Дорога к Дому

1.
Никогда прежде Дмитрий Костяев не создавал фильмов социальной тематики. Не говорил о безысходности наркозависимых, обречённости бездомных, беспомощности стариков, одиночестве беспризорных детей, оставленных своими родителями. Он избегал поднимать проблемы, зная, что не в силах предложить решения. Историк-политолог по первому образованию и режиссёр неигрового документального кино по второму, он всегда повторял: «Фильм должен нести что-то светлое, и только тогда он отразится таким же светом в сердцах зрителей».
В 2004 году началась работа над фильмом «Дорога к Дому». В нём Дмитрий Костяев показал детей городских улиц, маленьких жителей подъездов и подворотен. У них за плечами – целая жизнь, в которой прочно утвердилось своё «хорошо» и своё «плохо», сформировались свои ценности и запреты. Словом, у каждого – своя маленькая судьба. Оглядываясь вслед ухоженным, тепло одетым, причёсанным сверстникам, они испытывают гордость за свою самостоятельность, а вместе с ней и горькую, детскую, необъяснимую обиду.
Во всём они похожи на взрослых. Говорят уверенно, держатся легко и свободно. В своей жизни сами принимают решения и сами отвечают за свои поступки. Они привыкли быть прямолинейными и решительными – улица не терпит подтекстов и недомолвок. В их лицах тревога, каждую минуту они готовы ощетиниться, защищаться. Все как один – взрослые мужички, просто невысокие и немного узковатые в плечах. Только закатанные до локтей рукава, свитера не по росту, звонкие голоса, да озябшие маленькие ладошки выдают – они ещё дети.
Фильм «Дорога к Дому» не вызывает у зрителей обычной мещанской жалости к уличным детям и тягостного желания оградить свой покой от чужого несчастья. Маленькие герои фильма заслуживают уважения, их бродячая и, казалось бы, бессмысленная жизнь открывается с другой стороны. В своих зрителях режиссёр Дмитрий Костяев пробуждает не минутное чувство вины, а глубокое подлинное сочувствие. О таком сочувствии в одной из своих книг Стефан Цвейг писал: оно «не электрический контакт, его нельзя включить и выключить, когда заблагорассудится».

