Источник

Первым Источник нашёл Самсонов.

Лаптев поднимался домой по лестнице. Через полу плаща он нащупал в кармане ключ от новой стальной двери. Дверь ему сосватал недавно сын директора НИИ Мамонтова Евгений Аркадьевич, а попросту – Мамонтёнок. У оборотистого Мамонтёнка и друзья были такие же оборотистые. И вот один из них занялся установкой металлических дверей. Неизвестно чем он был полезен Мамонтёнку, но тот половину сотрудников уговорил поставить проклятые двери. И как не упирался Лаптев, на каждый его аргумент – не ставить дверь, Евгений находил пять, чтобы её поставить. Не солидно, что у такого уважаемого человека вход в его обиталище столь неказисто выглядит. И, конечно, что жуликов в городе развелось как воробьёв на свалке. И, конечно, что брать у него нечего, но и то, что есть, их обрадует, а Леонид Никифорыч без своих старых привычных вещей жить будет плохо и т.д., и т.п. Уговаривать он умел, убеждал уверенно, так что Лаптев постеснялся отказаться. Теперь он достал из кармана длинный ключ с замысловатой бородкой и уже хотел его вставить в дверь, как ниже этажом распахнулась квартира Самсоновых.
- Никифорыч! – Самсонов, шлёпая тапками, одолел два пролёта. – Стой!
В руке Самсонов держал полторашку с прозрачной жидкостью. На ходу он вытащил из штанов полтинник и сунул его Лаптеву:
- Вот, Леонид. Я бы тебе уже давно отдал. Но ты мою бабку знаешь. Рубля лишний раз не выпросишь. Я тебе ещё столько же должен, это факт! Но пока – сколько есть. Ещё вот возьми вот это, - он протянул полторашку.
- Нет, дядь Вася, ты уж извини, но я это пить не буду.
- Как не будешь? Ты не понял! Это не палёнка, в смысле, вообще не водка.
- А что это?
- Вода.
- Какая вода?
- Вот в том-то всё, Леонид, ты, Никифорыч, и дело – какая вода!
Лаптев между тем открыл тугой замок, а Самсонов, оглянувшись, почти втолкнул его в квартиру. Затем закрыл обе двери и повторил:
- Вот в том-то всё и дело – какая вода! Ты на меня посмотри, - Самсонов включил в тёмной прихожке свет.
- Усы что ли сбрил?
- Сбрил, будь они неладны, - старик стянул с головы полотняную кепку. Вместо редких седых волос под ней топорщилась чёрная густая грива. – Волосы можно под кепку спрятать, а усы-то как спрячешь?
- Не жалко? – всё ещё не понимал Лаптев.
- Жалко, а что делать?
Из-за роскошных усов соседи между собой звали деда Чапаевым, да и имя у него было подходящее.
- Вот теперь думаю голову побрить. А то в кепке жарко.
- Я не пойму. Ты выкрасил её чем?
- Какое там выкрасил. Говорю же: воды попил, а она – бац! – и почернела.
- Какой воды?
- Да вот этой самой, из источника.
- Из источника? – Лаптев снял плащ. – Я, дядь Вась, ещё не обедал сегодня. А ты мне тут анекдоты рассказываешь.
- Эх, Лёнька, анекдоты, говоришь? А это ты видел? – Самсонов вытянул вперёд правую руку и принялся шевелить пальцем.
- Как пиявка, - задумчиво проговорил Лаптев. Самсонов не понял, про кого говорит сосед – про палец или про него самого, но решил пока не обижаться:
- Что? Понял, какая это вода?
