Вечеринка

Я ненавидел этот наряд. Его ненавидели все, кто в нем стоял: наряд по КПП на въезде в военный городок.
Сидишь, как идиот в стеклянной будке, уличным мальчишкам на посмешище, и ждешь, когда какая-нибудь пьяная шваль снова к тебе прицепится. Бойцы твои растекутся по территории, как шарики ртути, а ты опять будешь бегать их собирать. А с бойца какой спрос? Морда наглая и на все один ответ: «Я в туалете был!» Ты ему: «Верёвку там проглотил, что ли?». А он тебе извечное: «Желудок болит». Вот и весь сказ. А вечером твой сменщик придет, какой-нибудь молодой лейтенантик, и начнет нудить – то лампочки ему не хватает, то связи нет, то стекло разбито в будке – не приму, мол, наряд, и все тут. И ему невдомек, что стекло это уже предание старины, и разбито оно легендарным прапорщиком Иверковым по кличке Дикий еще четыре года назад. Пока все объяснишь…
Вообще, сменщик может придраться по любому поводу. За то, что ты его в наряде когда-то не подменил. Или за то, что позавчера "стольник" не одолжил. Да и просто потому, что сигаретой не угостил после утреннего развода. Сменщик – личность скользкая, пусть и всегда разная.
 Однако, делать нечего – как полагается, в пять часов пополудни я заступаю в наряд по КПП. Помощников моих выбирал ротный, человек незаурядного чувства юмора. Я без толку всматриваюсь в их непроницаемые лица. Один - долговязый, слегка придурковатый переросток рядовой Шаверин, который младше меня всего на год: в свое время его выгнали из института. Второй, рядовой Калиниченко – маленький и ушлый тип, отслуживший уже половину срока. Хитрый, как бес – вечно продает по дешевке всякие конфеты и сигареты, в том числе и мне. Я уверен, что он их где-то ворует.
       Венчает троицу сержант Надкевич – высокий, плечистый и массивный парень неопределенного возраста с обветренным лицом. В милицейских сводках именно такими рисуют убийц-рецидивистов.
       Визуальный контакт – это условность, лицо бойца скрывает тайны лучше, чем улыбка Моны Лизы. «За мной!» - кратко командую я. Без возни принимаем наряд, я расставляю людей по местам, иду в будку, сажусь и закрываю дверь – мне надо осмотреться, оценить момент. Надо как-то продумать досуг – не сидеть же в этой будке весь наряд!
       Я решаю мыслить логически. Сегодня по части дежурит лейтенант Камлаков. Молодой, нормальный парень, к тому же младше меня по званию – если придет проверять, не страшно. Мне он ничего не сделает. Правда, ответственный по батальону сегодня зампотех, капитан Веригин – криворотая горилла с бесформенным туловом на тоненьких ногах. На редкость вредный тип. Ну да ладно, как говорит моя тетка, «кто не рискует, тот ходит в школу каждый день». Вопрос сужается до двух пунктов – где и с кем провести время с пользой? Как всегда в таких случаях, на ум приходит командир четвертой роты Григорий Черемухин.
Григорий, или просто Гриня – это редкий тип человека: горемыка и негодяй одновременно. С одной стороны, он любит деньги больше, чем родную мать. Ежемесячный «оброк» с бойцов роты в день зарплаты, отступные с дембелей за раннее увольнение и рента за солдат-«гастарбайтеров», что трудятся на благо окрестных коммерсантов, позволяют ему безбедно существовать и порой даже шиковать. С другой стороны, расходует он эти средства крайне бездарно и необъяснимо. А порой Гриня испытывает приступы человеколюбия, подобные случаю на прошлой неделе, когда противоречивый капитан не только дал отпуск воину, у которого слег отец, но даже вручил ему от себя лично целых три тысячи рублей – половину моего жалования за месяц. Или, например, взял и накрыл сладкий стол на Новый год: солдаты так натрескались тортов, что сутки не вылезали из сортира. В общем, Гриня был человеком, с которым не соскучишься. И, надо сказать, бойцы в целом были довольны своим командиром.
