Глава 6 Азиатская дурь

В любом продолжении всегда следует искать что-то новое. Что я и пытаюсь сделать в этой главе.
Возможно, мне это удалось

 Я отходил от тех литров водки, которые закачивал в себя сам и которыми меня снова и снова доливали все понимающие товарищи. Так в единочасье потерять семью – для многих из них это было хотя и пройденным, но весьма запоминающимся и гнетущим жизненным моментом.
Они меня действительно понимали и помогали при этом как могли. Но никакое личное горе и проблема психологического характера не способны были уже помешать течению службы. Тем более и сама по себе она становилась для меня лекарством от всех буквально невзгод и бед.
Мы сами перли на рожон, но не обреченно, желая смерти, а скорее впадая в забытье и забывая о том, что тяжелым грузом ложилось на плечи каждого из нас. Мы уже многое могли в жизни и не считали себя загнанными в угол неблагоприятными жизненными обстоятельствами, но в простой, мирной жизни оставались людьми совершенно лишними, и все более осознавали и жили тем, что наше место там, где нет этих сложностей, которые называются гражданкой.
И если так думали мы, еще совсем недавно гражданские и далекие от военной службы, то как должны были думать и чувствовать себя профессиональные военные. Не берусь описывать эти чувства и мысли. И даже догадываюсь о них приблизительно и с большим трудом.
Наше командование могло не заботиться о повышении нашего боевого духа и агрессивности. Для этого было достаточно просто оградить нас от благоприятных изменений в жизни. Это же получалось у нас как-будто бы само собой.
Те же, кто получал эти изменения, для службы становились уже лишними и спокойно уходили (их даже специально предупреждали об этом заранее и предлагали сделать свой выбор), а мы с тоской глядели им в след, каждый молясь в сердце, чтобы и ему повезло когда-то.
- Ой, смотрите, живая птица, – совершенно искренне крикнул я, когда наш автомобиль, продираясь в какой-то заоблачной выси памирских гор, выделывал на сумасшедшем серпантине сумасшедшей горной дороги очередную головокружительную петлю.
В залитом алкоголем по самую макушку мозгу всплывала почему-то какая-то старая назидательная то ли басня, то ли пародия на басню. Уж не знаю.

       Змее однажды довелось
       Решением собранья стаи
       Красавца-сокола учить
       Приемам ползанья и
       Проползанья.
       Промучавшись и день,
       И два
       Змея досадно прошипела:
       - О, боги, если б знала
       Раньше я,
       Что сей летун рожден
       Не ползать,
       То написала бы роман
       Или поэму в прозе.
       В полете есть, конечно,
       Шик,
       Но ползать – безопасней
       Втрое,
       А безопасность нынче
       Дорогой товар.
       ...А классик – позже
       Все наврал
       За гонорар.

Все вокруг поражало дикой красотой и величием, меня же из пьяного ступора вывел полет, неловкий и угловатый какой-то птицы, по виду ничем не отличавшейся от тривиальной российской вороны. Сказать по правде, она, наверное, обыкновенной вороной и была. И так бывает.
Мы же тем временем приближались к какой-то не то базе, не то поселку, который предстал перед нами сперва рядами колючей проволоки и укрепленным контрольно-пропускным пунктом. Расположено все это было в достаточно живописной долине. Но на первый взгляд производило впечатление заброшенности и тревожности.
Внутри обстановка меняла первоначальное представление мало. Да и высокогорье уже наглядно давало о себе знать недостатком кислорода и затрудненностью привычного дыхания. Жить же здесь предстояло еще немало. И это угнетало меня особенно сильно и пронзительно.
Когда-то советский Таджикистан вышел за компанию с прочими братскими республиками из состава СССР, но именно в нем и осталось до сего дня больше всего от того самого СССР, причем далеко не самого лучшего. Куда там Белоруссии или Казахстану, которых все ставят в пример этой устоявшейся традиции.
Некоторое представление о таджикских делах и традициях сложилось у меня несколько раньше, еще во времена моей прошлой банковской работы.
Одним из моих клиентов был некто Сергей Эргашев. Он вечно попадал в какие-то проблемы, лечился то от колотых, то от стреляных ран и предпочитал делать это нелегально. Время от времени пропадая из поля моей видимости на несколько дней, а то и недель.
Однако некоторые его умения и возможности из области зарабатывания денег я весьма ценил, и был рад тем временам, когда он снова появлялся на моем горизонте.
После очередной такой отлучки он заявился ко мне с несколько странным, но интересным предложением.
- Антон, я только что вернулся из Душанбе, – сказал он. – Там есть несколько интересных тем для финансирования, да и вообще темы интересные.
-Чего ты там делал-то? – вопросом на его предложение ответил я. – Там же неспокойно.
-У меня отец родом из Таджикистана, и других родственников там много, очень близких, так что это считай моя родина, – отвечал Сергей.
-Буду знать на будущее, – продолжил я разговор. – А что с тобой случилось-то?
-Меня тут снова «на деле» подрезали. Чувствую – плохо. Рана гноиться стала, и самочувствие хуже некуда. Так я только и успел, что Маринке сказать (Маринкой звали его подругу), чтобы брала билеты на поезд и везла меня туда, к дядюшке, он там и сейчас «шишка», еще со времен социализма.
-Никогда бы не подумал, что ты таджик, – сказал я, будучи действительно удивлен этим фактом (его лицо и вообще внешность, разговор и воспитание, все носило яркие европейские следы).
-Да вот уж так получилось.
-Но ведь, по-моему, там сейчас к твоему ранению только прибавить могли еще каких-нибудь повреждений. У нас же только и говорят по телевизору какие там заморочки, все друг с другом воюют, – продолжил я серию своих предварительных вопросов.
-Да это у них там нормальное состояние. Они всегда воюют, воевали и будут воевать. На то и таджики, но неспокойно-то на самом деле больше в горах, причем в высокогорье, на афганской границе, где уже лет пятнадцать (разговор этот случился в 1995 году) наши пытались организовать транзит наркотиков на Европу и Штаты. А сейчас, когда все бывшие советские разбежались, так нам, таджикам, все это в передел осталось, – продолжил свои разъяснения Сергей.
-Так чего ты, с наркотой, что ли, предлагаешь связаться? Пошел бы ты…, – я сделал рукой красноречивый жест, не оставляющий сомнений в моем искреннем отвращении к таким делам.
-Да нет. Никакой наркоты, туда и не попадешь сейчас, живым во всяком случае.
-Ну, а что же тогда? – уже более спокойно стал я расспрашивать своего знакомого.
-Неплохо отвезти туда кое-что из оргтехники. Там с этим полный голяк, даже факс не везде найдешь, а уж компьютеров и ксероксов – так днем с огнем нет, а потребность имеется высокая и народ платежеспособный есть. Я бы все здесь подобрал и туда бы перекинул, а дядюшка мой помог бы с эксплуатацией. Мы ничего бы и не продавали, но в аренду и пользование сдавали бы и могли бы неплохо жить.
-Это ты здорово придумал. Я тебе, значит денег в кредит дам, сколько там?
-Кусков пятнадцать зеленых.
-Ты туда съездишь, а там чего-нибудь точно сорвется, война все-таки, беспорядки. С тебя взятки гладки, а что я своей «крыше» петь буду? Мои комитетчики – ребята на такие дела злые и недоверчивые.
-Да не нужен мне кредит, – сказал Сергей, и это снова было неожиданно для меня.
-Ну, а чего ж тебе тогда нужно? – резонно спросил его я.
-Да у меня тут ребятишки вместе со мной приехали. Из тех, что на дядюшку работают. Людишки восточные. Преданные донельзя. Им только «фас» скажи, любого порвут и фамилию не спросят. А свою жизнь высоко не ставят и пожертвовать ей готовы, если что, ну это их с дядюшкой дела. Хорошие, в общем, архаровцы, настоящие головорезы.
-Ну так и в чем дело-то, – нетерпеливо продолжил я развивать свой вопрос. – Ты же знаешь, я и с нашими-то бандюками в дела стараюсь не вписываться, а ты мне еще и восточных, импортных предлагаешь.
-Я эту твою нелюбовь к бандитам учел и предусмотрел, – опять же неожиданно для меня высказал Сергей очередную свою мыслишку.
-Это как же так? – озадаченно спросил я, почесывая свою непонятливую голову.
-Да нам бы здесь найти каких-нибудь криминальных деятелей средней руки, вроде тех бандюков, что у тебя раньше «крышей» были. Мы бы с ними поработали, сняли бы что нужно и отвалили спокойно.
- Ты даешь, – только и сказал я. – Впрочем, это не очень здорово, ничего ты у этих гопников не найдешь, не бывает у них ничего на руках и «за душой ни шиша», а если чего получают, то быстренько спускают. Машину, к примеру, купят, дорогую импортягу, тысяч за тридцать-сорок «зеленых» и разобьют дня через два. Ведь им все равно или сидеть, или убьют. Торопятся жить, падлы.
- Но ведь если с предпринимателями на ту же тему работать, это время нужно, организация, да и все равно с теми же бандюками встречаться. А так бы мы их прямо потрясли. Побеспредельничали.
