. Больше не целуй. Пока.
- Пока.
Два : два – ничья.
Только отошёл от телефона. Звонок. Анжела. Хнычет: «Не приходит, не звонит». Ага, самое время взять опять всё в свои руки. Только действовать решительнее. Завтра прилетает Кешина мама. Утром, в шесть. Я предлагаю операцию шокового типа: «Постричь лысого», или как точнее переименовала сразу Анжела: «Здравствуйте, я ваша дочка!».
Наша цель – свадьба. Мне за это обещан пузырь водки. Не густо! Зато не пусто. План операции просто шикарный: (для Анжелы) приезжаешь часов в девять, завтра, к Кеше домой, с цветами, (хотел, чтоб с чемоданом, предложить не рискнул – «засечёт» ловушку) и знакомишься с Кешиной мамой. Смысл: (для Анжелы) ты хорошая девушка, сразу видно, порядочная (о, злая ирония); не зная тебя, мама может подумать плохо о тебе (узнает, ещё хуже подумает); и чем больше ей будут рассказывать о тебе, тем для нас хуже. (не будешь спать где попало); а так ты сама, с очаровательной улыбкой, ясными (блатскими, пардон) глазами – вот я какая хорошая». Анжела моментально уцепилась за эту идею. Попрощалась и ушла спать со спокойным сердцем. Спи-спи, завтра у тебя будет тяжёлый день. Завтра ты этой самой «торпедой» получишь по башке. Припрешься с утра пораньше, когда кешиной маме захочется отоспаться. С цветами, с идиотским остановившемся взглядом.
Неплохой роман получится. Прямо комедия положений. Посмотрим, что дальше будет. А то пузырь, понимаешь. Я тебе что, дешёвка что ли. Мелко плаваешь. Пора тебя на берег выбрасывать.
Субботнее утро. Пью кофе. Ну-ка, ну-ка, обыграем ситуацию ещё раз: «Кешу открывает дверь… мама с папой…» Минуточку. Кофе выплеснулся из чашки, жестоко обжигаюсь. Тут-то я и ошибся! Как же я мог не учесть такую важную вещь, как сердобольность Кешиной мамы. Вдруг посочувствует, как женщина женщине. Тогда Кеша пропал. Он любит и уважает маму. Пойдёт ли супротив? Не уверен. Не уверен – не обгоняй. Срочно звоню Анжеле. Та уже собралась ехать. Уверяю, что более глупого плана и не придумаешь, что мама будет раздражена от недосыпания и, вообще, маме на глаза лучше не попадаться, всё делать исподволь. Опять согласилась. Чувствуется, у неё опускаются руки. Открытая агрессия может смениться на партизанскую. Пора её задавить. «Я сейчас пойду к Кеше домой, - говорю. – Узнаю расстановку сил. Может, о тебе чего пронюхаю».
- Я буду ждать. Позвоню вечером, давай.
- Пока.
Моё сердце – Аня – на волоске. У меня ещё остаётся левая рука – Кеша.
Собрался уходить. Телефон. Беру. Аня:
- Представляешь, мы с Серёгой разбежались.
- Ничего, - успокаиваю. – Помиритесь.
- Ты меня знаешь – это всё!
- Не расстраивайся ты так.
- Я и не расстраиваюсь. Вот вчера ты меня действительно расстроил.
Ёлки-палки, она и вправду его не любит. Врать не умеет – всегда говорит всё на прямик. Да и по голосу чувствуется – спокойна. Вот так обрадовала. Правильно решила, молодей, больше своему сердцу доверять надо. Всё понимаю! Всё прощаю!
На радостях открываю наш с Ленкой «невинный» (так подал) заговор. «Да уж, - говорит Анечка, - подруженька просчиталась. Она не учла силы твоих чувств ко мне. (как говорит, как говорит – просто прелесть).
- Она просто каким-то образом хотела отвадить тебя от Серёги.
- Угу, а тебя сексотом представить.
- Когда я могут тебя увидеть?
- Я сама позвоню и скажу когда.
- Лады.
- Целую. Пока.
Ничья. Победила любовь – наша общая победа.
Пошёл к Кеше. Поговорили о том, о сём. Об Анжеле не слова. Торт из Москвы, чай, шоколадные конфеты. Кеша прям раздосадовал своим гостеприимством. Ещё и пачку сигарет подарил. Я отозвал Кешу в его комнату. Пусть левая рука отсохнет… для её же блага. У меня всё равно останется самое лавное – моё сердце – моя Аня. Пусть Кеша считает меня негодяем, зато эта развратная женщина, которой надо побыстрее выйти за муж, пролетит, да по крупному. Со мной ей надо было или жёстче (к ногтю) или совсем скрытно. Она была твёрдо уверена, что уж я-то ни за что не расколюсь, не захочу терять лучшего друга. Ан вот, теряю, ради его же самого. Сказал, отважу, значит, отважу.
Я рассказал всё до мелочей. Он долго сидел и молчал, теребя пуговицу на рубашке. Потом посмотрел в окно. Его взгляд ушёл куда-то далеко-далеко. «Во-первых, - срывающемся голосом начал Кеша, - спала она в зале. Когда я проходил, после ванны, к себе в комнату, в зале горел красный ночничок (характерный цвет). Я заглянул туда. Она лежала в позе Венеры Милосской, обнажённая, и просила: «Иди ко мне». Что я, не человек, что ли. От подружки своей звонила: «Давай погуляем». А у неё дома, всё тёрлась, обнималась, чуть зазеваешься – заваливает и вперёд. Причём, веришь-нет, никакого кайфа».
- Ребёночка не сработаете?
- Что ты, теперь я к ней близко не подойду, а так я пользовался…
- Ясно, можешь не продолжать. Интересно, получается ещё одна правдоподобная версия.
- Это всё, что я тебе могу сказать, подробности ты знаешь сам, до свидания.
Я пошёл вниз по лестнице. Кешин голос расстрелял в спину: «Спасибо за донос!»