Например, недавно мы с ним оказались в центре города. Были в штабе армии, потом зашли в универмаг, и по пути решили заглянуть на стройку ресторана «Фаворит», где трудятся три Грининых бойца. Эти бойцы были «секретные», ибо даже комбат не знал об их «шефской помощи». А это значит, что все доходы от их работы текли исключительно в Гринин карман. Самим солдатам сдавать ротного и в страшном сне не приснится – подпольные работы прельщают их куда больше, чем муштра в собственной части. Хозяевам тоже выгода – дешевая и надежная рабочая сила. В общем, полное согласие всех сторон.
День тогда выдался жаркий, и было особенно приятно зайти в прохладный зал будущего ресторана.
Один наш «нелегал» красил колонну, другой, сидя на корточках, вяло перемешивал краску в банке, а третий вообще сладко спал у стены на куче тряпья. «Здравий желаю, товарищ капитан!», бодро крикнул красильщик, сверкая белыми зубами. Сидящий – кажется, ефрейтор Крапицкий - нехотя поднялся и тоже поздоровался. Его лоснящаяся рожа была абсолютно безучастна. Тот, кто спал, проснулся, встал, потянулся, с улыбкой произнес «Здрасьте!» и сделал шаг навстречу нам, протягивая руку.
-Абаев, субординация где? - мрачно спросил Гриня, невозмутимо пожимая протянутую руку. Видимо, это показательное воспитание было инсценировано исключительно из-за меня.
- Тэщ капитан, все в норме. Идем строго по графику! - четко отчитался и заодно сменил тему сержант Абаев, чей силуэт изрядно подзаплыл за месяц вольной жизни.
- Смотри мне! – пригрозил Гриня. – Чтобы без залетов.
Абаев молча прищурил глаз и простодушно выставился на меня, а потом на Гриню. Видимо, к залетам этому человеку было не привыкать.
– И не бухать! - вдруг изрек Гриня.
- Что вы, как можно, - не сдерживая фальшивой улыбки, ответил Абаев. Дав дежурные наставления, мы двинулись дальше.
- Чем их хозяин кормит, обормотов, - в сердцах выронил я, выходя на жару и духоту. Лично я после прихода в часть до сих пор только худел, а моя обычная трапеза состояла из уныло поглощаемых в задрипанной общаге безжизненных анакомов.
- Пироги, колбаска… Хинкали по субботам, - равнодушно ответил Гриня. Я тяжело вздохнул и без всякого зла выругался. Отвести душу Гриня предложил в хинкальной неподалеку, и я согласился угоститься – ротный шиковал только на «общаковые» деньги, и я никогда не чувствовал себя в долгу перед ним.
Вот и сейчас мысли мои вились вокруг образа капитана Черемухина. Странно, мы не были друзьями и нас не связывали никакие общие интересы. Но Гриня регулярно, с переменным успехом, втягивал меня в свои авантюры. Почему именно меня, было загадкой для всех. Лично я льстил себе мыслью, что ему просто не хватало общения с умным человеком.
Мои мысли вернулись «на землю». Постояв для виду возле будки, я решил пройтись. Предупредил об этом Надкевича и пошел в батальон. Там зашел в четвертую роту, но в канцелярии Черемухина не было. Вместо него сидел замполит роты – неунывающий Андрюшка Белов, оптимист и трудяга.
- Где ваш главнокомандующий ротой? – спросил я.
- Командующий… отбыл. У него деловая встреча! – Андрей поднял палец вверх.
- А… бизнес – это святое, - я сел за стол, взял рабочую тетрадь ротного и стал ее листать. Она вся была изрисована какими-то жуткими символами. Одна из страниц была полностью исписана словом «обеспечение», причем в десятках разных вариантов. Видимо, Гриня тренировался в составлении документов разными стилями – то готикой, то старорусской кириллицей, то арабской вязью. Но из всех букв непременно торчали хищные стрелы расходящихся узоров. В Грине явно пропал художник – линии были не лишены изящества. Но сами рисунки создавали тягостное впечатление: было видно, с каким ожесточением он заштриховывал каждую букву и деталь. Я захлопнул тетрадь. Перекинувшись парой шуток с Андреем, я вышел из роты и решил заглянуть к себе в общежитие выпить чайку.
Переступив порог общаги, я услышал музыку, громыхавшую из конца коридора. Видимо, вернувшийся недавно с полигона лейтенант Резниченко отводил душу после долгого общения с дикой природой. Я зашел в свою секцию, и стойкий запах параши ударил мне в нос. Тут же подумалось о Клубнике.
