О чем плачет дождь. Глава пятая

Зима наконец-то вступила в свои права. На Москву обрушились морозы. Солнце светило сквозь снежную крошку, переливавшуюся в холодных лучах всеми цветами радуги. Дома и деревья были покрыты кружевом инея. Москвичи стоически переносили холода и шутили: «Пойдем вечером пивка погрызем». Но выходить из домашнего тепла не хотелось. Каждый вечер я включала торшер, усаживалась в кресло под теплый плед с чашкой кофе или чая, но теперь я не чувствовала себя одинокой старой девой с кошкой, потому что Никита был рядом со мной. Он приезжал с работы, садился ужинать, потом мы смотрели телевизор…. Все было так замечательно, что не хотелось думать ни о чем.
Счастье захлестнуло меня. Безграничное, глубокое, как Марианская впадина. Однако все проходит… Каникулы закончились вместе с моим фиктивным больничным. Никита отвез меня на работу. Приехала я рано, в школе стояла глубокая тишина. Шаги отдавались в темных коридорах гулким эхом. Я зашла в кабинет, приготовила необходимые пособия и подошла к окну. К школе тянулись ученики. Мороз постепенно спадал, снег становился более рыхлым, но по утрам еще было пронзительно холодно, легкая изморозь висела в воздухе, серебрясь под светом фонарей.
День начался совершенно обычно и прошел на удивление спокойно. После шестого урока я спустилась в учительскую, чтобы поработать с журналом. Надо было написать списки, просмотреть кое-какие мелочи… Да мало ли работы у классного руководителя. Дверь учительской открылась, и вошла наша секретарша, толстушка – хохотушка Света. Вот только сегодня на ее лице не было ее знаменитой улыбки, а в глазах стояли слезы.
- Что случилось, Света? – удивилась я.
- Ничего… Елизавета Максимовна, вас директор вызывает… - сказала секретарь.
- Сейчас, иду… - я собрала свои вещи, взяла журнал, и мы пошли на первый этаж.
- Не знаешь, что там стряслось?
- Не… не… не знаю, - затрясла она головой.
- Ну, ладно… Придем – узнаем, - кивнула я.
Кабинет директора встретил меня гробовым молчанием. Там была почти вся администрация: оба завуча и Наташка Маслова, не было только организатора Елены Николаевны, с которой у меня сложились довольно хорошие, почти дружеские отношения.
- Явились, значит, - ледяным тоном сказала директриса.
- Вы меня вызвали, я пришла, - я пожала плечами.
- Педагог, Елизавета Максимовна, должен нести свою честь достойно, потому что он работает с детьми, которые берут с него пример. Вы это знаете? – в голосе директора был уже даже не металл, ее слова падали чугунными блоками. Казалось, еще немного, и пол начнет прогибаться от тяжести ее слов.
- Знаю, конечно, но причем тут я?
- Молчать! – вдруг взвизгнула она. – Вы… вы не имеете права носить гордое звание учителя!
- Почему? – моему удивлению не было предела.
- Потому, что ваше поведение непозволительно!
- Да что я такого сделала-то? Вы бы хоть сначала объяснили.
- А вы не знаете? – она прищурилась и посмотрела на меня так, словно хотела проникнуть в самые глубины моих мыслей.
- Даже не представляю, - пожала я плечами, искренне недоумевая.
- Вы ведете себя более чем аморально! – заявила она. – Вот! Я получила сигнал. И он пришел очень вовремя, потому что вы еще не успели оказать свое тлетворное влияние на неокрепшие детские умы.
- Я могу ознакомиться с обвинениями?
Если бы этот листок бык камнем, он размозжил бы мне голову.
Я взяла письмо и чем больше читала, тем больше меня переполняло удивление. В письме было написано о том, что в моей квартире каждый вечер происходят непотребные пьянки, шум, драки, мешающие окружающим, которые без конца вызывают ко мне милицию. Подписана эта петиция была незатейливо: «Соседи».