- Тут ты прав, но знаешь, я ни с бандюками, ни с беспределом сотрудничать не хочу. Мне бандитов, конечно, не жалко. Это ты прав. Туда им всем и дорога, по-моему. Но вы же засыпетесь все равно на чем-то, а мне потом эти заморочки после вас расхлебывай.
-Зато заработок хороший светит, – попытался соблазнить меня Сергей.
-Знаешь, мне и своего хватает, и с башкой на плечах, – подвел я промежуточный итог нашему разговору.
- Но нам же все равно делать чего-то придется, так ты хоть посоветуй чего, а то ведь действительно натворим тут такого и дела своего не сделаем.
-Не знаю, чего и посоветовать. Но есть у меня один знакомый. У него с «крышей» какие-то проблемы. Вообще его дожали. А он мужик состоятельный. Может, он твоих архаровцев возьмет для решения проблем, – высказал я, на мой взгляд, здравую мыслишку.
-Давай попробуем, – согласился Сергей.
Несколько позже я организовал для них встречу. И больше уже не виделся ни с тем, ни с другим. Но через некоторое время узнал, что в городе случилась интересная история. Она была широко известна, и повторяться особенно я не буду.
В общем, где-то на приморском шоссе гаишники тормознули «шестерку», которая тащила на тросе здоровый «Мерседес». Картина занятная и подозрительная. «Мерседес» казался пустым, но когда его вскрыли, то увидели там восемь трупов, по виду типичнейшие бандюки, прямо на мертвых рожах написано. Вот это да, скажу я вам.
Всех естественно повязали, кто в этих машинах живым был, а трупы по-быстренькому на опознание и вскрытие. Оказалось, точно бандюки. Из «казанцев». Ну дело стали раскручивать, оказалось, что эти восемь не последние, но в одном офисе еще четыре «холодных» очереди на транспортировку ждут.
Скандал был большой, а бандиты так даже по телевизору выступали, через уполномоченных
-Мы не позволим нас так стрелять. Мы сами всех перестреляем, – хвалились они, но выглядели явно испуганными, усталыми и озабоченными.
Расследование было нетрудным. Оказалось, что еще какой-то предприниматель (не мой, ведь с тех пор пара месяцев прошло) нанял группу таджиков, чтобы разобраться с обнаглевшей «крышей». Пригласил своих бандюков на стрелку, а там наши восточные ребята, трое всего, их ждали. С автоматами, правда, «калашниковыми», этого добра на их родине и тогда достаточно было.
Как там у них разговор шел – неизвестно, но кончилось все тем, что они стали этих бандюков по одному в какую-то комнатку заводить и там просто, без затей и излишних фокусов и аффектации стрелять. И так по-одному, всех двенадцать и порешили. Минут за двадцать всего.
Бандитов искать, наверное, никто бы и не стал, кому они нужны, особенно если браткам ничего не задолжали. Но вот незадача с «мерсом» получилась. Правда, в милиции дело как-то замяли. Тогда это называлось профилактическим убийством и поощрялось даже (медаль, конечно, не давали, но могли помочь с тем чтобы спрятаться).
Я же тогда подумал:
-Эта-то разборка явно не с моей подачи. Но кто знает, может, в первый раз по совету этому удачно сошло, они и решили продолжить. А заказчиков на обнаглевшую «крышу» найти не так трудно. Да, ну а ребята таджикские все же лопухи оказались и прокололись.
Углубляться в эту тему я не стал. Да и глупо и опасно было даже любопытство проявить. И на фиг мне это нужно? Да и работали наверняка другие, с кем я никак и никаким бортом. Так что не хватало, чтобы и меня за компанию замочили.
Так что оставил я это дело без последствий, но некоторые выводы для себя о Таджикистане и таджиках еще тогда сделал. Сейчас же мне предстояло проверить их на практике и в полевых условиях высокогорья.
Действительно, налет советскости там присутствовал во всем, включая даже денежные знаки, которые и были один в один с советскими рублями по рисунку, несколько, правда, худшего качества.
При этом налет советскости был очень прочно пропитан восточным духом со специфическим азиатским байским колоритом и пытался устойчиво обосноваться на могуществе пресловутой, захватившей всемирные позиции «азиатской дури» – наркотиков. Транзитом для которых и их производителем становился потихоньку Таджикистан.
Сказать точно, кому и когда это стало нужно, сейчас было уже трудно. Может, и был какой-то стратегический план такого вот развития событий здесь, который разрабатывался и претворялся в жизнь умудренными опытом и осененными тяжелыми золотыми погонами и огромной, неограниченной властью государственными мужами.
Но за всеми последующими событиями он как-то потерялся, превращаясь в банальное, очень крупное и весьма отвратительное средство для обогащения группы весьма неприятных, наглых и агрессивных людей, которые преследовали совершенно неприятные цели.
Обязательства этих людей перед своими бывшими хозяевами, которые когда-то инициировали всю эту «охмурительную» индустрию, стали историей, которую одни не помнили, а другие не хотели вспоминать.
Вспомнить же об этом и напомнить кому-то о их конкретном месте и роли в этом давнем, но уже столь разросшемся экономическом и политическом построении и предстояло теперь нашей группе ревизоров Министерства обороны России, успешно развивавшейся и продолжающей свое существование, несмотря на скорую отставку нашего генерала-основателя.
Эта отставка наступила еще до моего выхода из госпиталя, и я был совершенно уверен, что этим и закончится факт существования нашей группы, но здорово ошибался в этом своем скороспелом выводе.
Надо сказать, что эту высокогорную часть Средней Азии вообще весьма трудно представить себе без наркотиков. Это выглядело бы приблизительно так, как если бы Россию попытались оставить без водки и сходных напитков (самогона), а Грузию или, к примеру, Францию, без виноградного вина.
Только кончилось бы все это значительно хуже, чем кончились недавние фантазии последнего Генерального секретаря КПСС и первого и последнего Президента СССР.
Так что дикие выходки, свойственные американцам, которые пытаются борьбой с торговлей наркотиками оправдать нападения на целые страны и совершенно невообразимые военные операции (например, в Панаме, где штатовские коммандос умудрились выкрасть и вывезти на свои разборки действующего президента независимой страны – генерала Норьегу, но и не только там), нам были изначально чужды.
Да и силенок на это все равно бы не хватило. Даже если вдруг какой-нибудь доморощенный «великий стратег» задумал такую катавасию. Мы не собирались никого карать просто за то, что Бог создал их не такими как мы. Но мы должны были охранить, как сможем, спокойствие и жизнь своих сограждан, которых стали почему-то усиленно, целенаправленно и нагло убеждать в том, что если и не каждый среди них наркоман, то уж точно, по меньшей мере, каждый второй.
Такой пример агрессивного маркетинга и продвижения «азиатской дури» на российские рынки говорил об очень серьезных намерениях новоявленных бандитов-экспортеров. А возможно и о том, что оставшиеся, несмотря ни на что, нашими основными «вероятными противниками» заокеанские «злые духи» постепенно берут это дело под свой жесткий контроль, придавая ему соответствующую своим детским пристрастиям звездно-полосатую военно-стратегическую окраску.
Это не могло не беспокоить людей здравомыслящих. Будучи же обеспокоенными, они все же предпочитали действовать уже сейчас, понимая, что даже полученную за предательство и продажу собственной страны американскую зелень при таком раскладе просто негде будет истратить.
 Впрочем, и среди политиков встречаются не только здравомыслящие, но и просто искренние, честные люди. Хотя не так уж и часто.
Такая работа была как раз для нас, и практически все мои сослуживцы, попробовав ненадолго «холодного душа» от непродолжительного возвращения к мирной жизни, предпочли ей продолжение суровой военной карьеры и «тяготы» и «лишения» (в нашем случае не такие уж и сильные) походной жизни, связанных с участием в боевых действиях.
Этим-то и было вызвано мое болезненное пробуждение от похмельного состояния невдалеке от одной из учебных военных баз еще доброй Советской Армии, которыми в районе афганской границы плотно покрылась таджикская земля за десятилетие чересчур яркого расцвета и медленного ухода Советского Союза из Афганистана.
Баз было много, а прятать и оборудовать в то время наши спецы их умели. Правда, законсервировали во времена горбачевского предательства не очень хорошо. Но изначальное качество советской постройки и оборудования в полной мере компенсировало этот недостаток.
 Я еще только приходил в себя – это продолжалось дня три, а место нашей дислокации на глазах изменялось, укреплялось и обживалось.
Было же там еще с давних времен все, что нужно для хорошей «от души» войны и скромного солдатского отдыха. Как раз такого, к которому привычен русский солдат, могущий обойтись без холодной кока-колы на позициях и ароматизированной туалетной бумаги в солдатском сортире, но довольствующийся, если надо, простой сытной и здоровой пищей и только что прочтенной (в сортире) газетой.