Дарья Клубникова в нашу часть прибыла с месяц назад, на должность делопроизводителя в строевую часть – отдел, занимающийся документооборотом. Своими пышными светлыми локонами она произвела вначале кратковременный фурор, и даже техник второй роты, известный грубиян, как-то уважительно назвал ее «белокурой бестией». Но, как это всегда бывает, страсти быстро улеглись. Дашу постепенно разглядели: она оказалась обычной девушкой, каких хватает в любом месте. Я тоже не нашел в ней ничего особенного, но мне все же льстило, что Даша недавно начала оказывать мне знаки внимания, и каждый раз при встрече одаривала меня лучезарной улыбкой. А когда мы пару дней назад трепались перед построением, она даже шутливо пригрозила зайти ко мне в гости. Вот почему я вспомнил о ней, зайдя в секцию – наше самодельный унитаз не выдерживал никакой критики по параметрам изоляции от звуков и, главное, от ароматов. Впрочем, никаких девушек в наш холостяцкий притон я пускать, конечно, не собирался.
То ли дело вечеринки у Нелли Александровны! Пожалуй, эти мероприятия - единственная настоящая отдушина в моей службе. Нелли Александровна работает экономистом в нашей фин-части. Маленькая женщина тридцать пяти лет, она неплохо сохранилась, учитывая наличие двоих детей. С мужем она в разводе, живет самостоятельно, и редко какой уик-энд обходится без посещения нашей компанией ее уютной двухкомнатной квартиры в городе. Наша компания – это сама Нелли, ее сестра Марина, Светлана Белозерова из службы тыла, я, Гриня и командир взвода управления старлей Вася Галицкий.
       Мои раздумья о возможном грядущем застолье прервали истеричные женские крики где-то дальше по коридору. Видимо, супруга капитана Жимайло снова закатывала сцену своему благоверному. Впрочем, благоверный – это громко сказано. Между нами говоря, капитан Юра Жимайло познакомился со своей будущей возлюбленной в местной сауне, где Марьяна в то время исполняла штатные обязанности жрицы любви. Пышущая здоровьем кроткая девушка приглянулась изголодавшемуся по ласке офицеру, и он не долго думая, сделал ей предложение – вероятно, в первый же день, как протрезвел. Марьяна не стала набивать себе цену, что в ее ситуации было вполне резонно. По-тихому справили свадьбу и холостяцкая комната капитана Жимайло превратилась в семейный очаг.
И все бы ничего, но Марьяна не смогла забыть старые привычки. А может, и не хотела. В общем, стоило капитану отлучиться на полевой выход или в командировку, к Марьяне наведывались мужчины. Особым цинизмом стоило считать визиты сослуживцев самого Юры к его супруге. Впрочем, Юра не верил сплетням и гневно пресекал намеки «доброжелателей», пытавшихся открыть глаза ослепленному любовью доброму молодцу. Марьяна, вероятно, помнила, что лучшей обороной является нападение, и регулярно закатывала мужу заранее запланированные скандалы. Впрочем, были они не долгими, и, по словам соседей страстной пары, заканчивались пылкими примирениями.
Сейчас у меня не было настроения слушать чужие страсти, и я, наскоро допив чай, вышел из общаги. До сих пор было светло. Я почесал лоб и посмотрел на часы: время тянулось предательски медленно. Я пошел на свой пост, заодно решив заглянуть в маленькую частную пекарню неподалеку, где всегда был в продаже свежайший хлеб.
По традиции, на КПП наблюдалась нехватка личного состава. Впрочем, на этот раз она была существенной. То, что не было Надкевича, вполне объяснимо – у старослужащего есть дела поважнее, чем наряд. Но отсутствие прослужившего всего восемь месяцев Шаверина было вызывающим. «Черпак» Калиниченко, завидев меня, еле заметно приосанился и нарочито скучно уставился куда-то вверх.
- Где Шаурма? – попытался я выяснить у него судьбу Шаверина.
- Счас будет – заверил меня Калиниченко.
- Калина, вы совсем оборзели!