2.
Три раза в неделю в уличной мальчишеской коммуне бывает праздник. Они ждут его с самого утра, на заветное место приходят намного раньше назначенного времени и тревожно считают минуты. Когда, наконец, появляется машина, они бегут рядом с ней от самого угла улицы. Они смеются, они счастливы. Сейчас будет горячий обед, хлеб, сладкий чай, будут новые подарки – осенние куртки, шарфы, тёплые кофты. Сейчас будут заботливые руки, которые каждого с любовью погладят по растрепавшимся волосам, каждого обнимут по-домашнему, по-матерински. Потому что только это и называется «по-матерински».
Люди, которые привозят беспризорным детям еду и одежду, из религиозной организации. У большинства из нас такие сообщества вызывают если не стойкую неприязнь, то, по крайней мере, недоверие и подозрение. Об этих людях обычно не говорят, а на их помощь нуждающимся закрывают глаза: мол, дело обычное – сектанты преследуют свои корыстные цели. Между тем, по-моему, цель у этих людей одна: не дать зачерстветь детским душам, посеять в них доброе семя, и, может быть, в будущем их доброта отзовётся. Потому и приезжают они в назначенное время к своей взъерошенной, разновозрастной, беспризорной семье. И взамен от детей ничего не требуют. Условие одно, чтобы мальчишки не курили, не пили, не принимали наркотики и токсические вещества. Они стараются слушаться. Правда, получается не всегда.
У невысокого паренька с надвинутой на глаза шапкой кличка Кокон. На улице он уже не первый год. Привычка нюхать токсические вещества появилась не ради интереса или забавы. Говорит, по-другому на улице не выжить: когда «не дышишь», всегда долго выбираешь место для ночлега, ищешь, где посуше, потеплее, почище, а такие места встречаются нечасто.
По одному ребята никогда не ночуют. Боятся, что кто-то может их увидеть, прогнать, обидеть. От людей они ничего хорошего уже не ждут. Эти дети привыкли, что общество брезгливо отворачивается от их грязных ботинок, рваных курток и неумытых лиц. Как затравленные зверьки, они собираются стайками, думая, что вместе непременно спасутся от ругани и побоев.
Андрей Поторачкин немного сутулый, серьёзный и замкнутый. Раньше он тоже ночевал в подъездах, сейчас живёт в доме-интернате. Чистые постели, сытная еда, теплые и уютные комнаты – казалось бы, что ещё надо? Но большинство беспризорников не может жить в интернате. Улица ломает их жизнь, но она же и многому учит. Зарабатывая себе на еду, гордые, они уже не станут просить денег у прохожих. Свои не бросят друг друга в беде, никогда не предадут, не обманут, всегда выручат и поддержат. В интернате растут другие дети. Они могут украсть деньги, которые ты сам заработал, отнять вещи, которые ты сам себе купил. У маленьких волчат это просто. Для тех же, кто вырос на улице, честно зарабатывал свою невеликую зарплату, воровство у своих – самое последнее дело.
Ветошкин, круглолицый, светловолосый, беспечный парень по кличке «Святой», сбежал из дома, чтобы одеться к зиме. Говорит, мать зарабатывает мало, а он не хочет сидеть на материнской шее. Он смотрит в своё будущее, и оно для него понятно и ясно. Он говорит: «Может быть, в будущем я стану бомжом». Легко говорит. Бомжом ему стать не стыдно, стыдно забирать последние деньги у матери.
Дети уходят по разным причинам. Они не думают, что ждёт их завтра, в будущем. Но то, что здесь, на промозглой апрельской улице, в сыром подвале, в холодном подъезде будет лучше, чем там, в оставленном прошлом, они знают наверняка. Ещё до рассвета они выходят из чужих подъездов искать свою дорогу к непременно где-то существующему дому.
Кличку Ворон Рустаму дал лучший друг. Сказал, что ворон – птица вольная, никому не нужен, летает сам по себе. В своей жизни Рустам тоже один. Отца убили, когда ему было всего два месяца. Мать жила в Воткинске без денег и без работы – квартиру в Ижевске несколько лет назад продала за долги. Почти все заработанные деньги Рустам посылал маме. Себе оставлял немного, хотел когда-нибудь накопить на дорогу домой, купить билет до Воткинска и приехать. Он представлял, как зайдёт в этот дом, как встретит мать, как обнимет её, родную, и сразу всё ей простит, всё забудет. Представлял, как назовёт её мамой, как, прижавшись к материнской груди, словно воспоминание из давным-давно прожитой жизни, вдруг снова почувствует себя сыном.
За несколько месяцев он накопил денег на автобусный билет. В день, когда мечта Рустама исполнилась, дверь ему никто не открыл. Между стеной и дверным косяком лежали нераспечатанные конверты с деньгами, непрочитанные письма и новогодние открытки. Мать мальчика умерла в пустой квартире за два месяца до приезда Рустама.

3.
– Я сам рос на неблагополучной улице города, – рассказывает Дмитрий Костяев. – Тогда, пятнадцать лет назад, у нас не было наркомании, токсикомании, но было пьянство и бродяжничество. Я видел эти группировки в своём дворе, знал, чем они занимаются, чем живут. Внутренний мир этих ребят я, в общем-то, понимал. С того времени, я думаю, мало что изменилось.
Русская земля богата беспризорными душами. Ничего не изменилось за сто лет с начала прошлого века. Сегодня, в веке 21-м, волной какой гражданской войны выброшены на теплотрассы и вокзалы эти никому не нужные дети? Смотрящие исподлобья, насупившиеся и неласковые, серьёзные и молчаливые, они не меньше обычных детей будут рады шоколадному мороженому, киносеансу или роликовым конькам. Обычные мальчишки, они тоже видят сны, тоже дерутся и тоже болеют. Они умеют смеяться, удивляться, верить, совсем как домашние дети. Им нужен дом, и дорогу к нему они осилят.