Родина-мать зовёт...

Они стояли тесно, плечом к плечу, непонимающе оглядываясь по сторонам. Может быть, они хотели кого-то спросить, что все это значит, за что их обидели вот так – неожиданно, внезапно, несправедливо. Может быть, они искали поддержки, искали защиты. Спрятаться куда-нибудь, провалиться сквозь эту маленькую площадку перед кинотеатром, оказаться сейчас дома, где знаком каждый угол, укрыться от этого непонятного, нахлынувшего отчаянья и обиды – колючей, детской, когда все никак не можешь понять почему.
Они ждали праздника. Им ведь обещали: будет весело, будет праздник. Они ехали в переполненном, душном автобусе – ничего, в тесноте, да не в обиде, – успокаивали они себя. И вот они стоят перед кинотеатром «Родина» – еще сегодня утром это место казалось самым желанным на свете! – бессмысленно махая над головами Приглашениями, единственным своим беспомощным аргументом, и все еще не верят, что их в очередной раз обманули, унизили.

Когда моя мама показала мне яркую открытку, где ее поздравляли с Днем пожилого человека, я улыбнулась. Тронула такая забота посторонних людей, которые никогда ее не видели, но в открытке даже назвали по имени. В груди немного кольнуло: ты-то, родная дочь, поздравить забыла. Ничего, это просто работа, учеба, времени совсем не хватает, – словом стала себя успокаивать. Да и на пенсии мама всего два года. Я к этому еще не привыкла, ты ведь у меня такая молодая! – тоже оправдание. «Еще будет концерт! – с гордостью сообщила мне мама. И добавила: и подарки». Я обрадовалась. Не столько за то, что будет концерт и подарки, сколько за то, что мама выйдет из дома просто так. Даже выйдя на пенсию, она продолжала работать и очень уставала, а дома – телевизор и герои бразильских сериалов, которые тоскливыми одинокими вечерами становятся почти родными. Многим пожилым людям в плане общения еще хуже – выйти из квартиры и посидеть на скамейке – уже радость. А тут этот концерт – и поговорить можно, и музыку послушать, и слова добрые в свой адрес услышать. Такое любому приятно. Мама показывает мне открытку, а у самой глаза светятся – даже не помню, когда в последний раз было такое. Опять кольнула где-то внутри мысль, что не я, а чужие люди делают маму счастливой. Ничего, подумала, я еще успею. «Замечательно, – говорю, – мама. Иди».

«Я ведь ходила сегодня», – сообщила мне мама, а я, недотепа, еще минуты две вспоминала куда. «И как?» – выдохнула я в телефонную трубку, наконец, вспомнив. И правда, как я могла забыть? Сегодня же концерт в кинотеатре «Родина»! Вот и газета передо мной, «Хозяйственная» называется, где написано: концерт, поздравление, подарки, да еще и консультации с врачом. И как? – как чужая забота при своей непутевой дочке, у которой на уме только работа? Как консультация врача при твоей гипертонии, ишемии и постоянно больных суставах? Как концерт? Как праздник, которого вам, пожилым людям, живущим в своих четырех стенах, за рамками другого, светлого, шумного, работоспособного общества, так не хватает?
Мама сказала, со всех сторон к остановке шли люди – под руку, опираясь на палочку, в ярких платках маленькие старушки, старички на костылях, в пиджаках с орденами, шли – на праздник. И она, такая молодая в этой толпе, такая счастливая.
Мама сказала, сначала долго не было автобусов. Что поделать, трудовые будни – у автобусной бригады пересменка. Потом появился автобус – все старички, конечно, стараются в него попасть. Пожилые люди стоят на каждой остановке. Ничего, как-нибудь доедем – в тесноте, да не в обиде. Молодой водитель (позднее, уже положив телефонную трубку, случайно узнаю – Пестриков Андрей) тоже стал проблему пенсионеров решать. Перед каждой остановкой бравый водитель (может, просто начало рабочего дня?) набирал скорость, а потом неожиданно резко тормозил так, что все старички, не в силах держаться за поручни, упирались друг другу в спины. ««Молодой человек, не дрова везете». «Нельзя ли поосторожней, люди ведь…» Эти старички еще не знали, что этот лихой автобус, упорное молчание водителя в ответ на постоянные просьбы быть осторожней еще только начало. Будет унижение сильнее. Безответность – сильнее.
Мама сказала, у кинотеатра уже стояла толпа. Людей не пускали внутрь, объясняя, что кинозал переполнен. Тысяча людей беспомощно махала над головами пригласительными билетами. Вот же, видите, у меня есть! И у меня! Почему вы меня не пускаете? Так похожие на детей, маленьких, беззащитных, которых жестоко, намеренно обидели, а кто и за что – не понятно. И вот они стоят перед кинотеатром – слабые, в нарядных платках и пиджаках с орденами, непонимающе оглядываясь друг на друга. «Я сегодня маму привела после двух инфарктов. Что ей сегодня – умирать?» ¬– это уже не молодая женщина с тревожным затравленным взглядом. «Всю шаль в автобусе помяли… Я ее сегодня первый раз новую, красивую достала. Дура…» - это маленькая старушка. Она неловкими, слабыми пальцами стягивает с плеча дорогую ей шаль, закутывает в платок и прижимает к груди – так дети прижимают спасенную из пожара единственную куклу. «Как встал на костыли, еще ни разу из дома не выходил. Тяжело. Сегодня вот – первый раз», – это худой мужчина в белоснежной рубашке и костюме с орденами. С ним пришла пожилая женщина. Она опирается на палочку – то ли ноги болят, то ли просто подкосились, не держат.
Здесь уже не уместны радостные праздничные платки – не будет праздника, растоптали праздник. Здесь неуместны извинения, которых не было, которых молчащая, угрюмая толпа не дождалась, – не кому теперь, растоптали их последнюю веру, последнюю гордость. Напрасно бегают в толпе активисты ветеранского движения. Они уговаривают стариков остаться, подождать немного, говорят, что приедет телевидение. Это нужно, это важно – и старики стоят. Активистам ветеранского движения стыдно, они опускают глаза, это они ходили по квартирам, просили стариков откликнуться на заботу, прийти на концерт. Теперь к ним обращены эти молчаливые, угрюмые взгляды. От них ждут слабые старики ответа, потому что ничего не ответил им ни приехавший к кинотеатру Ишматов, председатель совета ветеранов Ленинского района, ни Андрей Пиянзин, глава Администрации Ленинского района, предусмотрительно отошедший от толпы к своей машине.
Мама сказала, что телевидение не приехало. Еще мама спросила меня, почему обманули людей. Мама спросила, неужели трудно показать фильм для стариков сразу в трех, четырех кинотеатрах? Мама спросила, почему никто не извинился перед этой толпой, которая полными слез глазами – смотрела? А потом мама заплакала.

Я держала телефонную трубку и ничего не могла ей ответить. Потому что не знала, почему нельзя показать фильм сразу в трех кинотеатрах, не знала, почему стариков обманули, почему никто не извинился. А еще молчала, потому что саднило горло, потому что в груди что-то сдавило, нет, не чувством вины, чувством бесконечной, безотчетной горечи. Перед глазами стояли их лица – старческие, сухие, ждущие праздника, ждущие чуда как дети, обманутые, униженные, обиженные ни за что. Непонимающие.
– Не плачь, мама…