- Это все ложь от первого до последнего слова, - сказала я, возвращая листок и горя желанием поскорее вымыть руки.
- Мы не намерены выслушивать ваши оправдания. Вы уволены. К сожалению, мы не можем применить к вам статью, поэтому напишите заявление по собственному желанию. И пишите задним числом, поскольку мы не желаем видеть вас в наших рядах. Мы хотим, чтобы вы ушли немедленно.
Я кивнула. Стоя, написала заявление, положила журнал на стол и вышла из кабинета. Забрав свою сумку, я ушла. Не помню, как я ехала, но дома первым делом пошла в ванную и долго не выходила из душа. Все пыталась смыть ту грязь, что прилипла к моей душе.
Вскоре пришел Никита. Вечер потек своим чередом. Мы даже вышли прогуляться перед сном. Вечер был ветреный и морозный. Ветер забирался в рукава, выстуживая пальто изнутри и сливаясь с холодом, поселившемся в сердце. Руки озябли даже в теплых меховых варежках. И от морозного ветра, что нес по земле сухой колючий снег, холод в душе стал вдруг постепенно уходить. Странное это было ощущение. Словно природа вытесняла из самых потаенных уголков души занесенную туда грязь, вымораживала ее, очищала. Мы говорили о чем-то незначительном, мелком, и эти разговоры тоже каким-то, непостижимым для меня образом, освобождали, радовали.
Утром я по привычке встала по будильнику и вспомнила, что идти мне некуда… Тетради, стопками лежащие на столе, напомнили о вчерашнем разговоре в кабинете директора и о том, что я теперь безработная.
- Лиз, почему ты дома? – послышался удивленный голос Ника. – Что-то случилось? Ты заболела?
Я отвернулась от окна и посмотрела прямо в его глаза:
- Ник, меня уволили…
- Как уволили? За что? – удивился он.
- За аморальное поведение…
- За чтооо? – Никита сел на табуретку и смотрел на меня удивленными глазами. - Какое аморальное поведение?
- Видишь ли… кто-то прислал в школу письмо, где было написано, что у меня в квартире ежедневно происходят оргии, к нам даже милицию вызывают каждый день…
Пока я говорила, глаза Никиты становились все больше и больше.
- И кто подписал этот пасквиль?
- Страдающие соседи… Я, правда, думаю, что соседи и не в курсе, что от их имени кто-то подписывал какие-то письма.
- Почему ты так уверена?
- Да потому что там стояли номера квартир не только Ольги, с которой у нас более чем хорошие отношения, но и отсутствующих вот уже год Игоря с Машей. Они живут за границей и сюда не приезжали, а соседи снизу сдают свою квартиру каким-то приезжим с Кавказа, тем, как ты понимаешь, только письма подписывать. Ну и самое смешное… Там и Нинка в перечне была.
- Лиз, ты понимаешь, что это подлог? Анонимка? Тебя не имели права увольнять. Это подтвердит любой адвокат.
- Ник, все я понимаю. И директриса тоже. Она настолько дура все-таки. Уволена-то я не по статье, а задним числом по собственному желанию.
- Ну и что теперь делать?
- Ничего, солнышко… Буду искать работу… Надеюсь, найду быстро. Вот сейчас тебя провожу и поеду…
- Нет, никуда сегодня не ходи. Отдыхай. Ты заслужила этот отдых, - он вдруг замер, подошел ко мне, взял в ладони мое лицо и заглянул в глаза. – Скажи, это снова из-за меня?
Я покачала головой. Не могла я подтвердить его и свои догадки… мне так не хотелось, чтобы он ушел из моей жизни. Я верила, что он настолько любит меня, что терпеть все перипетии свалившихся на меня преследований, причиной которых был он сам, он, возможно, не в состоянии. Во всяком случае, я бы постаралась освободить его самого, если такие несчастья свалились бы на его голову из-за меня.
