Электронная парка

Вороны пытались криками поразить мозг незваному чудаку; куда же ты лезешь – без тропинки, размеченной другими людьми? Вороны охраняли гнездо. Всё позаросло – крапивой, мелким папоротником, цветочками без имени из-под земли.
Он его учуял.
Зачем он здесь – стремительно вошедший в парк, и теперь замедливший движение? Ещё медленнее двигались старушки в сизых плащах и матери с колясками, словно кто-то вел их в замедленной съемке. Осознай, что ты тоже никуда не спешишь.
Стоило пройти прямо не по главной аллее, по возможности меньше сталкиваясь с людьми. Он так устал он воздуха их сплетен и дрязг.
Соловьиные трели звучали как непрерывное телеграфное послание в рай: мол, у нас так хорошо, по образу и подобию, возьмите наши души к себе. Да, город обступает и здесь.
И вправду – на одном из больших валунов, посреди парка, с вытоптанной лужайкой и поломанными скамейками, сидел философ Б. А кто еще станет вписываться в экран монитора маленького ноутбука, уйдя в цифровое подобие? Или настоящее?
Кажется, затекшей спиной тот ощутил незнакомца. Марево поднималось от свежее травы, от еще не утративших клейкой оболочки листов липы, березы и тополя. Терпко и резко врывались сосновые запахи. Он прошел в конец парка, где за железобетонным шумопоглощающим забором несли себя к лешему суетные авто и грузовики. Здесь совсем тихо. Изможденный бегун, словно занятия спортом приносили ему вред, а не пользу, пожилые дамы с собачками. Вот бы ни о чем не думать… Белка стремительно прыгнула вверх. И потом жеманно спустилась, чтобы покрасоваться. Все хотят выставить себя с хорошей стороны. Шкурка уже бурая, а хвостик чуть сероват. Распласталась на сосне.
Его будто кто позвал обратно.
- Вы вот думаете, что такой странный человек тут сидит… - философ обратился к нему как к хорошо знакомому. За его черными очками чувствовалось то состояние, которые малограмотные поэты называют экстаз (экс-таз, словно их самих огрели по голове жестяным корытом).
Монитор бликовал, и что-либо прочесть, вернее сложить из знаков и символов было невозможно.
– Ищу выражение мира в символах. Число и цифра. И нечто третье, - он отмахнулся от комара.
– Ну и как?
Бабки мирно сидели на лавочке, туда-сюда сновали мамаши.
– Несуразица. Весь смысл – в моём личном пребывании здесь, уж извините за такое проявление эгоизма. - Философ помолчал, глядя изнутри очков в своё отражение. - Женщины ближе к числу, поэтому они лучше выживают. Но вообще, согласно новейшим исследованиям, ДНК это книга. Да–да, куда записана и пишется вся информация. Поэтому библиотеку разбойника и вора трудно переписать христианскими заповедями. Кстати, три часа вышли, батарейка на грани. Пора выходить из мира символов… Этот парк долго не впускал меня. Тут блокадные захоронения. Кости тех, кого провожали завтрашние умершие.
– Закапывали и живых. В голодном обмороке.
– Но с закрытыми глазами…
– Догадываюсь. Даже вороны охраняют их непокой…
– Поэтому мы и беседуем с ними и беседы эти столь живительны для нас. А для молодых мам – свежи воздух и крепкий сон. Что немаловажно. А для старушек…
– Они уже на пороге слиянии с природой. Станут парками – снова извлекать из клубочков пряжи подобие материи и формы…
– Совершенно верно, ведь они советские старушки. Гораздо проще для них думать, что они станут листвой и ландышами, чем возродятся в ином измерении. Пойдемте?
Философ тяжело поднялся. Наверно, ему жарко в куртке.
Старые, потемневшие стойки фонарей со ржавыми колпаками и мертвыми проводами давно уже ничего не освещали.
Оранжевая маршрутка с надписью «Вперёд ОМОН» внезапно резко взвизгнуло, и отпружинившая от нее увесистая деталь, острая металлическая пластина, пролетела мимо философа и его спутника, едва миновав наши головы по замысловатой траектории.

Философский парк!.. Утром философ сидел в самом конце аллеи под нежарким ещё солнцем на плоской бетонной глыбе.
– Ого, - пощупал я, - камень-то холодный…
– Пора впадать в немыслимую простоту! Здесь всё звучит по-иному, и моя концепция – вернее ее начало, что глаголица состоит из космических символов.
– Как и сам Глагол…
– Который приотворяет язык вечности.
Овчарка недоверчиво покосилась на нас. «Зенит» чемпион!» – вдруг заорал ребёнок в голубом шарфике.
– Однако! – заметили мы вместе.
– Надеюсь, он о горнем зените? – спросил я.
– Пусть хоть так хвалит имя Творца, – согласился философ из-под чёрных окуляров.

Ветер, воскресный ветер – распушавший кроны, делавший пейзаж устремлённым, а северное небо – почти синим, но все равно хранившим оттенок ртутного свинца. Не усидишь – продует. Вот и философ приспустился ниже, под камень, за стволами сосен, под которыми было совсем темно. Птицы кричали неугомонно и неугасимо, и с такой силой, будто взрывали воздух вокруг себя. А-а, это соловей – в начале июня он призывает бога…
Филосов не замечал меня, но следил глазами на спине сквозь свою черную некожаную куртку.
Дым от едких костров, дрожащих в глубине, разносился далеко наперёд и в неожиданных направлениях. Как будто ветер дул сразу со всех сторон, и облака расползлись во что-то невообразимое и исчезали…
Наконец он подпустил меня – я почувствовал это за километр от него.
- Не хватает слова, – кивнул он на уставший экран двенадцатидюймового мониторчика.
- Философия это умирание. В том числе наших надежд восстановить мозаику вселенной.
- Они жгут эти слова на кострах.
- Кто?
- Эти люди. Всё равно какие. Те или другие, - он помолчал. - Я думаю, слово озарение или ознаменование.
- Негустой выбор.
- Да. Другие слова нам пока здесь недоступны – мы о них лишь догадываемся.
Мамаши и тёщи с колясками бережно возили своих чад. Сумасшедший лыжник на роликам тяжело скользнул мимо из-за спины и с огромной скоростью устремился вперёд по аллее, перебирая небольшими крепкими икрами и отталкиваясь лыжными палками.

Надо попрощаться с философом – ведь он мелькнул словно этот едкий дым. И ушел в обратное ничто, вечно возникающее перед нами и сомневающееся в своих просверках.


четверг, 29 мая 2008 г. - вторник, 10 июня 2008 г.