Изыски и фанаберии, наоборот, всегда удивляли и раздражали наших ребят, когда какой-нибудь насмотревшийся американских боевиков и выпусков НТВэшных жидовских или «сванидзовских» проамериканских новостей «придурок» пытался настаивать на заведении похожих порядков и даже заикался об этом. Нет, никто не был против развития удобства и комфорта, но для солдата это не может быть главным.
В ближайшее время нам предстояли интенсивные работы с выездами за пределы базы, что в условиях тогдашнего приграничного Таджикистана было опасно само по себе. Нам же предстояло найти некоторых людей, весьма злобных и несдержанных, общение с которыми и в обычной обстановке вряд ли доставило бы кому-нибудь какую-нибудь радость. А в условиях их родного памирского высокогорья вполне могло повлечь за собой мучительную смерть с продолжительным и неприятным процессом умирания.
Тут, как никогда свежо, передо мной ожили картины еще питерских, банковских воспоминаний, о которых я писал в начале этой главы, но с какими-то особенностями и подробностями, которых я не знал, конечно, но которые так услужливо нарисовало мне мое живое воображение.
И такое происходит в простом общении. А нам придется передать им некоторые бумаги даже с неизвестными нам аргументами, дополнить эти вразумления «старшего брата» устными разъяснениями и советами (мало ли кто чего-то не поймет из написанного, впрочем, не гарантия, что адресат вообще умеет читать на каком-то из пяти языков, приведенных в послании). Все это можно было бы назвать развлечением для членов «Клуба самоубийц». Помните?
- Ты как желаешь – чтобы мы тебя сразу убили, или хочешь помучиться?
Нет, конечно же, какие-то предварительные договоренности – и дипломатические, и разведывательные и еще какие-то достигались предварительно. Кто-то даже пытался говорить о каких-то гарантиях безопасности непосредственным исполнителям этого задания, оговоренные не одним десятком условий, в том числе по форме обращения, ведения разговоров, оказания особых знаков почтения и прочего восточно-бандитского колорита. Но и при этом гарантии эти были не сто-, а максимум, если пятидесятипроцентными.
На усмотрение и «добрую волю» местного феодала или полевого атамана, который в «своем» ауле или отряде делал все, что ему вздумается, ограниченный только возможностью смещения себя каким-нибудь таким же, как он сам, отчаянным конкурентом. Поэтому проявлять удаль и показное бесстрашие среди людей этого круга было занятием не только интересным и поучительным (с их точки зрения), но и весьма полезным с точки зрения поддержания «законной» власти и авторитета среди своих подданных и подчиненных.
В таких условиях и предстояло работать, к этому мы и готовились, в основном, психологически. Самозабвенно заучивая формулы почтительных восточных приветствий и церемоний. Отрабатывая до автоматического уровня сдерживающую и убеждающую аргументацию. То, что называется иногда еще «правилами поведения в кризисной ситуации» (помните забавный голливудский фильм-комедию «Близнецы» с Арнольдом Шварценеггером и Дени де Вито?).
Это были, что называется, азы и «зады» особой восточной военной дипломатии, к которой нас, по-быстренькому, и приобщали наши новые учителя.
Даже ночью на губах вязли формулы разговоров и доводов, призванных убедить в своей правоте неадекватно действующего собеседника (который собирается, к примеру, вас застрелить или взорвать гранатой).
Такое часто нападает на людей даже перед какими-то плевыми экзаменами в школе или институте, а тут жизнь могла быть поставлена на карту. От этого было никуда не уйти, хотя каждый из нас представлял себе, что все в реальной жизни может пойти и, скорее всего, пойдет не так, как строится в размышлениях. Но всем нам настойчиво внушали и вдалбливали, прямо скажем, не безосновательно…
-Чтобы иметь хоть какие-то минимальные шансы на успех, следует доводить себя до автоматизма. При этом стараясь не перегореть на нервах.
Времени у нас опять было немного. Это стало привычным и обязательным в нашей «конторе», что времени на подготовку постоянно не хватает и исполнение не шуточно торопит, а промедление грозит массой непредсказуемых, а стало быть, вдвойне опасных проблем.
Что же до конкретного времени нашей боевой и дипломатической подготовки, так его было как раз столько, сколько требовалось нашим разведчикам – морским пехотинцам, чтобы выяснить местоположения наших «переговаривающих сторон» и установить с ними предварительные контакты. Не вступая в боевое соприкосновение, чтобы потом договорится о конкретном месте встречи, порядке ведения переговоров и составе делегации, а также протоколе и церемониале.
В то время в Таджикистане на афганской границе (как впрочем и сейчас) стояли российские пограничные заставы, да и вообще русская армия там присутствовала.
Так же, как и таджикская армия, состояла, в основном, из бывших советских военнослужащих, носящих ту же самую форму, что и в блаженной памяти застойные времена, но обращаться к погранцам и местным военным за содействием в чем-либо, касавшемся нашей основной миссии в то время нам не только не рекомендовалось, но и прямо запрещалось.
На том Востоке вообще никто не дает никаких гарантий, а в этом случае, когда суммы гонораров за пропущенный незамеченным транспорт с наркотической дурью зашкаливали за сотни тысяч долларов, никто не был гарантирован от принятия нашими же военными и пограничниками восточных условий игры без гарантий и правил.
Я даже знавал о практике (вполне конкретные и достоверные случаи, а не досужие вымыслы, в том числе, рассказанные и теми, кто сам делал подобное, но потом попался на чем-то или просто решил отказаться от этой опасной игры) тайного принятия ислама нашими военнослужащими, в том числе и офицерами.
Обряд сей сродни принятию иудаизма и подразумевает такое же, как и у иудеев, достаточно болезненное действие. Так что принять ислам – это вам не креститься по католическому обряду, где вас немного покропят святой водой (в православной традиции надо хоть полностью в купель погрузиться), и уж если на это шли некоторые, то понимали, зачем им это нужно. Мне пришлось даже беседовать разок с подобным «фруктом», который понял, что поступил безрассудно и раскаялся в этом поступке.
Это должно было сделать их, по их мнению, и по мусульманской традиции (которая диктует братское взаимопонимание и сотрудничество в среде лиц, принявших и исповедующих ислам) равноправными участниками азиатской наркотической игры. Хотя, как правило, это все равно не приносило ожидаемого результата и не делало означенного неофита ни азиатом, ни магометанином – азиатом надо родится, а стать им благоприобретенно практически невозможно.
Может быть один такой «удачный» случай был тысяч на сто, а то и на миллион. Да и то с большей вероятностью среди тех, кого к такому вот выверту судьбы приготовили другие обстоятельства. Типа насильственного обращения в ислам под угрозой дикой расправы. Такие случаи бывали, и сейчас нередко случаются, но разговор сейчас не о них. Так вот, мы должны были быть застрахованы от такого коррупционного и вероотступнического оборота в развитии событий.
Себя же мы выдавали за какое-то специальное подразделение, обеспечивающее утилизацию и дальнейшую реализацию остававшегося в Таджикистане в избытке военного имущества, построек и даже разнообразного вооружения. Это могло сработать и работало хорошо только в случае, если о настоящей нашей миссии никто не будет знать, а выполним мы ее (миссию) быстро и качественно.
В то же время такая «легенда» логично и в полной мере обосновывала наше излишнее любопытство, наши неожиданные для многих окружающих поездки, перелеты и перемещения, якобы поиском и ревизией советских военных объектов (где же их только не было).
Подготовка снова не заняла много времени. Уже через неделю из нас стали формировать группы, каждая из которых должна была обеспечить выполнение задания на своем участке. Не знаю зачем, собственно говоря, был нужен в этой группе каждый из нас. Формальное звание, наименование военно-учетной специальности и должность при этом ничего не говорили, а объем наших знании о предмете и компетенция, пожалуй, все же оставляли желать много лучшего.
Что, собственно, я мог сделать в качестве эксперта по экономическим вопросам в такой группе? Разве что обеспечивать представительство, надувать щеки и произносить иногда на манер Кисы Воробьянинова:
– Я думаю, господа, что торг здесь неуместен.
Впрочем, недостатки наши с лихвой покрывались достоинствами нашего руководителя и командира.
Действительно, полковник Искандер Тагиров зарабатывал свой авторитет у азиатов явно не в тиши кремлевских кабинетов, но постоянно пребывая среди тех самых представителей загадочного Востока, специалистом по которому он стал после двух десятков лет постоянного, осмысленного какой-то неведомой простым смертным игрой, метания между горячими и просто напряженными точками Палестины, Ливии, Ирака, Ирана, ну и, само собой, беспокойного Афганистана.
Впрочем, распространялся о своей прошлой службе он не много. Но провел несколько практических занятий или бесед. В них на примере случаев из своего боевого, дипломатического опыта, и даже опыта подрывной работы, попытался подготовить нас к тому, что на практике может ожидать нас в лагерях и селениях боевиков. То есть там, где нам предстояло побывать со своей то ли военной, то ли дипломатической, то ли политической, то ли экономической миссией.
Да скорее всего, в этой миссии было всего этого по кусочку, да и еще чего-то того, о чем мы не догадывались и не должны были догадываться (и слава Богу, поскольку именно это незнание давало нам больше шансов спокойно, живыми и невредимыми, вернуться домой и остаться здесь живыми).