- Я пойду, милая, не грусти… Все будет хорошо.
Он поцеловал меня и вышел.
Мне снова стало тоскливо. День, когда раз и, казалось, навсегда отмерянный и рассчитанный буквально по минутам, вдруг опустел. Не надо было писать лекционный материал, по уши закапываясь в биографии писателей и справочники, ни к чему теперь проверять тетради, готовить пособия для опросов и тестирования, не нужно было уже совсем ничего… И я вдруг поняла, что мне нечем заполнить эту пустоту. Вздохнув, я забросила белье в стиральную машину. Сняла с веревок то, что уже высохло, достала утюг и включила телевизор.
Постепенно глажка увлекла меня, все мое отчаяние, ощущение пустоты уходило в работу. Я даже не заметила, как перегладила все белье и недоуменно смотрела на аккуратные стопки простынь и пододеяльников, сложенные блузки. Улыбнувшись, я разложила вещи по местам и… стала искать себе работу. Ее оказалось много, очень много. Вечно занятая тетрадями и конспектами, любую уборку я проводила на скорую руку. Нет, у меня не было пыльно или грязно, но и стерильную чистоту я тоже не соблюдала. Тогда мне было некогда.
День катился к вечеру. Последний раз, оглядев вычищенные до блеска комнаты, я упала в кресло и поняла, что устала. Но усталость эта была приятна, и она здорово облегчила мне душу. Мне вдруг захотелось петь.
Все-таки удивительное создание – человек. Его настроение может меняться на дню несколько раз, проходя весь спектр чувств, начиная от жуткой тоски или ярости и до полного умиротворения или безудержного веселья, и причиной тому может оказаться такая малость, которую трудно было бы заметить в каких-либо других обстоятельствах. Вот и сейчас, казалось бы, что такого я сделала? Да ничего, собственно, но во мне уже бушевало хорошее настроение.
В дверях щелкнул замок. Никита, раскрасневшийся с мороза и слегка припорошенный снегом, стоял в прихожей, снимая пальто. Я с разбега повисла у него на шее и крепко поцеловала.
- Так, - он засмеялся и нежно обнял меня, глядя прямо в глаза, - уже радостно видеть вас, сударыня, в столь приятном расположении духа. Что произошло? Ты нашла работу?
- Не-а… У меня просто вдруг стало хорошее настроение. – Я вырвалась из его объятий, - ужинать будешь?
- Ха, спрашиваешь. Конечно, буду.
- Тогда мой руки иди на кухню.
Вечер пошел по уже накатанной колее. И было таким наслаждением ощущать этот покой, который разливался по комнате вместе с теплым светом настольной лампы. Я смотрела на спину Никиты, его профиль, освещенный экраном монитора, и млела от мысли, что наконец-то пришло ко мне то тихое домашнее счастье, которого я так ждала и хотела.
- Слушай, Лиз, - Ник повернулся ко мне, - а давай пойдем куда-нибудь.
- Куда?
- Не знаю… В ресторан, в кафе, в кино, куда хочешь…
- Я никуда не хочу. Мне так хорошо сейчас, словами не передать…
Никита пересел ко мне на диван.
- Любимая моя… - прошептал он.
Его слова сладкой истомой пробежали по всему телу, разлились волнами, сердце застучало так сильно, словно хотело вырваться из груди. Посмотрев в глаза Ника, я в который раз утонула в их прозрачной глубине. Я проваливалась все глубже и глубже, а потом взлетела на недосягаемую высоту и снова окунулась в невыносимо блаженную истому.
Утром я проснулась оттого, что было тихо, а в окно с ясным зимним солнцем вливалось утро. Никита не разбудил меня, ушел тихонько. Я сладко потянулась под одеялом и решительно села на кровати. Сегодня надо было сделать массу дел. И, прежде всего, поехать в департамент образования и узнать, куда можно устроиться на работу. День потек своим чередом. Хлопоты, оказывается, иногда могут приносить удовольствие. Для меня это оказалось большим открытием. Но бегая по учреждениям, разговаривая с людьми, я на самом деле получала удовольствие. Или это было просто удовольствие от жизни вообще.