* * *
Ближе к вечеру звонила Ленка. Вот хамка какая! Назвала ублюдком и сказала, что больше мне ничего не скажет и что я ещё покаюсь.
Звонила Анжелка. Я назвал её шлюхой и послал куда подальше. Она завопила проклятия, я положил трубку. Да пошли вы все…
Поздно вечером, не дождавшись, сам звоню моей Ане.
Сказали, что сегодня легла в больницу. Объяснили, как её найти.

* * *
Больница. Захожу в палату. Удивлена. Склоняюсь над ней. Хотела, было приподняться, но замирает… ждёт… целую в лобик. Одевает больничные тапочки и дарит мне тихую улыбку. Вставать нельзя – сотрясение мозга. Но как же она не встанет – разве она откажется от удовольствия погулять со мной (опять задаюсь). Рассказывает, что опять попалась под руку отчима. Я закипаю злостью – отпинать подлеца. Моя Аня со мной. Ласкаю глазами, убаюкиваю мягким тембром голоса. Плывём по аллейке. Друзей потерял, а её сберёг. Как мила и приятна. Как непосредственна. Это мой триумф, это наша общая с Аней блестящая победа. Так завоёвывается сердце настоящим мужчиной. Моя Анна, Аня, Анечка. Зацелую до смерти. Она осталась со мной, моё сердце, мои страдания и моя радость.
Напишу роман. Вокруг столько измен, грязи, а тут настоящая любовь. Я всегда избегал этого красивого и удивительно ёмкого слова. Дабы не запачкать, не разменять по мелочам. Сейчас я не боюсь сказать что люблю и любим! Мы счастливы!
«Милого узнаю по походке» – откуда-то из далека вплыл тёплый Анин голос. Такой приятный и мягкий… О чём это она.
Подошёл Серёга. Они поцеловались и обнялись.
Романист, блин.

Май 1991 г.