Смех да грех

       Прибыл к нам в прокуратуру молодой специалист, симпатичный такой парняга.
 Жилья, полагающегося по закону, нет. Снимает у какой-то старушенции «угол».
       Зарплаты у госслужащих были весьма невелики, а у Петра – никого из родных или близких. Надеяться не на кого, живёт сам по себе.
       Видя прилежание в работе начинающего следователя, со всей обоснованностью посчитали – из этого парня выйдет толк. Поэтому каждый из сотрудников старался ему чем-нибудь да помочь в жизни.
       В положенный срок аттестовали новичка на первый классный чин – младшего юриста, это в переводе на общевойсковой язык – младший лейтенант получается.
       Пришло время получать обмундирование. Оно предназначалось нам в виде материала, который еще следовало отнести на индивидуальный пошив.
       
       Ботинки, разумеется, выдавали готовые. И вот среди чёрных, невзрачных и для всех одинаковых по внешнему виду обувок, одна пара почему-то оказалась нестандартной и по фасону, и по цвету кожи.
       
       Из красного хрома с тиснённым рисунком, на пористой подошве, мягкие, со скрипом, не то что все остальные с поточной линии. Эти будто ручной работы.
 По тем временам – явно не для посещения тюремных камер или милицейских апартаментов. Вот в театр, кинотеатр, в Дом культуры, куда еще в нашем захолустном городке? Ну, пожалуй, в библиотеку еще в таких пойти – в самый раз!
       
       Хотели жребий бросить среди имеющих 41-ый размер ноги. Каждому в таких черевичках покрасоваться хотелось бы.
       А тут одна из наших, все прежде других знающих дам со стажем, свежую новость принесла: новенький-то, Петя-петушок, себе курочку подыскал. Наташеньку – секретаршу, заочницу юридического института, ну, в общем, спортсменку-комсомолку обхаживает, не иначе жениться собирается. Да и кто возразит – это же настоящий красный молодец, ему и надлежит без всякого жребия презентовать красные-прекрасные полуботиночки.
       
       Единогласно и постановили: передать оное изделие нашему красному солнышку.
       Тут же и вырядился он в эти штиблеты взамен своих видавших и перевидавших все виды, с ободранными носками да неизвестного цвета шнурками.
       
       Радовался он по-детски неприкрыто, правда, категорически отказывавшись от комментариев по поводу своих личных симпатий и изменения семейного положения. Бурные эмоции оказались преждевременными. И вот почему.
       
       Поручили ему свеженькое дельце расследовать, с непростой квалификацией – об изнасиловании.
       Шла девушка по пригородному бору, можно сказать, среди белого дня, в летнее время года, когда на нее напал преступник и гнусно надругался.
       
       Хотя произошло все это, как мы уже сказали, в ясное время суток, стресс у потерпевшей был таков, что буквально ни одной приметы подлеца она на допросах описать не могла. Всё из памяти вышибло, и это при том, что никаких телесных повреждений, в смысле побоев, ударов и тому подобного мерзавец ей не причинил, тем не менее ошеломил невероятно. Можете представить психическое состояние жертвы, тем более – в те годы подобного рода посягательства носили, несомненно, более редкий характер, чем во времена ныне наступившие.
       
       Остальное перескажу со слов нашего Петра-следователя.
       Очень трудно оказалось допросить потерпевшую. Специфики – хоть отбавляй. Во-первых, оба молоды: допрашивающий и допрашиваемая.
       Во-вторых, тема разговора весьма деликатная. Как известно, в СССР «секса не было».
       А следствию нужны все мельчайшие подробности, чтобы за что-нибудь при розыске можно зацепиться.
       
       Страдалица переживает случившееся, то и дело плачет, глаза платочком трёт, ничего значащего припомнить не в состоянии.
       Вопросики же к ней один другого круче: какое бельё на ней было надето, что и где повредил, испачкал. Всё это следует осмотреть, запротоколировать, изъять, на экспертизу направить.
       Обязан расспросить и об её предшествующей интимной жизни. В общем, ситуация – сложнее не придумаешь и никуда от неё не денешься, как от любви, хоть в каком столетии ни живи. Так, кажется, поётся? Тут и сам, пожалуй, от неловкости запоёшь.
       
       Сидит девица напротив следователя на стуле, и вдруг он чувствует, прямо физически ощущает, очень уж заинтересованно она под стол к нему посматривает.
       При этом глазищи у неё просто прожектором, вольтовой дугой сверкают, и все в одну точку, под стол, где с её позиции колени следователя должны быть видны.
       
       Гримаса, явно недружелюбная, по лицу её всё более проявляется. Ну, что она там узрела? Дикая неловкость стала завладевать следователем. Предположения раздирают голову: уж не ширинка ли на брюках расстегнулась? Не будешь же себя в присутствии девушки проверять.
       Хотел было уж встать, как бы водички попить либо ей предложить, а тут…
 Словно на выручку, прокурор зашёл поинтересоваться ходом дела.
       А потерпевшая с обезумевшим взглядом, после своего заторможенного молчания, как вскочит на ноги и, тыча в следователя указательным пальцем, во всю ивановскую пронзительно возопила: «Он! Он меня изнасиловал! Я его по красным ботинкам узнала!»
       
       …Скандал – с одной стороны. С другой – смех и грех!
       Грех-то в том, что Петрушу пришлось прокурору сразу же отстранить от проведения следствия, передав его областному .
 Тому же в числе прочих версий в первую очередь надо проверять выдвинутую потерпевшей, досконально исследовать алиби нашего «подозреваемого» Петра Панова.
       Вот тебе и красные ботиночки, боком вышли!
       
       Короче говоря, был смех и сардонический, то бишь, язвительный, и гомерический, то бишь – неудержимый, необычной силы.
       Это – в наших кабинетах. Петрухе-то, ясное дело, не до веселья. У него действительно свадьба на носу.
       Ладно еще – преступника вскоре изловили, хотя Петра это от прозвища не спасло: за глаза так и звали его – наш насильник.
       И на его свадьбе, когда подпили, над этим же всхлипывали, потешаясь.