С работой уладилось довольно быстро. До школы надо было проехать всего две остановки на автобусе, а не два часа пилить в метро. Разговор с директором и оформление заняли всего полчаса времени. Все складывалось на удивление удачно.
Утро субботы началось с неожиданного звонка в дверь. Мы с Ником еще спали, когда раздалась требовательная настойчивая трель.
- Кто там еще? – сонно пробурчал Ник. – Если это Колька, убью на месте за вторжение в частную жизнь.
Он встал, чмокнул меня в щеку и пошел открывать.
- Мама? – послышался из-за двери его удивленный голос.
У меня все похолодело внутри. За все то время, что мы с Никитой были вместе, я видела его мать всего лишь раз. На свадьбе. Н-да… Серьезное упущение. Я подскочила на кровати, надела халат и рванула в коридор.
- Здравствуйте, Мария Семеновна, - сказала я, неловко переминаясь. Честно сказать, я вообще не представляла, как себя вести. – Вы раздевайтесь, проходите, пожалуйста.
- Благодарю, милочка… Непременно, - холодно ответила мать Никиты и облила презрительным взглядом. – Никтушка, - проворковала она, - помоги мне снять пальто и повесь на вешалку. Скажи, где у тебя руки помыть можно?
- Мам, вон ванна, проходи, пожалуйста, - Никита принял пальто, повесил на вешалку, по его лицу пробежала тень, в глазах блеснула злость. Таким его я еще ни разу не видела. Впрочем, игра эмоций длилась буквально секунды. К матери он повернулся с улыбкой. – Хорошо, что ты приехала. Только почему не позвонила, не предупредила заранее?
- Сыночек, я же не просто в гости ехала, а к тебе, - она потрепала его по щеке, - зачем же я буду предупреждать?
- Но мы бы хотя бы встали пораньше, приготовились к твоему приезду….
- Глупости какие, милый. Я, правда, не предполагала, что вы так долго спите. Дома ты не спал так долго…
- Мама, помилосердствуй, суббота, семь утра. Когда я поднимался такую рань в выходные? – у Ника чуть глаза не вылезли от удивления.
- Практически всегда. Я же сама будила тебя, чтобы ты мог сделать зарядку, пробежаться по набережной.
- Да? Такое было? – усмехнулся Никита. – Ну, если ты так утверждаешь… Да ты проходи…
- Ну посмотрим, где ты живешь…
Мария Семеновна, поджав губы, распахнула дверь в спальню. Я метнулась застилать постель, но потом махнула рукой, тем более что маменька, окинув комнату презрительным взглядом, вышла и двинулась в большую комнату.
- Значит, ты теперь тут живешь, сыночка… Очень, очень… мило… А скажите, деточка, - вдруг обратилась она ко мне, - когда вы в последний раз делали ремонт?
- Да не делали еще.
- Ну же вы так?
- Просто дому еще два года, он не достаточно осел, поэтому ремонт пока не стоит делать…
- О-о… Какие у вас познания, дорогая, я никогда не знала таких мелочей. Этим всегда занимался муж… Хотя простите, вы ведь еще не были замужем. Да, деточка, дожить до такого возраста и не познать мужской любви, это вызывает сочувствие…
- Мама! – воскликнул Никита. – Что такое ты говоришь?
- А что такое? Разве это не правда? Она разве не девственница?
- Мама, - медленно роняя слова, проговорил Никита, - ты сейчас немедленно оденешься и поедешь домой. И больше никогда, ты слышишь, не будешь говорить о моей жене в таком тоне.