Лаптев понял. Если бы Самсонов сказал ему, что он марсианин, он бы поверил. Не мог Самсонов седой ли, черноволосый ли, усатый или безусый стоять перед ним и шевелить большим пальцем правой руки, потому что как раз этого-то пальца у Чапая не было. Пальца он лишился ещё в детстве, когда пацанами они пошли на рыбалку с одноклассником Колькой. Колька взял дома топор и рубил им сухостойные жердины, а Ваське велел таскать их к костру и вообще важничал. Ваське это надоело, и он стал требовать у друга топор. Когда тот не дал, обхватил рукой очередную лесину, которую Колька выбрал на срубку.
- Убери руку.
- Не уберу.
- Тогда я рубану.
- Не рубанёшь. Забоишься.
- Это ты забоишься, уберёшь.
- Не забоюсь.
- Тогда щас рубану.
- Руби.
В ком было больше дури, неизвестно, только Колька рубанул, а Васька руку не убрал. С тех пор и ходил без пальца и доходил уже до пенсии. Однако рыбалку не бросил. И вот на рыбалке нашёл Источник.
- Я тебе чем угодно, Лёнька, клянусь, не было его там раньше. А может, и был. Разве его в траве увидишь.
У меня черви кончились. Клевало хорошо. Думаю, наловлю побольше. А червей нет. Тогда я в кусты полез. И правда, там прохладно. Накопал целую банку.
Жара такая. Несмотря что сентябрь. Я, когда из кустов вылазил, нож обронил. Траву раздвинул – нож лежит, а рядом родничок. Ямка такая, а из неё вода бьёт. Струйка тоненькая, под травой не видать, почти сразу в большой ручей впадает. А жарко же, говорю. Упрел. Так я, как стоял на четырёх костях, траву там, листья, мусор всякий откинул и воды-то, значит, и напился. Так веришь – нет, меня как в жар бросило, потом в холод, потом из сознания выпал. А когда очнулся – себя не узнал. Вот какое, Леонид, дело. Теперь ты понял, что это за Источник. Это же, хоть куда кинь, - живая вода.
- А ты, дядя Вася, не выпил часом?
- А хоть бы и выпил грамм двести, это ненаказуемо. Да и как бы у меня палец назад… вернулся? – Самсонов опять пошевелил пальцем. – Тут хоть пей, хоть не пей. И, самое главное, бодрость такая во всём теле появилась. Будто как молодой совсем сделался. Бабка моя-то… Ну, да ладно. Не за этим я к тебе, Леонид, пришёл – лясы точить. Вот. Я, значит, Источник назад травой прикрыл, а воды в бутылку набрал. Думаю, отнесу Леониду. Пусть исследовает.
Лаптев молчал.
- Ну, так берёшь или нет? Что встал как истукан? Короче, я своё дело сделал – анализ в науку доставил, а там хоть зима не приходи. Вот тебе вода. Хочешь – исследовай, а хочешь – посуду мой, - и Самсонов ушёл. Пока Лаптев размышлял, железная дверь, тихо загудев, приоткрылась, и в проём опять протиснулся Чапай:
- Слышь… это… Никифорыч, дело-то прошлое. Не серчай.
- За что?
- Помнишь, может, лет пять назад у тебя из подвала, из твоей кладовки доски пропали.
- Ну, помню.
- Это, в общем, я их… того… парник я из них сделал… на даче. Я думал, тебе некогда… а сгниют в подвале тоже жалко.
- Эх, дядя Вася! Да чёрт с ними, с досками.
Лаптев хотел сбить из них на балконе полки, но подумал, что они действительно сгнили бы в подвале.
- Ну, я пойду, Никифорыч?
- Иди уже, Чапай.
- Да какой я теперь уже Чапай, - виновато вытянутое безусое лицо Самсонова было похоже на кабачок с чёрной мочалкой наверху.
- А воду ты всё-таки, Леонид, исследовай. Вдруг она кому пользу принесёт.