Уже для знакомства с нами полковник явился одетым в великолепно пошитую парадную форму, украшенную таким набором наград многих стран и высочайших достоинств, что одним этим вселил в нас уважение и доверие к себе.
Правда, некоторые из этих (полученных от считавшимися тогда чуть ли не врагами рода человеческого Каддафи и Саддама Хусейна) наград наводили меня на странные, крамольные мысли. Такие, к примеру, как:
- Мог ли фон Штирлиц Макс Отто (из «Семнадцати мгновений весны»), носить после Победы свои честно заработанные в тылу врага «железные кресты».
Но все же это была настоящая парадная форма, которую теперь не случается сколько-нибудь часто увидеть на наших офицерах – безденежье, знаете ли. И настоящие боевые награды, полученные и за личное мужество, и за военное умение, а это сейчас тоже не часто встретишь.
Правда, появившись в «парадке» перед нами один раз, он уже не надевал ее на занятиях, но должное впечатление было уже произведено и поставленные цели видимо достигнуты. И это тоже была дипломатия, ее практические основы и внутренняя, глубинная сущность, которую нам в малой хотя бы степени еще только предстояло постичь.
Бесед наших было, в общем, не много, но для понимания ситуации и уяснения каждым собственной роли в предстоящем действе они сыграли свою немалую роль.
Рассказывая об особенностях предстоящей миссии, полковник Тагиров вкратце остановился на своих оценках восточных типов, с которыми нам, возможно, предстояло столкнуться. Ведь отряды таджикских боевиков-фундаменталистов, подминавших под себя в настоящее время производство и транзит наркотиков, представляли из себя коктейль кого угодно – от непосредственно местных таджиков, узбеков и афганцев, проживающих здесь же все вместе и рядом, до тех же палестинцев, ливийцев, саудовцев, иорданцев и даже каких-то негров. Откуда они только и берутся везде, эти самые негры? Мало их угнетали.
Их привлекла сюда в большей степени возможность легкой наживы, щекочущих нервы приключений и даровых наркотиков. Этим последним было ничего здесь не жаль, все чуждо и временно. Они, собственно говоря, и были по-настоящему опасны, «отморожены» и невразумляемы.
Единственной, относительно связывающей их общностью являлся исповедуемый ими ислам, который, впрочем, каждый из них вполне мог понимать по-своему. Хотя бы и в зависимости от жизненного уклада в своей собственной стране, от возраста и жизненного опыта, от того, в каких войнах, бандах и группировках он участвовал раньше, от того, из какой семьи, касты или клана происходил, от состояния своего психического здоровья или нездоровья, в конце концов.
Афганских моджахедов при этом полковник Тагиров характеризовал вполне дружелюбно, объективно оценивая их боевые и дипломатические качества. А оценивал он их высоко уже исходя из того, что в своей войне против нас они, хотя бы изначально, в наименьшей степени преследовали цели собственного материального обогащения. В собственной жизни бывшие весьма скромными и непритязательными, ходившие иногда по своим горам и зимой в калошах на босу ногу. Такая картина почему-то особенно запомнилась нашему командиру, видевшему первые отряды моджахедов еще в 1979 году и несколько позже, когда движение только зарождалось.
Просто привыкнув жить по-своему на своих отрогах дикого Гиндукуша, они не могли представить себе жизни не только в непосредственном соседстве с нами, но и с кем бы то ни было. Включая и современных американцев, а ранее и колонизаторов-англичан, которые в прошлом веке так же ничего не смогли сделать с Афганистаном, хотя долго и упорно воевали там (как раз там был тяжело ранен всем нам известный друг Шерлока Холмса – доктор Джон Ватсон).
С кем-то из полевых командиров, которые во времена СССР противостояли контингенту Советской Армии, наш руководитель встречался и вел переговоры и в те времена, особенно ближе к выводу наших войск из Афганистана. И позже, уже в настоящее время, когда некоторые из них стали нашими фактическими союзниками (тот же небезызвестный Ахмат шах Масуд), когда они остались сдерживающими свой фронт вдоль бывшей советской Средней Азии перед экспансией исламских фундаменталистов, так называемых талибов.
В это время многие из бывших непримиримых наших врагов побывали в России, получили некоторую военную и политическую помощь, консультации, а иногда даже и военные поставки, кредиты, вооружение.
Склады, где этого вооружения хватало, были заложены еще во времена ограниченного контингента и в условиях горной местности могли пролежать, пребывая в секретности, не один десяток лет. Ведь прятали его свои местные жители, опыт которых в данном случае был помножен на знания и умения наших хороших военных специалистов.
Этих спецов, также уже и без счета принимали в своих лагерях и подразделениях наши случайные и неожиданные, но на сегодняшний день достаточно надежные союзники (их надежность крылась в том, что они, защищая собственные интересы, в то же время вынуждены косвенно отстаивать интересы наши. То есть становиться союзником-буфером).
В таком же ключе описывал нам наш полковник и палестинских боевиков. С ними он проработал немало и был достаточно близко знаком с самим Ясиром Арафатом. И еще с несколькими ему подобными личностями, о которых мы сейчас ничего не знаем и не известно, узнаем ли, но которые своей работой и террористическими выходками не раз потрясали устои так называемого свободного западного мира.
Однако и эти движения, конечно же, сейчас все более пронизывались политическими конъюнктурами и материальными заинтересованностями лидеров и атаманов, готовых зачастую продать за устойчивую и свободно конвертируемую валюту все свои национальные и исламские символы и приоритеты, тому, кто больше даст.
Тем более всем этим были и остаются больны и пронизаны недавно возникшие мусульманские фундаменталистские течения. В том числе и в пресловутой Чечне. Там-то уж большинство «защитников веры» знали, за что они воюют и это что-то, как правило (не всегда конечно), были деньги, власть и влияние, которого они достигали на этой территории.
Эти течения сейчас активно поддерживаются всяческими сторонними силами, в том числе и весьма состоятельными и влиятельными, вроде небезызвестного миллиардера из Саудовской Аравии (Осама Бен Ладен).
Силы такие есть, кстати, и в Европейской России, они вообще-то интернациональны по своей природе. Так что неудивительно появление таких течений и движений где-нибудь даже в средней полосе России, где об исламе, пожалуй, и не слышали никогда, но уже и забыли о том, как выглядят российские деньги, не то что валюта.
Ведь просыпается же исламизм в странах Европы и не только на юге. Ну ладно, на Балканах, то он был насажден долгой османской оккупацией, но те же турки и албанцы сейчас вовсю оккупируют ту же Германию или Голландию, компенсируя ограниченный визовый доступ фантастической внутренней плодовитостью. Ведь ребенок, рожденный на территории какого-то государства, автоматически становится его гражданином, даже если его родители никакие не граждане.
Поэтому неудивительно тем более их появление в традиционно исламских странах, каковой и является Таджикистан. Страна диких и воинственных пришельцев, которую населили наемные гвардейцы средневекового завоевателя Тимура (Тамерлана), пожаловавшего им здесь, на отрогах Памира, земли и рабов, пригодна для таких целей установления и раскрутки исламского фундаментализма чуть ли не идеально.
И все это в целом создает такой клубок политических и дипломатических сложностей, который распутать весьма сложно. Для этого в каждой банде неплохо было бы провести экономическое, политическое и этнографическое исследование в течение этак лет полутора, а потом посылать туда специальные миссии, досконально подобранные и подкованные, располагающие индивидуально подобранным набором доводов и аргументов, убеждающих конкретного человека.
 Кого-то, к примеру, можно было бы перекупить, кого-то взять на тщеславии или жажде почестей, кого-то просто, но эффективно запугать – персонально или через родственников, друзей и семью. Этого позволить себе мы не могли. Не было ни средств для этого, ни свободного времени. Но не могли позволить себе и силового разрубания этого узла. Практика показывает, что для этого также требуется много сил и средств.
Риск поэтому должны были принять на себя мы. И подменить своим опытом, изворотливостью, знаниями, нахальством, мужеством, хитростью, интуицией, а если понадобится, то и самопожертвованием недостатки подготовки и себя конкретно, и нашей миссии в целом.
Тем временем участок и место нашей «работы» был определен точно. До этого мы уже проводили несколько групп, подобных нашей, которые получили свои дислокации и задания несколько раньше нас. Как шли дела у них, мы еще толком не знали. Если с ними и поддерживалась какая-то связь, то мы – рядовые участники групп – об этом ничего не знали. А руководство хранило привычное гробовое молчание.
Как его истолковывать, каждому приходилось решать самому. Может быть, все идет хорошо, по плану и графику и никакие коррективы не нужны, а может быть, нам просто не хотят портить настроения рассказами о том, что происходит там с нашими предшественниками и товарищами. Состояние это, прямо скажем, весьма напряженное, и поэтому каждый был даже рад поступившему нашей группе долгожданному боевому приказу, в соответствии с которым нам надлежало быть готовыми к отправке на место проведения операций завтра в пять часов утра.