- Ты меня прогоняешь? – слезы по лицу Марии Семеновны потекли сразу безо всякой подготовки. – Какая она тебе жена? Потаскуха! Прыгнуть в постель к мужчине после первых часов знакомства может только уличная девка! Ты посмотри, где она живет. Это же гадюшник, а не квартира. Порядочная женщина не позволит себе жить в квартире с такими обоями, мебелью, одеваться в такие тряпки… Почему ты не захотел сделать предложение Надюше? Такая хорошая девочка, родители уважаемые, а здесь что? Ответь мне?
- Мам замолчи, пожалуйста, - Никита стоял красный и злой. – Ты сейчас оскорбляешь замечательную, милую девушку…
- Нет… Это ты замолчи! Я не дам вам жить вместе! Так и знай!… - Она вдруг резко побледнела и стала оседать на пол. – Оооох… Мне плохо… Никитушка, родной, валидол… там… в сумке…
- О, черт! – бормотнул Никита, виновато взглянул на меня и попросил принести воды.
Я выпала из ступора, пошла на кухню, налила стакан воды и принесла в комнату. Но подать его в руки этой женщины у меня не было сил. Я поставила воду на стол и вышла. Через пару минут ко мне подошел Никита.
- Малыш, я отвезу мать домой и вернусь. Я позвонил Кольке. Они с Ниной к тебе скоро подойдут.
- Не надо, Ники, я в порядке… Езжай…
Как описать свое состояние… А никак… В душе вдруг поселилась густая чернильная тьма. Исчезли чувства, мысли, желания… Хотя, нет… Одно желание все-таки было. Послать все куда-нибудь подальше, закрыться в квартире и никуда не выходить.
- Лизка, ты где? – в дверь влетела Нинка. – Что у тебя все нараспашку?
- Забыла закрыть… - пробормотала я.
- С ума ты сошла совсем, честное слово, так всю квартиру вместе с тобой вынесут когда-нибудь, - она тарахтела все это быстро, приподнято даже как-то, но ее глаза были встревожены.
И, уж не знаю отчего, то ли от этой тревоги, то ли от того, что она прибежала по первому зову, из моих глаз полились слезы. Нет, я не хотела плакать, они лились сами собой, и я была не в состоянии их сдержать. Нинка бестолково заметалась по квартире, подбегала ко мне со стаканом воды, потом бросилась искать валерьянку, зачем-то притащила бутылку водки, потом обняла меня и тоже заревела.
- Ты-то чего? – сквозь всхлипы спросила я.
- Не знаю, - прохлюпала она в ответ, - тебя жалко.
- Нечего меня жалеть! – сказала я и поняла, что готова сейчас наговорить грубостей самой близкой подруге, вины которой и было-то всего лишь желание посочувствовать мне. Я вытерла мокрое лицо и слабо улыбнулась: - Пойдем чай пить. Ничего страшного не произошло.
Через пару минут мы пили чай и болтали на кухне. От былой истерики не осталось и следа. Только состояние расслабленности и какой-то странной легкости на душе. Словно слезы, и мои, и Нинкины, смыли чернильное пятно с души, очистили ее.
- Ой, - вдруг сказала Нинка, - я ж тебе такую новость хотела сказать.
Она заговорщически подмигнула и понизив голос сказала:
- А нас скоро будет трое, - и покраснела.
- Трое? – задумчиво переспросила я. – А кто будет третий? К вам кто-то из родни приезжает?
Подруга поперхнулась чаем и посмотрела на меня, как на умалишенную.
- Лиз, я, конечно, понимаю, что у тебя сейчас голова другим занята, но ведь не до такой же степени. Трое нас будет, понимаешь?
- Нет, - я совершенно искренне не понимала, о чем она говорит.
- М-да… - Нинка подперла рукой щеку и уставилась на меня, как на восьмое чудо света.
И тут до меня начал доходить смысл ее слов.
- Батюшки! Так ты?.. Ой, Нинка…. Я тебя поздравляю! И какой срок?
- Немного еще, двенадцать недель… Я вчера анализы сдала, врач меня осмотрел.
- Ну, как замечательно! А что Коля сказал?
