Чистота частоты

       Высокие усохли поезда
       В сплошной галиматье немого секса.
       И не звени, мой друг, разбитым сердцем -
       Высокие усохли поезда.
       
       Мои слова, как правило, нежны,
       Но в них, как правило, не видно смысла.
       И не звени, мой друг, высокой мыслью -
       Слова нежны, но, в общем, не нужны.
       
       Поэты лезут на столбы,
       Поверив в то, что никогда
       Не будет чая и..., увы,
       Высокие усохли поезда.
       
       Придет весна, и запах хлеба
       Потеребит твою ноздрю
       Слегка притворно, неумело -
       И не в дугу, и не в дую...
       А впрочем, мне ли быть несчастным?
       Все это зрел я на бую.
       
       это где-то лето 1994.
       
       
       Чистота частоты.
       
       
       Сижу в тени плакуч и ив, как вода речная. Надоедает. Встаю и иду в сторону заката. По странному стечению обстоятельств, сегодня он расположился за северным склоном гор. Оттуда до ночи рукой подать, как ногой в дерьмо вляпаться - проще простого. Даже хотеть не надо. Не успеешь оглянуться, а уж и попал. Под раздачу продукта заработка вездесущих водолазов-ассенизаторов. Хвала небу, ночь, если и пахнет, то дерьмом почти никогда, а чаще звездами, дождем или морем. А если повезёт - спермой. Моей. Перемешанной с твоим дорогим макияжем.
       Я вошёл к тебе в сон. "Иногда у меня это получается", - поучал меня отставной учитель польского языка. Старик. Неврастеник. В пятом углу его ухмылки вечно тлела нескончаемая сигарета. Я тоже был в угле - сидел на игле и думал: на кой хрен мне польский. По крайней мере, язык.
       Во сне ты закольцевала три строчки старой песни без запятых:
       "...помнишь тех старушек и цветы в переходе?
       они давно о любви могут лишь говорить
       а посему предпочитают говорить о погоде..."
       и читала процесс безумного Франца. Я видел: глаза твои, как у последней портовой шлюхи, полны печали, но, по странному стечению обстоятельств, ты была жизнерадостна и беспечна, как она же.
       - Кто она: печаль или шлюха? - сквозь сон поинтересовалась ты.
       - А какая разница?
       - Да уж. Разницы никакой, - подумала ты: - в нашу гавань заходили все кому не лень.
       - Даже, мать его, Кафка, - продолжил я.
       Мрачный тип. До тошноты. Физической. Не люблю. Нет. Не так. Ненавижу.
       То ли дело в сфере окружности культурных алкаше. Там всё синего цвета. Аж в глазах рябит от их разноцветья. Сезон цветения разных трав медоносных, не начинаясь, благополучно уважать себя заставил. Потому что не жарко. В среднем около +15. Впрочем, весна - дело надёжное только для котов. И, знаешь, спалить бы это лето к чертовой маме. Оно ещё не началось, а уже достало. А потом сразу после того, как пожарные потерпят фиаско, придёт осень, и убитые листопадом будут жить вечно. И вот так - медленно, но верно - мы потихоньку движемся к всеобщему ****ству, пардон, братству. Так что сожги своего Кафку, как я сжёг это лето.
       Брось в огонь эту псевдоинтеллектуальную хрень. Уж лучше пусть тебе трахает мозги вездесущая Дарья, чем высасывает их этот паразит от литературы. Выключай свою луну. Маленькая она у тебя какая-то. Но яркая. Ложись на освежеванные вечерней росой листья лопуха. Прочти на сон грядущий что-нибудь из Цановой (таки да: Цанова - моя любимая поэтка). Причеши ресницы. Взбей до состояния сметаны подушку своих волос. Ложись (кажется, это я уже говорил) и закрывай глазки. И пусть тебе приснится принц на белой кляче по имени Росинант. Всё одно лучше, чем этот шизофреник.
       Я подождал пока она заснёт. Сосчитал в море все звёзды. Возразил Солнечному Генералу: "а Икарушка твой идиёт. Вот и летел бы к своим звёздам ночью. Так нет же. Обязательно перед тёлками надо было нарисоваться. Впрочем, тут я как раз его понимаю". Получил в ответ сочувственно-снисходительное молчание. Выкурил сигарету и опять вошёл в её сон. Там было темно, тепло и постоянно что-то хлюпало, как в... "Хорошо, что не в жопе", - подумал я, а ей сказал:
       - Знаешь, всё-таки жаль, что его уже нет.
       - Кого? - не поняла она.
       - Кафки.
       - Почему?
       - Да я б с удовольствием замочил этого гада.
       - По-моему, ты пытаешься объять необъятное? Разве это возможно? Можно лишь попробовать обнять...
       - Не. Необъятное можно лишь поцеловать. Соосно, о чём это я? Ну тав кот: Kraftwerk. А ещё у меня очень гуманные соседи - щас принесут мне водовки, и буду я её кушать. Знаешь, иногда нестерпимо хочется водки и в петлю.
       - Напиши лучше новый рассказ.
       - Ага. Щаззз!!!!!!!!!
       - Я тебя люблю.
       - Я тебя тоже, но это не меняет расписания зелёных поездов в метро моего рок-н-ролла.
       - Ты солнце. Самое ясное. Самое нежное. Самое теплое. Самое-самое...
       - Пьяное.
       - С утра?
       - Да. Причём со вчерашнего.
       - Люблю тебя всякого. Разного.
       - Отдашься?
       - Отдамся. На берегу Онежского озера Остап озадачил Ольгу: Ольга, отдашься? Ольга отдалась.
       - А отсосёшь?
       - Если хочешь, да.
       - Спрашиваешь!!! Конечно, хочу. Что может быть лучше минета в исполнении красивой женщины? А вообще, если я тебе противен, скажи. Я перестану.
       - Не противен, но мне надо уходить. Сегодня день защиты детей, и мне надо идти в парк.
       - Дети - это святое, - сказал он. Подумал. Добавил: - я с тобой не пойду. Я не педофил, - и оставил её наедине со всеми детьми мира.
       А с первыми рваными петухами, аккурат напротив утра неопохмелённого, обнаружил непонятную свежую надпись на дощатом заборе:
       "...это во сне было
       это Вас не было".
       Ну что ж? Не помню. Может быть, и не было. Но есть справедливость на свете и доказательство тому - обосранный своими же сородичами голубь. Он, понурив голову, стоял на облезлом карнизе моего балкона и печально шаркал ножкой.
       
       06.06.2008 г. Ялта.