При этом подробно и даже несколько нудно перечислялись всяческие, как могло показаться, второстепенные детали, связанные с экипировкой, обмундированием. Особо, например, оговаривалась неуместность попыток провезти в своем багаже что-то спиртосодержащее (такие попытки в этих условиях бывали и заканчивались весьма плачевно).
Впрочем, все эти мелочи казались мелочами нам, по большей степени людям европейского склада и воспитания. На исламском востоке эти предметы и обычаи мелочами не были, но были частью уклада жизни, незнакомого нам, и могли принести серьезные неприятности нарушителям, а также походя подорвать все продолжительные и тяжелые усилия нашей секретной и потому неповторимой и невозобновимой повторно военно-дипломатической миссии.
Где-нибудь в Ливии за случайно провезенную бутылку водки (какая мелочь по русским понятиям) вас вполне законно и официально подвергнут болезненному наказанию палками и отправят на некоторое время в очень некомфортабельную, даже по российским меркам, тюрьму.
Ночь прошла для всех нас достаточно спокойно, возможно потому, что все дружно воспользовались рекомендацией нашего медика и ранним вечером накануне обратились к помощи какого-то хитрого снотворного препарата, который был замаскирован для вида под обычный чай. Заваренный на наших глазах, он не производил какого-то особенного впечатления, и лишь после того как мы его попробовали, лекарь сказал об его необычайных успокаивающих свойствах. Не предупреждали же заранее для того, чтобы кто-то не проигнорировал эту простенькую процедуру.
Ранее химией или чем-то наркосодержащим мы не злоупотребляли, поэтому подействовал он безотказно и почти мгновенно. К утру же последствий не было и голова была совершенно чиста, без применения каких-то дополнительных специальных побудочных средств.
Я по своему опыту знаю, что хорошо поспать перед чем-то, что кажется тебе серьезным и важным, просто необходимо, но заснуть при этом невозможно. Хочется считать часы и минуты, отделяющие тебя от возможных неприятностей. Перед экзаменами в институт, к примеру, я ел димедрол, и он мне тогда еще помогал. Я действительно высыпался. Это шло мне на пользу и помогало преодолеть ложные страхи и реальные опасности. Сейчас же и значительно более сильные препараты действовали на меня очень медленно и слабо, не в пример тому, что мне довелось попробовать вчера вечером.
Поэтому я поинтересовался у врача, чем это он нас попотчевал и нельзя ли взять этого с собой, так как прочие штатные средства, которые выдавались нам перед выездом на подобные операции справлялись с моей расшатанной нервной системой с трудом и не всегда.
Врач загадочно улыбнулся и сказал, что в ближайшее время попробовать чего-то похожего мне вряд ли удастся, разве что я останусь у тех, к кому мы сейчас отправляемся для переговоров. Из этого я понял, что мы получили возможность на себе попробовать образчик той продукции, которую производят и транспортируют из этой местности.
Подумать, так вещь эта действительно сильная и привлекательная, эта самая «азиатская дурь». Все же детские опыты косяков с «планом» и другой подобной фигней отходят при этом далеко на задний план.
Индустрия одуряющего зелья шагнула далеко вперед, находя своих потребителей даже в тех сферах жизни, которые ранее ее никак не касались. И вошли в жизнь действительно очень и очень многих людей, не делая их наркоманами в прямом смысле этого слова, но медленно создавая базу для дальнейшего расширения их зависимости.
Для всех уже совершенно естественным стало содержание наркотических веществ в лекарственных препаратах (даже от насморка). Но постепенно они проникают и в пищевую продукцию, в напитки, которыми мы пользуемся каждый день, особенно в фармакологию. То есть туда, где эта продукция усиленно продвигается вездесущей рекламой и пользуется каждодневным спросом.
И не только в чае, но и в других легко доступных продуктах и лекарствах, о которых никогда и не скажешь ничего подобного. Это делается еще и для того, чтобы мы лучше привыкли именно к этому продукту и открыто предпочитали его другому. То есть, для обеспечения привыкания и зависимости, но не от наркотика, а от видимо безобидного и даже декларируемого полезным продукта или лекарства.
Что, например, можно сказать о пресловутом, небезызвестном «Герблайфе», который и в аптеках то продавать нигде не разрешают. Но позволяют это делать армии одураченных торговцев, которые становятся в этом случае уличными распространителями наркоты – пушерами.
С такими вот мыслями я быстренько погрузился в вертолет, который сразу же после нашей в него посадки не замедлил взмыть вверх и куда-то полететь в узкой расщелине, между выглядевшими в этом случае особенно величественно отрогами гор.
Вообще-то полеты в горах – дело для людей привычных и бесстрашных, каковыми и были, видимо, наши пилоты. Однако и они попадают в переделки с этими высокогорными полетами. Я, во всяком случае, перестал удивляться частоте аварий и катастроф, в которые попадают в горах наши летательные аппараты после того, как полетал в тех местах сам.
Впрочем, летели мы недолго, минут через тридцать наша группа из семи человек уже готовилась к высадке в каком-то, как мне показалось, чуть ли не соседним с нашим (где была наша база) ущелье или долине.
Я не очень-то разобрался в лабиринте ущелий, по которому мы передвигались в полете, судя же по карте, с которой в целях обеспечения секретности нас познакомили только сейчас (на случай, если придется выбираться отсюда в одиночку), расстояние по прямой от двух враждебных или, помягче, противостоящих организаций не превышало километров сорока. Правда, по прямой там не пройти никак, даже на вертолете. Так показала практика и нам.
Когда же мы выгрузились из нашего борта и вытащили из него несколько коробок и чемоданов, составлявших наш багаж, винтокрылая машина так же быстро, как и при нашей загрузке, взмыла вверх и ушла, видимо, в обратном направлении.
-Почему же никого нет, или нас не должны встречать? – после нескольких минут, прошедших от высадки, сказал один из наших товарищей, видимо освоившийся с новым нашим положением быстрее всех.
-Не сомневайтесь. Встретят и уже встретили, – сказал на это наш командир. – Впрочем, они никогда не торопятся. И нам тоже не стоит.
-Что же мы будем делать? – продолжил наш особенно любознательный коллега.
-Спокойно ждать, – ответил наш командир и предложил всем располагаться поудобнее, но при этом тщательно распределить зоны наблюдения и обстрела, и соблюдать все необходимые меры безопасности.
Этот короткий диалог закончился появлением нескольких живописно одетых и хорошо вооруженных типов, показавшихся из-за отдаленного то ли камня, то ли целой скалы. Если бы не бороды и зеленые банданы на головах, их вполне можно было бы принять за обыкновенных солдат.
Никакой, понимаешь, экзотики, никакого видимого колорита. Ведь ожидал я скорее появления этаких сорока разбойников в халатах, чалмах, с кинжалами и старинными пистолетами, где дуло с раструбом.
Они подошли к нам, действительно не торопясь, с некоторыми предосторожностями (двое «товарищей» держали нашу группу на «мушке», используя для этой цели какой-то крупнокалиберный пулемет, – я не очень-то разбираюсь в импортных моделях), а один из подошедших, видимо старший, когда убедился в наших полномочиях и мирных намерениях, что-то крикнул им вдаль на каком-то гортанном языке, по своему звучанию напоминавшему арабский.
Впрочем, точно я не знаю, возможно, это был просто условный крик. Из-за этого же укрытия выехали три автомобиля – обыкновенные УАЗики, которые подъехали к нам, и окружившие нас в безмолвии встречающие быстро закинули весь наш багаж в один из них. Туда после этого влез один охранник, все остальные с трудом разместились в двух других машинах. И наш караван двинулся в путь.
И опять дорога заняла не много времени. Я пишу об этом исходя из того, что сам люблю побыть в дороге. Это помогает мне лучше сосредоточиться, а тут все никак не удавалось. Мы же подъехали к группе отдельно стоящих сооружений, которые чем-то весьма близко напоминали нашу базу. Правда с примесью экзотического восточного колорита и явно более обжитую.
Собственно говоря, это и была база – еще одна учебная база Советской Армии времен десятилетней афганской эпопеи. И на самом деле, если ими успешно пользуемся мы, то почему бы и этим людям не воспользоваться материальными следами развалившейся империи.
По прибытии нас приветствовали часовые, а наши сопровождающие проводили нас в отдельно стоящий то ли дом, то ли барак, который был предоставлен нам для размещения, работы и проживания. Обставлен и оборудован он был неплохо и даже с некоторой претензией на настоящую восточную роскошь. Наши хозяева явно не бедствовали и перед гостями (пока, во всяком случае, гостями) не хотели ударить в грязь лицом.
Каждому из нас была предоставлена отдельная комната, где было сосредоточено все необходимое, по мнению наших хозяев, человеку. Отдельно были размещены предметы культа, чтобы, если нам вздумается обратиться с молитвой к Аллаху, мы могли сделать это легко и непринужденно.
Была также общая то ли гостиная, то ли клуб, где мы могли совместно отдохнуть или обсудить результаты переговоров. В комнате-кабинете был установлен сейф и какой-то телефон, видимо, внутренний, для общения с местным руководством. Впрочем, средствами связи и обеспечения секретности мы располагали своими и, конечно же, предпочитали пользоваться именно ими.