- Ничего, - засмеялась Нинка, - по комнате меня закружил, чуть не уронил.
- Господи, как же все замечательно получилось! – я от души расцеловала подругу. - Слушай, Нин, так значит, мы скоро с малышом гулять будем? С колясочкой?
- Ага… только сначала права получи, - хитро усмехнулась Нинка.
- Какие права? – удивилась я.
- На вождение колясочки, - расхохоталась она. – Лизок, я пойду, пожалуй. Ладно? Ты в порядке?
- Теперь в порядке, - кивнула я. – А кто крестить будет?
- Ясное дело, ты с Никитой. Ну, я побежала, - она чмокнула меня в щеку, тревожно заглянула в глаза и ушла.
А мне, действительно, стало гораздо легче. От новости, которую сообщила Нинка, потеплело на сердце, и разыгрались мечты. Мне уже казалось, что мы с ней гуляем во дворе дома, но только каждая со своей колясочкой, со своим малышом в ней, а рядом с нами идут наши любимые мужчины. Картина эта так живо нарисовалась перед моим мысленным взором, что все предшествующее отступило на задний план. Мне уже было не больно и не обидно, что меня оскорбила мать Никиты. Что толку в ее обидных словах. Ее можно было понять. Она защищала своего ребенка. Пусть от кажущей опасности, но пусть этой опасностью буду я, лишь только больше ничего другое ему не угрожало.
Время шло. Уже было далеко за полночь, а Ника еще не было. Тревога, давно уже караулившая меня, начала заполнять все мое существо. Неужели что-то случилось? Авария? Нет. Конечно, нет… Все хорошо. Хорошо…. Все должно быть хорошо. Позвонить ему… нет.. не буду. Чтобы не волновать его, не тревожить. Ведь с ним все хорошо.
Я уговаривала себя, как маленького ребенка, но получалось плохо. Тревога уже не переполняла меня, она перехлестывала через край. «Господи, сделай так, чтобы с ним ничего не случилось! Господи, пусть все будет хорошо… только пусть все будет хорошо, Господи!» Я стояла у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу, и смотрела на улицу. Там по дороге ехали редкие машины. Они казались маленькими, игрушечными. В каждой из них сидели люди со своей судьбой, своими проблемами, радостями и горестями. Никому из них не было дела до остальных. А над Москвой была ясная ночь. Жаль, что в бльшом городе плохо видны звезды. Здесь они слабые, их свет заглушают фонари и блеск иллюминации, но все равно самые сильные, самые яркие звезды и созвездия видны в черном ночном небе и именно их свет так притягателен и манящ. Наверное, и люди таковы. Яркие блестящие натуры видны многим. Ими любуются, превозносят, радуются. И они сверкают во всей своей красе, пока не потухнет их свет. А кто видит маленькие, слабенькие звездочки? Только те, кто рядом с ними. Другим их разглядеть очень сложно. Надо обладать умением увидеть в глубокой темноте блестящую точку, приблизится к ней и не дать погаснуть в безвестности. Только чаще всего люди проходят мимо, не замечая, не обращая внимания. И звездочки тихо гаснут во тьме. Одинокие. Никому не нужные.
Я так задумалась, что не услышала, как открылась входная дверь, как Никита прошел по комнатам, и очнулась только тогда, когда он положил мне руки на плечи и развернул меня к себе.
- Как ты, малыш?
- Все нормально, Ник. Я в порядке.
- Ну и замечательно. А что в темноте?
- Задумалась, – Я обняла его и прижалась к нему всем телом. Он был так дорог мне, я просто задыхалась от любви к нему, - почему ты не позвонил? Я волновалась.
- Ну что ты… Со мной ничего не случиться. Слышишь? Никогда. Все будет хорошо.
Звуки его голоса мягко обволакивали меня, баюкали…
- Эээ… да ты уже совсем спишь, - мягко и тепло засмеялся Никита, подхватил меня на руки понес в спальню.