Боец включил режим «виноватый» и невозмутимо сохранял золотое молчание. Я сдвинул кепку на затылок и оперся плечом о будку. Через пять минут со стороны пекарни появился Шаверин. Его грудь едва заметно оттопыривалась, выдавая спрятанный за пазуху свежий батон. Увидев меня, он, растерянно улыбаясь, замедлил шаг. Я встретил его холодным взглядом.
- Товарищ рядовой, вас плохо кормят? – участливо спросил я.
- Никак нет! – бодро ответствовал солдат.
- А это что? – кивнул я на его выдающуюся грудь – Протезы себе вставил?
Калиниченко сплюнул, и, казалось, безо всякого интереса смотрел в совершенно другую от нас сторону. Шаверин молчал, глупая улыбка прыгала по его лицу, в глазах плескался страх.
- Марш на пост! – скомандовал я. Шаверин взял оставленный в будке автомат и стал на свое место возле калитки. Он едва заметно сутулился, скрывая батон.
- Да вынь ты свой батон – тоже мне, Памела Андерсон! – пробурчал я. Шаверин быстро вытащил его и отдал мне. Я отломил кусок и стал медленно жевать, а сам хлеб положил на стол в будке.
Вскоре появился Надкевич. Расспрос о причинах отсутствия традиционно ничего не дал: конечно же, он отошел за минуту до моего прихода. Естественно, у него был понос (запор, полипы, тропическая лихорадка)… Но я не стал разоблачать эту старую песню. У меня была идея получше.
- Товарищ сержант, а почему вместе с вами отлучаются ваши подчиненные? Калиниченке тут совсем было скучно стоять одному.
Глаза Надкевича потемнели от гнева, но лицо сохраняло равнодушное выражение. Он постоял на месте для приличия, потом молча зашел в будку, осмотрел свой оставленный в углу пулемет. Потом вышел, подошел к Шаверину, косившемуся на него, как щенок на питбуля, и что-то тихо сказал. Шаверин оставил в будке автомат и обреченно полез на вышку – там был пост Надкевича. Сам Надкевич поднялся следом. Когда они оба оказались под крышей вышки и выпали из моего поля зрения, послышались приглушенные удары, исполняемые столь профессионально, что непривычный слух мог их и не уловить. Жертва тоже вела себя мастерски, и только сильно напрягшись, можно было услышать резкие выдохи с присвистом. Вскоре возня на вышке прекратилась. Сперва на лестнице показался сержант, за ним осторожно выглянул Шаверин. Вид он имел помятый, лицо его было румяным. Он шмыгал, втягивая едва показавшуюся из носа кровь. Стараясь не смотреть на меня, он сошел вниз и бочком направился к своему посту. Калиниченко лишь усмехнулся и вновь потерял интерес к происходящему.
Порядок был восстановлен, и я, постояв еще немного, направился к пекарне. Возле входа в нее стоял техник второй роты старший прапорщик Зайнетдинов и старший лейтенант Заваднов. Они живо обсуждали проблему загрязнения окружающей среды заводами и фабриками всего мира. Следует сказать, что еще четыре дня назад на площадке перед клубом они, в усмерть пьяные, с ожесточением мутузили друг друга, а теперь, по всей видимости, уже собирались пить пиво – Заваднов держал пакет, в котором угадывались очертания бутылок. Мы поздоровались, и я вошел в предбанник пекарни, где располагался импровизированный прилавок. Солдат-калмык из роты Гарика (его рота прочно держала первое место по количеству бойцов, занятых «на подшефной работе») в белом фартуке поверх затертого камуфляжа ловко выкатил тележку с очередной партией свежеиспеченного хлеба.
- Вам батон, товарищ старший лейтенант? – протараторил он, делая вид, что не знает меня. Его лицо было похоже на блин, снятый со сковородки.
- Да, - я протянул деньги, он привычно отсчитал сдачу и протянул мне хлеб.
Я еще раз прошел через КПП и снова направился домой. Там я с удовольствием сгрыз половину теплого, душистого батона, потом прилег на кровать и не заметил, как меня сморило. Проснулся я от стука в окно. Кто стучал, я не успел увидеть – уже начало темнеть. А через мгновения в тамбуре у меня зашуршало, и в дверь заскребли. Я открыл – зашел мой корешок Леха Витовт, замполит нашей роты.
- Ну что, построение было? – спросил я.
- Ну да.
- Чё "комбатоно"?