Как только мы немного освоились и разместились, всех нас попросили собраться в гостиной и некто, одетый в восточную гражданскую специфически арабскую одежду (видимо, переводчик и адъютант командира), познакомил нас с установленным регламентом встречи.
Она должна была продлиться два дня. Непосредственно переговоры с командованием должны были начаться через пару часов и продлиться около двух часов в общем, полном составе. Потом, возможно, потребуется встреча командиров один на один. После этого – все свободны.
На следующий день – продолжение встречи по мере необходимости в любом составе, составление, согласование, подписание и передача заключительных документов. Что же до обедов, завтраков, банкетов и прочего питания и развлечений – это в образовавшиеся промежутки.
Сейчас же нам предстоял обед и подготовка к первой встрече. Все мы, видимо, ожидали от нашей миссии какой-то экзотики и восточного колорита. Но и встреча, и последовавший затем обед не носили никакого особенного восточного колорита, но были обезличенно военными, хотя и на достаточно высоком уровне. Оставалось ждать продолжения.
Оно не замедлило последовать, когда члены нашей группы, облаченные прилично случаю в специально пошитую парадную форму с наградами (а награды были у всех), проследовали в здание, которое было штабом или резиденцией командира, а впрочем, может быть, просто домом приемов.
Начало встречи также не представилось мне чем-то необычным. Командир, невысокий и плотный мужчина средневосточного типа. Я, во всяком случае, никогда бы не определил его точной и даже приблизительной национальности. Это прерогатива самих восточных людей. И они этим пользуются. И это их особенное знание и умение есть пропуск, умение, и возможность успешно общаться друг с другом, опираясь на знание конкретных психологических и прочих особенностей представителей каждой конкретной восточной национальности. Это – часть азиатского воспитания и образа жизни. Нам она недоступна (кроме очень редких людей). Но наш полковник был в числе этих единиц, да и сам, по большому счету, был человеком восточным.
Он-то, во всяком случае, во всем разобрался если не сразу, то через несколько секунд после начала беседы. Разговор же сперва шел ни шатко ни валко, как и всегда бывает, если используется переводчик. Да еще с какого-то восточного языка, пугающего европейца какой-то особенной резкой музыкой, чем-то неуловимо чужим и в тоже время увлекательным.
Такой разговор продолжался минут тридцать, и только после этого наш хозяин, совершенно неожиданно перешел на хороший русский язык, без того псевдовосточного акцента, по которому мы определяем азиатских гостей и которым имитируем их в расхожих анекдотах.
Наш собеседник владел русским более чем хорошо, и это выдавало в нем давнее и прочное московское или питерское образование и долгую жизнь и службу (он был явно бывший наш военный) где-нибудь там или в других областях средней России. Может быть даже, он учился и в какой-то из элитных военных академий, имел высокое воинское звание, служил на значительных постах в Советской Армии.
Это, впрочем, совершенно не было чем-то невероятным. Мало того, что мы готовили таких специалистов для многих арабских и азиатских стран, так ведь и наши спецы были сейчас разбросаны перестройкой по всем уголкам планеты.
Что сказать о том же Аслане Масхадове – офицере Генерального штаба Советской Армии или советском же авиационном генерале Джохаре Дудаеве? Ну, это из очень известных, а если брать поменьше, то и вообще не сосчитаешь.
Для нашего командира это видимо не было неожиданностью. Ведь он с самого начала не использовал своего знания иностранного языка, но как бы пытался вызвать своего собеседника на общение на русском языке.
Наши переговоры действительно достаточно долго крутились в области протокольных мероприятий. Потом же перешли в более деловое русло, но при этом практически сразу же и закончились в своем первоначальном виде. Полковник Тагиров передал командиру боевиков, которого звали, кстати, Джафаром Юнусовым, послание, которое было подготовлено нашим руководством. После чего эти два командира удалились в соседнюю комнату для продолжения беседы с глазу на глаз.
Наша же делегация в полном составе осталась пребывать там же, в том самом зале, где и начались наши переговоры. Развлечений никаких не предусматривалось, да и были бы они явно не уместны. Общение с хозяйской делегацией в отсутствии командования также не было желательным (об этом нас специально предупреждали).
Общаться же между собой тоже было не очень-то удобно, поэтому эти три часа, в течение которых наше руководство беседовало с глазу на глаз, оказались весьма томительными и скучными. Но какого-то ощущения надвигающейся и нависающей опасности не было, и очень радовало, хотя и не верилось до конца в такой расклад. Ведь мы ждали подвохов и весьма опасались их проявлений.
Будучи, таким образом, углубленным в собственные мысли и только для вида иногда нажимая какие-то кнопки своего персонального ноутбука (все мы были оснащены ими в этой командировке), я не сразу заметил, что наш полковник в сопровождении Джафара Юнусова уже вышел из переговорной комнаты и двигался по направлению к нам.
Они закончили свою беседу и прощались друг с другом. Потом наш полковник сделал нам знак готовиться к уходу. Мы поднялись, подчиняясь дипломатическому церемониалу, отдали честь и двинулись к выходу. Наш уход был сопровожден уважительным вставанием и молчаливым вниманием противоположных переговорщиков.
После этого мы проследовали в свою резиденцию, куда нам минут через десять доставили обед. Полковник сказал нам, что у наших хозяев сейчас какие-то неприятности с соседями и потому никаких развлечений на вечер не ожидается. Наоборот, в целях маскировки не рекомендуется покидать наше временное пристанище. Меня это не особенно расстроило, поскольку в этом случае мы могли рассчитывать на обстоятельную беседу с полковником Тагировым, а это было для меня, пожалуй, поинтереснее каких-то там развлечений, банкетов и гуляний.
Эта беседа действительно состоялась вечером, хотя и не отличалась той доверительностью и обстоятельностью, которой я ждал по простоте душевной, но все же была по-настоящему интересной, заставившей задуматься о многом в этой жизни совершенно по-новому.
Действительно, командир этой группы Джафар Юнусов в недавнем прошлом был нашим советским офицером, достаточно высокопоставленным и секретным. Прошел, выполняя какие-то миссии и задания командования и политического руководства, по стандартному набору стран Востока, где были ярко и открыто (и не очень ярко) представлены жизненно важные интересы Советского Союза.
Выполнял их, видимо, достаточно хорошо. Поэтому, наверное, и получил очередное задание, связанное непосредственно со своим новым положением, в котором мы его и застали ныне. Движение в политическом и военном руководстве в период упадка советской империи привело к мысли о том, что следует полнее использовать ресурсы азиатской части Советского Союза на мировом рынке, в той части, которая пользовалась в мире устойчивым и непререкаемым спросом.
Это и касалось, главным образом, наркотиков – небезызвестной «азиатской дури». Видимо, думалось кому-то при этом приблизительно как-то так:
- Чего добру пропадать? Тем более, что организуя его производство и потоки, можно убить не одного и даже не двух, а трех зайцев. Посудите сами. Во-первых, транзит – это не собственное потребление и своих мы от этого зелья, таким образом, удержим лучше. Во-вторых, Запад же и так загнивает, так почему бы не помочь ему немного в этом приятном на вид и вкус занятии. Ну и в-третьих – деньги. Они нам сейчас тоже ни в коей мере не помешают, а будет их немало.
Власти и ресурсов у этих людей было достаточно для того, чтобы быстро превратить эти замыслы в практическую жизнь. Они были отлиты в чеканные строки секретных директив и приказов, а наличие в то время затяжной афганской войны сыграло на руку в этом процессе.
Надо сказать, что индустрия эта уже была давно создана и интенсивно работала под чутким глазом цивилизованных и просвещенных европейцев и их, завистливых и нахрапистых последователей – североамериканцев. Так что мы не создавали чего-то нового и не были на самом деле рейгановской «империей зла». Это вранье.
Оттеснить прожженных, но не столь все-таки мощных и организованных евро- и американо-азиатских наркобаронов было нелегко, но возможно. Впрочем, их лишь оттеснили, но не вывели из игры совсем. Просто добавили свое дополнительное звено. Наркотики для потребителей в Нью-Йорке или Амстердаме подорожали. Ну, да и фиг с ними. Туда им всем, по-настоящему, и дорога.
Система заработала и даже стала приносить громадный барыш. Эта ее свехприбыльность ее и загубила. Люди (а это были, как правило, проверенные офицеры армии или МВД, или, само собой, КГБ), которые были организаторами и руководителями этого процесса на местах во время распада СССР, были либо смещены (убиты), либо подверглись коррупции. Впрочем, коррупцией это было назвать трудно, ведь они были местными уроженцами, а крах империи по большому счету, освободил их от данной присяги. Так что они работали теперь под флагом и на благо своей вновь обретенной родины.
При этом они оставались фактическими собственниками связей, плантаций, лабораторий и даже целых заводов по производству наркотиков в любых, самых экзотических формах. Они располагали современным и совершенным, проверенным в горных условиях оружием, средствами транспорта, включая тяжелые армейские самолеты и вертолеты. Были у них и весьма ценимые там ослы и верблюды.