В понедельник с утра к Мамонту ходить не стоило. Лаптев притворил тяжёлую дубовую дверь директорского кабинета.
- Здрассьте, - уже на выходе поздоровался с секретаршей. Вика по своему обыкновению высоко подняла брови, улыбнулась одной половинкой рта и покачала головой. Мамонт, кстати, тоже не сказал ни слова. Он молча слушал Лаптева и ковырял ногтём надпись на авторучке, пытаясь сколупнуть золотые подарочные буквы. Внимательно дослушав излияния Лаптева, Аркадий Данилович хмуро посмотрел на голубую полторашку. Потом он раскрытой волосатой пятернёй по-дружески поманил Лаптева к столу, ткнул здоровенным пальцем в план-график под стеклом:
- Понял?
- Да… то есть…
- Свободен.
Вот и поговорили. Будь он неладен, этот Самсонов со своей водой.

Лаптев шёл по коридору института и смотрел, куда ему сунуть полторашку, чтобы не тащить её через весь корпус. Ему казалось, что все, начиная от завлабов и кончая уборщицами, смеются над ним.
Справа распахнулась дверь лаборатории. Из неё, будто получив пинка, вылетел Мамонтёнок. Он сморщился, потом потянул воздух через зубы и на полусогнутых подбежал к Лаптеву:
- Минералка? Леонид Никифорыч.
- Нет… это…
Но Мамонтёнок уже схватился за бутылку:
- Мне маленько. Таблетку запить.
Лаптев слова не успел сказать, как Мамонтёнок отбулькал через горлышко почти стакан воды.
- Это понимаешь ли, Евгений Аркадьевич, такая вода…
Но Мамонтёнок опять его не слушал:
- Зуб – зараза! Как заломило! Я анальгин… кусочек туда, - Евгений показал пальцем в открытый рот, - а таблетку проглотил. А графин пустой! Воды нет! Она к горлу прилипла. Спасибо, Леонид Никифорыч, от смерти спас. Говори. Всё, что хочешь, для тебя сделаю… - внезапно голос Мамонтёнка сошёл на шёпот, лицо его побледнело, он откинулся на дверь и стал потихоньку сползать вниз. Лаптев еле успел его подхватить.
- Что с тобой? Что?! Евгений! Помогите! Эй, кто-нибудь!
Но в коридоре никого не было. Лаптев втащил Мамонтёнка в его кабинет, благо, что и весом, и комплекцией, тот порядочно отставал от отца. Леонид Никифорович усадил его в кресло, пощупал запястье. Пульс был редкий, но отчётливый, дыханье равномерное. Лаптев развязал Евгению галстук и расстегнул воротничок. Мамонтёнок улыбнулся и засопел. Спит! – догадался Лаптев. Он нашёл аптечку, достал оттуда нашатырь.
Мамонтёнок дёрнулся в кресле и откинул голову в сторону от платка с нашатырём. Лаптев опять поднёс его к носу Евгения.
- Всё-всё-всё! Хватит! Я в порядке! – очнулся Мамонтёнок. – Что это было?
- Зуб прошёл?
- Что?
- Зуб не болит?
- Какой зуб? – Мамонтёнок провёл языком по дёснам, сглотнул слюну и, поперхнувшись, закашлялся. Зайдясь в кашле, он покраснел, силился что-то сказать и показывал себе за спину. Лаптев понял. Он сильно ударил Евгения между лопаток. Тот кашлянул и выплюнул на стол белый камушек. Впрочем, это был не камушек, а зуб. Зуб, почерневший с одного края, и даже с кусочком таблетки, застрявшем в дупле. Мамонтёнок разглядывал его с минуту, потом удивился охрипшим голосом:
- Не понял! Это же я в него таблетку сунул. А он выскочил. Нет, не он… не выскочил. На месте! Зуб на месте! А дырки-то нет! Смотрите, Леонид Никифорыч, дырки-то нет!
Мамонтёнок раскрыл рот и пощупал пальцами чудесный зуб. Он хотел пощупать с другой стороны, но вторая рука в его маленький рот не влазила.
- Ничего не понимаю! А вы? Вы, Леонид Никифорыч, что-нибудь понимаете?
- Да. Прав был Чапай. Вода-то, вода-то живая!
- Какой Чапай? При чём тут вода? – не понимал Евгений. Лаптев рассказал ему о Самсонове.
- Так значит, всё это из-за воды? – Мамонтёнок поднял с пола пустую полторашку. Ручеёк воды тянулся к порогу и за дверью превращался в озеро. Видимо, когда Лаптев тащил его в кабинет, Мамонтёнок сжимал в руке перевёрнутую бутылку.

В субботу утром к дому Лаптева подрулила вишнёвая девятка.
- Леонид Никифорович, бери давай этого своего, как его… Чапая. Надо ехать.
Чапая дома не было.
- На рыбалке на своей старый чёрт, - пояснила его жена. – А на что он вам? Натворил чего?
- Нет, он нам по другому поводу, - улыбнулся Мамонтёнок.

- Что делать?! – вцепился он в Лаптева, когда самсоновская дверь захлопнулась. – Что делать?!
- А что случилось? Такая спешка, - не понял Лаптев.
- Надо! Срочно надо твою воду. Я человеку одному пообещал. Срочно надо. Завтра край! – Мамонтёнок повёл рукой по горлу.
- На исследование? – понимающе закивал Лаптев.
- Какое там исследование? Ах, да, да, да! – согласился Евгений. – Точно! На исследование. Это точно! Исследование произвести надо. Обязательно. Но, Леонид Никифорович, исследование – исследованием, а тут такое дело – человеку надо помочь.
- Какому человеку?
Евгений поправил воротничок, оглянулся и шепнул Лаптеву на ухо.
- Да ну?
- Вот и «да ну»!
- А что случилось?
- Согнулся вчера, а разогнуться не может. То ли продуло, то ли ещё что!
- У него же завтра прямой эфир по телевидению!
- В том-то всё и дело!
- А ты как узнал?
- Долго рассказывать. Короче, у них с отцом доктор один.
- Ладно, - махнул рукой Лаптев, - едем. Я знаю место, куда Чапай на рыбалку ходит. Он брал меня пару раз.

В машине Евгений рассказал о своей беседе с отцом. О том, как Мамонт смеялся над ним, над Лаптевым и его водой. А напоследок дал телефон того, о котором столько говорили:
- Поставишь на ноги – поверю. И зелёный свет вам с Лаптевым дам.

Самсонова они нашли на протоке. Не вдаваясь в подробности, попросили проводить к роднику.
- Эксперимент! Эксперимент! – твердил Мамонтёнок, прыгая вокруг Чапая как козёл. Как назло, Евгений торопился и взял одну лишь пустую бутылку. «Ладно, себе потом наберу», - утешал себя Лаптев.