- Да чё… «Все передасты, я герой. Разойдись!»
- Как обычно… - я включил плитку с намерением вскипятить чай.
- Не, я не буду – домой надо, - решительно отказался Леха. – У деда смена, надо Тюльпана выгулять.
Леха был из местных и жил с родней и с собакой.
- Ну, смотри…
Мы еще немного поговорили о том, о сем. Я проводил Леху, заварил себе чай, доел с чаем остаток батона и закурил. Не торопясь, докурил сигарету, посидел на продавленной койке, послушал шум суеты за окном. Затем встал, надел портупею с кобурой и пошел на КПП. Надо было решаться.
Мои бойцы все были на местах. И правильно. Вечер – дело нешуточное. Всякие тут ходят … Я отошел в сторону, достал сотовый и набрал Гриню. Он ответил не сразу.
- Да, я слушаю, - его голос был по-скоморошьи серьезен.
- Гриня, какие планы на вечер?
- О, вы пытаетесь за мной приударить? - оживился он. Шутки про однополые отношения иногда проскальзывали в Гринином арсенале. – А если меня мама не отпустит?
- Беру маму на себя. Гринь, я сегодня по КПП. Еще полчасика поброжу, а потом я весь ваш.
- К Нелечке?
- А есть варианты?
- Ладно, через полчаса у наших ворот.
Еще некоторое время я побыл на КПП, то выходя на свежий воздух, то сидя в будке и разглядывая на стене просмотренные до дыр листки с документацией дежурного по КПП. За пять минут до уговоренного с Гриней времени я созвал всех своих помощников и выступил с краткой речью.
- Господа военные! Сейчас я отправлюсь на очень важное мероприятие государственной важности.
Калиниченко смотрел на меня с плохо скрываемым равнодушием.
- На вас возлагается надежда на сохранность родины. При появлении дежурного по части - что надо сказать? – спросил я.
- Что вы отошли и скоро будете! – бодро ответил Шаверин.
- Правильно! Но если появится ответственный по батальону, вы кроме этого должны мне позвонить. Вот вам номер…
Я вынул пачку сигарет, оторвал от нее кусок картонки, достал ручку и написал телефон Нелли Александровны.
- … А вот вам финансы – я нашарил в кармане мелочь и протянул ее вместе с бумажкой Надкевичу. Тот молча сгреб все это своей лапищей. - Телефон-автомат, как вам всем прекрасно известно, находится возле универмага. Так что если ответственный не успокоится и придет второй раз, улучаете момент, бежите к таксофону и звоните мне по этому номеру. Но – по пустякам не беспокоить! В общем, проявляйте воинскую смекалку! Если все пройдет тип-топ, деньги оставите себе. Вопросы? Нет вопросов. Значит, арриведерчи! По местам несения службы – разойдись!
Мои помощники заняли свои посты, а я пошел к воротам КПП. На ходу я вынул из кобуры пистолет и сунул его за пазуху. Затем расстегнул портупею, снял с ремня кобуру и запихнул ее в карман брюк. За калитку КПП я уже вышел обычным старшим лейтенантом, спешащим домой после рабочего дня.
Возле входа в батальон стояла синяя «семерка» с антенной – явно такси. Правая передняя дверца приоткрылась, и я подошел к машине. Чутье меня не подвело – рядом с водителем уже сидел Гриня – тоже в форме. Я сел назад.
- Здоров – равнодушно бросил мне Гриня, а я пожал его руку. – На Октября, шестьдесят четыре – сказал он водителю такси. Машина завелась и мы тронулись с места.
- Ты чего не переоделся? – спросил я у товарища. Он высокомерно помолчал, потом ухмыльнулся, едва повернувшись ко мне:
- За компанию – чтоб тебе одному не было обидно.
Машина постепенно набирала скорость.
- Чего будем брать? – в который раз задал я вопрос.
- Шампусика, по паре на лицо, и конфеты, - в который раз ответил мне Гриня. Однообразие ассортимента скрашивало то, что Гриня всегда покупал все на свои деньги. Тем более что к его зарплате они не имели никакого отношения. Такси он тоже традиционно брал на себя. Подобная широта Грининой души была тем более непонятна, что никакого расчета в его действиях усмотреть было невозможно: к Неле они не питал никаких нежных чувств и не предпринимал никаких вылазок в ее направлении. Его штатной любовницей было толстенькая хохотушка Оксана из строевой части, которую крайне редко удавалось затащить на наши попойки. Оставалось одно - Гриня спонсировал поездки к Неле из чистого гусарства.