Так что удачно созданное политико-экономическое предприятие вышло из-под контроля и не только не приносило уже сверхдоходов, но и стало угрожать собственным интересам нашего государства. Слишком уж это дело усилилось и разрослось, впитало в себя такой международный уголовно-наемнический сброд, который не то что контролировать, но и сдерживать-то было весьма трудным занятием, не для слабонервных.
Сейчас же в России нашлись, наконец, серьезные аргументы и убеждения, которые способны были вернуть все эти наркотические потоки в их старые русла, минующие большей частью нашу страну. Нет, взять их снова под контроль было бы невозможно, но, при помощи недавно объявившихся восточных союзников, можно было создать для производителей и транспортеров наркотиков в Россию «кислую» жизнь.
Об этом-то и информировались нами все эти наркобароны и наркобаи. А также и о возможности избежать ряда крупных неприятностей, изменив свои пути транзита «азиатской дури», минуя Россию.
Насколько все это будет успешно – в будущем покажет время, сейчас же все идет близко к плану. Также ожидаемы и эти межбандовские эксцессы, о которых предупреждали нас наши хозяева. Это тоже играет нам на руку и, возможно, даже вызвано усилиями наших групп.
На утро мы имели возможность лицезреть особенности этого межбандовского общения. Проснувшись и собравшись в общем зале, мы с интересом наблюдали за преображением лагеря боевиков. Еще вчера он напоминал сонное царство, а сегодня был сродни встревоженному муравейнику.
На низкой высоте над нашими головами пролетели две, хотя и устаревшие, но весьма грозные «сушки». Зашевелилась и боевая техника, еще вчера искусно замаскированная, а сегодня грозно щетинившаяся стволами танковых пушек и наводящими на грустные мысли «направляющими» установок «град». Советское наследие давало понять и ощутить свою не шуточную сущность. Но также и то, что вся эта мощь нуждается в обновлении, ремонте, боеприпасах, обслуживании и прочем, что без российских заводов сделать трудно. Полностью же перевооружаться дорого и бессмысленно. Ведь это оружие уже отработано на этом театре, а как покажет себя новое, пусть даже и суперсовременное – неизвестно.
Так что эти обстоятельства (постоянные межбандитские конфликты, в которых они пользуются советским оружием) усиливали возможную убедительную аргументацию российских властей.
Боевики и рабочие бегали между бараками с каким-то особенным сумбуром, но все-таки постепенно собирались в подобия боевых порядков. Некоторые из них грузились в автомобили и вертолеты (у них была парочка) и куда-то убывали. Ощущались видимо и осязаемо возросшие встревоженность, беспокойство и самый настоящий страх.
Продолжение нашей работы становилось затрудненным и даже невозможным. Но, собственно, основное свое дело мы сделали. Информация собрана, командование этого лагеря получило должные уведомления и предупреждения. Теперь пусть думают, соображают и решают все сами.
Очевидность того, что переговоры нуждаются в перерыве, подтвердил и адъютант местного полевого командира, который не замедлил явиться и в несколько сглаженной форме предложил нам убираться отсюда побыстрее, если мы, конечно, не изъявляем желания добровольно повоевать на стороне этой банды. Такое активное продолжение миссии в наши оперативные планы не входило.
Принимающая сторона вновь предоставила нам те же УАЗы, на которых мы выехали за пределы лагеря и проехали недавней дорогой к нашей вчерашней только посадочной площадке. Мы знали о том, что для экстренной эвакуации групп на нашей базе всегда стоят «под парами» несколько вертолетов и поэтому, оказавшись снова в одиночестве, быстро связались со своим штабом. Вертолет появился через час, спешно принял нас на борт и так же спешно взмыл в небо, унося нас из этого ущелья, к которому мы так и не успели толком привыкнуть.
Да ну его, и не хотелось собственно к нему привыкать, тем более, что скоро мы оказались на своей базе. Здесь многое изменилось. Стало больше техники и оборудования, увеличилось и количество обслуживающего все это хозяйство персонала. Разросся и штаб, в который все мы и проследовали, едва успев разгрузиться и побывать в своих комнатах, душе и слегка переодеться.
Тут началась работа разведки, контрразведки, штабных аналитиков. Наша группа, как положено, была разделена и подвергнута опросам по всяким не известным мне, очень интенсивным методикам. Это не вызывало раздражения. Нужно, так нужно, но, в конечном счете, здорово утомило, ведь продолжительность этого действа была раза в три длиннее, чем продолжительность нашей собственной миссии. Надеюсь, это имело свои высший смысл и принесло пользу.
После этого мы продолжили свою работу в лагере. Возвращались другие группы. Все возвращавшиеся проходили положенную процедуру разведывательного и аналитического «чистилища». Практически все наши боевые группы после этого переформировывали.
Некоторые из них снова куда-то улетали. Улетал и возвращался и полковник Тагиров, сопровождаемый уже другими людьми. Я понял, что в данном случае сработанность и слаженность групп не играют для командования существенной роли. Ну и Бог с ними. Я же был рад, что меня больше не запрягают на поездки, но активно используют в организации сбора информации, ее анализа и интерпретации. А также в подготовке вновь пребывающих специалистов.
Сыграла свою роль, видимо, моя некоторая научная подготовка и умение излагать свои мысли и выводы письменно. Ведь всякие сводки и донесения мне также приходилось готовить в дальнейшем, в составе специальных аналитических групп (эти группы тоже не были устойчивыми и через непродолжительное время расформировывались).
Вообще, в этой своей командировке мне не удалось, наверное в первый раз, ни с кем сойтись достаточно близко. Возможно, все так и задумывалось. Ведь рядом с нами оперировали организации, способные замешать в коррупцию кого угодно. Суммы, находившиеся в их распоряжении для этого, были баснословны. Ну а не имея дружеских контактов и союзников, воспользоваться такими предложениями, которые были весьма возможны, было бы значительно труднее. Опять же, не имея устойчивых контактов, никогда не знаешь чем закончится твоя попытка получить, к примеру, крупную взятку.
Для меня и для всех остальных так было, пожалуй, спокойнее. Легче не впасть в искушение. И такой опыт и подход я мыслю интересными для многих отраслей и сфер нашей жизни, где слишком многое пронизано коррупцией.
В такой вот работе и прошел у меня почти год, и я уже удивительно легко переносил неудобства высокогорья. Но настало время уходить и отсюда. Видимо, выработался какой-то допустимый предел для службы такого рода, и нас, первых, кто начал это дело, стали потихоньку, но весьма настойчиво и интенсивно заменять. Сперва улетели все, занятые в большей части на оперативной, полевой работе, ну а потом подошла очередь и групп аналитиков, то есть и моя.
Мне поступило интересное предложение по дальнейшему прохождению службы. Для этого же следовало урегулировать вопросы с защитой кандидатской диссертации и прочие формальности, чем я с жаром и занялся, вернувшись из этой командировки. Прочие вернувшиеся также постепенно погружались в свои дела.
Все получили положенные награды, звания, денежное вознаграждение. Начатая нами в Таджикистане работа кипела и наполнялась новым содержанием (основной же проблемой продолжала оставаться не отступающая возможность коррупции среди исполнителей программы). Все было хорошо и даже как будто здорово…
За время нашего пребывания там со своих заданий не вернулись две специальные группы (четырнадцать человек), среди них было трое моих товарищей – военных ревизоров. О них до сих пор ничего не известно.


НАТАЛЬЯ

Вернуться хочется всегда. Но вопрос о том – куда?
С течением времени становится
все более острым и неразрешимым.

- Маленькие женщины созданы для любви, а большие для работы, – так любила говорить одна моя знакомая.
И я был согласен с ней, отчасти. Более того. В определенном промежутке времени я был склонен соглашаться с ней по массе всяческих житейских мелочей и нюансов. Правда этот промежуток времени не был столь уж продолжителен. Всего одно лето. Честно говоря, я немного жалею об этом.
На этот раз мое возвращение домой было обставлено не столь стремительно и не таило в себе такую массу несбыточных надежд, как это случилось со мной в прошлый раз. Возможно, я понял свои предыдущие ошибки, а может быть, просто стал за этот год намного старше и рассудительнее. Но только не прагматичнее. Это я могу сказать уверенно.
И на этот раз я не ожидал от жизни каких-то перемен, возносящих меня на высоты богатства и власти, блестящей и даже ослепительной личной жизни. Я просто думал о спокойном пристанище, в котором мог бы осмотреться в окружающей действительности и выбрать для себя с Божией помощью единственно верный путь.
Начинать же, как всегда, следовало с обустройства своей личной жизни. Для того, чтобы чувствовать смысл и значение своих работ и действий в мирной жизни. Без этого все мои потуги на гражданке, казались мне какими-то несерьезными и даже ненужными. Так бывает часто.
Если не верите мне – можете спросить кого-то из ваших родственников или близких знакомых, разок побывавших в такой ситуации (а таковых сейчас не так и мало, слишком много конфликтов и других заморочек).