А в воскресенье, в прямом эфире творилось что-то невероятное. Лидер региональной партии Конопатов, удивительно помолодевший и даже поволосевший лысой головой, плакал в камеру и микрофон, объясняя, что его мучает совесть за растраченные бюджетные деньги.
- Понимаете, я не мог поступить иначе, - оправдывался Конопатов, но тут же гневно замахал в камеру кулаком. – Но это ещё полбеды, а вот если бы на моё место в думу пришёл бы Зубров (вечный конкурент Конопатова), он бы вообще с вами нянчиться не стал. Поэтому правильно мы его подставили на прошлых выборах, показав про него ролик, где он в бане… Ну, вы помните. Я должен сказать, что мне, конечно, стыдно за эти технологии. Тем более что я и сам был вместе с ним в этой самой бане. Просто плёнку чуть-чуть порезали. А теперь я обещаю, что буду вести себя честно, и ни кого из вас больше не обману!..
Эфир кончился.
- Это была предвыборная речь кандидата от региональной партии Конопатова, - диктор новостей был удивлён не меньше телезрителей.

В понедельник, не спавший всю ночь, Лаптев влетел в приёмную Мамонтова. Он хотел ворваться в кабинет и поделиться радостной догадкой с директором, но Вика, погрозив ему пальцем, показала ему место рядом с Мамонтёнком и собой. Занят! – догадался Лаптев и хотел рассказать Евгению о своей догадке. Но Вика опять подняла вверх наманикюренный блёстками ноготь. Из динамика громкой связи послышалось невнятное бормотание Мамонта, затем его перебил громкий насыщенный голос. Голос, которым обычно докладывают об успехах и заверяют народ в том, что всё будет хорошо и ещё лучше. Голос показался Лаптеву знакомым.
- Конопатов?
Вика округлила глаза и покачала головой, поражаясь несообразительности Лаптева.
Конопатов обещал Мамонту, что закроет институт, урежет финансирование, сотрудников отдаст под суд, а самого Мамонта расстреляет. И что до Зуброва он ещё доберётся. И что он, конечно, ожидал от Зуброва перед выборами подлости, но чтобы такой… А Аркадий Данилович!.. Он был о нём такого хорошего мнения… Напрасно Мамонт уверял Конопатова, что институт здесь не при чём. Тот, разозлённый вконец, вышел из кабинета министерским шагом, не закрыв за собой дверь.
- Здравствуйте, - в один голос поздоровались с ним Мамонтов-младший и Лаптев.
- А с вами я ещё со всеми здесь разберусь, - оглядел их Конопатов и вышел из приёмной.

Лаптев влетел к Мамонту. Тот, отвернувшись к стене, что-то пил. Валерьянку или коньяк.
- Аркадий Данилович! До меня дошло! Источник!.. Вода!.. Она полностью исправляет всё в человеке. Он не только выздоравливает физически. У него всё меняется внутри. Если он врал, то становится честным. Если делал подлости, то не может их больше делать. Хам становится вежливым, тунеядец – работягой и так далее. Только, видимо, есть какая-то зависимость от времени. Может, от свежести воды что ли… Если её сразу из родника выпить, она будет долго действовать, а если потом… Вы, Аркадий Данилович, не заметили – у Конопатова волосы с головы не падают.
- Что?
- Волосы, говорю, не падали с головы?
- Пошёл вон, - Мамонт повернулся к Лаптеву. В руках у него была валерьянка. Лаптев попятился к двери.

Он испуганно прикрыл директорскую дверь.
В приёмной Мамонтёнок, держась за распухшую щёку, успокаивал Вику:
- Не имеет права. Во-первых, мы ему не подчиняемся, во-вторых, финансирование от него тоже не зависит, а в-третьих, после вчерашней речи, навряд ли его опять в депутаты выберут. Леонид Никифорыч, у тебя анальгинчика нет? С-с-с! – потянул он воздух сквозь зубы. Лаптев отрицательно покачал головой.

В среду вечером к Лаптеву зашёл Самсонов. Чапай не стал переступать порог. Он протянул Лаптеву полтинник и в сердцах выругался:
- Эх, Лёнька, я думал – ты учёный! А ты – хуже Троцкого! Э-эх, не подходи ко мне! И вообще я теперь тебя знать не знаю!
- Что случилось?
Но Чапай только махнул рукой и пошёл к себе домой. А палец на махнувшей руке был. Был! Успел заметить Лаптев.

Среди недели выбраться к Источнику не получилось. А в субботу, набив пустыми бутылками две сумки, Лаптев отправился за «живой водой».

Место, где бил Источник, было забетонировано метровым слоем бетона, окружено колючей проволокой и прикрыто табличкой:

«ПРОХОД ЗАПРЕЩЁН! ОПАСНАЯ ЗОНА!»



Сентябрь – 19-20.Октября 2006г.
Барнаул. Новосибирск.
Егор Черепанов