Мы ехали молча сквозь вязкую сырую темноту. Я вдруг осознал, что настроение мое не улучшилось и оставалось все таким же серым. Все эти пьянки у Нели на дому: с обязательным хриплым распеванием караоке в четыре утра, с дотаскиванием безжизненного тела Васи Галицкого до дверей его съемной квартиры на рассвете, уже начали сливаться в какой-то один смутный мираж… А с другой стороны – чем еще заниматься в нашей дыре? «Я жду ваших предложений»…Тоска.
… Впереди на встречной полосе показались два больших, ярких огня. Они быстро приближались, а вскоре послышался и характерный рокот двигателя. Я прильнул к стеклу. Навстречу нам приближалась бронированная громадина. Сквозь тьму я вцепился взглядом в ее борт. Через свешенные ноги сидящих на броне увидел белой краской начерченные цифры «481». Наш БТР! Из первой роты. За ним прогрохотала еще одна покрытая грязью машина… И еще одна. Как и следовало ожидать, «482-я» и «483-я». Они быстро прогудели мимо, и я невольно обернулся, в ступоре глядя на красные огоньки удалявшихся габаритов.
- Первая рота вернулась, - буркнул Гриня.
- Ага… - отозвался я, неспеша поворачиваясь обратно. - Вернулась.
Уже две недели, как у нашего разведбата - война. Две недели назад группа из первой роты нарвалась на засаду у села Халтын-чи. Если честно, у нас большие потери. Девять человек в первом же бою. Это больше, чем было за всю прошедшую войну. Командир группы Сашка Дмитриевский получил двенадцать пуль и погиб мгновенно – всего три месяца назад он пришел с училища. Столько же успел отслужить механиком-водителем мой земляк рядовой Саманный: скромный, исполнительный парень. Взрывом фугаса ему вырвало таз. А отпетому хулигану, еще на "гражданке" судимому, сержанту Сергееву оставалось две недели до демобилизации – с развороченным животом он дожил до подхода подкрепления и умер на руках у пограничников.
Наша вторая рота шумела. Соседи, как никак - казармы рядом. Сколько ночей, бывало, сходились бойцы стенка на стенку, сколько синяков набили… Сколько раз меняли друг друга в бесконечных, изматывающих нарядах. Сколько перетягали заглохшей техники – то мы их, то они нас. Всякое бывало. Они всегда задирали нос, эта первая рота. Считали себя лучшими. Может, так и есть.
Наши дембеля все спрашивают, когда поедем в "район". Далекие, мрачные вражеские горы тянут к себе, сулят настоящую жизнь, пугающе соблазняют. Но комбат отправляет пока только первую роту. Там в горах они каждый день ходят в поиск по крутым холмам, каждый день видят хищный блеск огромного, как вечность, хребта Баргилам. А потом в большом бревенчатом блиндаже режутся в карты и жрут из горячих банок самую вкусную на свете тушенку... а после отбоя проваливаются в сладчайший сон, неистово втягивая во все легкие саму жизнь... А мы здесь за них тянем тупые наряды.
Сразу после того боя на смену первому взводу выехал третий. Говорят, неделю назад на марше их обстреляли, но обошлось – все целы. А сегодня вот вернулись. Рад за них, черт возьми. Скорее бы уж мы, скорее бы...
Я глубоко вздохнул, потянулся и от души крякнул. В машине очень приятно пахло акацией. Фонари за окном празднично искрились.
- Шеф, а музыка у тебя в карете водится? – неожиданно громко спросил я водителя. Он проворно, как будто ждал моей просьбы, включил магнитолу.
- На-акрути па-агромче – почти крича, добавил Гриня.
Густо забасили звуки нового хита «Дискотеки аварии». Мы выехали на шоссе. Водитель придавил педаль газа, и машина мощно понеслась в сторону города. Я от души закурил и приспустил стекло - в салон ворвался свежий, пьянящий воздух. Я смотрел только вперед: туда, где мириады фантастических огней рассыпались в гостеприимной чаше ночного Владикавказа.