На этот раз я не стал торопиться, хотя и знал, куда мне надлежит отправиться в первую очередь. Наташа, или Наталья, как сама она предпочитала чтобы ее звали, нравилась мне давно. Но раньше как-то у меня не было оснований сказать ей об этом. Мало того, это могло стать моветоном, поскольку она была подругой моей жены. Но сейчас я справедливо и основательно чувствовал себя человеком неженатым, а стало быть, имеющим право на это объяснение и возможно последовавшую за этим любовь.
Но и в этом я не стал торопиться. Так, звонил и встречался время от времени, интересовался делами своей бывшей жены, расспрашивал о сыне, хотя и знал о них все, что можно было знать. Короче, темнил, приучая девушку к своему обществу. Так, как умел, хотел и мог. Торопиться мне было некуда, да и саму по себе торопливость, как форму устройства личной жизни, я основательно и внутренне оправданно отмел.
Когда-нибудь это должно было кончиться и кончилось. Я сказал Наталье все, что думал и все, что хотел. И не получил никакого моментального ответа. В общем, все было так, как я думал и ожидал. Во мне проснулось даже что-то от чувства юношеской влюбленности. Когда истинную радость и наслаждение может доставить двухчасовое ожидание предмета страсти где-нибудь у магазина или станции метро, или провожание до места летнего отдыха с пробегом на электричке и пешком часа по три в один конец.
Так действительно было. И мое внутренне приподнятое состояние, видимо, передавалось моей подруге. Она, имея возможность подумать обо мне и посоветоваться со старшими подругами (почему-то все ее подруги были старше ее), проникалась ко мне какими-то чувствами, напоминавшими любовь.
В вопросах секса у нас так же все складывалось нормально. Моя девушка прекрасно справлялась со своей задачей в этом плане, а если чего и не знала пока, то с удовольствием и старанием осваивала новые приемы и технику, без каких-то излишних комплексов и преград. Ну, а я также старался оставаться в этом вопросе «на уровне». Это было не сложно после почти годичного таджикского воздержания.
В то же самое время я не надоедал и не мозолил лишний раз глаз, а спокойно занимался устройством материального благосостояния, которое нужно было бы обеспечить возможной будущей семье и, которого мне надо было достигнуть в несколько уже непривычной для меня гражданской жизни.
Это мне сделать удавалось, и достаточно успешно. Сработали старые личные и чисто дружеские связи. Очень скоро я имел все виды стать преуспевающим чиновником городского уровня, занимаясь при этом тем, что я хорошо знал, умел и по большому счету любил – теоретической экономикой и аналитикой, с небольшим налетом организационной и оперативной работы на территориях города.
Материальные средства, и в не малом количестве, доставляли мне консультации студентов и аспирантов Финэка. Консультациями их, правда, можно было назвать весьма условно, поскольку сводились они к снабжению их дипломными работами, частями диссертаций, докладами и прочим подобным материалом. Своя кандидатская к этому времени у меня была успешно закончена и защищена, и я в глубине души будучи в то время человеком тщеславным, приступил к подготовке и написанию докторской диссертации, о которой прямо еще никому ничего не говорил, но многие вполне справедливо догадывались об этом.
Так что получать в деньгах я получал немало (кризис тогда еще не наступил, и даже за тривиальную дипломную работу мне без споров и напряга студенты платили от 700 до 1000 долларов). Имел хорошие служебные перспективы и благосклонность красивой и желанной девушки. Последнее, кстати, было для меня наиболее важным.
Мне оставалось спокойнейшим образом жить, и благодарить Господа за произошедшие со мной и во мне перемены. Ведь ко всему прочему, я незаметно избавился от всех болезней и напастей, которые преследовали меня неотступно и постоянно все последнее время. Если не болел зуб, то я обязательно натирал ногу. Я свыкся и сжился с этим напастями и даже радовался им, поскольку думал, что они тем самым очищают мою душу от греха, а тут и они куда-то пропали. Это не то что бы радовало, но давало какие-то новые, ранее неизведанные ощущения. Видимо сказался здоровый образ жизни в здоровой же местности.
Непьющий, некурящий, не болеющий, обласканный близкими и любимыми людьми – образчик процветания и жизненного успеха. Таким тогда представился я себе сам, и мне не верилось, что это я даже тогда, когда я тупо смотрелся в зеркало.
И тут меня понесло. Нет, не в пучину греха. Этого я с Божией помощью избегал, но просто в человеческую торопливость. Мне всего хотелось побыстрее и, по возможности, прямо сейчас. Поначалу что-то даже получалось.
Но, как всегда, было и «но». Моя торопливость во всем спровоцировала торопливость и моей подруги. Я перестал успевать выполнять все то, о чем я только говорил и даже заикался. А взяться я был готов буквально за все. Ну, чувствовал я в себе эти силы. И как оказалось, совершенно зря.
Неудобства от накапливающегося большого числа невыполненных мелочей и дел росло. Меня, с моей невозмутимостью, привитой банкирством и военной службой, это трогало весьма мало. Я легко допускал, что люди, несколько повертевшись вокруг и подожидавшись выполнения обещанного мной, не получив этого в течение какого-то ими определенного срока, отвалят сами. Так со мной всегда, собственно, и бывало. Ведь все это, по большому счету, мелочи.
Некоторые из этих дел требовали просто большего количества времени, чем я предполагал, или удачного сложения обстоятельств. Я это прекрасно понимал и был спокоен и невозмутим. Но на Наталью, которую уже прямо ассоциировали со мной, это все производило впечатление гнетущее. Да, и еще. Я легко все это переносил, проживая с отключенным домашним телефоном, она же предпочитала иметь свой телефон всегда включенным.
Это в конечном счете и сыграло в наших отношениях свою роковую роль. Причем все кончилось на удивление быстро, почти в один момент. И по первому времени доставило мне несказанное облегчение.
А ведь я предупреждал ее, что однажды она вот так в нервном порыве, убежав от меня или бросив телефонную трубку, больше никогда не увидит меня. Впрочем, вряд ли она воспринимала это сколько-нибудь серьезно.
Я перезванивал и возвращался всегда и упорно. Так что она иногда позволяла себе эффектные трюки и упражнения для самоутверждения, связанные с моими возвращениями. Достаточно сказать, что, успокаивая ее, я наговаривал на своей мобильной «Дельте» по двести-триста баксов в месяц, перезванивая ей раз за разом Бог знает на какие расстояния.
На этот раз, после того как она очередной раз гордо бросила трубку, сказав:
– Можешь мне больше не звонить (таково было ее обычное прощание по телефону в состоянии легкого раздражения). Я воспользовался этим и не стал ей перезванивать с простого телефона из своей конторы. Сперва думал:
-Все успокоится и образуется. И я перезвоню ей завтра… Потом послезавтра… Потом… Через три дня я понял окончательно, что не позвоню ей, наверное, больше уже никогда.
Так и получилось. Ну что же, на все воля Божия. Мы больше не встречались, хотя я и прилагал к этому какие-то подспудные действия. Даже очередной раз занялся рифмосложением и написал ведь стихосложение. И даже опубликовал его в журнале, чего со мной раньше от роду не случалось и устроил дело так, чтобы оно попалось на глаза моей уже бывшей подруге. Стихосложение не длинное. Вот оно:


       Сентиментальное, Наталье

       Бывают дни,
       Когда тебя
       Зову я,
       И все могу
       Понять.
       И все
       Простить,
       И все вернуть,
       Вернуть на круги.
       И в этом вот
       Желанье
       Странном
       Не знаю чем,
       И сколько,
       И зачем,
       Не вижу смысла
       И не вижу наказанья,
       Не усмотрю примера
       Подражанья.
       Но знаю только,
       Эти дни проходят.
       И жаль того,
       Что реже все
       Уходят
       Воспоминанья и
       Желанья эти.
       Ведь если реже
       От меня они уходят,
       То и приходят реже.
       Это-то и грустно.
Это меня, правда, несколько поддержало и доставило какую-то новую, не виданную ранее радость.
В эти дни я почувствовал вновь некоторые телесные недомогания, от которых за несколько месяцев отвык. Меня вдруг резко прихватила простуда, опять напомнили о себе зубы. Я сдал, и несколько дней, не испытывая желания напиться или загулять, провел дома, лежа на диване и тупо разглядывая потолок.
-Сколько это длилось? – расспрашивал меня врач, готовя свое заключение по моей годности к продолжению службы.
-Да не больше дней десяти, – совершенно честно и искренне отвечал я.
-Чем это кончилось? – спрашивал меня случайный попутчик в поезде «Санкт-Петербург – Москва», которому я рассказал в порыве сентиментальной грусти об этом непродолжительном этапе своей жизни.
- Конечно же, моей очередной поездкой за новыми впечатлениями и успокоением, – -оветил я сам себе. А для попутчика, кажется, чего-то там выдумал.
Опять все продолжилось и вернулось на круги своя, на пользу Родине и радость командованию, очередной раз не упустившему своего ценного кадра. А моя книга получила шанс продолжиться дальше.